Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во всё время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы,
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».
В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха,
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.
В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра-коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.
Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».
Как услышал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для законного решенья».
Едет с грамотой гонец,
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.
В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День прошел, царица вопит…
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.
Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.
К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон…
Видно на море не тихо;
Смотрит — видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет…
Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил…
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе — всё не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись».
Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились на тощак.
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, — вижу я:
Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.
Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их он кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,
Чернобурыми лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
От меня ему поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальный;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь печально отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца».
Лебедь князю: «Вот в чем горе!
Ну, послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль — и в щель забился.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят
И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду;
Молвит он: «Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
«Уж диковинка, ну право, —
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!..» А он в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.
Снова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?« —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:
«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу».
С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
«Ну, спасибо, — молвил он, —
Ай да лебедь — дай ей боже,
Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Всё донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон».
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь — а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит…
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль — и в щель залез.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят,
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо,
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится…
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,
Да дави ее, дави…
Вот ужо! постой немножко,
Погоди…» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.
Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает —
Диво б дивное хотел
Перенесть я в мой удел».
«А какое ж это диво?»
— Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Князю лебедь отвечает:
«Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,
Это чудо знаю я.
Эти витязи морские
Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,
В гости братцев поджидай».
Князь пошел, забывши горе,
Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг
Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге
И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;
В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,
Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;
Дядька князю говорит:
«Лебедь нас к тебе послала
И наказом наказала
Славный город твой хранить
И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно
Вместе будем непременно
У высоких стен твоих
Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,
А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли».
Все потом домой ушли.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете?
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;
А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон
Шлет-де свой царю поклон».
Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит…
Так и тянет и уносит…
И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корму — и в щель забился.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят —
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу
И у князя погощу».
Повариха и ткачиха
Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:
«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,
Это диво, так уж диво».
Гости умные молчат:
Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится —
А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится —
Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:
На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:
«Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,
Да дави его, дави…
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.
Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Неженат лишь я хожу».
— А кого же на примете
Ты имеешь? — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом —
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом».
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем;
Что готов душою страстной
За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель
Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: «Зачем далёко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта — я».
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,
К белой груди прижимает
И ведет ее скорей
К милой матушки своей.
Князь ей в ноги, умоляя:
«Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,
Дочь послушную тебе,
Просим оба разрешенья,
Твоего благословенья:
Ты детей благослови
Жить в совете и любви».
Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
«Бог вас, дети, наградит».
Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать.
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Он их кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром
Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да напомните ему,
Государю своему:
К нам он в гости обещался,
А доселе не собрался —
Шлю ему я свой поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался
И с женою не расстался.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна
К царству славного Салтана,
И знакомая страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости.
Гости видят: во дворце
Царь сидит в своем венце,
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят,
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка в нем живет ручная,
Да чудесница какая!
Белка песенки поет
Да орешки всё грызет;
А орешки не простые,
Скорлупы-то золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —
С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался».
Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает
И как раз их унимает:
«Что я? царь или дитя? —
Говорит он не шутя: —
Нынче ж еду!» — Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.
Под окном Гвидон сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали
Показались корабли:
По равнинам Окияна
Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда».
Флот уж к острову подходит.
Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит
И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне
Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;
В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;
Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,
Ничего не говоря.
Все теперь идут в палаты:
У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Царь ступил на двор широкой:
Там под елкою высокой
Белка песенку поет,
Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает
И в мешочек опускает;
И засеян двор большой
Золотою скорлупой.
Гости дале — торопливо
Смотрят — что ж? княгиня — диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит — и узнает…
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» — и дух в нем занялся…
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,
И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.
День прошел — царя Салтана
Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил —
И усы лишь обмочил.
1831 г.
Содержание
Сказка о царе Салтане ))))Три девицы под окном пряли…Стекловолокно.
Кабы я была царицей..Я б тусила: ынца-ынца!Кабы я была царица, молвила ее сестрица..Впрочем, что тут воображать, третьей все равно рожать!Кабы я была царица, третья молвила сестрица, я б для батюшки царя родила…
Воротаря!!!Тут в палату входит..Врач.Стороны той…Главный врач!!!Ты, к исходу сентября, мне роди…Воротаря!!Как же, батюшка, ведь август?! Я боюсь, что не управлюсь…Хоть и маленьким был срок, родила царица в срок…
Царь однажды…Месяц пил, протрезвел и пошутил.. Закатайте, говорит, вы царевну, как родит.И царицу, в тот же час, в бочку с сыном посадили, засмолили, покатили..Этикетка на боку, надпись «в собственном соку»!Пролетают дни и ночки…Мальчик вырос в форме бочки…Ветер по морю гуляет…А кораблик не вставляет… да…Пристает..К царице гости..Царь Салтан зовет их..Твари!!!Ой, вы гости, господа, долго ль ездили..Куда, бл…!???! Ну-ка руки убери!!!Царь Салтан им говорит: Ладно ль за морем, иль худо? И какое в свете чудо??Корабельщики в ответ..Мы объехали всех Свет! Светы очень заводные, Тани тоже заводные, есть еще одна Эльвира…В свете вот ж какое диво… остров на море лежит, стольный град на нем стоит, а живет там царь Гвидон.
Царь Салтан..Склеротик был..И гостей опять спросил..Ладно ль за морем иль худо?!В свете ж вот какое чудо! Море вздуется бурливо, закипит, подымет вой, хлынет на берег пустой, разбежится в шумном бегеи очутятся на бреге, в чешуе, как жар горя..Члены общества «Заря»!!!Все равны, как на подбор, с ними дядька..Дядька и тетька!Царь Салтан..Тирэ Склероз..Снова задает вопрос: Уважаемые знатоки,вопрос задает Анна Петровна из Удмуртии
Внимание, вопрос: «Какое в свете чудо?» Время!Вместе: угумуну…. ха-ха.
тоже вариант…Итак, время.. Кто будет отвечать?Отвечать будут корабельщики!Корабельщики в ответ: Вот еще какое диво! 25-й кадр есть, что не можно глаз отвесть. Он в сознанье проникает и от водки отучает.
Вот те раз! Не может быть!!! Пили, бл.., и будем пить!!!!Вот еще какое диво! Говорят, царевна есть, что не можно..То не нужно!А хотелось бы…Да где уж….Месяц под косой блестит…Целый месяц-ты прикинь!Вот еще какое диво, молвить можно справедливо..Нокиа коннектин пипл!!!Царь Салтан в осадко выпал!Вот еще какое диво: восемь оборотов пива, туалеты типа Био….После стоседьмого дива, царь потребовал долива! Вышли все из ресторана…Вынесли царя Салтана..А ткачиха с поварихой..Сватью бабу-эмпэтриху…
И я там был…И я там был…И ты там был?А ты где был?Мед, пиво….уууу…..Дааа…..Завершаем наш сюжет..Отпускает нас уже…
Окунитесь в увлекательное путешествие в мир сказок Пушкина
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
— «Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
— «Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрипела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во всё время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
»3дравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы.
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».
В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха —
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.
В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.
Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком,
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».
Как услышал царь-отец,
что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для законного решенья».
Едет с грамотой гонец
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой
С сватьей бабой Бабарихой
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.
В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День прошел — царица вопит…
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.
Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле;
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.
Страницы: 1
The Tale of Tsar Saltan))))Three girls under the window spun …Fiberglass.If only I was a queen ..I would tusila: yntsa-yntsa!If only I was a queen, her sister rumors .
.However, what can I imagine a third still to give birth!If only I was a queen, the third rumor sister, I used to father the king gave birth …
Vorotarya !!!Here in the House includes ..Doctor.The sides of the …Chief physician !!!You, by the end of September, I give birth …Vorotarya !!Why, sir, because in August ?! I am afraid that is not an …Though it was a small period in time she gave birth to the Queen …
The king one day …Month drinking, sober and joking .. Roll up, tells you the princess as give birth.And the queen, at the same hour, in a barrel with her son planted, tarred, drove ..The label on the side, the inscription & quot; in its own juice & quot ;!They fly by day and nighttime …The boy grew up in a barrel-shaped …Wind on the sea walk …A boat does not stick … yeah …Bailiff ..To visit the queen ..Tsar Saltan is calling them ..Critter !!!Oh, you are guests, ladies and gentlemen, for a long time l went ..Where, bl …! ???! Come Get your hands !!!Tsar Saltan he says: Well eh overseas, Or bad? And what in the light of a miracle ??The sailors answered .
Tsar Saltan ..Sklerotik was ..And guests asked again ..Okay eh overseas il bad ?!In the light Well that’s what a miracle! Bulges to turbulent sea, boils, would raise a howl, rush ashore empty scatter in a noisy begei find themselves on the banks, in the scales as the heat of grief ..Members of the public & quot; Dawn & quot; !!!All are equal, as the selection, with them uncle ..Uncle and tetka!Tsar Saltan ..Tire Sclerosis .
.Again asks: Dear experts, the question asks Anna Petrovna of Udmurtia. Attention to the question: & quot; What is in the light of a miracle? & Quot; Time!Together: ugumunu …. haha ??.. also an option …So, time .. Who will be responsible?Answer will be sailors!The sailors answered: Here’s a miracle! 25th frame is, that the eye can not take. It penetrates into the consciousness of vodka disaccustoms.These are the times! Can not be !!! Pili, bl .. and we’ll drink !!!!Here’s a miracle! They say the princess is, you can not ..That is not necessary!And I would like …But where too ….Month by oblique shines …A month you count!Here’s a marvel, the rumor can be true ..Nokia connectin PEOPLE !!!Tsar Saltan in the fallout!Here’s a miracle eight revolutions of beer, such as bio-toilets ….After stosedmogo diva king demanded topping! Send all of the restaurant …Delivers Tsar Saltan ..A weaver with a cook ..Swat Babu-empetrihu …
And I was there …And I was there …And you were there?Where have you been?Honey beer ….
uuuu …..Yeah …..We finish our story ..Let us have …
Иллюстрации: В. Конашевич Со своей свитой Царь ушел. На следующий день рано утром, Любовь и верность вознаграждает, Снова домой из дальних странствий Пришел наконец царь-батюшка. Один ласковый взгляд она бросила на него, Задыхаясь от радости, с приоткрытыми тонкими губами, Потом упала на свою кровать И к молитве время умерло. Долго сидел Царь одинокий, задумчивый. И кокетливо умоляла: “Скажи мне, зеркальце, Только правду спрашиваю: Кто на свете прекрасней И красота редчайшая?” И зеркало ответило: “Ты, этого нельзя отрицать.  Ты прекрасней всех на свете И красота твоя редчайшая. с рукой на боку, Надменность на устах Все это время царская дочь Семь городов с богатым магазином, И красотка редчайшая?” Что тогда ответило стекло? “Ты прекрасна, я не могу отрицать. Но Принцесса прекраснейшая И красота ее редчайшая.” Вверх прыгнула гордая Царица. По столу как она бухала, Сердито по зеркалу хлопала, Туфелька в ярости стучала! “О ты, омерзительное зеркало, Врать смело, как медь! По какому праву она моя соперница? Такую юную глупость я обуздаю.  Вот и выросла – мне назло! Неудивительно, что она такая белая: На пухлую мать, глядящую На этот снег – что тут удивительного! Теперь послушайте, объясните мне Как она может быть красивее? Исследуйте наше царство и хорошо ищите, Нигде вы не найдете мне равного. – воскликнула она.0011 Швырнула зеркало с глаз Под ближайший шкаф, И когда отдышалась И ей дало указание: “В лес Принцессу отвести, Связать ей руки и ноги и лоб К дереву! Когда придут волки Пусть сожрут девчонку заживо!” Женский гнев устрашит дьявола! Поползли слухи и вызвали панику: Время ужина. Двор загудел, Мы обнимем тебя как брата. Дни пролетели незаметно – Принцесса живая Она, как хозяйка дома, И со временем они полюбили ее. Замолчав, братья стояли на месте, Царица все еще была в ярости Сначала принцесса подумала подождать Со скамейки ее подняли, одели, Тогда Старейшина ударил себя в грудь В тот же день злая Царица, В погоне за милой невестой Сквозь темную ночь Елисей, В моем раунде я иду только Елисей, не теряя мужества, “Ты прекрасна, я не могу отрицать, |
Реклама
Продолжить чтение основного сюжета
Д.м. Томас
См. статью в исходном контексте от
24 октября 1982 г., раздел 7, стр. 15Купить репринты
Об архиве
Это оцифрованная версия статьи из печатного архива The Times до начала публикации в Интернете в 1996 году.
Чтобы сохранить эти статьи в первоначальном виде, The Times не изменяет, не редактирует и не обновляет их.
Иногда в процессе оцифровки возникают ошибки транскрипции или другие проблемы; мы продолжаем работать над улучшением этих архивных версий.
В редакцию:$
Мой перевод “Медного всадника” Пушкина обвиняют в том, что он адаптирован, выведен из, сильно зависит от двух предыдущих переводов. Я не понимаю этих мутных эвфемизмов. В некотором смысле все искусство происходит от других и зависит от них. Пушкинский «Золотой петушок» ездит по рассказу Вашингтона Ирвинга. Оба, тем не менее, оригинальны. Я буду использовать термины оригинальность и плагиат, которые я понимаю.
Во-первых, обвинение в плагиате “Пушкина Тройственного” Вальтера Арндта: Эта книга содержит как построчные, дословные прозаические переводы, так и метрические переводы, наряду с русским текстом. Предполагается, что это прозаический перевод, который я списал. Они, повторяю, пытаются передать простой, прямой смысл оригинала.
Этот тип перевода очень удобен, особенно для читателя с несовершенным русским языком. Я нашел прозаические версии профессора Арндта чрезвычайно полезными для более полного понимания. Но, конечно, как говорит профессор Карлинский, прозаический перевод «опускает словесную музыку текста, что в случае Пушкина означает опущение поэзии».
Моя попытка перевода сохранить поэзию, найти эквивалентную словесную музыку. У них может и не получиться — кто мог полностью добиться успеха у Пушкина? – но это то, что они пытаются. Они не проза.
Профессор Карлински приводит всего два — невероятно тривиальных — фрагмента «доказательств», которые я заимствовал из перевода Арндта. Я якобы перевел вместе с ним два слова в «Царе Салтане». В моем стандартном русском словаре (Лоуренс и Вишерт) вместо кимара есть «комар, комар, мошка»; Я выбрал первый как самый простой для сканирования и рифмовки. Только очень нечуткий слух предпочтет «репетитора Черномора» «дяде Черномору». Это сказка, детское стихотворение.
У другого переводчика есть “начальник”, который лучше репетитора. Но дядя ласков и уважителен. Моя деревня, в моем сказочном детстве, была полна тетушек и дядей, родственников и неродственников, но в ней не было ни вождей, ни воспитателей. Даже Ежов или Берия побледнели бы от этих «доказательств». Н.И. Ежов был главой советской тайной полиции НКВД в 1919 г.38 во время пресловутой кровавой чистки. В 1939 году он исчез, и его место занял Лаврентий Берия.
Остальная часть дела профессора Карлинского зависит от неподтвержденного утверждения: «До 60 процентов» «Молодой кобылы» и «Эха» «просто взяты у мистера Арндта, а остальное адаптировано от него». Оба эти стихотворения состоят всего из 12 строк. Вот “Эхо”. Обратите внимание на семь начерченных строк и пять адаптированных строк. В этом случае, что очень необычно, буквальная проза профессора Арндта приобретает метрический эффект, подобный исходному (слегка измененному) четырехстопному, предположительно потому, что он нашел его естественным образом соответствующим смыслу: Если дикий зверь зарычит в бесцветном лесу, Если зазвучит рог, Если грянет гром, Если девушки запоют за курганом, – На любой звук Свой ответ в пустом воздухе Ты тотчас несешь.
Ты внимаешь раскату грома, И голосу бури и прибоя, И зову деревенских пастухов – И посылаешь ответ; А тебе, впрочем, нет ответа… Таков и ты, пеот! Томас: Звериный крик или охотничий крик Поражать Немой лес, или громовой треск, Или девичий голос, за курганом, Снаряжать в сон – ко всему Тотчас же ответный звук Сквозь воздух пустой ты несешь. Ты внимаешь бурному падению Валунов, грохоту бурунов, И деревенскому пастушьему зову – И посылаешь ответ; Тебе вообще никакого ответа… И я такой.
У нас почти две общие линии; и это просто самое прямое выражение Пушкина. Мой перевод регулярно рифмуется, на самом деле его рифмовка пушкинская; его фарсеология сильно отличается от фарсеологии профессора Арндта; и особенно заметна свобода, которую я взял на себя, смешивая звучный рог второй строки с «звериным или охотничьим криком» первой строки и превращая «ты» в «я» в конце — отчасти ради рифмы, признаюсь. Утверждение профессора Карлинского — полная чепуха. Это больше не имеет силы в отношении «Молодой кобылы».
Я не могу процитировать все 996 строк «Царя Салтана», «происхождение» которого, по словам профессора Карлинского, «особенно красноречиво». К сожалению, он больше ничего нам не говорит: никаких доказательств. Сказка Пушкина написана четырехстопным рифмованием, которому я стараюсь подражать. Я процитирую начало. Буквальная проза профессора Арндта: Три девицы под окном Пряли поздним вечером. «Если бы я была королевой, — говорит одна девушка, — то для всего христианского мира я бы устроила пир». «Если бы я была королевой, — Говорит сестра, — Тогда для всего мира Я одна Сплела бы ворох полотна». «Если бы я была королевой, — говорила третья сестра, — Я для (нашего) царя-отца Родила бы героя». «Если бы я была королевой, — сказал один из них, — я бы угостила весь христианский мир». «Если бы я была королевой, — улыбнулась ее сестра, — я бы шила одежду для всего мира». Третья девушка сказала: «Если бы я была королевой, я родила бы нашему королю благородного сына».
Два перевода полностью различны.
Более того, минутное размышление над ними покажет, что плагиат «Царя Салтана» профессора Арндта был для меня логически невозможен. Я не мог сплагиатить смысл, потому что смысл пушкинский. (Перевод профессора Арндта, помните, буквальный Пушкин). Я явно не занимаюсь плагиатом формы, потому что у профессора Арндта нет формы, а мой перевод состоит из рифмованных четырехстопных ямбов. Я не подражал стилю профессора Арндта, потому что мой стиль подчиняется строгим требованиям размера и рифмы (или полурифмы). Я не знаю другого способа плагиата.
В качестве небольшого, но, как мне кажется, весьма «красноречивого» подтверждения нашего отсутствия сходства, я хотел бы отметить, что перевод Арндта и мой имеют ровно девять общих строк из 996: (например, «И ткачи и повара», «Мимо острова Буян».) Если бы два пушкинца взялись независимо друг от друга переводить «Царя Салтана», они, вероятно, удивились бы, обнаружив в конце, что у них всего девять общих строк — особенно учитывая детскую простоту замечательного текста Пушкина.
Но необычное отличие версии Арндта от моей объясняется предыдущим абзацем. Профессор Карлински процедил комара, а The New York Times проглотила верблюда.
Одним из многих пагубных аспектов судебного преследования Карлински/МакДауэлла является то, что оно предполагает, что моя книга – или книга, “автором которой я являюсь” – была составлена оппортунистически. На самом деле переводы писались в течение трех лет. Проект начался как исследование пушкинского перевода в Оксфорде; она должна была стать высшей степенью, но превратилась в книгу переводов. Я готовлю каждый английский перевод, который можно найти в Бодлианской библиотеке, а затем приступаю к своему собственному. Меня воспламенила любовь к Пушкину, а не к его переводчикам; а радость труда заключалась в том, чтобы попытаться выразить что-то от Пушкина, il miglior fabbor, своим поэтическим голосом. «Зависеть от» переводов ученых и убить мое удовольствие. Я пришел к выводу, что ко всем стихотворениям нельзя подходить одинаково; каждое стихотворение нужно было считать независимым, чтобы найти подходящую стихотворную форму на английском языке.
Некоторым казалось правильным позволить себе вольность со смыслом и придерживаться строгого метража; у других смысл казался настолько важным, что мало, если вообще можно было позволить себе вольностей. Для этих стихов — очень прямых, насыщенных, звучащих современно — я выбрал гибкие формы стиха, такие как белый стих или свободный стих, тем самым обеспечив высокую степень верности смыслу.
Это подводит меня ко второму обвинению профессора Карлински, касающемуся Джона Феннелла. Переводы профессора Феннелла, как и переводы профессора Арндта, так же, как и его, сопровождают русский текст. Однако он не делает этот перевод построчно; он ищет наиболее естественный порядок прозы и блестяще ему это удается. Намерение, согласно предисловию главного редактора, состоит в том, чтобы предоставить текст для тех, кто имеет «неплохое лингвистическое знание» русского языка. Чтение книги профессора Феннелла отчасти способствовало тому, что я почувствовал, что для некоторых стихов переводчик стихов должен стремиться, прежде всего, к прямоте и буквальной точности.
Моя книга признает его влияние и выражает мою благодарность.
Между прочим, неудивительно, что большинство выбранных мною текстов также можно найти либо в томе Арндта, либо в томе Феннелла, поскольку их книги сжаты, и обязательно будет некоторое согласие относительно того, что является лучшим или наиболее Доступный Пушкин. Но там, где мой выбор накладывался на выбор профессора Феннелла — или, вернее, там, где мои «более свободные» формы накладывались на его, — некоторая очевидная зависимость от прозы Феннелла (я использую здесь строго «кажущуюся» и «зависимость») была неизбежна местами. Ибо мы оба искали самого точного, самого прямого способа выразить пушкинский смысл.
До профессора Карлинского я не видел в этом особой проблемы, так как знал, что работаю в другой среде, в поэзии. Я также знал, что не ищу «легкого варианта» (мне он показался бы трудным и скучным) брать у профессора Феннелла, а взвешиваю каждое слово, каждую фразу с точки зрения их смысла и места в ритмической структуре речи.
Стихотворение. Совершенно очевидно, что даже небольшие изменения могут создать огромные различия в том, что касается поэзии; «Ночь нежна» — это не то же самое, что «ночь нежна», хотя компьютер или профессор Карлински могут счесть их почти идентичными. Точно так же эффект вступления «Строки, написанные ночью во время бессонницы» отличается в прозе профессора Феннелла и моих стихах. Томас: Я не могу спать; свет не горит: кругом тьма, томительный сон. Феннелл:
Я не могу спать, нет света; кругом мрак и тягостный сон… Я мог бы, правда, вместо тягостного использовать “беспокойный” или “хлопотный”, но они не подошли бы к ритму.
Увиденное, а еще лучше прочитанное, лирика “To the Sea” в целом также сильно отличается от версии Professional Fennell. В моем словаре для русского глагола, описывающего то, что случилось с Наполеоном, есть слово «гасить, гасить (поэтическое)», поэтому мне не показалось неуместным переводить его как «пламя/Наполеона погасло». Точно так же моя версия «Медного всадника» с белыми стихами, как я полагаю, имеет совершенно иной эффект, чем проза Феннелла, но профессору Карлински и мне пришлось бы прочитать их обе на публичном представлении, чтобы подтвердить это.
Есть 11 (из 37) коротких стихотворений, в которых выбор Феннелла и мой перекрываются в том смысле, который я определил, и два из 10 крупных стихотворений и драм. Явные отголоски Феннелла то сильны, то слабы или вовсе отсутствуют. Но они неизменно проистекали из верности Пушкину, а не профессору Феннеллу. Я не считал и не считаю нужным избегать их за счет менее точной, менее прямолинейной, менее верной пушкинскому голосу: потому что (повторяю) я стремился к другому – к тому, чтобы поэзия Пушкина «дышать» по-английски.
Мне кажется аксиомой, что переводчик стихов, избегая всех, кроме случайных или случайных отголосков существующих переводов стихов, не должен быть лишен строго дословного перевода, если и когда он сочтет это уместным, и в той мере, в какой он может «жениться на “это к стихотворной форме. В противном случае существование любого прозаического перевода произведения поэта поставило бы последующего переводчика стихов перед ужасными проблемами, такими как чувство необходимости принять то, что он знает как более слабое слово или фразу, быть «свободным», когда он хочет быть верный.
Конечно, профессор Карлински не считает мои переводы поэзией. Он не узнает ни белого стиха «Медного всадника», ни прыгающего ритма «Зимы. Что будем делать на даче?…» Он запутывает меня в ситуации «Уловки-22»: это плагиаты, поэтому они не поэзия, поэтому они не могут быть оригинальными. Он имеет полное право не любить мои переводы и так говорить; он не имеет права сомневаться в моей честности на основании этой неприязни.
Одна часть его клеветы основана на оценочном суждении; другая часть основана (насколько я вижу) вообще ни на чем – на комаре и дяде. Он не упоминает моего введения с его тщательным анализом принципов и проблем перевода; он не упоминает, что три крупных произведения — «Гаврилиада», «Каменный гость» и «Русалка» — почти никогда ранее не переводились на английский язык. Он не указал, и я полагаю, не может указать ни одного значимого случая, когда я следовал или, казалось, следовал вольному или стихотворному переводу. Другими словами, поскольку все мои предполагаемые заимствования всегда являются точными, дословными переводами пушкинского смысла, он не может проверить свои утверждения.
” 
?Выходи из укрытия!
Когда-нибудь 
