Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.

24 сентября 1911, Царское Село

Михаил Юрьевич Лермонтов

Смерть Поэта

Его убийца хладнокровно
Навел удар… спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. Издалёка,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока.
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы,
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!..

‎И он убит — и взят могилой,
‎Как тот певец, неведомый, но милый,
‎Добыча ревности глухой,
‎Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
‎Он, с юных лет постигнувший людей?..

И, прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него,
‎Но иглы тайные сурово
‎Язвили славное чело.
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
‎И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
‎Замолкли звуки чудных песен,
‎Не раздаваться им опять:
‎Приют певца угрюм и тесен,
‎И на устах его печать.

‎А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
‎Таитесь вы под сению закона,
‎Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
‎Есть грозный суд: он ждет;
‎Он недоступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью —
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
‎Поэта праведную кровь.

1837

29-е Января 1837

Федор Тютчев

Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил —
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

Июнь или июль 1837

Тема с вариациями

Борис Пастернак

Мчались звезды. B море мылись мысы.
Слепла соль. И слезы высыхали.
Были темны спальни. Мчались мысли,
И прислушивался сфинкс к сахаре.
Плыли свечи. И, казалось, стынет
Кровь колосса. Заплывали губы
Голубой улыбкою пустыни.
В час отлива ночь пошла на убыль.
Море тронул ветерок с марокко.
Шел самум. Храпел в снегах архангельск.
Плыли свечи. Черновик “пророка”
Просыхал, и брезжил день на ганге.

Пушкину

Сергей Есенин

Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.

Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.

А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.

Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь…
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.

1924

К няне А. С. Пушкина

Николай Языков

Свет Родионовна, забуду ли тебя?
В те дни, как сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу, и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки —
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражён суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены, —
Всегда, приветами сердечной доброты,
Встречала ты меня, мне здравствовала ты,
Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,
Ходил я навещать изгнанника-поэта,
И мне сопутствовал приятель давний твой,
Ареевых наук питомец молодой.
Как сладостно твоё святое хлебосольство
Нам баловало вкус и жажды своевольство!
С каким радушием — красою древних лет —
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам, и брашна подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Ты занимала нас — добра и весела —
Про стародавних бар пленительным рассказом:
Мы удивлялися почтенным их проказам,
Мы верили тебе — и смех не прерывал
Твоих бесхитростных суждений и похвал;
Свободно говорил язык словоохотной,
И лёгкие часы летели беззаботно!

1826

Бич жандармов, бог студентов

Марина Цветаева

Скалозубый, нагловзорый
Пушкин — в роли Командора?

Критик — ноя, нытик — вторя:
«Где же пушкинское (взрыд)
Чувство меры?» Чувство — моря
Позабыли — о гранит

Бьющегося? Тот, солёный
Пушкин — в роли лексикона?

Две ноги свои — погреться —
Вытянувший, и на стол
Вспрыгнувший при Самодержце
Африканский самовол —

Наших прадедов умора —
Пушкин — в роли гувернёра?

Чёрного не перекрасить
В белого — неисправим!
Недурён российский классик,
Небо Африки — своим

Звавший, невское — проклятым!
— Пушкин — в роли русопята?

Ох, брадатые авгуры!
Задал, задал бы вам бал
Тот, кто царскую цензуру
Только с дурой рифмовал,

А «Европы Вестник» — с…
Пушкин — в роли гробокопа?

К пушкинскому юбилею
Тоже речь произнесём:
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всём,

Всех живучей и живее!
Пушкин — в роли мавзолея?

То-то к пушкинским избушкам
Лепитесь, что сами — хлам!
Как из душа! Как из пушки —
Пушкиным — по соловьям

Слова, соколам полёта!
— Пушкин — в роли пулемёта!

Уши лопнули от вопля:
«Перед Пушкиным во фрунт!»
А куда девали пёкло
Губ, куда девали — бунт

Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин — в меру пушкиньянца!

Томики поставив в шкафчик —
Посмешаете ж его,
Беженство своё смешавши
С белым бешенством его!

Белокровье мозга, морга
Синь — с оскалом негра, горло
Кажущим…

Поскакал бы, Всадник Медный,
Он со всех копыт — назад.
Трусоват был Ваня бедный,
Ну, а он — не трусоват.

Сей, глядевший во все страны —
В роли собственной Татьяны?

Что вы делаете, карлы,
Этот — голубей олив —
Самый вольный, самый крайний
Лоб — навеки заклеймив

Низостию двуединой
Золота и середины?

«Пушкин — тога, Пушкин — схима,
Пушкин — мера, Пушкин — грань…»
Пушкин, Пушкин, Пушкин — имя
Благородное — как брань

Площадную — попугаи.

— Пушкин? Очень испугали!

25 июня 1931

Владимир Маяковский

Юбилейное

Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский.
Дайте руку
Вот грудная клетка.
Слушайте,
уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
что столько
тысяч тонн
в моей
позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
Больно?
Извините, дорогой.
У меня,
да и у вас,
в запасе вечность.
Что нам
потерять
часок-другой?!
Будто бы вода —
давайте
мчать, болтая,
будто бы весна —
свободно
и раскованно!
В небе вон
луна
такая молодая,
что ее
без спутников
и выпускать рискованно.
Я
теперь
свободен
от любви
и от плакатов.
Шкурой
ревности медведь
лежит когтист.
Можно
убедиться,
что земля поката,—
сядь
на собственные ягодицы
и катись!
Нет,
не навяжусь в меланхолишке черной,
да и разговаривать не хочется
ни с кем.
Только
жабры рифм
топырит учащенно
у таких, как мы,
на поэтическом песке.
Вред — мечта,
и бесполезно грезить,
надо
весть
служебную нуду.
Но бывает —
жизнь
встает в другом разрезе,
и большое
понимаешь
через ерунду.
Нами
лирика
в штыки
неоднократно атакована,
ищем речи
точной
и нагой.
Но поэзия —
пресволочнейшая штуковина:
существует —
и ни в зуб ногой.
Например,
вот это —
говорится или блеется?
Синемордое,
в оранжевых усах,
Навуходоносором
библейцем —
«Коопсах».
Дайте нам стаканы!
знаю
способ старый
в горе
дуть винище,
но смотрите —
из
выплывают
Red и White Star’ы
с ворохом
разнообразных виз.
Мне приятно с вами,—
рад,
что вы у столика.
Муза это
ловко
за язык вас тянет.
Как это
у вас
говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
из письма
Онегина к Татьяне.
— Дескать,
муж у вас
дурак
и старый мерин,
я люблю вас,
будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я.—
Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот
когда
и горевать не в состоянии —
это,
Александр Сергеич,
много тяжелей.
Айда, Маяковский!
Маячь на юг!
Сердце
рифмами вымучь —
вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
не старость этому имя!
Тушу
вперед стремя,
я
с удовольствием
справлюсь с двоими,
а разозлить —
и с тремя.
Говорят —
я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous…
чтоб цензор не нацыкал.
Передам вам —
говорят —
видали
даже
двух
влюбленных членов ВЦИКа.
Вот —
пустили сплетню,
тешат душу ею.
Александр Сергеич,
да не слушайте ж вы их!
Может,
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых.
Мне
при жизни
с вами
сговориться б надо.
Скоро вот
и я
умру
и буду нем.
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.
Кто меж нами?
с кем велите знаться?!
Чересчур
страна моя
поэтами нища.
Между нами
— вот беда —
позатесался Надсон
Мы попросим,
чтоб его
куда-нибудь
на Ща!
А Некрасов
Коля,
сын покойного Алеши,—
он и в карты,
он и в стих,
и так
неплох на вид.
Знаете его?
вот он
мужик хороший.
Этот
нам компания —
пускай стоит.
Что ж о современниках?!
Не просчитались бы,
за вас
полсотни отдав.
От зевоты
скулы
разворачивает аж!
Дорогойченко,
Герасимов,
Кириллов,
Родов —
какой
однаробразный пейзаж!
Ну Есенин,
мужиковствующих свора.
Смех!
Коровою
в перчатках лаечных.
Раз послушаешь…
но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо,
чтоб поэт
и в жизни был мастак.
Мы крепки,
как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?!
Так…
ничего…
морковный кофе.
Правда,
есть
у нас
Асеев
Колька.
Этот может.
Хватка у него
моя.
Но ведь надо
заработать сколько!
Маленькая,
но семья.
Были б живы —
стали бы
по Лефу соредактор.
Я бы
и агитки
вам доверить мог.
Раз бы показал:
— вот так-то мол,
и так-то…
Вы б смогли —
у вас
хороший слог.
Я дал бы вам
жиркость
и сукна,
в рекламу б
выдал
гумских дам.
(Я даже
ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
быть
приятней вам.)
Вам теперь
пришлось бы
бросить ямб картавый.
Нынче
наши перья —
штык
да зубья вил,—
битвы революций
посерьезнее «Полтавы»,
и любовь
пограндиознее
онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,
полезет
с перержавленным.
— Тоже, мол,
у лефов
появился
Пушкин.
Вот арап!
а состязается —
с Державиным…
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по-моему
при жизни
— думаю —
тоже бушевали.
Африканец!
Сукин сын Дантес!
Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
— А ваши кто родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
что ж болтанье!
Спиритизма вроде.
Так сказать,
невольник чести…
пулею сражен…
Их
и по сегодня
много ходит —
всяческих
охотников
до наших жен.
Хорошо у нас
в Стране Советов.
Можно жить,
работать можно дружно.
Только вот
поэтов,
к сожаленью, нету —
впрочем, может,
это и не нужно.
Ну, пора:
рассвет
лучища выкалил.
Как бы
милиционер
разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
подсажу
на пьедестал.
Мне бы
памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы
динамиту
— ну-ка,
дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь!

1924

Пушкин

Анна Ахматова

Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..

7 марта 1943 Ташкент

Пётр и Пушкин

Марина Цветаева

Не лотом, не бо́том, не пивом
Немецким сквозь кнастеров дым,
И даже и не Петро-дивом
Своим (Петро-делом своим!).

И большего было бы мало
(Бог дал, человек не обузь!) —
Когда б не привёз Ганнибала-
Арапа на белую Русь.

Сего афричонка в науку
Взяв, всем россиянам носы
Утёр и наставил, — от внука —
то негрского — свет на Руси!

Уж он бы вертлявого — в струнку
Не стал бы! — «На волю? Изволь!
Такой же ты камерный юнкер,
Как я — машкерадный король!»

Поняв, что ни пеной, ни пемзой —
Той Африки, — царь-грамотей
Решил бы: «Отныне я — цензор
Твоих африканских страстей».

И дав бы ему по загривку
Курчавому (стричь-не остричь!):
«Иди-ка, сынок, на побывку
В свою африканскую дичь!

Плыви — ни об чём не печалься!
Чай есть в паруса кому дуть!
Соскучишься — так ворочайся,
А нет — хошь и дверь позабудь!

Приказ: ледяные туманы
Покинув — за пядию пядь
Обследовать жаркие страны
И виршами нам описать».

И мимо наставленной свиты,
Отставленной — прямо на склад,
Гигант, отпустивши пииту,
Помчал — по земле или над?

Сей не по снегам смуглолицый
Российским — снегов Измаил!
Уж он бы заморскую птицу
Архивами не заморил!

Сей, не по кровям торопливый
Славянским, сей тоже — метис!
Уж ты б у него по архивам
Отечественным не закис!

Уж он бы с тобою — поладил!
За непринуждённый поклон
Разжалованный — Николаем,
Пожалованный бы — Петром!

Уж он бы жандармского сыска
Не крыл бы «отечеством чувств»!
Уж он бы тебе — василиска
Взгляд! — не замораживал уст.

Уж он бы полтавских не комкал
Концов, не тупил бы пера.
За что недостойным потомком —
Подонком — опёнком Петра

Был сослан в румынскую область,
Да ею б — пожалован был
Сим — так ненавидевшим робость
Мужскую, — что сына убил

Сробевшего. — «Эта мякина —
Я? — Вот и роди! и расти!»
Был негр ему истинным сыном,
Так истинным правнуком — ты

Останешься. Заговор равных.
И вот не спросясь повитух
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух.

И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд, коим поныне светла…
Последний — посмертный — бессмертный
Подарок России — Петра.

2 июля 1931

Пушкинскому дому

Александр Блок

Это – звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.

Это – древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.

Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
Белой ночью огневой.

Что’ за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.

Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.

Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!

Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?

Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук –
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.

Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.

11 февраля 1921

Нет, бил барабан…

Марина Цветаева

Такой уж почет, что ближайшим друзьям —
Нет места. В изглавьи, в изножьи,
И справа, и слева — ручищи по швам —
Жандармские груди и рожи.

Не диво ли — и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно — да слишком!

Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,
Монарх о поэте печется!
Почетно — почетно — почетно — архи-
почетно, — почетно — до черту!

Кого ж это так — точно воры вора
Пристреленного — выносили?
Изменника? Нет. С проходного двора —
Умнейшего мужа России.

19 июля 1931 Медон

Пестель, поэт и Анна

Давид Самойлов

А Пестель думал: “Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем”.
Он думал: “И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье”.
– Позвольте мне чубук, я закурю.
– Пожалуйте огня.
– Благодарю.

А Пушкин думал: “Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?”

Шел разговор о равенстве сословий.
– Как всех равнять? Народы так бедны,-
Заметил Пушкин,- что и в наши дни
Для равенства достойных нет сословий.
И потому дворянства назначенье –
Хранить народа честь и просвещенье.
– О, да,- ответил Пестель,- если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
– Увы,- ответил Пушкин,- тех основ
Не пожалеет разве Пугачев…
– Мужицкий бунт бессмыслен…-
За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: “Анна! Боже мой!”

– Но, не борясь, мы потакаем злу,-
Заметил Пестель,- бережем тиранство.
– Ах, русское тиранство-дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу,-
Ответил Пушкин.
“Что за резвый ум,-
Подумал Пестель,- столько наблюдений
И мало основательных идей”.
– Но тупость рабства сокрушает гений!
– На гения отыщется злодей,-
Ответил Пушкин.
Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.

Заговорили о любви.
– Она,-
Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена.-
Тут Пестель улыбнулся.
– Я душой
Матерьялист, но протестует разум.-
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: “В этом соль!”

Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.

Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник –
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: “Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них”.

В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал – распевает Анна.
И задохнулся:
“Анна! Боже мой!”

1965

Петербургские строфы

Осип Мандельштам

Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна, – как броненосец в доке,
Россия отдыхает тяжело.

А над Невой – посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба –
Онегина старинная тоска;
На площади сената – вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка…

Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница.
Самолюбивый,скромный пешеход,
Чудак Евгений бедности стыдится
Бензин вдыхает и судьбу клянет!

1913

О Пушкине

Эдуард Багрицкий

..И Пушкин падает в голубоватый
Колючий снег. Он знает – здесь конец…
Недаром в кровь его влетел крылатый,
Безжалостный и жалящий свинец.
Кровь на рубахе… Полость меховая
Откинута. Полозья дребезжат.
Леса и снег и скука путевая,
Возок уносится назад, назад…
Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова
То, что влюбленному забыть нельзя,-
Рассыпанные кудри Гончаровой
И тихие медовые глаза.
Случайный ветер не разгонит скуку,
В пустынной хвое замирает край…
…Наемника безжалостную руку
Наводит на поэта Николай!
Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса
Следит – упорно, взведены ль курки,
Глядят на узкий пистолет Дантеса
Его тупые, скользкие зрачки…
И мне ли, выученному, как надо
Писать стихи и из винтовки бить,
Певца убийцам не найти награду,
За кровь пролитую не отомстить?
Я мстил за Пушкина под Перекопом,
Я Пушкина через Урал пронес,
Я с Пушкиным шатался по окопам,
Покрытый вшами, голоден и бос.
И сердце колотилось безотчетно,
И вольный пламень в сердце закипал
И в свисте пуль за песней пулеметной
Я вдохновенно Пушкина читал!
Идут года дорогой неуклонной,
Клокочет в сердце песенный порыв…
…Цветет весна – и Пушкин отомщенный
Все так же сладостно-вольнолюбив.

(СТАНОК)

Марина Цветаева

Прадеду — товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка —
Как своей рукой.

Вольному — под стопки?
Мне, в котле чудес
Сём — открытой скобки
Ведающей — вес,

Мнящейся описки —
Смысл, короче — всё.
Ибо нету сыска
Пуще, чем родство!

Пелось как — поётся
И поныне — та́к.
Знаем, как «даётся»!
Над тобой, «пустяк»,

Знаем — как потелось!
От тебя, мазок,
Знаю — как хотелось
В лес — на бал — в возок…

И как — спать хотелось!
Над цветком любви —
Знаю, как скрипелось
Негрскими зубьми!

Перья на востро́ты —
Знаю, как чинил!
Пальцы не просохли
От его чернил!

А зато — меж талых
Свеч, картёжных сеч —
Знаю — как стрясалось!
От зеркал, от плеч

Голых, от бокалов
Битых на полу —
Знаю, как бежалось
К голому столу!

В битву без злодейства:
Самого́ — с самим!
— Пушкиным не бейте!
Ибо бью вас — им!

1931

Стихи, написанные в Псковской гостинице

Ярослав Смеляков

И по дороге возле Пскова,-
чтоб все, как было, повторить,-
мне так хотелось ночью снова
тебе шампанского купить.

И чтоб опять на самом деле,
пока окрестность глухо спит,
полозья бешено скрипели
и снег стучал из-под копыт.

Все получилось по-иному:
день щебетал, жужжал и цвел,
когда я к пушкинскому дому
нетерпеливо подошел.

Но из-под той заветной крыши
на то крылечко без перил
ты сам не выбежал, не вышел
и даже дверь не отворил.

…И, сидя над своей страницей,
я понял снова и опять,
что жизнь не может повториться,
ее не надо повторять.

А надо лишь с благоговеньем,
чтоб дальше действовать и быть,
те отошедшие виденья
в душе и памяти хранить.

Баллада о чудном мгновении

Павел Антокольский

Ей давно не спалось в дому деревянном.
Подходила старуха, как тень, к фортепьянам,
Напевала романс о мгновенье чудном
Голоском еле слышным, дыханьем трудным.
А по чести сказать, о мгновенье чудном
Не осталось грусти в быту ее скудном,
Потому что барыня в глухой деревеньке
Проживала как нищенка, на медные деньги.

Да и, господи боже, когда это было!
Да и вправду ли было, старуха забыла,
Как по лунной дорожке, в сверканье снега
Приезжала к нему – вся томленье и нега.
Как в объятиях жарких, в молчанье ночи
Он ее заклинал, целовал ей очи,
Как уснул на груди и дышал неровно,
Позабыла голубушка Анна Петровна.
А потом пришел ее час последний.
И всесветная слава и светские сплетни
Отступили, потупясь, пред мирной кончиной.
Возгласил с волнением сам благочинный:
«Во блаженном успении вечный покой ей!»
Что в сравненье с этим счастье мирское!
Ничего не слыша, спала, бездыханна,
Раскрасавица Керн, боярыня Анна.

Отслужили службу, панихиду отпели.
По Тверскому тракту полозья скрипели.
И брели за гробом, колыхались в поле
Из родни и знакомцев десяток – не боле,
Не сановный люд, не знатные гости,
Поспешали зарыть ее на погосте.
Да лошадка по грудь в сугробе завязла.
Да крещенский мороз крепчал как назло.

Но пришлось процессии той сторониться.
Осадил, придержал правее возница,
Потому что в Москву, по воле народа,
Возвращался путник особого рода.
И горячие кони били оземь копытом,
Звонко ржали о чем-то еще не забытом.
И январское солнце багряным диском
Рассиялось о чем-то навеки близком.

Вот он – отлит на диво из гулкой бронзы,
Шляпу снял, загляделся на день морозный.
Вот в крылатом плаще, в гражданской одежде,
Он стоит, кудрявый и смелый, как прежде.
Только страшно вырос,- прикиньте, смерьте,
Сколько весит на глаз такое бессмертье!
Только страшно юн и страшно спокоен,-
Поглядите, правнуки,- точно такой он!

Так в последний раз они повстречались,
Ничего не помня, ни о чем не печалясь.
Так метель крылом своим безрассудным
Осенила их во мгновенье чудном.
Так метель обвенчала нежно и грозно
Смертный прах старухи с бессмертной бронзой,
Двух любовников страстных, отпылавших
розно,
Что простились рано, а встретились поздно.

1954

Приезжая семья фотографируется у памятника Пушкину

Булат Окуджава

Все счеты кончены, и кончены все споры.
Тверская улица течет,
куда, не знает.
Какие женщины на нас кидают взоры
и улыбаются…
И птичка вылетает.

На фоне Пушкина снимается семейство.
Как обаятельны
(для тех, кто понимает)
все наши глупости и мелкие злодейства
на фоне Пушкина!
И птичка вылетает.

Мы будем счастливы
(благодаренье снимку!).
Пусть жизнь короткая проносится и тает.
На веки вечные мы все теперь в обнимку
на фоне Пушкина!
И птичка вылетает.

Преодоленье

Марина Цветаева

На кашалотьей
Туше судьбы —
Мускул полёта,
Бега,
Борьбы.

С утренней негой
Бившийся — бодро!
Ровного бега,
Долгого хода —

Мускул. Побегов
Мускул степных,
Шлюпки, что к брегу
Тщится сквозь вихрь.

Не онеду́жен
Русскою кровью —
О, не верблюжья
И не воловья

Жила (усердство
Из-под ремня!) —
Конского сердца
Мышца — моя!

Больше балласту —
Краше осанка!
Мускул гимнаста
И арестанта,

Что на канате
Собственных жил
Из каземата —
Соколом взмыл!

Пушкин — с монаршьих
Рук руководством
Бившийся так же
Насмерть — как бьётся

(Мощь — прибывала,
Сила — росла)
С мускулом вала
Мускул весла.

Кто-то, на фуру
Несший: «Атлета
Мускулатура,
А не поэта!»

То — серафима
Сила — была:
Несокрушимый
Мускул — крыла.

10 июля 1931

Тени Пушкина

Вильгельм Кюхельбекер

Итак, товарищ вдохновенный,
И ты!— а я на прах священный
Слезы не пролил ни одной:
С привычки к горю и страданьям
Все высохли в груди больной.
Но образ твой моим мечтаньям
В ночах бессонных предстоит,
Но я тяжелой скорбью сыт,
Но, мрачный, близ жены, мне милой,
И думать о любви забыл…
Там мысли, над твоей могилой!
Смолк шорох благозвучных крыл
Твоих волшебных песнопений,
На небо отлетел твой гений;
А визги желтой клеветы
Глупцов, которые марали,
Как был ты жив, твои черты,
И ныне, в час святой печали,
Бездушные, не замолчали!
Гордись! Ей-богу, стыд и срам
Их подлая любовь!— Пусть жалят!
Тот пуст и гнил, кого все хвалят;
За зависть дорого я дам.
Гордись! Никто тебе не равен,
Никто из сверстников-певцов:
Не смеркнешь ты во мгле веков,—
В веках тебе клеврет Державин.

1837

Свеча

Белла Ахмадулина

И поспешит твое перо
К той грамоте витиеватой,
Разумной и замысловатой,
И ляжет на душу добро.

Уже ты мыслишь о друзьях
Все чаще, способом старинным,
И сталактитом стеаринным
Займешься с нежностью в глазах.

И Пушкин ласково глядит,
И ночь прошла, и гаснут свечи,
И нежный вкус родимой речи
Так чисто губы холодит.

1960

Потусторонним

Марина Цветаева

Столь величавый
В золоте барм.
— Пушкинской славы
Жалкий жандарм.

Автора — хаял,
Рукопись — стриг.
Польского края —
Зверский мясник.

Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцоубийца
Царь Николай
Первый.

12 июля 1931

stihi-klassikov.ru

Все стихи Александра Пушкина

19 октября 1825

Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день как будто поневоле И скроется за край окружных гор. Пылай, камин, в моей пустынной келье; А ты, вино, осенней стужи друг, Пролей мне в грудь отрадное похмелье, Минутное забвенье горьких мук. Печален я: со мною друга нет, С кем долгую запил бы я разлуку, Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать веселых много лет. Я пью один; вотще воображенье Вокруг меня товарищей зовет; Знакомое не слышно приближенье, И милого душа моя не ждет. Я пью один, и на брегах Невы Меня друзья сегодня именуют… Но многие ль и там из вас пируют? Еще кого не досчитались вы? Кто изменил пленительной привычке? Кого от вас увлек холодный свет? Чей глас умолк на братской перекличке? Кто не пришел? Кого меж вами нет? Он не пришел, кудрявый наш певец, С огнем в очах, с гитарой сладкогласной: Под миртами Италии прекрасной Он тихо спит, и дружеский резец Не начертал над русскою могилой Слов несколько на языке родном, Чтоб некогда нашел привет унылый Сын севера, бродя в краю чужом. Сидишь ли ты в кругу своих друзей, Чужих небес любовник беспокойный? Иль снова ты проходишь тропик знойный И вечный лед полунощных морей? Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О волн и бурь любимое дитя! Ты сохранил в блуждающей судьбе Прекрасных лет первоначальны нравы: Лицейский шум, лицейские забавы Средь бурных волн мечталися тебе; Ты простирал из-за моря нам руку, Ты нас одних в младой душе носил И повторял: «На долгую разлуку Нас тайный рок, быть может, осудил!» Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен — Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он под сенью дружных муз. Куда бы нас ни бросила судьбина И счастие куда б ни повело, Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. Из края в край преследуем грозой, Запутанный в сетях судьбы суровой, Я с трепетом на лоно дружбы новой, Устав, приник ласкающей главой… С мольбой моей печальной и мятежной, С доверчивой надеждой первых лет, Друзьям иным душой предался нежной; Но горек был небратский их привет. И ныне здесь, в забытой сей глуши, В обители пустынных вьюг и хлада, Мне сладкая готовилась отрада: Троих из вас, друзей моей души, Здесь обнял я. Поэта дом опальный, О Пущин мой, ты первый посетил; Ты усладил изгнанья день печальный, Ты в день его Лицея превратил. Ты, Горчаков, счастливец с первых дней, Хвала тебе — фортуны блеск холодный Не изменил души твоей свободной: Всё тот же ты для чести и друзей. Нам разный путь судьбой назначен строгой; Ступая в жизнь, мы быстро разошлись: Но невзначай проселочной дорогой Мы встретились и братски обнялись. Когда постиг меня судьбины гнев, Для всех чужой, как сирота бездомный, Под бурею главой поник я томной И ждал тебя, вещун пермесских дев, И ты пришел, сын лени вдохновенный, О Дельвиг мой: твой голос пробудил Сердечный жар, так долго усыпленный, И бодро я судьбу благословил. С младенчества дух песен в нас горел, И дивное волненье мы познали; С младенчества две музы к нам летали, И сладок был их лаской наш удел: Но я любил уже рукоплесканья, Ты, гордый, пел для муз и для души; Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья, Ты гений свой воспитывал в тиши. Служенье муз не терпит суеты; Прекрасное должно быть величаво: Но юность нам советует лукаво, И шумные нас радуют мечты… Опомнимся — но поздно! и уныло Глядим назад, следов не видя там. Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было, Мой брат родной по музе, по судьбам? Пора, пора! душевных наших мук Не стоит мир; оставим заблужденья! Сокроем жизнь под сень уединенья! Я жду тебя, мой запоздалый друг — Приди; огнем волшебного рассказа Сердечные преданья оживи; Поговорим о бурных днях Кавказа, О Шиллере, о славе, о любви. Пора и мне… пируйте, о друзья! Предчувствую отрадное свиданье; Запомните ж поэта предсказанье: Промчится год, и с вами снова я, Исполнится завет моих мечтаний; Промчится год, и я явлюся к вам! О, сколько слез и сколько восклицаний, И сколько чаш, подъятых к небесам! И первую полней, друзья, полней! И всю до дна в честь нашего союза! Благослови, ликующая муза, Благослови: да здравствует Лицей! Наставникам, хранившим юность нашу, Всем честию, и мертвым и живым, К устам подъяв признательную чашу, Не помня зла, за благо воздадим. Полней, полней! и, сердцем возгоря, Опять до дна, до капли выпивайте! Но за кого? о други, угадайте… Ура, наш царь! так! выпьем за царя. Он человек! им властвует мгновенье. Он раб молвы, сомнений и страстей; Простим ему неправое гоненье: Он взял Париж, он основал Лицей. Пируйте же, пока еще мы тут! Увы, наш круг час от часу редеет; Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет; Судьба глядит, мы вянем; дни бегут; Невидимо склоняясь и хладея, Мы близимся к началу своему… Кому ж из нас под старость день Лицея Торжествовать придется одному? Несчастный друг! средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой, Он вспомнит нас и дни соединений, Закрыв глаза дрожащею рукой… Пускай же он с отрадой хоть печальной Тогда сей день за чашей проведет, Как ныне я, затворник ваш опальный, Его провел без горя и забот.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

19 октября 1827

Бог помочь вам, друзья мои, В заботах жизни, царской службы, И на пирах разгульной дружбы, И в сладких таинствах любви! Бог помочь вам, друзья мои, И в бурях, и в житейском горе, В краю чужом, в пустынном море И в мрачных пропастях земли!

А.Пушкин. Полное собрание сочинений. Москва, Библиотека “Огонек”, изд-во “Правда”, 1954.

2 ноября

Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю Слугу, несущего мне утром чашку чаю, Вопросами: тепло ль? утихла ли метель? Пороша есть иль нет? и можно ли постель Покинуть для седла, иль лучше до обеда Возиться с старыми журналами соседа? Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня, И рысью по полю при первом свете дня; Арапники в руках, собаки вслед за нами; Глядим на бледный снег прилежными глазами; Кружимся, рыскаем и поздней уж порой, Двух зайцев протравив, являемся домой. Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет; Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет; По капле, медленно глотаю скуки яд. Читать хочу; глаза над буквами скользят, А мысли далеко… Я книгу закрываю; Беру перо, сижу; насильно вырываю У музы дремлющей несвязные слова. Ко звуку звук нейдет… Теряю все права Над рифмой, над моей прислужницею странной: Стих вяло тянется, холодный и туманный. Усталый, с лирою я прекращаю спор, Иду в гостиную; там слышу разговор О близких выборах, о сахарном заводе; Хозяйка хмурится в подобие погоде, Стальными спицами проворно шевеля, Иль про червонного гадает короля. Тоска! Так день за днем идет в уединеньи! Но если под вечер в печальное селенье, Когда за шашками сижу я в уголке, Приедет издали в кибитке иль возке Нежданая семья: старушка, две девицы (Две белокурые, две стройные сестрицы),- Как оживляется глухая сторона! Как жизнь, о боже мой, становится полна! Сначала косвенно-внимательные взоры, Потом слов несколько, потом и разговоры, А там и дружный смех, и песни вечерком, И вальсы резвые, и шопот за столом, И взоры томные, и ветреные речи, На узкой лестнице замедленные встречи; И дева в сумерки выходит на крыльцо: Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо! Но бури севера не вредны русской розе. Как жарко поцелуй пылает на морозе! Как дева русская свежа в пыли снегов!

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

To Dawe, Esqr

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Адели (Играй, Адель…)

Играй, Адель, Не знай печали. Хариты, Лель Тебя венчали И колыбель Твою качали. Твоя весна Тиха, ясна: Для наслажденья Ты рождена. Час упоенья Лови, лови! Младые лета Отдай любви, И в шуме света Люби, Адель, Мою свирель.

Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996.

Акафист Екатерине Николаевне Карамзиной

Земли достигнув наконец, От бурь спасенный провиденьем, Святой владычице пловец Свой дар несет с благоговеньем. Так посвящаю с умиленьем Простой, увядший мой венец Тебе, высокое светило В эфирной тишине небес, Тебе, сияющей так мило Для наших набожных очес.

А.Пушкин. Полное собрание сочинений. Москва, Библиотека “Огонек”, изд-во “Правда”, 1954.

* * *

Альфонс садится на коня; Ему хозяин держит стремя. “Сеньор, послушайтесь меня: Пускаться в путь теперь не время, В горах опасно, ночь близка, Другая вента далека. Останьтесь здесь: готов вам ужин; В камине разложен огонь; Постеля есть – покой вам нужен, А к стойлу тянется ваш конь”. – “Мне путешествие привычно И днем и ночью – был бы путь,- Тот отвечает,- неприлично Бояться мне чего-нибудь. Я дворянин,- ни чорт, ни воры Не могут удержать меня, Когда спешу на службу я”. И дон Альфонс коню дал шпоры, И едет рысью. Перед ним Одна идет дорога в горы Ущельем тесным и глухим. Вот выезжает он в долину; Какую ж видит он картину? Кругом пустыня, дичь и голь, А в стороне торчит глаголь, И на глаголе том два тела Висят. Закаркав, отлетела Ватага черная ворон, Лишь только к ним подъехал он. То были трупы двух гитанов, Двух славных братьев-атаманов, Давно повешенных и там Оставленных в пример ворам. Дождями небо их мочило, А солнце знойное сушило, Пустынный ветер их качал, Клевать их ворон прилетал. И шла молва в простом народе, Что, обрываясь по ночам, Они до утра на свободе Гуляли, мстя своим врагам. Альфонсов конь всхрапел и боком Прошел их мимо, и потом Понесся резво, легким скоком, С своим бесстрашным седоком.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Ангел

В дверях эдема ангел нежный Главой поникшею сиял, А демон мрачный и мятежный Над адской бездною летал. Дух отрицанья, дух сомненья На духа чистого взирал И жар невольный умиленья Впервые смутно познавал. “Прости,- он рек,- тебя я видел, И ты недаром мне сиял: Не все я в небе ненавидел, Не все я в мире презирал”.

А.Пушкин. Полное собрание сочинений. Москва, Библиотека “Огонек”, изд-во “Правда”, 1954.

Анчар

В пустыне чахлой и скупой, На почве, зноем раскаленной, Анчар, как грозный часовой, Стоит — один во всей вселенной. Природа жаждущих степей Его в день гнева породила И зелень мертвую ветвей И корни ядом напоила. Яд каплет сквозь его кору, К полудню растопясь от зною, И застывает ввечеру Густой прозрачною смолою. К нему и птица не летит И тигр нейдет — лишь вихорь черный На древо смерти набежит И мчится прочь, уже тлетворный. И если туча оросит, Блуждая, лист его дремучий, С его ветвей, уж ядовит, Стекает дождь в песок горючий. Но человека человек Послал к анчару властным взглядом: И тот послушно в путь потек И к утру возвратился с ядом. Принес он смертную смолу Да ветвь с увядшими листами, И пот по бледному челу Струился хладными ручьями; Принес — и ослабел и лег Под сводом шалаша на лыки, И умер бедный раб у ног Непобедимого владыки. А князь тем ядом напитал Свои послушливые стрелы И с ними гибель разослал К соседам в чуждые пределы. * Древо яда.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Арион

Нас было много на челне; Иные парус напрягали, Другие дружно упирали В глубь мощны веслы. В тишине На руль склонись, наш кормщик умный В молчанье правил грузный челн; А я – беспечной веры полн,- Пловцам я пел… Вдруг лоно волн Измял с налету вихорь шумный… Погиб и кормщик и пловец! - Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою, Я гимны прежние пою И ризу влажную мою Сушу на солнце под скалою.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Баратынскому (О ты, который…)

О ты, который сочетал С глубоким чувством вкус толь верный, И точный ум, и слог примерный, О, ты, который избежал Сентиментальности манерной И в самый легкой мадригал Умел . . . . . . . . . . .

А.Пушкин. Полное собрание сочинений. Москва, Библиотека “Огонек”, изд-во “Правда”, 1954.

Бесы

Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна. Еду, еду в чистом поле; Колокольчик дин-дин-дин . Страшно, страшно поневоле Средь неведомых равнин! “Эй, пошел, ямщик!” – “Нет мочи: Коням, барин, тяжело, Вьюга мне слипает очи, Все дороги занесло; Хоть убей, следа не видно; Сбились мы. Что делать нам! В поле бес нас водит, видно, Да кружит по сторонам. Посмотри: вон, вон играет, Дует, плюет на меня, Вон – теперь в овраг толкает Одичалого коня; Там верстою небывалой Он торчал передо мной, Там сверкнул он искрой малой И пропал во тьме пустой”. Мчатся тучи, вьются тучи, Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна Сил нам нет кружиться доле; Колокольчик вдруг умолк; Кони стали… “Что там в поле?” - “Кто их знает? пень иль волк?” Вьюга злится, вьюга плачет, Кони чуткие храпят, Вот уж он далече скачет; Лишь глаза во мгле горят; Кони снова понеслися; Колокольчик дин-дин-дин… Вижу: духи собралися Средь белеющих равнин. Бесконечны, безобразны, В мутной месяца игре Закружились бесы разны, Будто листья в ноябре… Сколько их? куда их гонят? Что так жалобно поют? Домового ли хоронят, Ведьму ль замуж выдают? Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна Освещает снег летучий; Мутно небо, ночь мутна. Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне…

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

* * *

Блажен в златом кругу вельмож Пиит, внимаемый царями. Владея смехом и слезами, Приправя горькой правдой ложь, Он вкус притупленный щекотит И к славе спесь бояр охотит, Он украшает их пиры, И внемлет умные хвалы. Меж тем, за тяжкими дверями, Теснясь у черного крыльца, Народ, гоняемый слугами, Поодаль слушает певца.

А.Пушкин. Полное собрание сочинений. Москва, Библиотека “Огонек”, изд-во “Правда”, 1954.

* * *

Близ мест, где царствует Венеция златая, Один, ночной гребец, гондолой управляя, При свете Веспера по взморию плывет, Ринальда, Годфреда, Эрминию поет. Он любит песнь свою, поет он для забавы, Без дальных умыслов; не ведает ни славы, Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн, Умеет услаждать свой путь над бездной волн. На море жизненном, где бури так жестоко Преследуют во мгле мой парус одинокой, Как он, без отзыва утешно я пою И тайные стихи обдумывать люблю.

А.Пушкин. Полное собрание сочинений. Москва, Библиотека “Огонек”, изд-во “Правда”, 1954.

* * *

Бог веселый винограда Позволяет нам три чаши Выпивать в пиру вечернем. Первую во имя граций, Обнаженных и стыдливых, Посвящается вторая Краснощекому здоровью, Третья дружбе многодетной. Мудрый после третьей чаши Все венки с главы слагает И творит уж возлиянья Благодатному Морфею.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Бородинская годовщина

Великий день Бородина Мы братской тризной поминая, Твердили: “Шли же племена, Бедой России угрожая; Не вся ль Европа тут была? А чья звезда ее вела!.. Но стали ж мы пятою твердой И грудью приняли напор Племен, послушных воле гордой, И равен был неравный спор. И что ж? свой бедственный побег, Кичась, они забыли ныне; Забыли русский штык и снег, Погребший славу их в пустыне. Знакомый пир их манит вновь - Хмельна для них славянов кровь; Но тяжко будет им похмелье; Но долог будет сон гостей На тесном, хладном новоселье, Под злаком северных полей! Ступайте ж к нам: вас Русь зовет! Но знайте, прошеные гости! Уж Польша вас не поведет: Через ее шагнете кости!…” Сбылось – и в день Бородина Вновь наши вторглись знамена В проломы падшей вновь Варшавы; И Польша, как бегущий полк, Во прах бросает стяг кровавый - И бунт раздавленный умолк. В боренье падший невредим; Врагов мы в прахе не топтали; Мы не напомним ныне им Того, что старые скрижали Хранят в преданиях немых; Мы не сожжем Варшавы их; Они народной Немезиды Не узрят гневного лица И не услышат песнь обиды От лиры русского певца. Но вы, мутители палат, Легкоязычные витии, Вы, черни бедственный набат, Клеветники, враги России! Что взяли вы?.. Еще ли росс Больной, расслабленный колосс? Еще ли северная слава Пустая притча, лживый сон? Скажите: скоро ль нам Варшава Предпишет гордый свой закон? Куда отдвинем строй твердынь? За Буг, до Ворсклы, до Лимана? За кем останется Волынь? За кем наследие Богдана? Признав мятежные права, От нас отторгнется ль Литва? Наш Киев дряхлый, златоглавый, Сей пращур русских городов, Сроднит ли с буйною Варшавой Святыню всех своих гробов? Ваш бурный шум и хриплый крик Смутили ль русского владыку? Скажите, кто главой поник? Кому венец: мечу иль крику? Сильна ли Русь? Война, и мор, И бунт, и внешних бурь напор Ее, беснуясь, потрясали - Смотрите ж: всё стоит она! А вкруг ее волненья пали - И Польши участь решена… Победа! сердцу сладкий час! Россия! встань и возвышайся! Греми, восторгов общий глас!.. Но тише, тише раздавайся Вокруг одра, где он лежит, Могучий мститель злых обид, Кто покорил вершины Тавра, Пред кем смирилась Эривань, Кому суворовского лавра Венок сплела тройная брань. Восстав из гроба своего, Суворов видит плен Варшавы; Вострепетала тень его От блеска им начатой славы! Благословляет он, герой, Твое страданье, твой покой, Твоих сподвижников отвагу, И весть триумфа твоего, И с ней летящего за Прагу Младого внука своего.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

* * *

Брожу ли я вдоль улиц шумных, Вхожу ль во многолюдный храм, Сижу ль меж юношей безумных, Я предаюсь моим мечтам. Я говорю: промчатся годы, И сколько здесь ни видно нас, Мы все сойдем под вечны своды - И чей-нибудь уж близок час. Гляжу ль на дуб уединенный, Я мыслю: патриарх лесов Переживет мой век забвенный, Как пережил он век отцов. Младенца ль милого ласкаю, Уже я думаю: прости! Тебе я место уступаю; Мне время тлеть, тебе цвести. День каждый, каждую годину Привык я думой провождать, Грядущей смерти годовщину Меж их стараясь угадать. И где мне смерть пошлет судьбина? В бою ли, в странствии, в волнах? Или соседняя долина Мой примет охладелый прах? И хоть бесчувственному телу Равно повсюду истлевать, Но ближе к милому пределу Мне всё б хотелось почивать. И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть, И равнодушная природа Красою вечною сиять.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Будрыс и его сыновья

Три у Будрыса сына, как и он, три литвина. Он пришел толковать с молодцами. “Дети! седла чините, лошадей проводите, Да точите мечи с бердышами. Справедлива весть эта: на три стороны света Три замышлены в Вильне похода. Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков, А на русских Кестут воевода. Люди вы молодые, силачи удалые (Да хранят вас литовские боги!), Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу; Трое вас, вот и три вам дороги. Будет всем по награде: пусть один в Новеграде Поживится от русских добычей. Жены их, как в окладах, в драгоценных нарядах; Домы полны; богат их обычай. А другой от прусаков, от проклятых крыжаков, Может много достать дорогого, Денег с целого света, сукон яркого цвета; Янтаря – что песку там морского. Третий с Пазом на ляха пусть ударит без страха: В Польше мало богатства и блеску, Сабель взять там не худо; но уж верно оттуда Привезет он мне на дом невестку. Нет на свете царицы краше польской девицы. Весела – что котенок у печки - И как роза румяна, а бела, что сметана; Очи светятся будто две свечки! Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже И оттуда привез себе женку; Вот и век доживаю, а всегда вспоминаю Про нее, как гляжу в ту сторонку.” Сыновья с ним простились и в дорогу пустились. Ждет, пождет их старик домовитый, Дни за днями проводит, ни один не приходит. Будрыс думал: уж видно убиты! Снег на землю валится, сын дорогою мчится, И под буркою ноша большая. “Чем тебя наделили? что там? Ге! не рубли ли?” “Нет, отец мой; полячка младая”. Снег пушистый валится; всадник с ношею мчится, Черной буркой ее покрывая. “Что под буркой такое? Не сукно ли цветное?” “Нет, отец мой; полячка младая.” Снег на землю валится, третий с ношею мчится, Черной буркой ее прикрывает. Старый Будрыс хлопочет и спросить уж не хочет, А гостей на три свадьбы сзывает.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

* * *

Будь подобен полной чаше, Молодых счастливый дом - Непонятно счастье ваше, Но молчите ж обо всем. Что за диво, что за каша Для рассудка моего - Чорт возьми! но, воля ваша, Не скажу я ничего. То-то праздник мне да Маше, Другу сердца моего; Никогда про счастье наше Мы не скажем ничего. Стойте – тотчас угадаю Горе сердца твоего. Понимаю, понимаю!- Не болтай же ничего. Строгий суд и слово ваше Ценим более всего. Вы ль одни про счастье наше Не сказали ничего! ___________ Он мне ровесник, он так мил, Всегда видала в нем я брата, Он, как сестру, меня любил. Скажите, чем я виновата. Нет, Маша, ты не виновата. ___________ И этой свадьбе не бывать.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

Буря

Ты видел деву на скале В одежде белой над волнами Когда, бушуя в бурной мгле, Играло море с берегами, Когда луч молний озарял Ее всечасно блеском алым И ветер бился и летал С ее летучим покрывалом? Прекрасно море в бурной мгле И небо в блесках без лазури; Но верь мне: дева на скале Прекрасней волн, небес и бури.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

* * *

Был и я среди донцов, Гнал и я османов шайку; В память битвы и шатров Я домой привез нагайку. На походе, на войне Сохранил я балалайку - С нею рядом, на стене Я повешу и нагайку. Что таиться от друзей - Я люблю свою хозяйку, Часто думал я об ней И берег свою нагайку.

А.С. Пушкин. Сочинения в трех томах. Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.

* * *

Была пора: наш праздник молодой Сиял, шумел и розами венчался, И с песнями бокалов звон мешался, И тесною сидели мы толпой. Тогда, душой беспечные невежды, Мы жили все и легче и смелей, Мы пили все за здравие надежды И юности и всех ее затей. Теперь не то: разгульный праздник наш С приходом лет, как мы, перебесился, Он присмирел, утих, остепенился, Стал глуше звон его заздравных чаш; Меж нами речь не так игриво льется. Просторнее, грустнее мы сидим, И реже смех средь песен раздается, И чаще мы вздыхаем и молчим. Всему пора: уж два

rupoem.ru

Au jour le jour: Пушкин Александр Сергеевич *

Поэта колыбель.

Пруда блестит купель.

Лесок, луга медвяные,
Крестьянские дома…
Местечко, Богом данное
Для сердца и ума!

Усадьба над речушкою –
Исток душевных сил
Для маленького Пушкина.
Он рано полюбил

Обычаи народные
И сказки перед сном.
Порывы благородные
Здесь пробуждались в нём.

Здесь отрока с кудрявою
Вихрастой головой,
Увенчанного славою
Поэзии живой,

Деревья помнят старые
И вольные поля.
Захарово, Захарово –
Священная земля.

Пристанище желанное
Лирической любви,
Местечко, Богом данное!
Мне чувства оживи,

Чтоб рифмами стозвонными
Прялась стихов кудель…
Захарово – исконная
Поэта колыбель.

Иван Есаулков

Как гений Пушкина высок
Средь окружающих талантов!
Его представить я бы мог
Фельдмаршалом средь лейтенантов.
У каждого своя стезя…
И не военный я, друзья!

Поэт Россию осветил:
Сверкает золотое слово –
Средь поэтических светил
Сияет он звездой сверхновой,
Горит всё ярче с каждым днём…
Но я, друзья, не астроном!

Любой другой – фальшивый страз
Пред всеобъемлющим гигантом!
Как прежде, Пушкина алмаз
Сияет чистым бриллиантом,
Завоевав давно весь мир…
Но я, друзья, не ювелир!

Сегодня я о нём сужу
Спокойно, трезво, как прагматик,
И что в пределе – отслежу,
Друзья, я – всё же математик!
Но где находится предел,
Которым он не овладел?..

И знает Пушкина язык
Любой по всей Руси великой:
Финн, гордый внук славян, калмык,
Тунгус – уже совсем не дикой!..
Он – выше всякого столпа!
К нему не зарастёт тропа!

О Пушкине

Ирина Ващенко

Наш Пушкин

Ирина Вединова

О, как богат твой ясный слог!
Живой родник в нем всяк отыщет.
Твой самый маленький стишок
Для каждого из нас – Стишище.

Рожденье – с сказкою твоей,
С твоею мудростью – народы…
Стихи! Россия! Пушкин в ней!
Вот драгоценный дар природы.

А. С. Пушкину

Ирина Ревякина

Живой, сердечный, добродушный,
Шалун и настоящий друг,
Какой ты разный, мастер Пушкин,
Бываешь грустен, полон мук!

Поэт достоин снисхожденья!
Несдержанность ведь не порок,
Когда нет злобы. К примиренью
Стремился ты в кратчайший срок.

Над жизнью собственной поступком
Сам беспощадный суд творил,
Смеялся над пороком в шутках
И миру свой талант дарил.

Ум – собиратель впечатлений
Всё воплощал потом в стихи,
Где были горести мучений
И радость, и борьба стихий.

В трудах, горенье, непокое
Воздушность придавал словам.
Ты вдохновеньем был наполнен:
Сам Бог тебя поцеловал.

Ты – эхо русского народа,
Поэзии явивший цель.
Вершил свой подвиг благородный.
Ты близок людям и теперь!

Вся бездна дум и ощущений
В глазах открытых с синевой.
Хвала тебе, великий гений,
Художник слова мировой!

Стану сказывать я сказки…

Притомились за день души.
Ты же – чистая напасть!
Сказку, андел мой, послушай!
Я начну куделю прясть…

Щёчку ототрём от сажи…
Одеяло сбил в комок…
Дай кудряшки поприглажу!

…Месит баба колобок,
К Лукоморью есть дорога,
Серый Волк несется вскачь,
Спит Царевна-Недотрога…
Что ты, миленький, не плачь! –

Елисей её разбудит.
СрОнит Птица-Жар перо,
Царь девицу приголубит –
В мире всё старым-старо…

«Няня, няня, спой про птицу,
Ту, что за морем жила…»
Баю-бай, твоя светлица
Будет целый век светла.

Станешь, дитятко, ты лучшим…
…Только что-то ночь темна,
Только ветер гонит тучи,
Невидимкою луна…

Засыпай скорей, сердешный,
Спи, родимый, Бог с тобой!
С норовом твоим, конешно,
Уготовано судьбой…

Я лучинушку задую…
Разыгралась непогОдь!
Смуглу ручку поцалую…
Сохрани тебя Господь!

“Стану сказывать я сказки…” – строка из “Казачьей колыбельной песни” М. Ю. Лермонтова

“Невидимкою луна” – строка из стихотворения “Бесы” А.С. Пушкина

Кира Зискина

(Для подростков)

Я с Пушкиным наедине,
И льются сказочные звуки.
О, сколько сладости и муки
В их необъятной глубине.
При свете трепетной свечи
Стихи, как будто бы живые,
Они, как звезды голубые
В бездонной пропасти ночи.
И в них неугасимый жар,
И страстный трепет, и волненье,
Но где же взять мне вдохновенье
Сердечный передать пожар?
Мне мало ночи, мало дня,
Я томик Пушкина читаю,
И я духовно прозреваю.
Стихи проходят сквозь меня!

Мой Пушкин

Лана Яснова

Он жив, и весел, и здоров –
там, на исходе первой трети,
собрат картёжных мастеров,
рука – и прядь, слова – и ветер,

собою узнанный пиит,
фат, эфиоп, гордец, Алеко –
в пролётке утренней летит
по девятнадцатому веку –

к столешне – как на водопой –
страницей в профилях небрежных,
чуть потешаясь над толпой
своих завистников прилежных.

В Знаменской Царскосельской церкви

Любовь Горохова

Пушкину

Помолюсь на святые кресты,
На распятье из древа простого,
Здесь, сказали, молился и ты,
И молитвою той, слово в слово.

Клал земные поклоны, томясь,
И скорбел одиноко душою,
И рука выводила ту вязь,
И клонилась глава к аналою.

И Она, Богоматерь с Младенцем,
Кротким взглядом ласкала тебя,
И покровом, и Матери сердцем,
Как крестом, осеняла, любя.

В этом храме божественный дух
До сих пор, как свеча, не потух.

О Пушкине

Людмила Галкина 2

Народ в России Пушкина читает
И до сих пор пытается понять:
Откуда Александр так много знает?
Кто научил его стихи писать?

Возьмём, к примеру, дуб “У Лукоморья”…
С ходящим по златой цепи котом.
Какое в мыслях Пушкина раздолье!
Поэтому мы помним все о нём.

УмнО придумал”Рыбку золотую”:
Пришло из моря счастье там открыто.
Потратив три желания впустую,
Сидит старуха у разбитого корыта.

Мы знаем сказку о царе Солтане,
Как чудом выжил в бочке князь Гвидон.
Её на берег вынесло с волнами,
Там встретился с царевной- Лебедь он.

И не забудем “Спящую царевну”,
Читалась сказка с явным интересом:
В ней королевич Елисей так верно
Искал свою невесту тёмным лесом.

Поэт создал “Руслана и Людмилу”,
В поэме много чар и колдовства.
Лишь карлик с бородой теряет силу,
Встаёт всё сразу на свои места.

А в школе мы “Онегина” читали,
Красивый , увлекательный роман.
В нём за Татьяну все переживали…
России Пушкин был на славу дан.

И если б не трагедия с Дантесом,
Как долго мог поэт ещё творить!
Стихов придумать разных, интересных,
Наш Пушкин мог до старости дожить.

При жизни памятник воздвиг себе,
(Ему внимала целая толпа),
Пророчески сказав в своём стихе:
…”Не зарастёт народная тропа”…

Он воспевал любви очарованье,
Ценил прекрасных женщин красоту.
Все нежные и хрупкие созданья
Его стихи ловили на лету.

Любил писать про золотую осень,
Своих ей много посвящал стихов.
В них снова будто лес листву всю сбросил,
И значит,он- к зиме уже готов…

Всё просто и изящно у поэта,
Душа его над строчками парит.
Мы благодарны Пушкину за это,
Он с нами через время говорит!

Арина Родионовна

Людмила Ревенко

Из чудесных сказок
Словно – вот – вчера
Ряд волшебных красок
Полнил вечера.

Здесь и злые чары,
И дела добра,
И судьбы удары,
Но пока храбра,

Не иссякла удаль
Добрых молодцов
Будет светлым угол
Для седых отцов.

Верой и надеждой
Наполняла дом,
Этою одеждой
Снарядила том

Не один в дорогу –
Барин всё увёз.
Напечатал к сроку
Быль народных грёз.

Наизусть мы знаем
Автора с тобой,
Веру осязаем
Няни за спиной.

Новым светом Пушкин
Сказки зажигал,
Дух высокий нянин,
Чтоб не угасал.

Пушкин

Марина Царь Волкова

Нева из синего атласа
Целует волнами гранит.
Курчавый отрок, друг Пегаса
Один в тиши ночной не спит.
И в млечной пелерине ночи
Волшебной ходит по дворам,
Покрытым дымкой, и не хочет,
Своим задумчивым шагам
И плеску волн ночных внимая,
Остановить свой лёгкий ход.
Его душа открыта Раю,
Его уста поют восход!
Рассвет встаёт, безбрежно-ясный,
Над невской гладью… Всё молчит…

И стих, могучий и прекрасный,
Над спящим Городом звучит.

 А. С. Пушкину

Мария Синичка

О, дивный светоч
дней моих младых,
Твои творения
мне памятные с детства.
В бесценных строках,
до сих пор живых,
В веках останется
души твоей наследство.

Пушкин

Мельников Игорь Глебович

Зачем нужны привычные слова,
Которые его постичь не в силах?
В них память прорастает как трава
Беспечная на брошенных могилах.

Нет, он убит на дальнем берегу
В холодных бликах меркнущего света.
И дней не остановишь на бегу.
И не задержишь выстрел пистолета.

И не вернешь того, что не вернуть,
Что навсегда с собой уносят годы.
…Но есть стихи, как бесконечный путь,
Как тайна нераскрытая природы.

Надежда Савельева 2

О «дяде самых честных правил»,
Поведал миру сей поэт,
Он лукоморье нам представил,
Хоть и на карте его нет.

И знают все тот сказ о рыбке,
Что исполняла все, что дед
Просил для бабки своей прыткой,
С которой прожил много лет…

Талантлив был, но мало прожил-
Убит он был до сорока,
Хотя стрелком он был хорошим,
Но неприятеля рука

Стреляла на дуэли первой,
Да просто повезло Дантесу.
Потеря та была безмерна.
«Ушел поэт», – писала пресса,

Но целый век его читают
И добрым словом вспоминают.

Памятник

Николай Иванин

Над площадью чернеет памятник.
На площади чернеет снег.
О, сколько дней он видел памятных,
На постаменте человек.
То дни – великие воистину.
И дни бесплодной маяты,
Когда, как снег, топтали истину
И подло прятались в кусты.
Он грустно смотрит. Чуть насмешливо.
Свободный. Вечный Человек.
И на плече его заснеженном
Лежит, как совесть, белый снег.

А. С. Пушкину к 220 летию со дня рождения

Ольга Нестерко

Он чудные дарил мгновенья,
“И лучше выдумать не мог”.
О, Пушкин – “наше всё”…ты- гений.
Среди поэтов полубог.

Любимец света непокорный,
Талант твой, как живой родник.
И “памятник нерукотворный”
Навечно в душах ты воздвиг!

Монолог цилиндра Пушкина

Меня носил когда-то Пушкин,
и я был счастлив от того,
что этот франт, поэт и душка,
хорош во мне был, как никто.

Во мне стройнее был он даже
и выше ростом – Аполлон,
от дам прекрасных не однажды
слова любви мог слышать он.

Я, как свидетель адюльтеров,
прогулок с дамами в саду,
могу заверить – кавалеров,
таких, как Пушкин, не найду.

Я помню пышность шевелюры,
упругость тёмных завитков,
и пылкость ветреной натуры,
и аромат его духов.

В музее, в доме на Арбате
в витрине за стеклом стою…
простой цилиндр я, об утрате
поэта-гения скорблю.

Пушкин

Платон Андреев

Он водил своим пером
По прелестным девам,
Он был истинным орлом
Рыцарь – королевам!

Он творил у нежных ног,
Стих его святился,
Без любви он жить не мог
Сердцем не напился…

Пушкин Лиру изливал
Белыми ночами,
Пушкин чудо открывал
Рифмами – ключами….

Пушкин

Сеймский

Поэт божественно творил.
В любви он признавался дамам.
Порою Моцартом он был,
Порой бывал и Дон-Жуаном.

Любил с друзьями пировать,
Бывало,на дуэлях дрался.
Шедевры при свечах писать
При этом как-то умудрялся.

И не потеряна надежда
На то, что через много лет
Прочтёт его стихи невежда
И скажет: «То – То был поэт!»
 
Великий Александр Сергеевич Пушкин

Сергей Михайлович Восточный

“Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!”
      “К Чаадаеву”, 1818 год.

Привольем строф Ты нежил взор
(Дрожали девицы от счастья!)
России славивши простор,
Не разделял чужих причастий.

Скалою средь иных чтецов
Возвышен тысячми куплетов!
Свободен от хмельных оков,
Душевной мудростью Поэта.

Великий Гений на Руси
Был незаметен для Европы…
А что до западной спеси –
Комфорт им грянет эшафотом!

Отчизне верил и берёг
Святые веры постулаты!
Пером воистину изрёк
Стих вольнодумца и солдата.

Падёт роптанье многих дней
Остынут жаркие стремленья…
Но Пушкин вечен для людей,
Родимый Светлый Русский Гений!

Наш Пушкин

Таисия Корниенко

Такой поэт у нас один.
К нему особое почтенье.
Родился Пушкин-гражданин,
Святой Руси приобретенье.

И русский дух в стихах живёт,
И правды суть, и жизнь народа.
Природе славу воздаёт,
Стихи даны ему от Бога.

Стихи читаем и поём,
От строк становимся мудрее.
По сказкам Пушкина живём,
Умом берём, душой добреем.

Творенья Пушкина живут,
Они для нас, как песни лета.
Стихи для сердца, для души,
Они богаче самоцвета.

Таисия Корниенко

Россия-мать, ты – многоликая.
Тебе дан Пушкин на века.
Живёт талант – река великая,
Раскрыв богатство языка.

Земля была зарёй разбужена –
Родился гений на Руси.
Он дан народу был заслуженно.
Сияй Звезда вокруг оси.

Пред ним Державин шапку сбрасывал,
Наставник, друг и педагог.
Ему почтение оказывал,
За то, что он творил, как Бог.

Блистает дивная жемчужина.
Цены, которой, право, нет.
И никаких поэтов дюжина
Не сдвинет тот авторитет.

Пушкин – это целая эпоха

Тамара Казанцева

Пушкин – это целая эпоха.
Гениальность, редкий склад ума.
Гении всегда в чести у Бога.
Да только жизнь, даётся всем – одна.

Пушкиным гордились и любили
За его прекрасные стихи.
Но над ним расправу учинили…
Прервали жизнь, полёт его души.

Розовым окрашен был рассвет.
Заря над лесом тёмно-алым кантом.
Но ещё дымился пистолет
В руке, у одного из дуэлянтов.

Пушкин распростёртый на снегу
Смертельно ранен пулею Дантеса…
Ну почему, скажите почему
Никто не смог предотвратить всё это?

От этой драмы стыла в венах кровь
У застывших рядом секундантов.
Виной всему опять была любовь…
К Наталье Гончаровой, как ни странно.

Погиб поэт на взлёте своих лет.
Гоним при жизни и не знавший славы.
Померк России лучезарный свет.
Поэта-гения Отчизна потеряла.

Пушкин – суть русской души!

Татьяна Воронцова

С Пушкиным русская мощь!
Космос и Созиданье…
Он обьяснил, что я – дочь
Русского Мирозданья!

Держу его том в руках…
Читаю и наслаждаюсь…
И чувствую Русь в стихах,
И то, что я в них отражаюсь!

Нянюшкино Лукоморье

Татьяна Зрелова

(Ко дню рождения А.С. Пушкина)

Любил послушать Пушкин няню
Под треск поленьев у печи-
Она, в рубашке полотняной,
Казалась Ангелом в ночи.
Затейливая мастерица,
За прялкой в зимний вечерок,
Слагала сказки вереницей –
И сматывала их в клубок.
А, Пушкин, как ребенок, снова,
Спешил клубок тот распускать.-
И, увлекаясь сказкой новой,
Он слушал нянюшку опять,
В душе рождалось Лукоморье –
А там, за тридевять земель,
Зеленый дуб стоял на взгорье*
И кот премудро песни пел…

veravverav.blogspot.com

Современные стихи о пушкине — Поэты и писатели

Юбилейная пушкинская викторина

РАЗДЕЛЫ ПРОЕКТА

О проекте

Гимн России

Пословицы о Родине

Российские праздники

Загадочная Россия

Впереди планеты всей

Российские рекорды

Впервые в России

Стихи о Родине, о России

Стихи юным гражданам РФ

Стихи о Москве

Стихи о Санкт-Петербурге

Стихи о субъектах РФ

Стихи о городах России

География России в стихах

Стихи о родной природе

Стихи о знаменитых россиянах

Стихи о войне и мире

Азбука маленького россиянина

ПОПУЛЯРНЫЕ НОВОСТИ

СТИХИ О ЗНАМЕНИТЫХ РОССИЯНАХ: А.С. ПУШКИН

Славных лиц в России много:

Тех, кто край родной любя,

Укреплял Державу строго,

Не жалел в трудах себя.

Тот эскадру вёл отважно,

Тот солдат, тот славный князь.

Дел узор вплетали важный

В историческую вязь.

В сердце каждого потомка

Оставляли яркий след

Честной службой, битвой громкой,

Славой доблестных побед.

И открытием научным,

И правлением с умом,

И стихом красивым, звучным,

Светлой жизнью со Христом.

Нить истории прекрасна

Златом добрых славных дел.

Жизнь того лишь не напрасна,

За Отчизну кто радел.

Евгения Трушина

Стихи о Пушкине, Пушкину

Учил пленять в стихах чудесных?

Какой из жителей небесных,

Тебя младенцем полюбя,

Лелея, баял в колыбели?

Лишь ты завидел белый свет,

К тебе эроты прилетели

И с лаской грации подсели.

И музы, слышал я, совет

Нарочно всей семьей держали

И, кончив долгий спор, сказали:

“Расти, резвись – и будь поэт!”

И вырос ты, резвился вволю,

И взрос с тобою дар богов:

И вот, блажа беспечну долю,

Поёшь ты радость и любовь,

Поёшь утехи, наслажденья,

И топот коней, гром сраженья,

И чары ведьм и колдунов,

И русских витязей забавы.

Склонясь под дубы величавы,

Лишь ты запел, младой певец,

И добрый дух седой дубравы,

Старинных дел, старинной славы

Певцу младому вьет венец!

И всё былое обновилось:

Воскресла в песне старина,

И песнь волшебного полна!

И боязливая луна

За облак дымный хоронилась

И молча в песнь твою влюбилась..

Всё было слух и тишина:

В пустыне эхо замолчало,

Вниманье волны оковало,

И мнилось, слышат берега!

И в них русалка молодая

Забыла витязя Рогдая,

Родные воды – и в луга

Бежит ласкать певца младого.

Судьбы и времени седого

Не бойся, молодой певец!

Следы исчезнут поколений,

Но жив талант, бессмертен гений.

(Написано в связи с высылкой Пушкина из Петербурга и, как указал сам Ф. Глинка, «Стихи сии написаны за год перед сим, по прочтении двух первых песней «Руслана и Людмилы».)

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой.

Не вынесла душа поэта

Позора мелочных обид,

Восстал он против мнений света

Один как прежде. и убит!

Убит. К чему теперь рыданья,

Пустых похвал ненужный хор,

И жалкий лепет оправданья:

Судьбы свершился приговор.

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

И для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

Что ж? веселитесь. — Он мучений

Последних вынести не мог:

Угас как светоч дивный гений,

Увял торжественный венок.

Навел удар. спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

И что за диво. из далека,

Подобный сотням беглецов,

На ловлю счастья и чинов

Заброшен к нам по воле рока;

Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал.

Как тот певец, неведомый, но милый,

Добыча ревности глухой,

Воспетый им с такою чудной силой,

Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Вступил он в этот свет завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей.

Увитый лаврами, надели на него:

Но иглы тайные сурово

Язвили славное чело;

Отравлены его последние мгновенья

Коварным шопотом насмешливых невежд,

И умер он — с напрасной жаждой мщенья,

С досадой тайною обманутых надежд.

Не раздаваться им опять

Приют певца угрюм и тесен,

И на устах его печать.

А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вам суд и правда — всё молчи.

Но есть и божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный суд: он ждет;

Он не доступен звону злата,

И мысли и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!

29-е января 1837

Поэту сердце растерзал?

Кто сей божественный фиал

Разрушил, как сосуд скудельный?

Будь прав или виновен он

Пред нашей правдою земною,

Навек он высшею рукою

В “цареубийцы” заклеймен.

Вдруг поглощенная со света,

Мир, мир тебе, о тень поэта,

Мир светлый праху твоему.

Назло людскому суесловью

Велик и свят был жребий твой.

Ты был богов орган живой,

Но с кровью в жилах. знойной кровью.

Ты жажду чести утолил –

И осененный опочил

Хоругвью горести народной.

Вражду твою пусть тот рассудит,

Кто слышит пролитую кровь.

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет.

И дорог нам твой образ благородный;

Ты рано смолк; но в памяти народной

Ты не умрешь, возлюбленный поэт!

Добру и красоте не изменяла,

Кто волновать умел людей сердца

И в них будить стремленье к идеалу;

Средь лжи кто верен правде оставался

И кто берег ревниво светоч свой,

Когда на мир унылый мрак спускался.

Всё гений твой пути нам освещает;

Чтоб духом мы не пали средь невзгод,

О красоте и правде он вещает.

Отчизне ты зовешь нас из могилы;

В продажный век, век лжи и грубой силы

Зовешь добру и истине служить.

Так дорог нам твой образ благородный;

Вот почему неизгладимый след

Тобой оставлен в памяти народной!

И отпущенья вскорости не жди.

А перед ним пространные картины

И в скудных окнах долгие дожди.

И словно в детстве – бормотанье, вздор.

И почему-то рифмы простодушны,

И мысль ему любая не в укор.

Согласной с гласной! Есть ли в том корысть!

И кто придумал это сочиненье!

Какая это радость – перья грызть!

И поражаться своему уму!

Кому б прочесть – Анисье иль Настасье?

Ей-богу, Пушкин, все равно кому!

И будь счастлив, и бормочи во сне!

В России, в Болдине, в карантине.

Имя Пушкинского Дома

В Академии Наук!

Звук понятный и знакомый,

Не пустой для сердца звук!

Пели мы вослед тебе!

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

Вдохновляла в те года?

Не твоя ли, Пушкин, радость

Окрыляла нас тогда?

И родной для сердца звук —

Имя Пушкинского Дома

В Академии Наук.

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему.

(А. Блок. Стихотворение написано накануне 84-й годовщины смерти Пушкина.)

Известно мне: доступен гений

Для гласа искренних сердец.

К тебе, возвышенный певец,

Взываю с жаром песнопений.

Рассей на миг восторг святой,

Раздумье творческого духа

И снисходительного слуха

Младую музу удостой.

Когда пророк свободы смелый,

Тоской измученный поэт,

Покинул мир осиротелый,

Оставя славы жаркий свет

И тень всемирный печали,

Хвалебным громом прозвучали

Твои стихи ему вослед.

Ты дань принес увядшей силе

И славе на его могиле

Другое имя завещал.

Ты тише, слаще воспевал

У муз похищенного галла.

Волнуясь песнею твоей,

В груди восторженной моей

Душа рвалась и трепетала.

Но ты еще не доплатил

Каменам долга вдохновенья:

К хвалам оплаканных могил

Прибавь веселые хваленья.

Их ждет еще один певец:

Он наш – жилец того же света,

Давно блестит его венец;

Но славы громкого привета

Звучней, отрадней глас поэта.

Наставник наш, наставник твой,

Он кроется в стране мечтаний,

В своей Германии родной.

Досель хладеющие длани

По струнам бегают порой,

И перерывчатые звуки,

Как после горестной разлуки

Старинной дружбы милый глас,

К знакомым думам клонят нас.

Досель в нем сердце не остыло,

И верь, он с радостью живой

В приюте старости унылой

Еще услышит голос твой,

И, может быть, тобой плененный,

Последним жаром вдохновенный,

Ответно лебедь запоет

И, к небу с песнию прощанья

Стремя торжественный полет,

В восторге дивного мечтанья

Тебя, о Пушкин, назовет.

(Посвящено памяти А. С. Пушкина)

Что, дремучий лес,

Твой зелёный шлем

Буйный вихрь сорвал –

И развеял в прах.

Ты стоишь – поник,

В ночь безмолвную

Друг и недруг твой

Дрогнет грудь твоя,

Только свист кругом,

Почернел ты весь,

Только в непогодь

Ты всю жизнь свою

Не большой горой,

(В. Маяковский, 1924)

( Стихотворение написано к 125-й годовщине со дня рождения А.С. Пушкина.)

Мечтая о могучем даре

Того, кто русской стал судьбой,

Стою я на Тверском бульваре,

Стою и говорю с собой.

В легендах ставший как туман,

О Александр! Ты был повеса,

Как я сегодня хулиган.

Не затемнили образ твой,

И в бронзе выкованной славы

Трясешь ты гордой головой.

И говорю в ответ тебе:

Я умер бы сейчас от счастья,

Сподобленный такой судьбе.

Еще я долго буду петь.

Чтоб и мое степное пенье

Сумело бронзой прозвенеть.

( Стихотворение написано к 125-й годовщине со дня рождения А.С. Пушкина.)

Отслужив назначенье свое,

Отразил он всю душу России!

И погиб, отражая её.

Памятник юноше Пушкину

Распахнув сюртук свой, на рассвете

Он вдыхал все запахи земли.

Перед ним играли наши дети,

Липы торжествующе цвели.

Над его курчавой головой.

Светлая задумчивость печали

Шла к нему, и был он как живой.

И хранили в фронтовой семье

Образ нам родной, неповторимый,—

Юношу на бронзовой скамье.

Задыхался мирный городок,

Ни один боец без тайной боли

Вспомнить об оставшемся не мог.

Может быть, распилен на куски?

Увезен. И не глухая жалость —

Злоба нам сжимала кулаки.

Смял врага неудержимый вал.

В парке нас, где бушевало пламя,

Встретил опустевший пьедестал.

Словно клад бесценный в глубь земли,

Руки друга памятник зарыли

И от поруганья сберегли.

Мы копали бережно, не скоро,

Только грудь вздымалась горячо.

Вот он! Под лопатою сапера

Показалось смуглое плечо.

Светлый лоб — и по сердцам людским,

Словно солнце, пробежало пламя,

Пушкин встал — и жив и невредим.

(В. Рождественский, 1946 г.)

И Пушкин падает в голубоватый…

…И Пушкин падает в голубоватый

Колючий снег. Он знает — здесь конец…

Недаром в кровь его влетел крылатый,

Безжалостный и жалящий свинец.

Кровь на рубахе… Полость меховая

Откинута. Полозья дребезжат.

Леса и снег и скука путевая,

Возок уносится назад, назад…

Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова

То, что влюбленному забыть нельзя, —

Рассыпанные кудри Гончаровой

И тихие медовые глаза.

Случайный ветер не разгонит скуку,

В пустынной хвое замирает край…

…Наёмника безжалостную руку

Наводит на поэта Николай!

Он здесь, жандарм! Он из-за хвои леса

Следит — упорно, взведены ль курки,

Глядят на узкий пистолет Дантеса

Его тупые скользкие зрачки.

И мне ли, выученному, как надо

Писать стихи и из винтовки бить,

Певца убийцам не найти награду,

За кровь пролитую не отомстить?

Я мстил за Пушкина под Перекопом,

Я Пушкина через Урал пронёс,

Я с Пушкиным шатался по окопам,

Покрытый вшами, голоден и бос.

И сердце колотилось безотчётно,

И вольный пламень в сердце закипал,

И в свисте пуль, за песней пулемётной

Я вдохновенно Пушкина читал!

Идут года дорогой неуклонной,

Клокочет в сердце песенный порыв…

…Цветёт весна — и Пушкин отомщённый

Всё так же сладостно-вольнолюбив.

Гудит мельничное колесо,

баба щурится из избы,

только десять минут езды

до ближней ярмарки.

У него ремесло – первый сорт,

Он губаст и учен, как черт,

и все ему просто:

жил в Одессе, бывал в Крыму,

деньги в долг давали ему

до самой смерти.

Очень вежливы и тихи,

жандармы его стихи

на память заучивали!

Даже царь приглашал его в дом,

потрепаться о том о сем

Он красивых женщин любил

любовью не чинной,

и даже убит он был

Он умел бумагу марать

под треск свечки!

Ему было за что умирать

Встреча Пушкина с Анной Керн

А было это в день приезда.

С ней говорил какой-то князь.

“О боже! Как она прелестна!” –

Подумал Пушкин, наклонясь.

А он нахлынувший восторг

Переводил в слова несмело.

И вдруг нахмурился.

К нему рванулась всей душой,

Как будто впрямь была повинна

В его задумчивости той.

Чем, Пушкин, поразите нас? –

А он – как пилигрим в пустыне –

Шел к роднику далеких глаз.

Уткнуться. И смирить свой пыл.

И грустный шепот, словно крик:

– Зачем вы так? Ну, ради Бога!

Не омрачайте этот миг.

Что нас потом пленят.

Вслед уходившей красоте.

А чьи-то дочери и жены

Кружились в гулкой пустоте.

Звучит загадочно и грустно.

Он с нею рядом и вдали

Весь полон трепетного чувства.

А он с любимой быть не волен.

Его тоску по Натали

Хранила Болдинская осень.

Что нет любви без песен.

А жизнь всего одна,

И мир для счастья тесен.

О, Натали, он знал —

Над ним судьба не властна.

Что ты была прекрасна.

Не ведал мир такой печали.

Он ей дарил стихи свои,

Что для нее в душе звучали.

Его любовь неповторима.

И в каждом звуке слышат он

Ее божественное имя.

Что нет любви без песен.

А жизнь всего одна,

И мир для счастья тесен.

О, Натали, он знал —

Над ним судьба не властна.

Что ты была прекрасна.

Назло сомненьям и обидам

Свою любовь в последний раз

Улыбкой вновь благословит он.

Его любовь осталась с нами.

И так же трепетна строка,

И так же искренне признанье.

Что нет любви без песен.

А жизнь всего одна,

И мир для счастья тесен.

О, Натали, он знал —

Над ним судьба не властна.

Что ты была прекрасна.

Едва достигнув совершеннолетья,

В день свадьбы знала ли она,

Что вышла замуж за бессмертье?

Там, за супружеским порогом,

Все то, к чему ее рука

В быту коснется ненароком.

Что он писал, о ней вздыхая,

Похитит из ее ларца

Его вдова. Вдова другая.

Святая пушкинская слава,

Одна на все его слова

Теперь имеющая право.

Ей, Натали, Наташе, Таше,

Нет оправдания живой,

Нет оправданья мертвой даже.

Был рок родиться ей красивой…

А он такой ее любил,

Домашней, доброй, нешумливой.

Естественней союза нету.

Но как ты ненавистна свету,

Гармония живая та!

Что он ей верил. Верил свято

И перед смертью говорил:

«Она ни в чем не виновата».

А мне приснился сон

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасён

Его любимый друг

С достоинством и блеском

Дуэль расстроил вдруг.

Дуэль не состоялась

Остались боль да ярость

Да шум великосветский,

Что так ему постыл…

К несчастью, Соболевский

В тот год в Европах жил

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасён.

Всё было очень просто:

У Троицкого моста

Он встретил Натали.

Их экипажи встали.

Она была в вуали –

В серебряной пыли.

Он вышел поклониться,

Сказать – пускай не ждут.

Могло всё измениться

За несколько минут.

К несчастью, Натали

Была так близорука,

Что, не узнав супруга,

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасён…

Под дуло пистолета,

Не опуская глаз,

Шагнул вперёд Данзас

И заслонил поэта.

И слышал только лес,

Что говорил он другу…

И опускает руку

К несчастью, пленник чести

Так поступить не смел.

Остался он на месте,

И выстрел прогремел.

А мне приснился сон,

Что Пушкин был спасён…

И впредь шуметь его глаголам

По городам по всем, по селам,

По всей родной земле шуметь,

Будить к добру булат и медь,

Бессмертным эхом кочевать,

И жечь сердца, и врачевать.

А он и вправду бесподобный гений,

Неповторимый в просверках мгновений

И незабвенный в памяти веков, –

Таков вердикт всемирных языков.

Он сам себе оценщик: “Ай да Пушкин!”

И озорник на поприще амура.

Он весь – душа и ум без перехмура.

Осенний дождик – он льет три дня.

Седой, нахохленный, мудрый стрепет

Глядит на всадника и коня.

А мокрый всадник, коня пришпоря,

Летит наметом по целине.

И вот усадьба, и вот подворье,

И тень, метнувшаяся в окне.

Письмо невесте, письмо в Москву:

“Вы зря разгневались, милый ангел, –

Я здесь как узник в тюрьме живу.

Без вас мне тучи весь мир закрыли,

И каждый день безнадежно сер.

Целую кончики ваших крыльев

(Как даме сердца писал Вольтер).

А под окном, словно верный витязь,

Стоит на страже крепыш дубок.

Так одиноко! Вы не сердитесь:

Когда бы мог – был у ваших ног!

Но путь закрыт госпожой Холерой.

Бешусь, тоскую, схожу с ума.

А небо серо, на сердце серо,

Перо гусиное он отбросил,

Припал лицом к холодку стекла.

О злая Болдинская осень!

Какою доброю ты была –

Так много Вечности подарила,

Так много русской земле дала.

Густеют сумерки, как чернила,

Сгребает листья ветров метла.

С благоговеньем смотрю на степи,

Где он на мокром коне скакал.

И снова дождик, и снова стрепет –

Седой, все помнящий аксакал.

Есть в России святые места.

Есть в России святые места.

Если друг тебя в горе кинет,

Если вдруг на душе пустота,

Ты пойди приложись к святыне.

Поброди вдоль тригорских прудов,

По Михайловским ласковым рощам

Как бы ни был наш век суров,

Там все сложное станет проще.

И над Соротью голубой

Вдруг обратно помчится время.

Ты свою позабудешь боль,

Обретешь ты второе зренье.

Какие только не случались были –

Сравнится ль сказка с правдою иной.

Тригорское, Михайловское были

Всего лишь селами, разбитыми войной.

И в тех аллеях, что для сердца святы,

Там, где поэт бродить часами мог,

Фельдфебель из Баварии впечатал

Следы своих подкованных сапог.

У старых тополей из пушкинских времён

Так зелена листва и так свежо дыханье…

Я вижу добрый знак в их мерном колыханье,

Ответить рада им поклоном на поклон.

Поглажу старый ствол, представив на мгновенье

Что за спиной шаги далёкого певца…

И в бликах золотых мне вдруг блеснёт виденье,

Окрасит счастьем день черты его лица.

Пусть жизнь моя идёт своею чередою,

И далеко не всё вокруг ласкает слух,

Но старых тополей покоен властный дух

Над Мойкою — знакомою рекою…

И есть возможность тронуть ствол рукою,

Поймать губами тополиный пух.

Ещё стихи о Пушкине, Пушкину: 1 2

РАЗДЕЛЫ ПРОЕКТА

На российских просторах

Животный мир России

Растительный мир России

Вехи русской истории

На Руси

А что у нас?

Ратное дело

Государство российское

Российская экономика

Духовные богатства России

Наша наука и техника

Россия спортивная

Российские столицы

Русская кухня

Русские Иваны

Краеведение

Шутить по-русски

РЕКЛАМА

Внимание.

При использовании материалов сайта активная ссылка на сайт обязательна.

Использование материалов сайта в книжных изданиях только с разрешения автора сайта.

© 2006-2015 Методическая копилка от Агеевой И.Д.

rus-poetry.ru

Поэты об Александре Сергеевиче Пушкине. Стихи на 6 июня для школьников и детей.