Стихи о родине которые могут стать песнями: Стихи о России — Стихи, картинки и любовь

В чем секрет популярности стихов Есенина? 🤓 [Есть ответ]

Они навсегда запечатлены в памяти людей — высокие даты календаря мировой поэзии. Среди них — 3 октября. Утром этого осеннего ветреного дня в 1895 году родился Сергей Александрович Есенин. Произошло это в старинном селе Константинове, что протянулось по правому берегу Оки, неподалеку от Рязани.

Сколько критиков толковало о загадке редчайшей популярности Есенина, а, собственно, загадки-то и не было. Талант душевной распахнутости, искренности, обаяния природа соединила в одном человеке с поразительным даром слышать музыку времени, чувствовать красоту мира, жить, «волнуясь сердцем и стихом». Такое случается, может, раз в столетие, а то и реже.

Ему на роду была написана судьба поэта. Чуткие к песенному слову люди понимали это с первого же знакомства с его стихами. Так, Александр Блок после встречи с молодым рязанцем говорил петроградскому литератору: “Если хотите увидеть подлинного поэта, заходите завтра вечером ко мне. У меня будет читать стихи Сергей Есенин.”

Вспоминает Сергей Городецкий: «С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию»

Максим Горький заметил: «Сергей Есенин не столько человек. сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии…»

Сам Есенин хороню понимал, какой чудесный дар носил он в себе, знал, что такое — быть поэтом. «…Жизнь моя за песню продана», — сказал он однажды, и это не было только красивой фразой.

Время неумолимо, его суд над словом художника не дано смягчить никакому защитнику. Сколько книг, поначалу имев­ших успех у читателей, а то и отмеченных — казалось, по достоинству — наградами, ушло и уходит в небытие. Книгам Есенина выпал иной жребий.

«Эта песня в сердце отзовется», — написал он о своих стихах и поэмах. Так оно и получилось. Песня Есенина всег­да находила живой отклик в людских душах, была их доброй спутницей и в радости и в печали. С годами она не только не старилась и не увядала, а словно бы молодела, открывала свои заветные тайники, обретала новые краски, новые оттен­ки. В наши дни мы являемся свидетелями всенародной люб­ви к Есенину, его мировой славы.

Есенинские стихи и поэмы переведены на многие языки народов братских республик, стал традиционным Всесоюз­ный Есенинский праздник поэзии. Стихи поэта издаются в странах социализма, а также в Америке, Франции, Англии.

«Есенин — один из величайших поэтов мира, один из честнейших поэтов мира… — сказал большой турецкий поэт Назым Хикмет. — Мы должны учиться у него честности, ничего не скрывая от Родины».

Из дальних и близких уголков нашей страны, со всех континентов планеты почитатели творчества Есенина приез­жают в село Константинове — в Музей-заповедник поэта. Что сюда приводит людей? Любовь к великому певцу России, желание сердцем прикоснуться к истокам его жизни, его позами.

В своих автобиографиях и стихах Есенин не раз писал, что он — сын крестьянина. Это была надежная опора для осуществления заветной мечты — стать «певцом и глашатаем» России, земли родной, благословенной.

Он рос среди коренных русских пахарей, испокон веков лелеющих «черную, потом пропахшую выть», знающих цгчу каждому колоску в поле, каждой травинке на лугу. От вечного труженика-крестьянина передалась будущему поэту сыновняя привязанность к родной земле, ее озерам и рощам, рассветам и закатам. От простых и открытых сердец перешли к нему «нежность грустная русской души», милосердие к людям, сочувствие всему живому, затаенная боль о быстротеч­ности молодости…

При жизни поэта многие читатели ждали его новых стихов, как писем от близкого, родного человека. Людям хоте­лось знать, что думает он о человеческом бытии, чему раду­ется, о чем печалится… И ожидания их не были напрасными: ведь и самому поэту казалось, что стихи он пишет только для верных друзей.

Тональность есенинских произведений многообразна. Но, пожалуй, самая пронзительная интонация — в стихах-раздумьях, в стихах, обращенных к другу или как бы произноси­мых в его присутствии. Ведь когда поэт говорит: «дорогая, сядем рядом…», это звучит приглашением к сопереживанию и для друга-читателя. Тут можно быть откровенным, выни­мать себя «на испод»: друг всегда поймет, разделит твои радости и невзгоды, сочувствием облегчит тяжелые минуты. «Всю душу выплещу в слова», — сказал поэт, когда впервые «схлестнулся» с рифмой, и этому стремлению оставался ве­рен и в юные и в зрелые годы. А душа его была чутка к болям и радостям времени, самое личное, самое сокровенное несло в себе их отзвук.

На его коротком веку произошло три войны и три революции. Среди крупных событий одно было исключительного для судеб России и всего мира значения — Великая Октябрьская социалистическая революция. «Суровые, грозные годы» наложили глубочайший отпечаток на его жизнь и на его творчество. «В сонме бурь неповторимые я вынес впечатленья», — заметил он позже.

В Октябрьской революции Есенин увидел осуществление извечной мечты крестьянина о воле, о справедливости, о земле с «среброзлачным урожаем». Ему был по душе очисти­тельный вихрь, промчавшийся по всей стране, поднявший ее к жизни небывалой и волнующей. «Сойди, явись нам, крас­ный конь! Впрягись в земли оглобли», — писал он в те годы. Красный конь — олицетворение силы, молодой и могучей, способной на действия вселенского размаха. И потому так смело обращение поэта: «За эти тучи, эту высь скачи к стране счастливой». Доскакать до намеченной цели оказалось непросто. Когда думаешь о драматических переживаниях Есенина в 1919-1922 годах, о его растерянности в условиях разрухи, голода, контрреволюционных заговоров, иностранной интервенции, нэпа, нельзя не сочувствовать ему, оказавшемуся в «узком промежутке» и поведавшем об этом в стихах, пронзи­тельных и беспощадных. Уход от сложностей жизни в кабак, как и следовало ожидать, не только не принес облегчения, а, наоборот, усугубил трагизм положения. И поэт нашел в себе силы, чтобы «избежать паденья с кручи» и выбраться из «логова жуткого» на свежий воздух. Нет, никогда не шел он по жизни этаким розовощеким бодрячком, ничем не встревоженным, ко всему, кроме собственной персоны, равнодушным. Ему была хорошо известна Цена рифмованным строчкам о пустяках.

Я о своем таланте

Много знаю.

Стихи — не очень трудные дела. ны: «Прибрела весна, как странница, с посошком, в лаптях бе-рестяных…» Или: «Осень – рыжая кобыла – чешет гриву»

У Есенина трудно найти чисто пейзажные стихотворения У него пейзаж растворен в самом лиризме. «Отцвела моя бе­лая липа, отзвенел соловьиный рассвет» – это сожаление о минувшей молодости и своеобразный пейзаж одновременно. Ю же слияние переживания и пейзажа происходит а строке: «На душе — лимонный свет заката…»

С нежностью и состраданием поэт относится ко всем жи­вым существам. «Для зверей приятель я хороший»,— полу­шутя-полусерьезно обронил он в одном стихотворении. Ему как бы открыты души животных, он понимает их чувства, переживания. Кому из читателей поэзии неизвестны стихи Есенина о корове, покорно ждущей своего последнего часа? О собаке, у которой отняли и утопили семерых щенят… О смертельно раненной лисице, приковылявшей на раздроблен­ной ноге к норе,— «желтый хвост упал в метель пожаром…». Стихотворения о животных? Да, но не только о них. За их переживаниями видятся человеческая печаль, человеческое горе.

Мир природы был для Есенина тем неисчерпаемым ис­точником, откуда он брал поэтические слова и образы. «Я по первому снегу бреду, в сердце ландыши вспыхнувших сил…» — начинает он стихотворение 1917 года, и рождается образ душевной чистоты, внутреннего подъема. Ожидается новое, возвышенное. Ведь неспроста и заснеженная равнина кажется такой необыкновенной: «Может, вместо зимы на по­лях это лебеди сели на луг».

В «Преображении» поэт радуется «светлому гостю» — этот образ он соотносит с революцией, когда «под плугом бури ревет земля». Некоторые стихи Есенина тех лет трудно читать про себя — они просятся на голос, чтоб взлететь над площадями, перекликаться с громами, И как ни густа в них библейская символика, с ней достойно спорят образы, от ко­торых нити тянутся опять-таки к природе, к бытию человека на земле.

«Как прекрасна земля и на ней человек…» Этот проникновенный вздох Есенина рожден великой нежностью к роди­не. В нем нашло свое продолжение чувство, искони присущее русской литературе. Вспомним древнего летописца: «О свет­ло светлая и красно украшенная земля Русская!» Или героев Горького: «Человек — это звучит гордо!» и «Красота какая… Как земля богата, как много на ней удивительного живет». Мечтая с юных лет «в счастье ближнего поверить», Есе­нин до конца дней своих пронес страстное желание видеть всех людей достойными нечаянной радости — жить на земле. И потому так неподдельно искренен его душевный жест:

Каждый труд благослови, удача!

 

Рыбаку — чтоб с рыбой невода,

 

Пахарю — чтоб плуг его и кляча

Доставали хлеба на года. Светло раздумье поэта о тех, что «сердцем опростели под веселой ношею труда». И только в конце стихотворения выплескивается тихая боль: собственная жизнь складывается иначе…

Душа поэта знала взлеты и падения, тихую радость и смертельную тоску, тепло дружбы и горечь разочарований… «Был я весь — как запущенный сад»,— вспоминал он пере­житое Его нередко посещали усталость, подавленное на­строение. И тогда рождались стихи, полные неизбывной бо­ли, сожаления о напрасно растраченной молодости, чувства одиночества…

Он знал где можно вновь обрести силу духа. «Тянусь к людям», «люблю людей», признается поэт, и в этих словах -глубинная суть его личности. Поэзию Есенина можно назвать поэзией человеческого общения, братского родства людей, украшающих собой матерь-землю.

С теплой улыбкой смотрит поэт на хромого красноармей­ца, что односельчанам «рассказывает важно о Буденном, о том, как красные отбили Перекоп». Слово-то какое найдено: «важно»!

По сердцу Есенину комиссар сибирских золотых приисков Рассветов — один из главных персонажей драматической поэмы «Страна негодяев». Еще до революции обстоятельства забросили Рассветова за океан. В Америке, по его наблюде­ниям, капитализм опустошил душу человека, поставив пре­выше всего доллар.

В России Советская власть, социализм должны возвы­сить человека, ибо ради его счастья и свершилась револю­ция. Так говорит Рассветов, и поэт на стороне этого убежден­ного коммуниста, собранного, волевого человека.

Есенину собственными глазами довелось увидеть мир чис­тогана и наживы. Очерк об Америке он озаглавил ирониче­ски — «Железный Миргород». Осуждая мещанство и безду­ховность, Есенин отдавал должное американской индустрии, таланту людей труда. Ему захотелось и в родной стране, в Советской России, увидеть «сеть шоссе и железных дорог». Маяковский не ошибся, когда заметил: «Есенин вернулся из-за границы с ясной тягой к новому».

Раздумья о судьбах Родины и ее народа не могли не при­вести и привели поэта к Ленину. Есенин был в числе тех художников, которым удалось создать живой образ Влади­мира Ильича в поэзии — образ гения революции, простого, скромного человека. Я счастлив тем, что одними чувствами Я с ним дышал И жил. Сколько уважения, любви, веры, благородства за этим «Я счастлив»!

Боец, важно рассуждающий о Перекопе, портрет Ленина на стенном календаре, шустрая девчонка-школьница над книгой «Капитал», крестьянские думы: «С Советской властью жить нам по нутрю…» — приметы нового замечал поэт по­всюду. Это были добрые приметы. Путь в будущее ему открывался через «каменное и стальное». И тут же о себе: «Я не знаю, что будет со мною…» Мысли снова тянутся к отчему крову.

Из самого заветного уголка души вырывается слово, об­ращенное к той, что дала ему жизнь,— к матери. «Ты жива еще, моя старушка?» Это уже и не стихи, а сама собою изли­вающаяся ласка. Будет по-прежнему – знакомый дом, бе­лый весенний сад, тихое утро.

Песни жизни и любви, составившие цикл «Персидские мотивы», этот романтический сон о «шафранном крае», о радости любви, быстротечности счастья, о вечном зове родимого края. В цикле во всей своей свежести проявилась удивительная есенинская цветопись, тончайшая инструментовка стиха.

«Персидские мотивы» создавались в период, когда поэт жил в Грузии и Азербайджане. Это были плодотворнейшие и счастливейшие месяцы.

Стихи и поэмы, написанные под благодатным небом Кавказа, венчает самая знаменитая поэма Есенина «Анна Снегина». В ней как бы сошлись пути всех его творческих иска­ний. Эпос и лирика здесь слились в один сплав. Поэма со всей очевидностью показала: углубление миропонимания вело к утверждению в есенинских стихах классической пушкинской простоты, первозданной ясности художественных средств, гармонии настроения со звучанием каждого слова.

Талант Есенина мужал на редкость стремительно. За десять лет он достиг высот изумительных.

Это не значит, что каждая строчка в его стихах художественно совершенна. Тонкий вкус иногда изменял поэту.

Но все это в эмоциональной атмосфере стихотворений не замечается. Сила, полнота чувства, воплощенные в слове, в музыке стиха, захватывают в плен читателя и вызывают ответный отклик самых трепетных струн сердца.

«…Не зазвучать с тобою невозможно»,— признавался Есенину один литератор еще при жизни поэта.

И ныне, спустя более шести десятилетий после гибели великого русского лирика, мы можем повторить эту фразу, не меняя в ней ни слова.

C. Есенин – короткие стихи о Родине, лучшие стихотворения поэта о любви к России, патриотические стихи о родном крае 12-16 строк, которые легко учатся

Собрали подборку коротких стихотворений великого русского поэта Сергея Есенина о Родине — приятного чтения!

***

И небо и земля все те же,
Все в те же воды я гляжусь,
Но вздох твой ледовитый реже,
Ложноклассическая Русь.

Не огражу мой тихий кров
От радости над умираньем,
Но жаль мне, жаль отдать страданью
Езекиильский глас ветров.

Шуми, шуми, реви сильней,
Свирепствуй, океан мятежный,
И в солнца золотые мрежи
Сгоняй сребристых окуней.

***

Любовь Столица, Любовь Столица,
О ком я думал, о ком гадал.
Она как демон, она как львица,—
Но лик невинен и зорьно ал.

***

О край дождей и непогоды

О край дождей и непогоды,
Кочующая тишина,
Ковригой хлебною под сводом
Надломлена твоя луна!

За перепаханною нивой
Малиновая лебеда.
На ветке облака, как слива,


Златится спелая звезда.

Опять дорогой верстовою,
Наперекор твоей беде,
Бреду и чую яровое
По голубеющей воде.

Клубит и пляшет дым болотный…
Но и в кошме певучей тьмы
Неизреченностью животной
Напоены твои холмы.

***

Прощай, Зарайск!

Прощай, Зарайск! Я уезжаю!
Увидел я твою красу.
И в памяти своей надолго сохраню
Твоих друзей, поля, Осетр-реку.

***

О верю, верю, счастье есть!
Еще и солнце не погасло.
Заря молитвенником красным
Пророчит благостную весть.
О верю, верю, счастье есть.

Звени, звени, златая Русь,
Волнуйся, неуемный ветер!
Блажен, кто радостью отметил
Твою пастушескую грусть.
Звени, звени, златая Русь.

Люблю я ропот буйных вод
И на волне звезды сиянье.
Благословенное страданье,
Благословляющий народ.
Люблю я ропот буйных вод.

***

Сторона ль моя, сторонка,
Горевая полоса.
Только лес, да посолонка,
Да заречная коса…

Чахнет старая церквушка,
В облака закинув крест.
И забольная кукушка
Не летит с печальных мест.

По тебе ль, моей сторонке,
В половодье каждый год
С подожочка и котомки
Богомольный льется пот.

Лица пыльны, загорелы,
Веко выглодала даль,
И впилась в худое тело
Спаса кроткого печаль.

***

Тебе одной плету венок,
Цветами сыплю стежку серую.
О Русь, покойный уголок,
Тебя люблю, тебе и верую.
Гляжу в простор твоих полей,
Ты вся — далекая и близкая.
Сродни мне посвист журавлей
И не чужда тропинка склизкая.
Цветет болотная купель,
Куга зовет к вечерне длительной,
И по кустам звенит капель
Росы холодной и целительной.
И хоть сгоняет твой туман


Поток ветров, крылато дующих,
Но вся ты — смирна и ливан
Волхвов, потайственно волхвующих.

***

Туча кружево в роще связала,
Закурился пахучий туман.
Еду грязной дорогой с вокзала
Вдалеке от родимых полян.

Лес застыл без печали и шума,
Виснет темь, как платок, за сосной.
Сердце гложет плакучая дума…
Ой, не весел ты, край мой родной.

Пригорюнились девушки-ели,
И поет мой ямщик на-умяк:
«Я умру на тюремной постели,
Похоронят меня кое-как».

***

Черная, потом пропахшая выть!
Как мне тебя не ласкать, не любить?

Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льнет благодать.

Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.

Красный костер окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.

Тихо, на корточках, в пятнах зари
Слушают сказ старика косари.

Где-то вдали, на кукане реки,
Дремную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь…
Грустная песня, ты — русская боль.

***

Вот уж вечер. Роса
Блестит на крапиве.
Я стою у дороги,
Прислонившись к иве.

От луны свет большой
Прямо на нашу крышу.
Где-то песнь соловья
Вдалеке я слышу.

Хорошо и тепло,
Как зимой у печки.
И березы стоят,
Как большие свечки.

И вдали за рекой,
Видно, за опушкой,
Сонный сторож стучит
Мертвой колотушкой.

***

В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне весёлой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.

В первый раз я от месяца греюсь,
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу и надеюсь
На любовь, которой уж нет.

Это сделала наша равнинность,
Посоленная белью песка,


И измятая чья-то невинность,
И кому-то родная тоска.

Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь —
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.

***

О Матерь Божья,
Спади звездой
На бездорожье,
В овраг глухой.

Пролей, как масло,
Власа луны
В мужичьи ясли
Моей страны.

Срок ночи долог.
В них спит твой сын.
Спусти, как полог,
Зарю на синь.

Окинь улыбкой
Мирскую весь
И солнце зыбкой
К кустам привесь.

И да взыграет
В ней, славя день,
Земного рая
Святой младень.

***

О пашни, пашни, пашни,
Коломенская грусть.
На сердце день вчерашний,
А в сердце светит Русь.

Как птицы свищут версты
Из-под копыт коня.
И брызжет солнце горстью
Свой дождик на меня.

О край разливов грозных
И тихих вешних сил,
Здесь по заре и звездам
Я школу проходил.

И мыслил и читал я
По библии ветров,
И пас со мной Исайя
Моих златых коров.

***

Ветхая избенка
Горя и забот,
Часто плачет вьюга
У твоих ворот.

Часто раздаются
За твоей стеной
Жалобы на бедность,
Песни звук глухой.

Все поют про горе,
Про тяжелый гнет,
Про нужду лихую
И голодный год.

Нет веселых песен
Во стенах твоих,
Потому что горе
Заглушает их.

***

Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь.
В три звезды березняк над прудом
Теплит матери старой грусть.

Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде.
Словно яблонный цвет, седина
У отца пролилась в бороде.

Я не скоро, не скоро вернусь!
Долго петь и звенеть пурге.
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге.

И я знаю, есть радость в нем
Тем, кто листьев целует дождь,
Оттого, что тот старый клен


Головой на меня похож.

***

Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь,
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.

Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.

Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?

Послушайте несколько менее известных песен и стихотворение Гарри Лаудера

Д И С К Л А И М Е Р
Песни в этом разделе сайт сжат до коэффициента битрейта ниже, чем используемый коэффициент в коммерческих музыкальных файлах. Кроме того, хотя некоторые из этих песен могут быть авторские права принадлежат соответствующим исполнителям, они предназначены только для ознакомления.

Пожалуйста, поддержите артистов, которых вы Например, покупая их коммерческие компакт-диски и скачивая их.

Когда я снова вернусь к Бонни Шотландия
Гарри Лаудер в 1909 году
Нажмите здесь, чтобы прослушать эту песню, пока вы читаете слова

Рихт рядом с коттеджем ее верующего в нижней части долины
Я оставил маму Бонни Лэсси купаться в слезах
Она чуть не сломала себе волосы, когда я сказал, что мы будем жить вместе
Потому что я уехал на семь лет
Но она вытерла слезы, когда я говорил о 9-м дне. 0003 Что я вернусь снова и сделаю ее своей
Она сказала: «Когда ты пересечешь моря, Джок, я надеюсь, ты напишешь я”,
И с тех пор, как я ушел, я все время пою …

“Ее щеки, как цветущая роза
И шея у нее как у лебедя
Ее лицо, это самое милое лицо, которое я когда-либо видел
И я буду грести ее в вереске, да так же точно, как мое имя Джон


Когда я снова вернусь к Бонни, Шотландия
…. Щеки, как цветущая роза
И шея у нее как у лебедя
Ее лицо, это самое милое лицо, которое я когда-либо видел
И я буду грести ее в вереске, да так же точно, как мое имя Джон
Когда я снова вернусь в прекрасную Шотландию. И я сказал ей, что могу съесть ее без соли
Она сказала: «Мне нравится твой стиль, ты довольно длинная миля».
Я сказал: “Я знаю, но это моя единственная вина….
Я парень, который любит обниматься и ласкать красивую девушку
И парень, который умеет это делать, но не вовремя».
Она сказала: «Я знаю этого Джона, и я буду скучать по тебе, когда ты уедешь».
Я сказал: «Я тоже, но все же я всегда буду петь …..

«Ее щеки, как цветущая роза
И шея у нее как у лебедя
Ее лицо, это самое милое лицо, которое я когда-либо видел


И я буду грести ее в вереске, да так же точно, как мое имя Джон
Когда я снова вернусь в прекрасную Шотландию. ….)

О том, как я ее облапошил, а она меня облапошила
Я никогда не забуду это всю жизнь
Грудь ее распухла, в глазах слезы навернулись
Она заставила меня желать, чтобы время вышло, а она моя жена
Потому что она весь мир для меня, и, насколько я могу видеть
Если это не ошибка, я вижу
Что девушка любит меня, да, она очень любит меня
Ха-ха, и я рад сказать, что она очень любит меня.

(Хи-хи-хи-хи!)

“Ее щеки как цветущая роза
И шея у нее как у лебедя
Ее лицо, это самое милое лицо, которое я когда-либо видел
И я буду грести ее в вереске, да так же точно, как мое имя Джон
Когда я снова вернусь в прекрасную Шотландию.


Ее щеки как цветущая роза
И шея у нее как у лебедя
Ее лицо, это самое милое лицо, которое я когда-либо видел
И я буду грести ее в вереске, да так же точно, как мое имя Джон
Когда я снова вернусь в прекрасную Шотландию.”

приятель бабушки
Парни, которые сражались и выиграли
Не будем больше петь о войне
Мы расстались на берегу
завтрак в постель
Мне нравится мой старый родной город
Вставать рано утром
Soosie Маклин
Суббота Ночь
Ты остановишь своего щекотливого спортсмена
Пирс Портобелло
Приколоть Веру к Родине
Тост МакГрегора
Бларни Стоун
Тобермори
Кричите, чтобы кричать
О, как я устала, дорогая, для тебя
Шотландский мальчик на побегушках 1911
Бонни Бесси Ли
Инверари
Роб Рой Макинтош
Ношение килтов
Ви Джин МакГрегор
Джин Макнейл
Бонни Мэгги Тэмсон
Няня
Я выхожу замуж за Арри
Белла МакГроу
Auld Scotia Medley
Трикси из Дикси
Белла, Красавица О’ Dunoon
Это прекрасное дело – петь
The Sunshine Улыбка Bonnie Lassies
Любовь делает World A Merry-Go-Round
The Bounder Bounder
Фу Noo
Эй Donal

Родина Салли Томас — Dappled Things

Родина Салли Томас
Able Muse Press, 2020; 126 стр. , 19,95 долларов США

Салли Томас — одна из моих самых любимых поэтов среди всех поэтов, которых мы опубликовали в Dappled Things . Есть что-то от Филипа Ларкина в элегантном, но легком течении ее стихов, с его беспощадными размышлениями о старении и запоминающимися английскими пейзажами. Ларкин, конечно же, был сварливым библиотекарем-агностиком, который, как известно, считал брак и детей смертным приговором, так что, возможно, на этом сходство заканчивается. Новая книга Томаса называется «Родина», а материнская энергия — ее «основа бытия». В предисловии к книге перечислены возможные значения названия: «собственное материнство Томаса», «Мать-природа», «материнское рождение стихов», «английский как родной язык Томаса», «Мать-Церковь» и «Мария как Мать Бог.”

Общеизвестно, что за последние пятьдесят лет произошел взрыв «поэзии материнства». На веб-сайте Poetry Foundation появилась страница стихов на материнскую тему с печальным суждением: «До 1970-х годов было опубликовано очень мало реалистических стихов о материнстве». После Сильвии Плат поэты быстро начали наверстывать упущенное, и, по словам Стивена Берта в его эссе «Поэтика материнства», «неудивительно, что если мы оглянемся на американскую поэзию, начиная с XIX в.70-е годы, рождение детей и уход за маленькими детьми — важные темы, возможно, темы (если мы хотим разделить стихи по темам), которые вызвали самое широкое стилистическое изобретение, наибольшее количество стихов большинства поэтов, которые меньше всего похожи на стихи прошлого».

Салли Томас легко занимает свое место в этой новой традиции, хотя ее стихи не глубоко в гуще молока и лишения сна. В ее голосе есть холодная, неторопливая авторитетность: она — мать в зрелом возрасте, вышедшая из-под интенсивного смятения младенцев и кричащих малышей. Когда она оглянется на те времена, каждый читатель, у которого есть дети, почувствует укол узнавания:

У тебя тоже была коляска и дети. Вы прошли
под окнами.

Вы толкнули свое маленькое одиночество на дорогу.

Время и смертность занимают важное место в работах Томаса. Вот одно из моих любимых стихотворений из книги, цитируемое целиком:

«Оленьи яблоки»

Пока ты гадаешь, что случилось с весной,

В прохладном лунном свете и шепоте сверчков,

 

Сезон меняется. Нет больше свадебного кружева.

Пурпурный жар заливает изменчивое лицо

 

Придорожный кизил изнашивается в этот торопливый день.

Вернувшись домой, ты нарезаешь яблоки, чтобы убрать

 

В морозилку на зиму: мягкие, побитые
ветровалы—

Олени яблоки , говорят — фруктовый киоск продает

4

50

50 4

50

50 Шесть долларов за коробку весом в двадцать с лишним фунтов,

Для приманки на охотничьих прилавках. Укушенная червями Гала, Кокс,

 

Бабуля Смит, несколько малышей, чье имя

Не знаешь, все вместе дышат одним и тем же

 

Запах спелый, почти перебродивший. Теперь вы разрезаете

Зернистую плоть вплоть до сердца с камерами,

 

Жесткая, как хрящ, где гнездятся черные семена.

Вы наполняете десять пакетов Ziploc, но насыпаете лучшие,

 

Наименее надкушенные яблоки в миску. Раньше это был

Которые проходящие дети тут же их съедали.

 

Кто их сейчас съест, пока они не растаяли

В их рыхлой шкуре? Пустая трата, вы бы плакали,

 

За исключением того, что в этот момент они – праздник

Смотреть на них, собранные вместе в последнем

 

Нестандартный свет – пышный, красный или золотой

Как пыльца, восковощекая, лучезарно холодная.

Это лучший вид современной формальной поэзии: не просто метрически верной, но гибкой и разговорной. Музыка стихотворения строится и строится до гонгового мерцания последних двух слов. Как получается, что наша жизнь начинает ускоряться, сначала тихо, в то время как мы все еще верим, что нам всегда будет «двадцать с чем-то», а затем «время года меняется»? Что случилось с весной и «свадебным кружевом» лета (это и полевой цветок, и воспоминание о молодоженах)? Как дети так быстро растут? Все эти неумолимые перемены, даже яблоки с их «почти перебродившим» запахом, грозящим разжижаться. И все же дерзкая красота этого натюрморта с яблоками «красными или золотыми, как пыльца» сохранится — это всегда было важной функцией поэзии с древних времен. (Вспомните Горация и его похвальбу о создании «памятника прочнее бронзы».)

Венцом книги является последовательность стихов под названием Ришелдис из Уолсингема, , впервые появившихся в этом журнале. Как и « Station Island » Шеймуса Хини, это серия стихов, связанных с древним местом католического паломничества. Хопкинс упомянул святыню в одном из своих стихотворений, когда сказал, что «наш звездный вендер сказал бы / Чудесное молоко было Уолсингемским путем» — то есть средневековые паломники использовали Млечный Путь как указатель к месту назначения. Согласно легенде, в 1061 году Рихельдис явилась Богородица и велела ей построить точную копию своего дома в Назарете. Она трижды пыталась, но потерпела неудачу, но однажды проснулась и обнаружила, что ангелы построили дом, пока она спала. Дом и его святой колодец стали известны как «Английский Назарет», самое популярное место паломников после Кентербери. В конце концов святыня была разрушена при Генрихе VIII.

Гэри Уоллер, профессор литературы, совершивший небольшое светское паломничество в Уолсингем в 2006 году, написал о своем опыте и упомянул о литературных последствиях разрушения Уолсингема, которое «сверхъестественным образом преследовало елизаветинскую эпоху в стихах и народных песнях». Подобно Филипу Ларкину в «Посещении церкви», Уоллер посетил святое место со смешанными чувствами насмешки и ностальгии, но был неожиданно тронут. «Когда я встал и вышел из Святого Дома, остановившись, чтобы пожалеть о сухости колодца — в тот день у меня не было ритуала окропления, — я спросил себя, о чем спрашивают так много паломников: слушали ли мы? Возможно, Хранители святыни хотели бы, чтобы я выслушал более ортодоксальный урок, но то, что я услышал, было: взрастили ли мы во всех нас, мужчинах и женщинах, то, что шекспировский Цимбелин называет «женской частью»? Думаю, недостаточно. Уолсингем мягко намекает, по крайней мере этому паломнику, что именно в этом и заключается наше спасение». Его поездка произвела на него сильное впечатление (несмотря на его неверие), что Уолсингем «является местом поклонения женскому религиозному опыту — опыту не только женщины, но и самой женщины».

Для Томаса это женское присутствие пронизывает всю историю храма. Она создает полифонию из множества разных женских голосов: Ричелдис оглядывается на свою жизнь; медсестра возвращается домой с Первой мировой войны; средневековая трактирщица жалуется, что сбивается с ног, обслуживая толпы паломников. Я уже упоминал, что поэзию Томаса часто преследует тревога о времени, которое неумолимо течет к смерти или оглядывается назад, когда наши воспоминания все дальше и дальше уходят в прошлое. И время постоянно сталкивается с нами в Richeldis  стихи, когда мы петляем между настоящим и прошлым, посещая 1080, 1918, 1854, 1659, 1216 и снова возвращаясь в 1080 год. Современные виньетки переплетаются с историческими поэмами:

Сквозь зеленую майскую мягкость каждый год люди
идут

Босиком в город, зовя друг друга Пилигрим

 

Застенчиво4

Когда их мир перестал верить.

Звучащее средневековье начало — это кривое заблуждение: паломники современные; сцена перемещается в общежитие, где «американская пара / С растущим смятением наблюдает за своим двухлетним ребенком / Мажет себя красным желе и кремом под мягким / Испуганным взглядом других дам в кардиганах». Этот мягко-насмешливый тон, однако, не отрезает современного читателя от прошлого, как будто мы уже не можем к нему относиться. В стихотворении, датированном 1401 годом, трактирщица раздраженно кричит паломнице, что ей не хватило места:

Бог нашел ложе для нашего Господа. Эль, эль.

Пусть Он — Боже нас храни — найдет тебя,

Богоматери, чистую соломенную постель без блох.

Все сразу что-то требуют от нее — кто-то хочет пива, еще одну квартиру — и ее раздражение сочувственно связывает ее с современной американской парой и их диким, перемазанным желе малышом. Сама Ричелдис говорит обычным поэтическим голосом Томаса, за исключением последнего стихотворения, где ее слова наполнены англо-саксонским и донормандским миром Беовульфа и Кедмона:

Высокое небо боронило росистое поле под паром,

Посадило то, что ему понравилось. Первое здание сплоховало:

Площадь в саксонском стиле. Неправильный.

Плохо до мозга костей, затонул корабль с сокровищами.

Каждый день дела меня дразнили и уничтожали.

Как и эти оленьи яблоки, сам ее английский обречен забродить и стать для нее чем-то неузнаваемым. И все же ее слова не полностью забыты, поскольку Томас назвал каждое стихотворение в последовательности староанглийским названием: «wif», «sceadu», «halig dag», «brimfugol».

Пожалуй, я могу закончить этот обзор наблюдением, что Салли Томас — профессионал, когда дело доходит до концовок. Этот «щелчок» хорошей финальной строчки, закрывающейся, как дверца дорогой машины, для меня — половина удовольствия поэзии, и я оставлю вам ассортимент:

Полированная плита, которая держит его кости на месте.

Мое уничтожение сделало это.

Я бы сейчас оделся и снова женился бы на тебе.

Постоянное стремление к чему-то другому.

И всегда к морю спешат вниз.

Добавить комментарий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Комментарий *

Имя *

Email *

Сайт