Стихи о блокаде Ленинграда
Дорогие друзья!
27 января – знаменательная для России дата воинской славы – годовщина снятия блокады Ленинграда. В этом году 27 января исполняется 76 лет со дня полного снятия блокады Ленинграда.
Блокада города Ленинграда (ныне Санкт‑Петербург) во время Великой Отечественной войны проводилась немецкими войсками с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года с целью сломить сопротивление защитников города и овладеть им. Захват Ленинграда для командования германской армии имел огромное политическое и стратегическое значение, был составной частью разработанного нацистской Германией плана войны против СССР — плана «Барбаросса». В нём предусматривалось, что Советский Союз должен быть полностью разгромлен в течение 3—4 месяцев лета и осени 1941 года, то есть в ходе молниеносной войны («блицкрига»).
Наступление фашистских войск на Ленинград, захвату которого германское командование придавало важное стратегическое и политическое значение, началось 10 июля 1941 года. В августе тяжелые бои шли уже на подступах к городу. 30 августа немецкие войска перерезали железные дороги, связывавшие Ленинград со страной. 8 сентября 1941 года немецко‑фашистские войска овладели Шлиссельбургом и отрезали Ленинград от всей страны с суши. Началась почти 900‑дневная блокада города, сообщение с которым поддерживалось только по Ладожскому озеру и по воздуху.
Блокада Ленинграда стали жестоким испытанием для жителей города.
К началу блокады в городе не имелось достаточных по объёму запасов продовольствия и топлива. Единственным путём сообщения с Ленинградом оставалось Ладожское озеро, находившееся в пределах досягаемости артиллерии и авиации осаждающих, на озере также действовала объединённая военно-морская флотилия противника. Пропускная способность этой транспортной артерии не соответствовала потребностям города. В результате начавшийся в Ленинграде массовый голод, усугублённый особенно суровой первой блокадной зимой, проблемами с отоплением и транспортом, привёл к сотням тысяч смертей среди жителей.
Блокада Ленинграда была снята полностью в ходе Ленинградско‑Новгородской операции 1944 года. В результате мощного наступления советских войск немецкие войска были отброшены от Ленинграда на расстояние 60‑100 км.
27 января 1944 года стало днем полного освобождения Ленинграда от блокады.
В этот день в Ленинграде был дан праздничный салют.
Блокада Ленинграда длилась почти 900 дней и стала самой кровопролитной блокадой в истории человечества: от голода и обстрелов погибло свыше 641 тысячи жителей (по другим данным, не менее одного миллиона человек).
Подвиг защитников города был высоко оценен: свыше 350 тысяч солдат, офицеров и генералов Ленинградского фронта были награждены орденами и медалями, 226 из них присвоено звание Героя Советского Союза. Медалью “За оборону Ленинграда”, которая была учреждена в декабре 1942 года, было награждено около 1,5 миллиона человек.
За мужество, стойкость и невиданный героизм в дни тяжелой борьбы с немецко‑фашистскими захватчиками город Ленинград 20 января 1945 года был награжден орденом Ленина, а 8 мая 1965 года получил почетное звание “Город‑Герой”
. Федеральным законом “О днях воинской славы и памятных дат России” от 13 марта 1995 года 27 января установлен как День воинской славы России ‑ День снятия блокады города Ленинграда (1944 год).
Памяти жертв блокады и погибших участников обороны Ленинграда посвящены мемориальные ансамбли Пискаревского кладбища и Серафимского кладбища, вокруг города по бывшему блокадному кольцу фронта создан Зеленый пояс Славы.
Предлагаю вашему вниманию подборку стихов, посвященную блокаде Ленинграда. Эти стихи я нашла на замечательном блоге стихов о войне “Это привал…”, который мне порекомендовал Александр Сидоровнин. Искренняя признательность и благодарность за интересный и полезный ресурс!Под Шлиссельбургом
/Глеб Пагирев/
Изрыли снарядами немцы лесок,
Повыбили за две недели.
Но думалось: “Ладно!
Сочтёмся, дай срок, –
Мы тоже недаром сидели”.
И вот в предрассветной густой синеве
Пехота броском небывалым
Рванулась вперёд – через лёд по Неве,
По минным полям и завалам.
Орудия били с прибрежных высот,
Вода поднималась столбами.
И раненый молча ложился на лёд,
Ко льду припадая губами.
Вставая и падая в снег на бегу,
Взвалив на себя пулемёты,
Мы лезли на берег, тонули в снегу
И грудью бросались на дзоты.
Короткая очередь, выстрел в упор, –
Так вот она, мера расплаты!
Слова о прощенье – пустой разговор.
Здесь слово имеют гранаты.
Мы вышли на берег. На чёрном снегу
Горели подбитые танки.
Воронки разрывов – на каждом шагу,
И трупы – у каждой землянки.
Ещё не окончен начавшийся бой
И в летопись славы не вписан.
И первые пленные, сбившись гурьбой,
Ещё повторяют: “Нихт шиссен!”*
Мы снова проходим по этим местам
Навстречу боям и тревогам.
По вновь наведенным плавучим мостам,
По вновь проторенным дорогам.
Сухая ветла у скрещенья дорог,
И тропка, бегущая в поле,
И чуть различимый в траве бугорок –
Здесь всё нам знакомо до боли.
Нам эта скупая земля дорога
И лучшей не нужно в награду:
Мы здесь наступали и гнали врага
И здесь мы прорвали блокаду!
* Nicht schießen (нем.) – не стрелять
Сводка Совинформбюро, посвященная прорыву блокады Ленинграда
18 января 1943 года в ходе операции “Искра” был освобожден городок Шлиссельбург. Эта победа стала переломным моментом в битве за Ленинград, ведь она привела к прорыву блокады. И хотя до полного освобождения города на Неве оставался еще целый год, прорыв имел огромное моральное и материальное значение. Самое главное, что с “большой земли” в умирающий от голода город стало поступать продовольствие.
С осени 1941 года единственной ниточкой, связывающей Ленинград с миром, оставалась “Дорога Жизни” – по воде или по льду Ладожского озера.
От освобожденного Шлиссельбурга в кратчайшие сроки была построена “Дорога Победы” – переправа через Неву в сторону северной столицы, а в другую сторону железнодорожная ветка до Октябрьской железной дороги. 33 километра путей проложили зимой, через болота и неразорвавшиеся мины, под обстрелами, всего за 17 дней. Первый поезд с едой прибыл в Ленинград уже 7 февраля 1943 года, а всего за ночь по мосту проходило до 35 составов с продовольствием.
Письмо, не отправленное из блокады
/Владимир Литвишко/
“Полчаса до рассвета. Стоит тишина,
но стволы всех орудий – навстречу врагу.
Этот год нам запомнится словом война
и людьми, что упали, оставшись в снегу.
Был хороший навар с голубей и собак,
да уже и о них умер всякий рассказ.
Пианино сожгли, а оставшийся шлак
никому выносить не под силу из нас.
В этом холоде сходишь внезапно с ума.
За водой, под обстрел, каждый раз до реки…
Перестали встречаться почти старики.
Потихоньку вывозят детей на восток.
Мы в квартире с сестрой остаёмся пока.
Мопассан разгорелся: ура, кипяток!..
Как они там, на льду, под бомбёжкой врага?..
На муку обменяли колечко отца,
что ушёл в ополченье, а мог – по броне.
Неизвестно, кому сколько дней до конца…
Сил совсем не осталось. Лежу на спине.
Но завод наш работает! Город – живёт!
Этот кашель… Так холодно… Где же рассвет?..”
Ленинградский, блокадой измученный год.
И слова человека, которого нет.
Новый год в блокадном Ленинграде
/Александр Ветров/
Новый год в блокадном Ленинграде.
Собралась на “Ёлку” детвора.
Ель застыла в праздничном наряде,
Словно – не военная пора.
Будто бы ни бомбы, ни снаряды
Заглушить не в силах детский смех.
Малыши такому чуду рады.
И улыбки на устах у всех.
Холод, голод, смерть и разрушенья,
Но мы видим дружный хоровод:
“Зайчики” забылись в те мгновенья,
Весело встречают Новый год.
Малыши смеются, это значит,
Что о них заботятся всерьёз.
Скоро будет всё совсем иначе.
Я скрывать не стану горьких слёз.
В первую блокадную зиму в голодном и холодном Ленинграде оставалось около 300 тысяч детей. Решением Ленгорисполкома с 1 по 10 января 1942 года были проведены новогодние “елки”. Детям не только показали спектакли и провели утренники, но и просто накормили их “без вырезки талонов из продовольственных карточек”. Выросшие дети блокады всю жизнь вспоминали эти
Присланные из Грузии мандарины по “дороге жизни” ценой своих жизней доставляли в окруженный город шоферы триста девяностого автобатальона.Зима 1941—1942. За водой
Канун 1942 года
/Елена Вечтомова/
Новый год был в семь часов. Позднее
Не пройти без пропуска домой.
Был обстрел. Колючим снегом веял
Смертоносный ветер над Невой.
Стены иней затянул в столовой.
В полушубках, при мерцанье свеч
Мы клялись дожить до жизни новой,
Выстоять и ненависть сберечь.
Горсть скупая драгоценной каши,
Золотое светлое вино –
Пиршество сегодняшнее наше,
Краткое, нешумное оно.
Мы о тех, кто умер, говорили,
Как о тех, кто с нами. В свой черед
Шел обстрел. Снаряды били мимо
Кировского моста. Недолет.
Лед одолевал нас.
Лед блокады.
В новом, начинавшемся году
Победить хотел и тот, кто падал –
Не остановиться на ходу.
Так сквозь смерть росли и крепли силы,
Билась жизнь меж ледяных камней.
Мне тогда бы много легче было,
Если б ты подумал обо мне.
Но каким бы счастьем ни встречали
Год другой, встают пред нами в рост
Те друзья, что в гулком темном зале
За победу возглашали тост.
Остановившиеся из-за отсутствия электричества троллейбусы на улице Ленинграда. 1941 год. Фото commons.wikimedia.org
Ленинградские деревья
/Юрий Воронов/
Им долго жить – зелёным великанам,
Когда пройдёт блокадная пора.
На их стволах – осколочные раны,
Но не найти рубцов от топора.
И тут не скажешь: сохранились чудом.
Здесь чудо или случай ни при чём.
..
…Деревья! Поклонитесь низко людям
И сохраните память о былом.
Они зимой сжигали всё, что было:
Шкафы и двери, стулья и столы.
Но их рука деревьев не рубила.
Сады не знали голоса пилы.
Они зимой, чтоб как-нибудь согреться –
Хоть на мгновенье, книги, письма жгли.
Но нет садов и парков по соседству,
Которых бы они не сберегли.
Не счесть погибших в зимнее сраженье.
Никто не знает будущих утрат.
Деревья остаются подтвержденьем,
Что, как Россия, вечен Ленинград!
Им над Невой шуметь и красоваться,
Шагая к людям будущих годов.
…Деревья! Поклонитесь ленинградцам,
Закопанным в гробах и без гробов.
Покажется преувеличением история, рассказанная Юрием Вороновым. Но это факт. Умирающие от голода и холода жители блокадного Ленинграда не вырубили ни одного не пострадавшего от бомбежек дерева в Летнем и в Михайловском садах и в других парках.
Даже копая там траншеи и разбивая огороды, старались не повредить деревья. Осколочные раны на стволах замазывали дети, работавшие на огородах. И по сей день окаменевшая замазка хранит отпечатки детских пальцев и ладоней. А рядом с Летним дворцом до сих пор растет дуб, который помнит Петра I.
Памятный знак городу-герою Ленинград в Александровском саду. Фото Андрей Черкасский
Баллада о кукле
/Анатолий Молчанов/
Груз драгоценный баржа принимала –
Дети блокады садились в неё.
Лица недетские цвета крахмала,
В сердце горе своё.
Девочка куклу к груди прижимала.
Старый буксир отошёл от причала,
К дальней Кобоне баржу потянул.
Ладога нежно детишек качала,
Спрятав на время большую волну.
Девочка, куклу обняв, задремала.
Чёрная тень по воде пробежала,
Два “Мессершмита” сорвались в пике.
Бомбы, оскалив взрывателей жала,
Злобно завыли в смертельном броске.
Девочка куклу сильнее прижала…
Взрывом баржу разорвало и смяло.
Ладога вдруг распахнулась до дна
И поглотила и старых, и малых.
Выплыла только лишь кукла одна,
Та, что девчушка к груди прижимала…
Ветер минувшего память колышет,
В странных виденьях тревожит во сне.
Сняться мне часто большие глазищи
Тех, кто остался на ладожском дне.
Снится, как в тёмной, сырой глубине
Девочка куклу уплывшую ищет.
В ночь на 17 сентября 1941 года буксир “Орел” на барже № 752 (иногда называют № 725) должен был эвакуировать жителей блокадного Ленинграда на другой берег Ладожского озера. Баржа не предназначалась для перевозки людей, к тому же была сильно перегружена. Начавшийся ночью шторм разрушил баржу, а немецкие самолеты начали обстреливать терпящих бедствие людей.
Буксир “Орел” и канонерская лодка “Селемджа” смогли спасти из штормового озера 240 человек, но больше тысячи – курсантов Военно-морских и Ремесленных училищ, Медицинской академии, служащих, членов семей офицеров – поглотили волны холодной Ладоги.
В поселке станции Ладожское озеро в память обо всех погибших на “Дороге Жизни” установлен мемориал “Ладожский курган”. А на острове Птинов – памятный камень погибшим 17 сентября 1941 года.
Зеркало
/Вадим Шефнер/
Как бы ударом страшного тарана
Здесь половина дома снесена,
И в облаках морозного тумана
Обугленная высится стена.
Еще обои порванные помнят
О прежней жизни, мирной и простой,
Но двери всех обрушившихся комнат,
Раскрытые, висят над пустотой.
И пусть я все забуду остальное –
Мне не забыть, как, на ветру дрожа,
Висит над бездной зеркало стенное
На высоте шестого этажа.
Оно каким-то чудом не разбилось.
Убиты люди, стены сметены, –
Оно висит, судьбы слепая милость,
Над пропастью печали и войны.
Свидетель довоенного уюта,
На сыростью изъеденной стене
Тепло дыханья и улыбку чью-то
Оно хранит в стеклянной глубине.
Куда ж она, неведомая, делась
Иль по дорогам странствует каким,
Та девушка, что в глубь его гляделась
И косы заплетала перед ним?..
Быть может, это зеркало видало
Ее последний миг, когда ее
Хаос обломков камня и металла,
Обрушась вниз, швырнул в небытие.
Теперь в него и день и ночь глядится
Лицо ожесточенное войны.
В нем орудийных выстрелов зарницы
И зарева тревожные видны.
Его теперь ночная душит сырость,
Слепят пожары дымом и огнем,
Но все пройдет.
И, что бы ни случилось, –
Враг никогда не отразится в нем!
1942 год, Ленинград
Февраль
/Юрий Воронов/
Какая длинная зима,
Как время медленно крадётся!..
В ночи ни люди, ни дома
Не знают, кто из них проснётся.
И поутру, когда ветра
Метелью застилают небо,
Опять короче, чем вчера,
Людская очередь за хлебом.
В нас голод убивает страх.
Но он же убивает силы…
На Пискарёвских пустырях
Всё шире братские могилы.
И зря порою говорят:
“Не все снаряды убивают…”
Когда мишенью – Ленинград,
Я знаю – мимо не бывает.
Ведь даже падая в Неву,
Снаряды – в нас, чтоб нас ломало.
Вчера там каменному льву
Осколком лапу оторвало.
Но лев молчит, молчат дома,
А нам – по-прежнему бороться,
Чтоб жить и не сойти с ума.
..
Какая длинная зима,
Как время медленно крадётся.
Ленинграду
/Эдуард Асадов/
Не ленинградец я по рожденью.
И всё же я вправе сказать вполне,
Что я – ленинградец по дымным сраженьям,
По первым окопным стихотвореньям,
По холоду, голоду, по лишеньям,
Короче: по юности, по войне!
В Синявинских топях, в боях подо Мгою,
Где снег был то в пепле, то в бурой крови,
Мы с городом жили одной судьбою,
Словно как родственники, свои.
Было нам всяко: и горько, и сложно.
Мы знали, можно, на кочках скользя,
Сгинуть в болоте, замёрзнуть можно,
Свалиться под пулей, отчаяться можно,
Можно и то, и другое можно,
И лишь Ленинграда отдать нельзя!
И я его спас, навсегда, навечно:
Невка, Васильевский, Зимний дворец.
..
Впрочем, не я, не один, конечно, –
Его заслонил миллион сердец!
И если бы чудом вдруг разделить
На всех бойцов и на всех командиров
Дома и проулки, то, может быть,
Выйдет, что я сумел защитить
Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.
Товарищ мой, друг ленинградский мой,
Как знать, но, быть может, твоя квартира
Как раз вот и есть та, спасённая мной
От смерти для самого мирного мира!
А значит, я и зимой и летом
В проулке твоём, что шумит листвой,
На улице каждой, в городе этом
Не гость, не турист, а навеки свой.
И, всякий раз сюда приезжая,
Шагнув в толкотню, в городскую зарю,
Я, сердца взволнованный стук унимая,
С горячей нежностью говорю:
– Здравствуй, по-вешнему строг и молод,
Крылья раскинувший над Невой,
Город-красавец, город-герой,
Неповторимый город!
Здравствуйте, врезанные в рассвет
Проспекты, дворцы и мосты висячие,
Здравствуй, память далёких лет,
Здравствуй, юность моя горячая!
Здравствуйте, в парках ночных соловьи
И всё, с чем так радостно мне встречаться.
Здравствуйте, дорогие мои,
На всю мою жизнь дорогие мои,
Милые ленинградцы!
27 января 1944 года – День полного освобождения Ленинграда (ныне Санкт-Петербурга) от фашистской блокады, продолжавшейся 872 дня и унесшей жизни более 1,5 миллионов ленинградцев и защитников города.
Салют 27 января 1944 года в честь полного освобождения Ленинграда от блокады. Фото П. Ф. Кудоярова, корреспондента газеты «Комсомольская правда».
Ленинградский салют
/Полина Каганова/
Как это было? – если спросят,
То я отвечу – Было так:
Взвилась ракет цветная россыпь
И разорвала долгий мрак.
И вмиг на площади Дворцовой
Январский кончился мороз,
И жены, матери и вдовы
Впервые не скрывали слез.
И голубым огнем, и красным
Была Нева озарена,
И становилась неопасной
Опять любая сторона!*
И мальчуган, в войну рожденный,
Впервые видевший салют,
Кричал по-детски восхищенно:
“Победа!
Гитлеру – капут!”
Я утверждать сегодня смею,
Что в этот день, в тот давний год,
Был весь медалями усеян
Мой ленинградский небосвод!
* На многих домах блокадного Ленинграда были нанесены надписи “При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна”.
В честь одержанной победы в городе-герое, в 20 часов был произведен салют первой категории – 24 артиллерийских залпа из 324 орудий.
Над лесом взмыла красная ракета…
/Георгий Суворов/
Над лесом взмыла красная ракета,
И дрогнуло седое море мглы.
Приблизили багровый час рассвета
Орудий воронёные стволы.
От грохота раскалывались тучи,
То опускаясь, то вздымая вверх,
Через Неву летел огонь гремучий –
И за Невою чёрной смертью мерк.
И так всю ночь, не ведая покоя,
Мы не гасили грозного огня.
И так всю ночь за русскою Невою
Земля горела, плавилась броня.
И так всю ночь; гремели батареи,
Ломая доты за рекой во рву, –
Чтоб без потерь, стремительней, дружнее
Пехота перешла через Неву.
Чтобы скорее в схватке рукопашной
Очистить дорогие берега,
Чтоб, растопив навеки день вчерашний,
Встал новый день над трупами врага.
18 января 1943 года бкада была частично прорвана. И только через год, 27 января 1944 года, город не Неве был полностью освобожден.
8 января 1943 года
/Елена Вечтомова/
Друг, товарищ, там, за Ленинградом,
Ты мой голос слышал за кольцом.
Дай мне руку! Прорвана блокада.
Сердце к сердцу – посмотри в лицо.
Кровь друзей, взывавшая к отмщенью,
На полотнах полковых знамен.
На века убийцам нет прощенья.
Прорвана блокада. Мы идем!
Мы сегодня снова наступаем,
Никогда не повернем назад…
Сын мой – ленинградец – спит, не зная,
Как сегодня счастлив Ленинград.
1943 год
18 января 1943 года в ходе операции “Искра” была частично прорвана блокада Ленинграда. Эта победа стала переломным моментом в битве за северную столицу. И хотя до полного освобождения города на Неве оставался еще целый год, прорыв имел огромное моральное и материальное значение.
Самое главное, что с “большой земли” в умирающий от голода город стало поступать продовольствие.
И рядовой, и комиссар…
/Николай Куприянов/
И день, и ночь в огне – болото,
Над южной Ладогой – пожар.
А я один остался в роте:
И рядовой, и комиссар.
За рощей “Круглой”, в дымке тая,
Горят в огне друзья мои,
Там триста семьдесят шестая
Ведёт с фашистами бои.
Что тут мудрить: “Ребята, к бою!”
Здесь стать героем каждый рад.
Там за Синявино и Мгою –
Многострадальный Ленинград.
И снова Знамя поднял кто-то,
В бой роковой идут полки.
И наша фланговая рота
В десятый раз пошла в штыки.
Упали взводные и ротный.
Один из них – мой лучший друг.
Лишь прах людской в тиши болотной,
И ни души со мной вокруг.
И день, и ночь в огне – болото,
В Синявино – сплошной кошмар.
А я один остался в роте:
И рядовой, и комиссар!
Все три года, пока шла битва за Ленинград, на стратегических Синявинских высотах велись жесточайшие бои. Владение высотами позволяло контролировать обширную территорию шлиссельбургско-синявинского выступа от Ладожского озера на севере до реки Мга на юге, являвшуюся оптимальным местом для прорыва блокады. По данным историков на Синявинских высотах погибло и пропало без вести до 360 тысяч защитников Ленинграда.
Цветок Жизни
/Анатолий Молчанов/
По Дороге Жизни – сглаженной, спрямлённой,
Залитой асфальтом – мчит машин поток.
Слева, на кургане, к солнцу устремлённый
Их встречает белый каменный Цветок.
Памятью нетленной о блокадных детях
На земле священной он навек взращен,
И к сердцам горячим всех детей на свете
Он призывом к Дружбе, к Миру обращён.
Тормозни, водитель! Задержитесь, люди!
Подойдите ближе, головы склоня.
Вспомните о тех, кто взрослыми не будет,
Тех, кто детским сердцем город заслонял.
У Дороги Жизни шепчутся берёзы,
Седины лохматит дерзкий ветерок.
Не стыдитесь, люди, и не прячьте слезы,
Плачет вместе с вами каменный Цветок.
Сколько их погибло – юных ленинградцев?
Сколько не услышит грома мирных гроз?
Мы сжимаем зубы, чтоб не разрыдаться.
Чтобы всех оплакать, нам не хватит слёз.
Их похоронили в братские могилы.
Был обряд блокадный, как война, жесток.
И цветов тогда мы им не приносили.
Пусть теперь в их память здесь цветёт Цветок.
Он пророс сквозь камни, что сильней столетий,
Поднял выше леса белый лепесток.
Всей земле Российской, всей земной планете
Виден этот белый каменный Цветок.
В 1968 году на 3-ем километре Дороги Жизни был установлен монумент в память о погибших детях Ленинграда. Он представляет из себя большой каменный цветок, с надписями на всех лепестках.
Морская пехота
/Юрий Никитенко/
Конец артподготовке, скоро в бой.
На дне окопа чёрные бушлаты,
А мы сидим, сжимая автоматы,
Вдыхая едкий дым передовой.
Ещё чуть-чуть, и мы рванем вперёд,
В тельняшках и с “Полундрою”, конечно,
Хоть кажется, что поле бесконечно,
И не умолкнет вражий пулемёт.
Но побежим, нам некуда назад,
От бескозырок ленты сжав зубами,
У мертвых перехватывая знамя,
Только вперёд, за нами Ленинград…
До вражеских позиций добежав,
Оскалив рот в улыбке волчьей, страшной,
С фашистами сойдёмся в рукопашной.
Пусть мало нас, но только крут наш нрав.
Вот так из нас, вчерашних моряков,
Война ковала сталь морской пехоты,
Что не ржавела от крови и пота,
И чёрной лавой шла из берегов,
От Чёрного до Белого морей,
И на пути своём врага сметая,
Всё на алтарь Победы отдавая,
И даже жизни не щадя своей.
И шли вперёд шеренги моряков,
От палуб до окопов, а там в вечность,
Туда, где синь небес и бесконечность,
Чтоб морем любоваться с облаков…
Разведка
/Леонид Хаустов/
В дело! Кончились все тревоги.
Мы уходим, а ветер такой,
Что связистка, встав на пороге,
Прикрывает глаза рукой.
Мы сливаемся с темью ночи,
Друг за другом идем туда,
Где у гати, меж черных кочек,
Чуть поблескивает вода.
Это вспыхивают ракеты
Над бессонной передовой.
Трассы длинные, как кометы,
Пролетают над головой.
“Языка” на себе тянули,
Выносили из-под огня,
И убило одною пулей
Двух товарищей у меня.
И остались лежать ребята
Там, где в берег стучит Нева.
Нерастраченные гранаты,
Недосказанные слова…
Не увидеть того, что близко,
Лишь теперь я понял с тоской –
Не от ветра телефонистка
Закрывала глаза рукой.
1944 год
Тихвин, 14 октября 1941 года
/Анатолий Молчанов/
Они были уже далеко от блокады –
Вывозимые в тыл ленинградские дети.
Где-то там, позади, артобстрелов раскаты,
Вой сирен, стук зениток в прожекторном свете,
Надоевшие бомбоубежищ подвалы,
Затемненных домов неживые громады,
Шёпот мам на тревожном перроне вокзала:
“Будет всё хорошо, и бояться не надо!.
.”
А потом путь по Ладоге, штормом объятой,
Волны, словно таран, били в баржи с разгона.
Наконец, твёрдый берег – уже за блокадой!
И опять пересадка, и снова в вагоны.
Они были уже далеко от блокады,
Всё спокойней дышалось спасаемым детям,
И стучали колёса: “Бояться не надо!
Бояться не надо! Мы едем! Мы едем!”
Поезд встал, отдуваясь, на станции Тихвин.
Паровоз отцепился, поехал пить воду.
Всё вокруг, как во сне, было мирным и тихим…
Только вдруг крик протяжный за окнами: “Воздух!”
“Что случилось?” – “Налёт. Выходите быстрее!..” –
“Как налёт? Но ведь мы же далёко от фронта… ” –
“Выводите детей из вагонов скорее!..”
А фашист уже груз сыпанул с разворота.
И опять свист и вой души детские рвали,
Словно дома, в кошмарной тревог круговерти.
Но сейчас дети были не в прочном подвале,
А совсем беззащитны, открыты для смерти.
Взрывы встали стеной в стороне, за домами.
Радость робко прорвалась сквозь страх: “Мимо! Мимо!”
И душа вновь припала к надежде, как к маме –
Ведь она где-то рядом, неслышно, незримо…
А над станцией снова свистит, воет, давит,
Бомбы к детям всё ближе, не зная пощады.
Они рвутся уже прямо в детском составе.
“Мама!.. Ты говорила: бояться не надо!..”
Есть на тихвинском кладбище, старом, зелёном,
Место памяти павших героев сражений.
Здесь в дни воинской славы склоняют знамёна,
Рвёт минуту молчанья салют оружейный.
А в другой стороне в скромной братской могиле
Спят погибшие здесь ленинградские дети.
И цветы говорят, что о них не забыли,
Что мы плачем о них даже в новом столетье.
Помолчим возле них, стиснув зубы упрямо,
Перечтём вновь и вновь скорбный текст обелиска,
И почудятся вдруг голоса: “Мама! Мама!
Приезжай, забери нас отсюда! Мы близко!..”
Когда вокруг Ленинграда сомкнулось блокадное кольцо, из города и области начали эвакуировать жителей. 14 октября 1941 года на станции Тихвин поезд с ранеными солдатами и два поезда с ленинградскими женщинами и детьми были подвергнуты бомбардировке с сотни немецких самолетов. Трагедию усугубили взрывы составов с топливом и боеприпасами – из-за пламени к станции нельзя было подойти несколько часов. Спасая детей и раненых, отдали тогда свои жизни все тихвинские пожарные. Точного числа погибших в тот день никто не знает. Только один эшелон, идущий на Большую землю, эвакуировал примерно 2,5 тысячи человек.
Мемориал “Дети войны” на станции Лычково
Памяти ленинградских детей, погибших на станции Лычково
/Анатолий Молчанов/
Есть места на земле, чьи названия, словно оковы,
Держат в памяти то, что осталось в печальной дали.
Вот таким местом скорби и братства нам стало Лычково –
Небольшое село на краю новгородской земли.
Здесь в июльский безоблачный день сорок первого года
Враг, нагрянув с небес, разбомбил пассажирский состав –
Целый поезд детей Ленинграда, двенадцать вагонов,
Тех, что город хотел уберечь в этих тихих местах.
Кто же мог в Ленинграде в тревожном июне представить,
Что фашисты так быстро окажутся в той стороне?
Что детей отправляют не в тыл, а навстречу войне?
И над их поездами нависнут машины с крестами?..
Им в прицел было видно, что там не солдаты, не пушки,
Только дети бегут от вагонов – десятки детей!..
Но пилоты спокойно и точно бомбили теплушки,
Ухмыляясь злорадной арийской усмешкой своей.
И метались по станции в страхе мальчишки, девчонки,
И зловеще чернели над ними на крыльях кресты,
И мелькали средь пламени платьица и рубашонки,
И кровавились детскою плотью земля и кусты.
Глохли крики и плач в рёве, грохоте, “юнкерсов” гуде,
Кто-то, сам погибая, пытался другого спасти…
Мы трагедию эту во веки веков не забудем.
И фашистских пилотов-убийц никогда не простим.
Разве можно забыть, как детей по частям собирали,
Чтобы в братской могиле, как павших солдат, схоронить?
Как над ней, не стыдясь, не стесняясь, мужчины рыдали
И клялись отомстить… Разве можно всё это простить!
На Руси нету горя чужого, беды посторонней,
И беду ленинградцев лычковцы считали своей.
Да кого же убийство детей беззащитных не тронет?
Нету боли страшнее, чем видеть страданья детей.
Вечным сном спят в Лычкове на кладбище в скромной могиле
Ленинградские дети – далёко от дома и мам.
Но лычковские женщины им матерей заменили,
Отдавая заботы тепло их остывшим телам,
Убирая могилу невинных страдальцев цветами,
Горько плача над ними в дни скорби и славы страны,
И храня всем селом дорогую и горькую память
О совсем незнакомых, безвестных, но всё же родных.
И воздвигли в Лычкове на площади, возле вокзала,
Скорбный памятник детям, погибшим в проклятой войне:
Перед рваною глыбою – девочка, словно средь взрывов, в огне,
В смертном ужасе к сердцу дрожащую руку прижала…
Говорят, при отливе её капля бронзы слезой побежала
И осталась на левой щеке – до скончания дней.
А по рельсам бегут поезда. Остановка – Лычково.
Пассажиры спешат поглядеть монумент, расспросить,
Врезать в сердце своё страшной повести каждое слово,
Чтобы лычковскую боль всей страной не забыть, не простить.
Еще до того, как вокруг Ленинграда сомкнулось блокадное кольцо, из города и области начали эвакуировать жителей. 18 июля 1941 года на станции Лычково состав с ленинградскими детьми, их воспитателями и врачами был подвергнут бомбардировке и пулеметному обстрелу с немецких самолетов. Погибло более 2 тысяч детей, возможно, и больше – точного числа погибших никто не знает.
Говорит Ленинград
/Александр Гентош/
Враг на подступах к Ленинграду,
И кольцо закрывала блокада.
Полыхнула война по городу жарким огнем.
Под разрывами бомб и снарядов
Стало тверже гранита радио,
И стальные секунды начал считать метроном…
В эти годы беды и горя,
Темноты, отчаянья, голода
Как тебе наши души от мрака спасти удалось?
Забывая и боль и голод,
Мы с надеждою ждали твой голос,
Доброй музою нам ты стала, Ольга Берггольц.
Люди, слышите, в этих муках
Родилась блокадная музыка.
И волна по всему восхищенному миру идет.
Говорит Ленинград, слушайте!
Говорит Ленинград, слушайте!
Город выстоит,
город борется,
город живет.
..
Ольга Берггольц – советская писательница и поэтесса, автор легендарной строки: “Никто не забыт, ничто не забыто”.
Находясь в осажденном Ленинграде, потеряв мужа, она не сдавалась сама и помогала бороться всем жителям замерзающего и голодающего города. Работая на радио, она ежедневно читала в эфире свои стихи и стала голосом и совестью блокадного Ленинграда.
Хрономираж
/Анна Сизова/
Посвящается погибшим в апреле 1942 г. у Мясного бора.
Ты не знаешь, как давит на грудь автомат,
Если носишь без четверти век?
Для врагов и для вас я обычный солдат,
А для матери был – человек.
Я учился, как ты, говорить и читать,
Я, как ты, улыбался и пел.
Знаешь, я, как и ты, не хотел умирать,
Я дожить до Победы хотел.
В этом страшном Бору я был ранен в висок,
Жизнь ушла, как сквозь пальцы вода.
Знаешь, я очень долго поверить не мог,
Что я мёртвый совсем… навсегда.
Ведь я видел, как пали – один за одним –
Те, с кем хлеб я делил и тепло,
Ведь я голос сорвал, причитая по ним,
Пока солнце опять не взошло.
И тогда я пошёл, продираясь сквозь Бор,
Но не чувствовал я ничего.
Знаешь, брат, я зубами скриплю до сих пор
От бессилья того своего!
Да, тогда я не мог им помочь, и сейчас
Вам я тоже помочь не могу.
Я ведь знаю: в Долине вы ищете нас,
Я же вас, как могу, берегу.
Я хожу по пятам, я хочу подсказать,
Но неслышен мой голос во мгле.
Да, братишки, вам нас ещё долго искать,
Пока всех предадите земле.
Ночь ложится в Долину… Пора отдыхать,
Я вас буду беречь до утра.
И не бойтесь – я вас не хочу испугать,
Я желаю Вам только добра.
Долина Смерти у деревни Мясной Бор в Новгородской области. В ходе Любанской наступательной операции с декабря 1941 по июнь 1942 года здесь, на относительно небольшом по площади участке, погибли десятки тысяч советских солдат. Сейчас в районе Мясного Бора ведутся активные работы по поиску и дальнейшему захоронению незахороненных солдат Великой Отечественной войны, погибших при попытке прорвать блокаду Ленинграда. Поисковики говорят, что в том месте часто видят так называемые хрономиражи – призраки погибших солдат.
27 января 1944 года
/Юрий Воронов/
За залпом залп гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пестрыми цветут.
А ленинградцы тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость слишком велика –
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, но боль
Заговорила и прорвалась:
На праздничный салют с тобой
Пол-Ленинграда не поднялось.
..
Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют.
Сегодня ленинградцы плачут…
27 января 1944 года – День полного освобождения Ленинграда (ныне Санкт-Петербурга) от фашистской блокады, продолжавшейся 872 дня и унесшей жизни более 1,5 миллионов ленинградцев и защитников города. В честь одержанной победы в городе-герое, в 20 часов был произведен салют первой категории – 24 артиллерийских залпа из 324 орудий.
Интересные ссылки
Тематическое мероприятие для детей старшего дошкольного возраста, посвященное Дню снятия блокады Ленинграда «Я говорю с тобой из Ленинграда»
Учитель – логопед Наталья Викторовна Пейчева 2019 г. Государственное бюджетное дошкольное образовательное учреждение детский сад № 81 комбинированного вида Приморского района Санкт-Петербурга
Цель: воспитывать гражданско-патриотические чувства у детей.
Задачи:
Скачать конспект
Оборудование и материалы (оформление зала):
Дети входят в зал под мелодии военных песен, садятся на стульчики.
Ребята, мы с вами живем в замечательном городе, Санкт-Петербурге. Давным-давно его основал Петр I. Город становился все больше и краше. В течение 300 лет он менял свое имя: Санкт-Петербург – Петроград – Ленинград. Ленинград навсегда останется в памяти людей как символ мужества, подвига, гордости.
Сегодня необычный день. 75 лет тому назад ленинградцы и защитники города одержали победу над врагом, над фашистами.
К нам пришли гости-ветераны: (представляем гостей – ФИО). Когда была война, они были детьми, как вы сейчас. Но вместе со взрослыми они жили в нашем городе и побеждали врага.
Слайд 1.
Давайте вернемся в то страшное время.
Слайд 2
Было летнее утро. 22 июня 1941 года. Ленинградцы собирались отдохнуть в парке, сходить в музей, съездить в гости… Но вдруг по радио передают: началась война!
Слайд 3
Звучит песня «Священная война».
(1 куплет)
Музыка — Александр Александров
Слова — Василий Лебедев-Кумач
Слайд 4
Фашисты захватили города и села, подошли совсем близко к Ленинграду. Мужчины уходили на фронт.
Слайд 5.
Детей спешили вывести из города, спасти от бомбежек, холода и голода. Их привезли на пристань и грузили на корабли. Мамы, бабушки провожали детей. Все надеялись на скорую победу, на встречу… Но встретились не все…
Слайд 6
Клип песни «Белые панамки».
Автор Вадим Егоров
Слайд 7.
Фашисты подошли совсем близко к городу. Ленинградцы превращали свой любимый город в крепость: они рыли траншеи,
Слайд 8.
Выставляли заграждения.
Слайд 9
8 сентября наш город со всех сторон окружили враги. В Ленинград нельзя было приехать на поезде, машине, корабле, и уехать из города тоже невозможно. Это блокада.
8 сентября, обычный день недели,
Начало осени, красивое и яркое,
Сентябрьский ветерок, и голуби летели,
И лес к себе манил людей подарками,
И тишиной, и свежестью дыхания.
Привычно занималось утро раннее…
Так было до того или потом,
Но в этот год беда стучалась в дом.
В том 41-ом памятном году
Железным обручем сковало красоту,
Безжалостный, губительный охват,
Жизнь ленинградцев превративший в ад, –
БЛОКАДА. Нам, живущим, не понять,
Что чувствовал ребёнок, угасая,
Везя на санках умершую мать
И губы от бессилия кусая…
Звучат сирены, метронома звук
Тревожит память деточек блокадных,
Им выпало без счёта адских мук,
Труда для фронта без речей парадных,
Им выпало, но люди не сдалИсь,
Не сдался город, взрослые и дети!
Их памяти, живущий, поклонись
И расскажи – пусть помнят! – нашим детям.
Г. Станиславская
Слайд 10
Немцы обстреливали улицы и площади Ленинграда из пушек, самолеты бомбили город.
Слайд 11
Снаряды летели и днем, и ночью, убивая взрослых и детей, разрушая жилые дома, заводы, хлебные склады.
В город пришел голод.
Слайд 12
Ленинградцы по карточкам получали хлеб. Его было совсем мало: всего 1 кусочек на целый день…
Наш хлебный суточный паёк
Ладонь и ту не закрывает.
И человек, который слёг,
Теперь — всё чаще — умирает.
Юрий Воронов
Слайд 13
А потом наступили морозы. Но они и помогли ленинградцам. По льду Ладожского озера в город повезли хлеб на подводах…
Слайд 14
на машинах. Полуторки шли одна за другой, освещая дорогу огнями фар. Их постоянно обстреливали фашисты, машины уходили под лед… Но хлеб в Ленинград привезли, и ленинградцы назвали эту дорогу Дорогой Жизни.
Песня «Эх, Ладога». (исполняют дети и педагоги подготовительной группы).
Автор текста Богданов П.
Композитор Шенберг Л.
Слайд 15
В первую блокадную зиму стояли страшные морозы. В домах было холодно, батареи не грели, не было воды, электричества.
Улицы замело снегом. Горожане ходили за водой к рекам и каналам. Зачерпнув воду, везли ее домой.
Слайд 16
Во время обстрела люди покидали свои квартиры и уходили в бомбоубежище. Иногда приходилось там находиться целый день, поэтому школьники там учились…
Слайд 17
Но многим ребятам учиться было некогда. Они работали на заводах и фабриках. Отцы, старшие братья ушли на фронт, но станки не должны простаивать.
Слайд 18
Все для фронта, все для победы!» — эти слова были главными не только для взрослых, но и для детей.
Слайд 19
А малышам устраивали праздники. Ведь они так ждали новогоднюю елку, дедушку Мороза…
Слайд 20
И праздник приходил в детские сады, больницы, к детям…
Слайд 21
И дед Мороз приносил подарки: кусочек хлеба, сахара и настоящую мандаринку!
Слайд 22
Наконец-то пришла долгожданная весна. Растаял снег, пригревает солнышко. Ленинградцы стали копать землю в парках, скверах и садах и сажать овощи. С тех пор одну аллею в Летнем саду называют Школьной, потому что трудились не только взрослые, но и дети.
Война с блокадой чёрной жили рядом,
Земля была от взрывов горяча.
На Марсовом тогда копали гряды,
Осколки шли на них, как саранча!
На них садили стебельки картошки,
Капусту, лук на две иль три гряды —
От всех печалей наших понемножку,
От всей тоски, нахлынувшей беды!
Александр Прокофьев
Слайд 23
А летом, осенью собирали урожаи. Овощи так нужны были ленинградцам!
Слайд 24
А в январе 43-го блокада была прорвана. Кольцо разомкнули! Встретились солдаты Ленинградского и Волховского фронтов. Быстро была построена железная дорога в Ленинград. Она такая важная! По ней в город везли хлеб, защитников, оружие! Ее назвали «Дорога Победы»!
Слайд 25
И тогда же в 43-м году ленинградцев и защитников города стали награждать медалью «За оборону Ленинграда.
…Осада длится, тяжкая осада,
Невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
Сегодня Родина вручает мне.
Не ради славы, почестей, награды
Я здесь жила и всё могла снести:
Медаль «За оборону Ленинграда»
Со мной, как память моего пути.
Ольга Берггольц
Слайд 26
Медалью награждались не только взрослых, но и детей! Ведь они вместе со взрослыми спасали свой город! 15249 юных защитников удостоены награды!
В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали.
И только в сорок пятом —
Паспорта.
Юрий Воронов
Слайд 27
Дети не только трудились на заводах и фабриках, не только тушили «зажигалки» — зажигательные бомбы на крышах, помогали малышам, раненым солдатам в госпиталях, но и сражались на фронте, стреляли в фашистов, ходили в атаку, побеждали врага. За это Родина вручила им ордена и медали!
Слайд 28
Наконец наступил день, который ждали 872 дня! Блокада Ленинграда была снята. Город победил. На Дворцовой площади был парад,
Слайд 29
а потом гремел салют!
Салют над Ленинградом
За залпом залп. Гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем Цветами пёстрыми цветут.
А ленинградцы Тихо плачут.
Ни успокаивать пока, Ни утешать людей не надо.
Их радость Слишком велика –
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, Но боль
Заговорила и прорвАлась:
На праздничный салют С тобой
Пол-Ленинграда не поднЯлось.
Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе – Салют!
Сегодня ленинградцы Плачут…
Юрий Воронов
С 8 сентября 1941 года по 22 января 1944 года на город было сброшено 107158 авиабомб, выпущено 148478 снарядов, убито 16744 человек, ранено 33782, умерло от голода 641803 человек.
Слайд 30
Май 45-го года. Закончилась война! Наш народ одержал победу, фашисты были разбиты. За храбрость, за мужество, за труд в осажденном городе Ленинграду было присвоено звание – Город – герой.
Слава и тебе, великий город,
Сливший во едино фронт и тыл.
В небывалых трудностях который
Выстоял. Сражался. Победил.
Вера Инберг
Слайд 31
Во время блокады умирали тысячи ленинградцев, их хоронили в братских могилах. Именно здесь, на Пискаревском кладбище открыт мемориал
Святые камни Пискарёвки —
Печаль, одетая в гранит.
Блокада, как петля веревки,
Смертельным голодом грозит.
Полмиллиона ленинградцев —
Непокорённые … лежат.
Нам легче умереть, чем сдаться
И … отстояли Ленинград.
С годами боль утрат остыла.
Молчат могильные холмы…
Но забывать о том, что было,
Мы не должны… мы не должны.
И память о годах нелёгких
Мать-Родина всегда хранит…
Святые камни Пискарёвки —
Печаль, одетая в гранит.
Эдуард Новиков. Святые камни Пискарёвки
Слайд 32
Там, где проходила Дорога Жизни, где шли ожесточенные бои, где погибали защитники Ленинграда, сейчас установлены памятники.
И до сих пор никто не позабыл,
Какой ценой была снята блокада.
Поклон вам всем, кто жизни не щадил
И шел на смерть во имя Ленинграда.
Людмила Шахова. Земной поклон
Слайд 33
Давно закончилась война. Санкт-Петербург из года в год становится все краше! Но мы с вами всегда должны помнить о подвиге, героизме ленинградцев и защитников нашего города.
Звучит песня «Разговор поколений».
Музыка и слова Н.Я. Соломыкиной.
Слайд 34
Давайте поздравим наших гостей (И. О. ветеранов) с праздником нашего города и подарим им цветы и открытки, которые вы сделали.
Звучит песня «Дети блокады»
Слова: Игорь Шевчук, музыка: Евгения Зарицкая
Исполняет: Катя Слободчикова
Используемые материалы:
Пискарёвское мемориальное кладбище официальный сайт
pmemorial. ru›
Стихи о блокаде Ленинграда | Дети блокады
/maminsayt. ru›stihi/stihi-o-blokade-leningrada. html
Стихи о блокаде Ленинграда: стихотворения для детей…
www/rustih. ru›Стихи о войне›Стихи о блокаде Ленинграда
Стихи о блокаде Ленинграда для детей читать онлайн
tttpsc: www/tikitoki. ru›stihi-dlya-detey/stihi-o-blokade…dlja…
Стихи о блокаде картотека (подготовительная группа) на…
nsportal. ru›Детский сад›Региональный компонент›…/stihi-o-blokade
Священная Война слушать и скачать на MIXMUZ
mixmuz. ru›mp3/священная война военные песни
allforchildren. ru›Песни›Священная война
Военные песни — плейлист на Яндекс. Музыке
music. yandex. ru›Плейлисты›playlists/1039
Песни военных лет — слушать сборник онлайн бесплатно…
muzlo. me›collection/327
Блокада Ленинграда — смотрите картинки
Яндекс. Картинки›блокада ленинграда
| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
|
|
| Электронный методический центр “Разноцветный мир” приглашает к сотрудничеству всех творческих людей. На сайте под вашим именем могут быть размещены авторские сценарии, песни, минусовки, образовательные проекты, фильмы, мультфильмы, стихи по темам – всё это бесплатный ресурс для обмена организаторам, педагогам, клубным работникам, а также площадка для самовыражения. Обращайтесь к админу сайта жмите сюда |
МКУК «Библиотечная система» МО Ейский район, библиотекарь Охрименко Ирина Ивановна
Дети блокады. Стихи о блокаде.
Ведущий:
Гранит Пискарёвского мемориала,
Навеки гранёный гранит,
О годах сражений, о днях небывалых
Суровую память хранит.
О тех, что в блокадном кольце воевали,
В гудящем огне канонад,
И гордые жизни свои отдавали
За город-герой Ленинград.
О тех, кто прошёл, все преграды ломая,
По пеплу родных деревень,
Чтоб миру увидеть Девятое Мая –
Победы ликующий день!
Вы отдали жизни за вольную волю –
И мы, вспоминая бои,
На этом печально-торжественном поле
Склоняем знамёна свои.
БРОНИСЛАВ КЕЖУН (Из радиопередачи с Пискарёвского мемориального кладбища во время церемонии возложения венков в День Победы – 9 мая)
27 января – День воинской славы России — 27января 1944 г – это День полного снятия блокады города Ленинграда.
Ленинград. Этот город стал также символом неисчислимых бед и страданий, которые принесла человечеству вторая мировая война.
Ленинград. Для всех людей на планете этот город стал символом стойкости, мужества, самоотверженной любви к Родине, удивительной силы духа русского народа.
О мужестве блокадников слагали песни и снимали фильмы. Их были тысячи, а выжили – единицы. Каждый день жизни в блокадном Ленинграде – это подвиг. Они – Победители, они и через столетия будут ярким символом несгибаемого мужества и стойкости.
Вашему вниманию мы предлагаем видеофильм «Последний день блокады Ленинграда»
Ведущий: Несмотря на голод, холод, бомбежки и артобстрелы город жил, работал, учился, писал стихи …
Ленинградская блокада стала главной темой творчества поэтессы Веры Инбер, знавшее о блокаде не понаслышке, а на собственном опыте.
Стихотворения “Трамвай идет на фронт”, “Заботливая женская рука”, ленинградском дневнике “Почти три года” (1946) рассказывают о том страшном и героическом времени. Вера Инбер выступала на радио, публиковала стихи и статьи в периодической печати, выступала в воинских частях и на заводах.
Проникнутая пафосом борьбы с фашизмом поэма о блокаде “Пулковский меридиан” (1941-1943), отрывки из которой прозвучат, была удостоена Государственной премии.
Чтец 1.
На Ленинград, обхватом с трех сторон,
Шел Гитлер силой сорока дивизий.
Бомбил. Он артиллерию приблизил
Но не поколебал ни на микрон,
Не приостановил ни на мгновенье
Он сердца ленинградского биенье.
И, видя это, разъяренный враг,
Предполагавший город взять с разбега,
Казалось бы, испытанных стратегов
Призвал на помощь он: Мороз и Мрак.
И те пришли, готовые к победам,
А третий, Голод, шел за ними следом
Чтец 2.
В ушах все время словно щебет птичий,
Как будто ропот льющейся воды:
От слабости. Ведь голод. Нет еды.
Который час? Не знаю. Жалко спички,
Чтобы взглянуть. Я с вечера легла,
И длится ночь без света и тепла.
На мне перчатки, валенки, две шубы
(Одна в ногах). На голове платок;
Я из него устроила щиток,
Укрыла подбородок, нос и губы.
Зарылась в одеяло, как в сугроб.
Тепло, отлично. Только стынет лоб.
Чтец 3.
Лежу и думаю. О чем? О хлебе.
О корочке, обсыпанной мукой.
Вся комната полна им. Даже мебель
Он вытеснил. Он близкий и такой
Далекий, точно край обетованный.
И самый лучший — это пеклеванный.
Чтец 4.
Не зря старушка в булочной одной
Поправила беседовавших с нею:
«Хлеб, милые, не черный. Он ржаной,
Он ладожский, он белого белее.
Святой он». И молитвенно старушка
Поцеловала черную горбушку.
Да, хлеб… Бывало, хоть не подходи,
Дотронуться — и то бывало жутко.
Начнешь его — и съешь без промежутка
Весь целиком. А день-то впереди!..
И все же днем ли, вечером, в ночи ли,
Работали, учились и учили.
Чтец 5.
Вода!.. Бывало, встанешь утром рано,
И кран, с его металла белизной,
Забулькает, как соловей весной,
И долго будет течь вода из крана.
А нынче, ледяным перстом заткнув,
Мороз оледенил блестящий клюв
А нынче пьют из Невки, из Невы
(Метровый лед коли хоть ледоколом).
Стоят, обмерзшие до синевы,
Обмениваясь шуткой невеселой,
Что уж на что, мол, невская вода,
А и за нею очередь. Беда!.
Чтец 6.
Да, мы — в кольце. А тут еще мороз
Свирепствует, невиданный дотоле.
Торпедный катер стынет на приколе.
Автобус в ледяную корку врос;
За неименьем тока нет трамваев.
Все тихо. Город стал неузнаваем
Как бы сквозь сон, как в деревянном веке,
Невнятно где-то тюкает топор.
Фанерные щиты, сарай, забор,
Полусгоревшие дома-калеки,
Остатки перекрытий и столбов —
Всё рубят для печурок и гробов
Чтец 7.
А в час, когда рассветная звезда
Над улиц перспективой несравненной
Сияет в бездне утренней,— тогда
Такою стужей тянет из вселенной,
Как будто бы сам космос, не дыша,
Глядит, как холодеет в нас душа
Чтец 8.
Недаром же на днях, заняв черед
С рассвета, чтоб крупы достать к обеду,
Один парнишка брякнул вдруг соседу:
«Ну, дед, кто эту ночь переживет,
Тот будет жить». — И старый дед ему:
«А я ее, сынок, переживу».
Переживет ли? Ох! День ото дня
Из наших клеток исчезает кальций.
Слабеем. (Взять хотя бы и меня:
Ничтожная царапина на пальце,
И месяца уже, пожалуй, три
Не заживает, прах ее бери!)
Чтец 9.
Как тягостно и, главное, как скоро
Теперь стареют лица! Их черты
Доведены до птичьей остроты
Как бы рукой зловещего гримера:
Подбавил пепла, подмешал свинца —
И человек похож на мертвеца.
Апатия истаявшей свечи…
Все перечни и признаки сухие
Того, что по-ученому врачи
Зовут «алиментарной дистрофией»
И что не латинист и не филолог
Определяет русским словом «голод».
Ведущий.
А там, за этим следует конец.
И в старом одеяле цвета пыли,
Английскими булавками зашпилен,
Бечевкой перевязанный мертвец
Так на салазках ладно снаряжен,
Что, видимо, в семье не первый он.
В.Инбер «Пулковский меридиан»
Ведущий: Особенно больно война ударила по детству. Детство в блокадном Ленинграде. Какое оно?
Видеоролик «Дети блокады».
Ведущий: Блокада живет в воспоминаниях. Дети блокадного Ленинграда рассказывают:
Чтец 1.
Валентина Кузьминична Грабовская (урожденная Константинова)
“…Горожане быстро съели все свои запасы в домах. Варили похлебку из плиток столярного клея… В городе исчезли все кошки и собаки… Родные уходили на работу, а я оставалась одна в пустой квартире и лежала на кровати. Уходя, взрослые оставляли мне кружку с водой и маленький кусочек хлеба. Иногда за ним приходили крысы, я называла их “кисками”. Голодная, я ползала под столом, сил не было, не могла ходить, и пыталась найти хоть крошечку хлеба. Моя мама в войну работала водителем грузовика; собирала и привозила с полей траву-лебеду, крапиву, и мы варили похлебку. С тех пор я берегу каждую крошку, я не знаю, что такое выбросить хлеб.
Чтец 2.
Анна Николаевна Малина (урожденная Егорова)”
Работала я в войну в семье одна. Получала по 250 граммов хлеба. Мама и старшая сестра со своей маленькой дочерью лишь по 125 граммов. Я худела, мама худела, племянница худела, а сестра пухла. Я в 17 лет весила немногим более 30 кг. Утром встанем, я каждому отрежу по полосочке хлеба, припасу по маленькому кусочку на обед, остальное – в комод. Вечером кастрюлю воды на буржуйке согреем, я в нее – три крупинки пшена, три тоненькие палочки вермишели, три макаронинки. Такой суп и ели, считай, одну воду. Бывало, приду с работы – все домашние плачут, ругают меня. Мол, хлеб и крупа лежат, а ты не даешь. Но я-то понимала: сегодня можно все съесть, а завтра? Зато у меня все выжили.
Чтец 3.
Виктор Андреевич Лушин
“Осень сорок первого года запомнилась мне проводами на фронт двух старших братьев и отправкой сестры рыть окопы. Как-то быстро подступил голод. Школы закрывались одна за другой, потому что учеников становилось всё меньше. А ходили в школу в основном из-за того, что там давали тарелку супа. Помню переклички перед занятиями, на каждой из которых звучало – умер, умер, умер… Одной из моих блокадных школ была 21-я – она располагалась на территории Ленинградского университета. Там перед историческим зданием Двенадцати коллегий мы соревновались, кто соберет больше кленовых листьев. Они шли на табак для фронтовиков. Началась блокадная зима. Моему старшему брату Николаю, который воевал на Ленинградском фронте, удалось вырваться в город на два дня. Он застал нас в состоянии крайнего истощения, а у сестры было еще и двустороннее воспаление легких. Чтобы спасти от смерти, брат решил увезти меня на фронт. Так я стал воспитанником минометной батареи 330-го стрелкового полка 86-й стрелковой дивизии. Батарея вела тяжелые бои на Синявинских болотах. Ко мне на батарее относились очень хорошо, подкармливали как могли, даже сшили военную форму, а один из офицеров подарил маленький, но настоящий пистолет с мешочком патронов. Во время войны я вернулся к родным только после полного снятия блокады”.
Чтец 3.
Валентина Степановна Власюга
«Зимой к голоду прибавился холод. Поселились в кухне, где была печка, топили всем, что горело. Воду добывали из снега. Но одной водой сыт не будешь, а голод безжалостно косил людей. Помню, как принес дядя Илья, папин брат, немного конины. Он работал начальником пожарного подразделения. Видно, околела лошадь, служившая у пожарников. А вот от кусочка собачатины мама отказалась. Соседи пустили под нож свою овчарку, предлагали маме, но та сказала, что не может есть того, кого хорошо знала при жизни. Соседи знали свою собаку еще лучше мамы, но съели все до последней косточки, еще и нахваливали, баранину, мол, напоминает».
Чтец 4.
Игорь Владимирович Александров
«Самой трудной и опасной работой была заготовка дров. Топливо в Ленинград возили по Ладожскому озеру только на заводы. Сначала жгли книги, мебель и что найдётся. Но при бомбёжках рушились и горели дома, где можно было добыть с трудом недогоревшую древесину. Против нашего дома был огромный дом занимающий квартал, от ул. Разъезжей до след.улицы. В этот дом попали бомбы, он горел, как факел целую неделю. Пожарные машины его тушили, но безуспешно, он сгорел, но там много осталось несгоревшей древесины. Взять её было трудно, т.к. люди были истощены и опасно из-за того, что в любой момент могли обрушиться перекрытия и лестницы. Мы с мамой каждый день ходили туда за дровами. Она отбивала топором недогоревшие: перила, рамы, подоконники, сбрасывала их вниз, а я, что мог, таскал через улицу домой. В сгоревшем доме на лестницах, лестничных площадках сидели, лежали, чёрные сгоревшие, обледенелые от воды из пожарных шлангов трупы. Я с начало боялся мимо них ходить, но потом привык, они ведь не шевелились. Так мы заготовили дрова на зиму.»
Чтец 5.
Леонид Петрович Романков
Говоря откровенно, я не вспоминаю блокаду, как ужасное время. Мы были слишком малы, слишком долго шла война, слишком долго длилась блокада. Почти ТРИ года! Мы не знали другой жизни, не помнили ее. Казалось, что это и есть нормальная жизнь – сирена, холод, бомбежки, крысы, темнота по вечерам… Однако я с ужасом думаю, что должны были чувствовать мама и папа, видя, как их дети медленно движутся к голодной смерти. Их мужеству, их силе духа я могу только позавидовать.
Чтец 6.
Валентина Александровна Пилипенко
Мой маленький братик очень ослаб от голода, он не ходил и у него начались предсмертные судороги. Мама чудом успела принести его в Филатовскую больницу и его спасли от голодной смерти. Как мы выжили? Это сложный вопрос. Старший мой брат считал, что нас поддержали продукты, приобретенные на летнее время. Еще, к счастью, нашлась в бабушкином буфете бутылка со старым рыбьим жиром, который нам давали по малюсенькой чайной ложке. Кроме того, мама нас, по очереди, брала в столовую. Уносить еду из столовой было нельзя, а вот приводить детей, чтобы покормить, не запрещалось. Я хорошо помню, как в первый раз, попала в эту столовую. В помещении было очень холодно и стоял туман, в котором двигались фигуры людей. Мама посадила меня к себе на руки, но вот что я ела – не помню. Для нас, в то время, было неважно, чем нас кормили, лишь бы было что-то съедобное.
Чтец 7.
Мария Николаевна Романова (Исакова)
Зима 1942 года была очень холодная. Иногда набирала снег и оттаивала его, но за водой ходила на Неву. Идти далеко, скользко, донесу до дома, а по лестнице никак не забраться, она вся во льду, вот я и падаю… и воды опять нет, вхожу в квартиру с пустым ведром,
Чтец 8.
Роза Полакайнен
Как-то днем мы с папой взгромоздившись на сваленные на грязном перроне вещи, ждали маму. Она должны была вернуться с горячим обедом. Отсутствовала она довольно долго. Мы уже начали волноваться, как вдруг она появилась, держа в дырявой варежке замёрзшую лошадиную голову. «Да вот…когда шла там, за складами, – смотрю, что-то из-подо льда торчит, вроде на ухо смахивает. Ложкой алюминиевой, что с супом-то несла, ковырнула. Ба! Да это же целая лошадиная голова!». Я помню, мы эту бедную лошадку долгов варили в котелке. Когда ее стали делить, едоков оказалось больше, чем предполагалось. Я свою порцию отдала папе, – ему она нужнее. Потому что он последнее время совсем ослаб, да и проклятая одышка замучила. А я есть это – не могла. Слишком глубоко засели в памяти изуродованные трупы лошадей, которых мы встречали по дороге.
Чтец 9.
Эльза Котельникова (Хирвонен)
Только позже, уже после войны, мамы призналась, что не могла смотреть в наши ввалившиеся глаза, и приглушив совесть, выловила однажды в подвале такого же голодного кота. И чтоб никто не видел, – тут же его и освежевала. Я помню, что еще долгие годы после войны мама приносила домой несчастных бездомных кошек, раненых собак, разных бесхвостых пернатых, которых мы вылечивали и выкармливали. Потом настолько привыкали, что было жалко с ними расставаться, хотя дома бывало не пройти – не проехать, да и кормежки порой на всех подопечных не хватало. Но мы, детвора, – были счастливы. У каждого из нас были свои любимцы, которых мы любили и выхаживали. А для мамы, теперь я понимаю, это было очищением, благодарностью нашим братьям меньшим за спасение многих человеческих жизней от голодной смерти в те страшные годы.
Чтец 10.
Игорь Вадимович Доливо-Добровольский
Раз в неделю я с детскими саночками отправлялся за топливом, которым служили архивы физического факультета Университета, где работала моя мать. Здание физфака на 10-й линии у Среднего проспекта на Васильевском острове уже было наполовину разрушено бомбами и полки с книгами, различными документами и бумагами уродливо нависали над двором, обрушиваясь под тяжестью снега, и смешивались с развалинами. И если вблизи не было разрушенных зданий, где можно было найти какие-то доски, куски бревен, разломанную мебель, архив Университета спас нас от замерзания. Свое, что можно, мы уже сожгли. Особенно хорошо горели и давали тепло астрономические атласы на полукартонной и толстой бумаге. Мне было жалко рвать цветные изображения стран, карты небесных созвездий и я часто долго их рассматривал, уносясь мыслями на другие планеты и миры, но холод возвращал меня в наш неуютный блокадный мир, а в печурке с треском сворачивались континенты и материки, давая живительное тепло.
В едущий.900 дней длилась блокада Ленинграда. Ленинградцам помогала вся страна: продукты, уголь, нефть, горючее для танков и самолетов доставляли в Ленинград по Дороге Жизни, проложенной по Ладожскому озеру. Блокада все продолжалась. Прошло лето. Потом снова настала зима. Потом еще одна весна, еще одно лето, еще одна зима и когда, наконец, 27 января 1944 года кольцо блокады было прорвано, радости горожан не было конца.
Пришло долгожданное освобождение.
Чтец.
27 января 1944 года
За залпом залп гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пёстрыми цветут.
А ленинградцы тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость слишком велика —
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, но боль
Заговорила и прорвалась:
На праздничный салют с тобой
Пол-Ленинграда не подня́лось…
Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют.
Сегодня ленинградцы плачут…
Ю. Воронов
Видеоролик «Ленинградцы».
***
Майя Румянцева — Баллада о седыхГоворят, нынче в моде седые волосы,
И «седеет» безумно молодость.
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
Но какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину.
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.
Память, стой, замри! Это надо.
То из жизни моей — не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Я смотрела на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.
А ещё я помню солдата.
Он был контужен взрывом гранаты.
И оглох… И навек онемел…
Вот тогда, говорят, поседел.
О, седая и мудрая старость.
О, седины неравных боёв.
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов.
А от тех, что пришлось отдать —
Поседевших не сосчитать.
Говорят, нынче в моде седИны…
Нет, не мода была тогда:
В городах седые дымины,
И седая в селе лебеда.
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слёз,
И от пепла седые лица
Над холмом поседевших берёз.
Пусть сейчас не война… Не война…
Но от горя растёт седина.
… Эх ты, модница, злая молодость.
Над улыбкой седая прядь…
Это даже похоже на подлость…
За полтинник седою стать.
… Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модною слыть.
Но седины, как славу, как орден
Надо, выстрадав, заслужить!…
***
Ольга Берггольц — Блокадная ласточкаВесной сорок второго года
множество ленинградцев
носило на груди жетон —
ласточку с письмом в клюве.
Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна —
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.
Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: «Жду письма».
Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.
…Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!
Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень — к роднику.
Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?
Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?
Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны…
О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было,- даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне…
***
Вера Инбер — Трамвай идет на фронтХолодный, цвета стали,
Суровый горизонт —
Трамвай идёт к заставе,
Трамвай идёт на фронт.
Фанера вместо стекол,
Но это ничего,
И граждане потоком
Вливаются в него.
Немолодой рабочий —
Он едет на завод,
Который дни и ночи
Оружие кует.
Старушку убаюкал
Ритмичный шум колес:
Она танкисту-внуку
Достала папирос.
Беседуя с сестрою
И полковым врачом,
Дружинницы — их трое —
Сидят к плечу плечом.
У пояса граната,
У пояса наган,
Высокий, бородатый —
Похоже, партизан,
Пришел помыться в баньке,
Побыть с семьей своей,
Принес сынишке Саньке
Немецкий шлем-трофей —
И снова в путь-дорогу,
В дремучие снега,
Выслеживать берлогу
Жестокого врага,
Огнем своей винтовки
Вести фашистам счет…
Мелькают остановки,
Трамвай на фронт идет.
Везут домохозяйки
Нещедрый свой паек,
Грудной ребенок — в байке
Откинут уголок —
Глядит (ему все ново).
Гляди, не забывай
Крещенья боевого,—
На фронт идет трамвай.
Дитя! Твоя квартира
В обломках. Ты — в бою
За обновленье мира,
За будущность твою.
***
Ольга Берггольц — Я говорюЯ говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады-
мы не покинем наших баррикад…
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
***
Николай Тихонов — ЛенинградПетровой волей сотворен
И светом ленинским означен —
В труды по горло погружен,
Он жил — и жить не мог иначе.
Он сердцем помнил: береги
Вот эти мирные границы,-
Не раз, как волны, шли враги,
Чтоб о гранит его разбиться.
Исчезнуть пенным вихрем брызг,
Бесследно кануть в бездне черной
А он стоял, большой, как жизнь,
Ни с кем не схожий, неповторный!
И под фашистских пушек вой
Таким, каким его мы знаем,
Он принял бой, как часовой,
Чей пост вовеки несменяем!
***
Надежда Радченко — БлокадаЧёрное дуло блокадной ночи…
Холодно,
холодно,
холодно очень…
Вставлена вместо стекла
картонка…
Вместо соседнего дома –
воронка…
Поздно.
А мамы всё нет отчего-то…
Еле живая ушла на работу…
Есть очень хочется…
Страшно…
Темно…
Умер братишка мой…
Утром…
Давно…
Вышла вода…
Не дойти до реки…
Очень устал…
Сил уже никаких…
Ниточка жизни натянута тонко…
А на столе –
на отца похоронка…
***
Ольга Берггольц — Разговор с соседкойДарья Власьевна, соседка по квартире,
сядем, побеседуем вдвоем.
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своем.
Вот мы прожили почти полгода,
полтораста суток длится бой.
Тяжелы страдания народа —
наши, Дарья Власьевна, с тобой.
О, ночное воющее небо,
дрожь земли, обвал невдалеке,
бедный ленинградский ломтик хлеба —
он почти не весит на руке…
Для того чтоб жить в кольце блокады,
ежедневно смертный слышать свист —
сколько силы нам, соседка, надо,
сколько ненависти и любви…
Столько, что минутами в смятенье
ты сама себя не узнаешь:
«Вынесу ли? Хватит ли терпенья?
— «Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь».
Дарья Власьевна, еще немного,
день придет — над нашей головой
пролетит последняя тревога
и последний прозвучит отбой.
И какой далекой, давней-давней
нам с тобой покажется война
в миг, когда толкнем рукою ставни,
сдернем шторы черные с окна.
Пусть жилище светится и дышит,
полнится покоем и весной…
Плачьте тише, смейтесь тише, тише,
будем наслаждаться тишиной.
Будем свежий хлеб ломать руками,
темно-золотистый и ржаной.
Медленными, крупными глотками
будем пить румяное вино.
А тебе — да ведь тебе ж поставят
памятник на площади большой.
Нержавеющей, бессмертной сталью
облик твой запечатлят простой.
Вот такой же: исхудавшей, смелой,
в наскоро повязанном платке,
вот такой, когда под артобстрелом
ты идешь с кошелкою в руке.
Дарья Власьевна, твоею силой
будет вся земля обновлена.
Этой силе имя есть — Россия
Стой же и мужайся, как она!
***
Николай Добронравов — Голос Родины, голос РоссииГолос Родины, голос России
Были годы горя и утрат,
Был в кольце блокады Ленинград…
Голос Родины, голос России
Над землею гремел, как набат.
Я слышал твой голос, Родина,
Под обстрелом, в окопах, в огне:
«Не забывай о пройденном,
Помни о завтрашнем дне!»
Я слышал твой голос сквозь тучи…
Шла усталая рота вперёд…
Солдат становится бесстрашным и могучим,
Когда его Россия позовёт.
Наш народ – мыслитель и поэт.
Ярче звёзд открытий наших свет…
Голос Родины, голос России –
В чётких ритмах стихов и ракет.
Я слышу твой голос, Родина,
Он как свет, он как солнце в окне:
«Не забывай о пройденном,
Думай о завтрашнем дне!»
Мы слышим твой голос певучий,
Он нас всех за собою ведёт,
И ты становишься бесстрашным и могучим,
Когда тебя Россия позовёт.
Алым звёздам верит шар земной,
Мы всегда за правду примем бой.
Голос Родины, голос России –
Это Ленина голос живой.
Я слышу твой голос, Родина,
Он звучит, он пылает во мне:
«Не забывай о пройденном,
Помни о завтрашнем дне!»
Пусть наша дорога все круче,
Мы сквозь грозы уходим в полёт –
Народ становится бесстрашным и могучим,
Когда его Отчизна позовёт!
***
Владимир Высоцкий — Ленинградская блокадаЯ вырос в Ленинградскую блокаду,
Но я тогда не пил и не гулял,
Я видел, как горят огнём Бадаевские склады,
В очередях за хлебушком стоял.
Граждане смелые,
А что ж тогда вы делали,
Когда наш город счёт не вёл смертям?
Ели хлеб с икоркою?
А я считал махоркою
Окурок с-под платформы чёрт-те с чем напополам.
От стужи даже птицы не летали,
А вору было нечего украсть,
Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
А я боялся — только б не упасть!
Было здесь до фига
Голодных и дистрофиков —
Все голодали, даже прокурор.
А вы в эвакуации
Читали информации
И слушали по радио «От Совинформбюро».
Блокада затянулась, даже слишком…
Но наш народ врагов своих разбил!
И можно жить как у Христа за пазухой под мышкой,
Но только вот мешает бригадмил.
Я скажу вам ласково,
Граждане с повязками:
В душу ко мне лапами не лезь!
Про жизню вашу личную
И непатриотичную
Знают уже «органы» и ВЦСПС!
***
Анна Ахматова — Птицы смерти в зените стоятПтицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба…
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
И стоит везде на часах
И уйти не пускает страх.
***
Вячеслав Кузнецов — У монумента Разорванное кольцоНе просто павшим —
нет,
а с думой о грядущем
воздвигнут монумент
и ныне всем живущим.
Та слава на века
принадлежит отчизне.
Да, нет черновика —
и не было! —
у жизни.
Все подлинно,
все так.
Стояли насмерть грудью
в кольце,
в дыму атак…
Такие были люди.
…Разорвано кольцо,
и в огненной метели
они в те дни
лицо
Победы разглядели.
***
Елена Вечтомова — ДетиВсе это называется – блокада.
И детский плач в разломанном гнезде…
Детей не надо в городе, не надо,
Ведь родина согреет их везде.
Детей не надо в городе военном,
Боец не должен сберегать паек,
Нести домой. Не смеет неизменно
Его преследовать ребячий голосок.
И в свисте пуль, и в завыванье бомбы
Нельзя нам слышать детских ножек бег.
Бомбоубежищ катакомбы
Не детям бы запоминать навек.
Они вернутся в дом. Их страх не нужен.
Мы защитим, мы сбережем их дом.
Мать будет матерью. И муж вернется мужем.
И дети будут здесь. Но не сейчас. Потом.
***
Александр Прокофьев — А рядом были плиты ЛенинградаВойна с блокадой чёрной жили рядом,
Земля была от взрывов горяча.
На Марсовом тогда копали гряды,
Осколки шли на них, как саранча!
На них садили стебельки картошки,
Капусту, лук на две иль три гряды —
От всех печалей наших понемножку,
От всей тоски, нахлынувшей беды!
Без умолку гремела канонада,
Влетали вспышки молнией в глаза,
А рядом были плиты Ленинграда,
На них темнели буквы,
Как гроза!
***
Елена Вечтомова — Всё будетВсё будет, всё. И город без зениток,
И ленинградцы вновь забудут о луне.
Зажжётся свет в твоём окне открытом,
И уезжать не нужно будет мне.
Но только здесь, в укрытье, у орудий,
Военный ветер мне покой несёт.
И только здесь, вздыхая всею грудью,
Я понимаю: будет, будет всё!
***
Наталья Крандиевская-Толстая — Гроза над ЛенинградомГром, старый гром обыкновенный
Над городом загрохотал.
— Кустарщина! — сказал военный,
Махнул рукой и зашагал.
И даже дети не смутились
Блеснувших молний бирюзой.
Они под дождиком резвились,
Забыв, что некогда крестились
Их деды под такой грозой.
И празднично деревья мокли
В купели древнего Ильи,
Но вдруг завыл истошным воплем
Сигнал тревоги, и вдали
Зенитка рявкнула овчаркой,
Снаряд по тучам полыхнул,
Так неожиданно, так жарко
Обрушив треск, огонь и гул.
— Вот это посерьезней дело! —
Сказал прохожий на ходу,
И все вокруг оцепенело,
Почуя в воздухе беду.
В подвалах схоронились дети,
Недетский ужас затая.
На молнии глядела я…
Кого грозой на этом свете
Пугаешь ты, пророк Илья?
***
Сергей Давыдов — Осень на ПискаревскомПроливная пора в зените,
дачный лес
почернел и гол.
Стынет памятник.
На граните
горевые слова Берггольц.
По аллеям листва бегом…
Память в камне,
печаль в металле,
машет вечным крылом огонь…
Ленинградец душой и родом,
болен я Сорок первым годом.
Пискаревка во мне живет.
Здесь лежит половина города
и не знает, что дождь идет.
Память к ним пролегла сквозная,
словно просека
через жизнь.
Больше всех на свете,
я знаю,
город мой ненавидел фашизм.
Наши матери,
наши дети
превратились в эти холмы.
Больше всех,
больше всех на свете
мы фашизм ненавидим,
мы!
Ленинградец душой и родом,
болен я Сорок первым годом.
Пискаревка во мене живет.
Здесь лежит половина города
и не знает, что дождь идет…
***
Юрий Воронов — Сотый деньВместо супа — бурда из столярного клея,
Вместо чая — заварка сосновой хвои.
Это б всё ничего, только руки немеют,
Только ноги становятся вдруг не твои.
Только сердце внезапно сожмётся, как ёжик,
И глухие удары пойдут невпопад…
Сердце! Надо стучать, если даже не можешь.
Не смолкай! Ведь на наших сердцах — Ленинград.
Бейся, сердце! Стучи, несмотря на усталость,
Слышишь: город клянётся, что враг не пройдёт!
…Сотый день догорал. Как потом оказалось,
Впереди оставалось ещё восемьсот.
***
Юрий Воронов — ОблакаНаш хлебный суточный паёк
Ладонь и ту не закрывает.
И человек, который слёг,
Теперь — всё чаще — умирает.
И потому что нету сил,
А над землёю вьюга стонет,
Мы мёртвых, чтоб не рыть могил,
В траншеях городских хороним.
Бушует голод. И пока
Не разорвать кольца блокады.
И от пожаров облака —
Красны, проплыв над Ленинградом.
От них пылает небосклон.
И враг, увидя их, в смятенье:
В них — боль, и гнев, и дрожь знамён
Перед началом наступленья.
***
Александр Гитович — ЛенинградВесна идет, и ночь идет к рассвету.
Мы всё теперь узнали на века:
И цену хлеба — если хлеба нету,
И цену жизни — если смерть близка.
И деревень обугленные трубы,
И мирный луг, где выжжена трава,
И схватки рукопашные, и трупы
В снегах противотанкового рва.
Но так владело мужество сердцами,
Что стало ясно: Он не будет взят.
Пусть дни бегут, и санки с мертвецами
В недобрый час по Невскому скользят.
Людское горе — кто его измерит
Под бомбами, среди полночной тьмы?
И многие, наверно, не поверят,
Что было так, как рассказали мы.
Но Ленинград стоит, к победе кличет,
И все слова бессильны и пусты,
Чтобы потомкам передать величье
Его непобедимой красоты.
И люди шли, чтоб за него сражаться…
Тот, кто не трус, кто честен был и смел,—
Уже бессмертен. Слава Ленинградцам!
Честь — их девиз. Бессмертье — их удел.
***
Ольга Берггольц — Моя медаль…Осада длится, тяжкая осада,
невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
сегодня Родина вручает мне.
Не ради славы, почестей, награды
я здесь жила и всё могла снести:
медаль «За оборону Ленинграда»
со мной, как память моего пути.
Ревнивая, безжалостная память!
И если вдруг согнёт меня печаль, –
я до тебя тогда коснусь руками,
медаль моя, солдатская медаль.
Я вспомню всё и выпрямлюсь, как надо,
чтоб стать ещё упрямей и сильней…
Взывай же чаще к памяти моей,
медаль «За оборону Ленинграда».
…Война ещё идёт, ещё – осада.
И, как оружье новое в войне,
сегодня Родина вручила мне
медаль «За оборону Ленинграда».
***
Анатолий Молчанов — Я не был на фронте, но знаюЯ не был на фронте, но знаю
Как пули над ухом свистят,
Когда диверсанты стреляют
В следящих за ними ребят,
Как пули рвут детское тело
И кровь алым гейзером бьёт…
Забыть бы всё это хотелось,
Да ноющий шрам не даёт.
Я не был на фронте, но знаю
Сгоревшей взрывчатки угар.
Мы с Юркой бежали к трамваю,
Вдруг свист и слепящий удар…
Оглохший, в дымящейся куртке,
Разбивший лицо о панель,
Я всё же был жив, а от Юрки
Остался лишь только портфель.
Я не был на фронте, но знаю
Тяжелый грунт братских могил.
Он, павших друзей накрывая,
И наши сердца придавил.
Как стонет земля ледяная,
Когда аммонала заряд
могилы готовит, я знаю,
Мы знаем с тобой, Ленинград.
***
Михаил Дудин — Блокада Ленинграда..Весь Ленинград, как на ладони,
С Горы Вороньей виден был.
И немец бил
С Горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.
Прислуга
В землю «берту» врыла,
Между корней,
Между камней.
И, поворачивая рыло,
Отсюда «берта» била.
Била
Все девятьсот блокадных дней…
***
Галина Гампер — На открытие памятника защитникам ЛенинградаГерои-солдаты, герои-солдатки,
Вы насмерть стояли у Средней Рогатки.
У Средней Рогатки. Ни шагу назад.
Вам в спину морозно дышал Ленинград.
Морозно, могильно и непобежденно.
Он каждому здесь доверял поименно.
О, светлая память, седая печаль!
О, женские руки, варившие сталь!
И детское плечико — тоже подмога.
Как смотрит минувшее — гордо и строго.
Герои, врага обратившие вспять.
Склонитесь, знамена, и взвейтесь опять.
Склонитесь и взвейтесь над городом славы,
С Московской заставы до Невской заставы,
Багровым пунктиром кольцо описав.
Сердца ленинградцев — особенный сплав.
Мы правы, мы живы, и солнце в зените,
И павшие — рядом в суровом граните.
***
Юрий Воронов — 31 декабря 1941 годаПо Ленинграду смерть метет,
Она теперь везде,
Как ветер.
Мы не встречаем Новый год –
Он в Ленинграде незаметен.
Дома –
Без света и тепла,
И без конца пожары рядом.
Враг зажигалками дотла
Спалил
Бадаевские склады.
И мы
Бадаевской землей
Теперь сластим пустую воду.
Земля с золой,
Земля с золой –
Наследье
Прожитого года.
Блокадным бедам нет границ:
Мы глохнем
Под снарядным гулом,
От наших довоенных лиц
Остались
Лишь глаза и скулы.
И мы
Обходим зеркала,
Чтобы себя не испугаться…
Не новогодние дела
У осажденных ленинградцев…
Здесь
Даже спички лишней нет.
И мы,
Коптилки зажигая,
Как люди первобытных лет
Огонь
Из камня высекаем.
И тихой тенью
Смерть сейчас
Ползет за каждым человеком.
И все же
В городе у нас
Не будет
Каменного века!
Кто сможет,
Завтра вновь пойдет
Под вой метели
На заводы.
… Мы
не встречаем Новый год,
Но утром скажем:
С Новым годом!
***
Юрий Воронов — Опять война, опять блокадаОпять война,
Опять блокада, —
А может, нам о них забыть?
Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить.
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне.
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне».
И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда,
Такая правда
Не права!
Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память — наша совесть.
Она, как сила, нам нужна.
***
Елена Вечтомова — 18 января 1943 годаБлокада прорвана! В четыре утра – стук в дверь, Илья Груздев: «Нас зовут на радио». В шинели, без кителя бросилась на улицу. Догнал Борис Четвериков. Патруль проверяет документы и поздравляет. В студии бледные радостные лица. Целуемся с Олей Берггольц, Борей Лихаревым, Яшей Бабушкиным… Надо делать что-то для тебя самое естественное, – у микрофона написала двенадцать строчек.
(Из дневника Елены Вечтомовой)
Друг, товарищ, там, за Ленинградом,
Ты мой голос слышал за кольцом,
Дай мне руку! Прорвана блокада.
Сердце к сердцу – посмотри в лицо.
Кровь друзей, взывавшая к отмщенью,
На полотнах полковых знамен.
На века убийцам нет прощенья.
Прорвана блокада. Мы идем!
Мы сегодня снова наступаем,
Никогда не повернем назад…
Мой сынишка ленинградец спит, не зная,
Как сегодня счастлив Ленинград.
***
Алексей Фатьянов — Мой ЛенинградНад Россиею
Небо синее,
Небо синее над Невой,
В целом мире нет,
Нет красивее
Ленинграда моего.
Нам всё помнится: в ночи зимние
Над Россией, над родимою страной,
Весь израненный, в снежном инее
Гордо высился печальный город мой.
Славы города, где сражались мы,
Никому ты, как винтовки, не отдашь.
Вместе с солнышком пробуждается
Наша песня, наша слава, город наш!
***
Ольга Берггольц — Ленинградская поэмаЯ как рубеж запомню вечер:
декабрь, безогненная мгла,
я хлеб в руке домой несла,
и вдруг соседка мне навстречу.
— Сменяй на платье,— говорит,—
менять не хочешь — дай по дружбе.
Десятый день, как дочь лежит.
Не хороню. Ей гробик нужен.
Его за хлеб сколотят нам.
Отдай. Ведь ты сама рожала…—
И я сказала: — Не отдам.—
И бедный ломоть крепче сжала.
— Отдай,— она просила,— ты
сама ребенка хоронила.
Я принесла тогда цветы,
чтоб ты украсила могилу.—
…Как будто на краю земли,
одни, во мгле, в жестокой схватке,
две женщины, мы рядом шли,
две матери, две ленинградки.
И, одержимая, она
молила долго, горько, робко.
И сил хватило у меня
не уступить мой хлеб на гробик.
И сил хватило — привести
ее к себе, шепнув угрюмо:
— На, съешь кусочек, съешь… прости!
Мне для живых не жаль — не думай.—
…Прожив декабрь, январь, февраль,
я повторяю с дрожью счастья:
мне ничего живым не жаль —
ни слез, ни радости, ни страсти.
Перед лицом твоим, Война,
я поднимаю клятву эту,
как вечной жизни эстафету,
что мне друзьями вручена.
Их множество — друзей моих,
друзей родного Ленинграда.
О, мы задохлись бы без них
в мучительном кольце блокады.
II
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
III
О да — иначе не могли
ни те бойцы, ни те шоферы,
когда грузовики вели
по озеру в голодный город.
Холодный ровный свет луны,
снега сияют исступленно,
и со стеклянной вышины
врагу отчетливо видны
внизу идущие колонны.
И воет, воет небосвод,
и свищет воздух, и скрежещет,
под бомбами ломаясь, лед,
и озеро в воронки плещет.
Но вражеской бомбежки хуже,
еще мучительней и злей —
сорокаградусная стужа,
владычащая на земле.
Казалось — солнце не взойдет.
Навеки ночь в застывших звездах,
навеки лунный снег, и лед,
и голубой свистящий воздух.
Казалось, что конец земли…
Но сквозь остывшую планету
на Ленинград машины шли:
он жив еще. Он рядом где-то.
На Ленинград, на Ленинград!
Там на два дня осталось хлеба,
там матери под темным небом
толпой у булочной стоят,
и дрогнут, и молчат, и ждут,
прислушиваются тревожно:
— К заре, сказали, привезут…
— Гражданочки, держаться можно…—
И было так: на всем ходу
машина задняя осела.
Шофер вскочил, шофер на льду.
— Ну, так и есть — мотор заело.
Ремонт на пять минут, пустяк.
Поломка эта — не угроза,
да рук не разогнуть никак:
их на руле свело морозом.
Чуть разогнешь — опять сведет.
Стоять? А хлеб? Других дождаться?
А хлеб — две тонны? Он спасет
шестнадцать тысяч ленинградцев.—
И вот — в бензине руки он
смочил, поджег их от мотора,
и быстро двинулся ремонт
в пылающих руках шофера.
Вперед! Как ноют волдыри,
примерзли к варежкам ладони.
Но он доставит хлеб, пригонит
к хлебопекарне до зари.
Шестнадцать тысяч матерей
пайки получат на заре —
сто двадцать пять блокадных грамм
с огнем и кровью пополам.
…О, мы познали в декабре —
не зря «священным даром» назван
обычный хлеб, и тяжкий грех —
хотя бы крошку бросить наземь:
таким людским страданьем он,
такой большой любовью братской
для нас отныне освящен,
наш хлеб насущный, ленинградский.
IV
Дорогой жизни шел к нам хлеб,
дорогой дружбы многих к многим.
Еще не знают на земле
страшней и радостней дороги.
И я навек тобой горда,
сестра моя, москвичка Маша,
за твой февральский путь сюда,
в блокаду к нам, дорогой нашей.
Золотоглаза и строга,
как прутик, тоненькая станом,
в огромных русских сапогах,
в чужом тулупчике, с наганом,—
и ты рвалась сквозь смерть и лед,
как все, тревогой одержима,—
моя отчизна, мой народ,
великодушный и любимый.
И ты вела машину к нам,
подарков полную до края.
Ты знала —я теперь одна,
мой муж погиб, я голодаю.
Но то же, то же, что со мной,
со всеми сделала блокада.
И для тебя слились в одно
и я и горе Ленинграда.
И, ночью плача за меня,
ты забирала на рассветах
в освобожденных деревнях
посылки, письма и приветы.
Записывала: «Не забыть:
деревня Хохрино. Петровы.
Зайти на Мойку сто один
к родным. Сказать, что все здоровы,
что Митю долго мучил враг,
но мальчик жив, хоть очень
слабый…»
О страшном плене до утра
тебе рассказывали бабы
и лук сбирали по дворам,
в холодных, разоренных хатах:
— На, питерцам свезешь, сестра.
Проси прощенья — чем богаты…—
И ты рвалась — вперед, вперед,
как луч, с неодолимой силой.
Моя отчизна, мой народ,
родная кровь моя,— спасибо!
V
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
VI
Вот так, исполнены любви,
из-за кольца, из тьмы разлуки
друзья твердили нам: «Живи!»,
друзья протягивали руки.
Оледеневшие, в огне,
в крови, пронизанные светом,
они вручили вам и мне
единой жизни эстафету.
Безмерно счастие мое.
Спокойно говорю в ответ им:
— Друзья, мы приняли ее,
мы держим вашу эстафету.
Мы с ней прошли сквозь дни зимы.
В давящей мгле ее терзаний
всей силой сердца жили мы,
всем светом творческих дерзаний.
Да, мы не скроем: в эти дни
мы ели землю, клей, ремни;
но, съев похлебку из ремней,
вставал к станку упрямый мастер,
чтобы точить орудий части,
необходимые войне.
Но он точил, пока рука
могла производить движенья.
И если падал — у станка,
как падает солдат в сраженье.
И люди слушали стихи,
как никогда,— с глубокой верой,
в квартирах черных, как пещеры,
у репродукторов глухих.
И обмерзающей рукой,
перед коптилкой, в стуже адской,
гравировал гравер седой
особый орден — ленинградский.
Колючей проволокой он,
как будто бы венцом терновым,
кругом — по краю — обведен,
блокады символом суровым.
В кольце, плечом к плечу, втроем —
ребенок, женщина, мужчина,
под бомбами, как под дождем,
стоят, глаза к зениту вскинув.
И надпись сердцу дорога,—
она гласит не о награде,
она спокойна и строга:
«Я жил зимою в Ленинграде».
Так дрались мы за рубежи
твои, возлюбленная Жизнь!
И я, как вы,— упряма, зла,—
за них сражалась, как умела.
Душа, крепясь, превозмогла
предательскую немощь тела.
И я утрату понесла.
К ней не притронусь даже словом —
такая боль… И я смогла,
как вы, подняться к жизни снова.
Затем, чтоб вновь и вновь сражаться
за жизнь.
Носитель смерти, враг —
опять над каждым ленинградцем
заносит кованый кулак.
Но, не волнуясь, не боясь,
гляжу в глаза грядущим схваткам:
ведь ты со мной, страна моя,
и я недаром — ленинградка.
Так, с эстафетой вечной жизни,
тобой врученною, отчизна,
иду с тобой путем единым,
во имя мира твоего,
во имя будущего сына
и светлой песни для него.
Для дальней полночи счастливой
ее, заветную мою,
сложила я нетерпеливо
сейчас, в блокаде и в бою.
Не за нее ль идет война?
Не за нее ли ленинградцам
еще бороться, и мужаться,
и мстить без меры? Вот она:
— Здравствуй, крестник
красных командиров,
милый вестник,
вестник мира…
Сны тебе спокойные приснятся
битвы стихли на земле ночной.
Люди неба больше не боятся,
неба, озаренного луной.
В синей-синей глубине эфира
молодые облака плывут.
Над могилой красных командиров
мудрые терновники цветут.
Ты проснешься на земле цветущей,
вставшей не для боя — для труда.
Ты услышишь ласточек поющих:
ласточки
вернулись в города.
Гнезда вьют они — и не боятся!
Вьют в стене пробитой, под окном:
крепче будет гнездышко держаться,
люди больше не покинут дом.
Так чиста теперь людская радость,
точно к миру прикоснулась вновь.
Здравствуй, сын мой, жизнь моя, награда,
здравствуй, победившая любовь!
В Международном проекте «Наша общая Победа», посвященном 75-летию Победы в Великой Отечественной войне и организованном Педагогическим колледжем № 8 и многофункциональным центром сопровождения молодых специалистов «ПРО-Движение», принимают активное участие воспитатели и ребята из Рудненского детского дома Управления акимата Костанайской области республики Казахстан. Воспитанники и педагоги детского дома собрались за круглым столом, чтобы почтить память погибших во время блокады Ленинграда. Итогом встречи стал короткий видеофильм, которым они поделились с колледжем.
Мероприятие получилось торжественно-грустным, и никого не оставило равнодушным. Читались стихи, посвященные Тане Савичевой и ленинградцам, которые показали себя истинными патриотами своего города. Во время мероприятия прозвучали уникальные записи из блокадного дневника Клары Петровны Никитиной и детей из ленинградского детского дома. Ребята увидели отрывки из фильма о блокаде Ленинграда, фотографии ленинградцев, а также рассказали о блокадниках, которые сейчас проживают в городе Рудный: Элеоноре Григорьевне Кутиловой и Юрии Сергеевиче Ярушине. Но самое главное, что воспитанники рудненского детского дома не только на словах чтят ветеранов, они и взяли шефство над ними и оказывают им реальную помощь и поддержку, а ветераны, в свою очередь, часто приходят в гости к ребятам и делятся своими воспоминаниями о войне. В музее Рудненского детского дома собраны материалы о ленинградских блокадниках, записаны их воспоминания, оформлены фотоальбомы.
Организация и проведение мероприятий, посвященных блокадной теме, играет огромную роль в воспитании современной молодежи, позволяет им задуматься о своей жизни, изучить, осмыслить и проанализировать опыт поколений. В процессе подобных встреч происходит патриотическое воспитание, формирование чувства сострадания и ответственности подростков.
Педагогический колледж № 8 благодарит воспитанников и сотрудников детского дома за чуткое и уважительное отношение к нашей общей истории и выражает особую благодарность директору Рудненского детского дома Управления акимата Костанайской области республики Казахстан Павлу Николаевичу Ковалю за поддержку инициативы, активное участие и организацию мероприятий, входящих в проект «Наша общая Победа» Педагогического колледжа № 8.
Видеоролик на сайте Педагогического колледжа № 8
Фотографии и видео: Рудненский детский дом (респ. Казахстан)Цели: ознакомить детей с историей блокадного Ленинграда, воспитывать патриотизм, уважение к истории своей страны.
Задачи:1) активизировать познавательную деятельность;2) предоставить информацию о блокадном Ленинграде;3) воспитывать умение сочувствовать, сопереживать;4) активизировать словарь детей: блокада, эвакуация, маскировочные чехлы, альпинист;5) воспитывать любовь к своей стране, родному городу, гордость за него;6) закрепить умение собирать целое изображение из частей;Презентация: репродукция карты Ленинградского фронта 1942 года, фотографии блокадного и современного города, разрезные картинки, кассета с песней «Вставай, страна огромная!», кусочек черного хлеба.Подготовительная работа: разучивание стихов о блокаде, составление ребенком рассказа о своей прабабушке, пережившей блокаду.Ход занятияВоспитатель. В одном прекрасном городе жила-была девочка. Звали ее Таня. Таня Савичева. Жила девочка на Васильевском острове, в доме, который и сейчас еще стоит. Была у нее большая и дружная семья: мама, бабушка, братья, сестры и два дяди. Жила Танечка очень счастливо. Все ее любили и баловали, ведь она была самая младшая. В праздники семья собиралась за большим столом, всем было весело и радостно, они любили гулять по Невскому проспекту. Вы догадались, в каком городе жила Танечка?Дети. В Санкт-Петербурге.Воспитатель. Как еще наш город назывался раньше?Дети. Петербург, Петроград, Ленинград.Воспитатель: Молодцы, правильно, но в то время, когда жила Таня, наш город назывался Ленинград. И вдруг в один день все это счастье оборвалось.Запись песни «Вставай, страна огромная!».Воспитатель: На нашу страну напала фашистская Германия. Началась война… Страшная, беспощадная… Рушились города, горели деревни, взрывались мосты и заводы. Фашистская армия так близко подошла к Ленинграду, что могла спокойно просматривать улицы и проспекты. Не только рассматривать, но и стрелять по ним. Сверкающая на солнце Адмиралтейская игла помогала немцам прицеливаться. Они с радостью говорили: «Великолепный ориентир! Смотри и стреляй!» И тогда решили позвать на помощь альпинистов, которые смогли забраться так высоко и закрыть Адмиралтейскую иглу маскировочными чехлами. Золотой купол Исаакиевского собора покрасили зеленой краской. Скульптуры укротителей коней с Аничкова моста сняли и закопали в землю. Закопали в землю и скульптуры в Летнем саду. Все вокруг приняло военный вид. Фашисты хотели не только захватить Ленинград, а полностью его уничтожить. Осенью 1941 года они окружили город со всех сторон, захватили железную дорогу, которая связывала Ленинград со страной. Посмотрите на карту, на что это похоже?Дети. Круг, кольцо.Воспитатель. Так и говорили: «Кольцо вокруг города сомкнулось». Еще это кольцо называют блокадой. Все дороги, ведущие к нашему городу, были перерезаны. Осталась одна – по Ладожскому озеру.Потянулись страшные 900 дней. Каждую ночь гул самолетов, разрывы бомб. Очень рано грянули морозы. Наверное, никогда еще не было так холодно. Всю зиму в домах не было отопления, воды и света.Давайте подойдем друг к другу поближе, обнимемся и согреем друга своим теплом. В самый тяжелый период блокады нормы выдачи хлеба были очень маленькими. Вот такой кусочек хлеба выдавали жителю блокадного Ленинграда на целый день. И все, больше ничего – только вода, за которой ходили на Неву. Из последних сил везли воду домой, ведь там ждали те, кто уже не мог ходить. Город погрузился в тишину, темноту, холод и голод.Вышла Танечка на улицу и не узнала свой город.Давайте рассмотрим фотографии, сделанные в блокадном Ленинграде и в наше время. Что изменилось?Дети сравнивают цветные фотографии с видами города и черно-белые времен блокады.Воспитатель. И даже тогда работали заводы, с Кировского завода на фронт уходили танки. Работало радио: передавали новости с фронта, музыку, стихи. Часто артист или диктор терял сознание от голода, но передачи не прекращали, ведь это была единственная связь со страной.Сейчас Семен расскажет нам о своей прабабушке, которая пережила эту страшную блокаду.Рассказ ребенка.Дети читают стихотворение Глеба Семенова «Мужество».1‑й ребенок:Мы рыли рвы – хотелось пить.Бомбили нас – хотелось жить.Не говорилось громких слов.Был дот на каждом из углов.2‑й ребенок:Был дом – ни света, ни воды.Был хлеб – довесочек беды.Была судьба на всех одна.Мы растеряли имена.3‑й ребенок:Мы усмиряли потный страх.Мы умирали на постах.Мы умирали…Город жил – исполнен наших малых сил.Воспитатель. Страна не забыла Ленинград. По Ладожскому озеру была проложена дорога, названная ленинградцами Дорогой жизни. По ней под огнем противника перевозили хлеб в город, а обратно эвакуировали стариков, детей, раненых. Эвакуировали и Танечку, потому что от голода и холода умерли все ее родственники, осталась одна Таня. Дорогу заметало, во льду появлялись трещины, вражеская авиация обстреливала машины – но дорога существовала.Физкультминутка «Перейди на другой берег» (дети перепрыгивают с льдинки на льдинку).Воспитатель. Когда сошел лед, хлеб стали перевозить на баржах. В январе 1944 года наши войска перешли в наступление. 4,5 тысячи орудий обрушили сильнейший удар на врага. 18 января 1944 года блокада была прорвана, а 27 января 1944 года Ленинград был полностью освобожден.Дети читают стихотворение «Город у залива»:В блокадные дниПод обстрелом, в снегуНе сдался, не сдался,Наш город врагу.Здесь гордые, смелые люди живут.И славится всюду их доблестный труд!Воспитатель. Многие здания в освобожденном городе были разрушены. Давайте попробуем их восстановить.Игра «Разрезные картинки».Воспитатель: На том месте, где было прорвано кольцо блокады, сейчас установлен памятник, который называется «Разорванное кольцо». За мужество и героизм наш город получил звание города-героя.Подвиг наших земляков мы никогда не забудем. На Пискаревском кладбище, где захоронены тысячи ленинградцев, погибших в годы блокады, возвышается скорбная фигура Матери-родины. За ней – гранитная стена со словами ленинградской поэтессы Ольги Берггольц, прожившей в Ленинграде все 900 блокадных дней:Здесь лежат ленинградцы.Здесь горожане – мужчины, женщины, дети…Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем.Так их много под вечной охраной гранита.Но знай, внимающий этим камням,Никто не забыт и ничто не забыто.
Рано утром 22 июня 1941 года гитлеровская Германия напала на Советский Союз Сталина. В России пришла Вторая мировая война. Для Ленинграда война означала блокаду. Менее чем через три месяца после вторжения немецкая группа армий «Север» достигла окраин города, где оставалось около 3 000 000 человек. Конечный план бывшей имперской столицы и колыбели большевистской революции состоял в том, чтобы «стереть Ленинград с лица земли путем сносов».”Но сначала город должен был сдаться.
Медный всадник замаскирован с немецкой авиации во время блокады Ленинграда
8 сентября немцы перерезали последнюю главную дорогу, ведущую в город, и началась самая смертоносная осада в истории мира. В течение 872 дней продолжалась блокада, в течение которых немцы укреплялись, окружая город всего в нескольких милях от исторического центра. Они бросали бомбы в его направлении, не позволяли продовольствию доходить до голодающего гражданского населения и ждали капитуляции.Гитлер оптимистично предсказывал, что город «упадет, как лист», и были напечатаны меню для торжественного празднования победы, которое планировалось в шикарной ленинградской гостинице «Астория». Вместо этого гражданские лица падали, как мухи, в замкнутом микрокосме, в котором практически не было еды, тепла, припасов и пути к отступлению. Люди тысячами падали мертвыми на улицах, истощенные, истощенные и замерзшие. Блокада Ленинграда вылилась в самый страшный голод в развитой стране – погибло более миллиона человек.Но Ленинград так и не сдался.
Аэростаты на Невском проспекте, Ленинград
Анатолий Гаранин
Пожалуй, самым поразительным было то, что среди голода и ужаса, с ежедневным рационом, равным двум тонким ломтикам хлеба плохого качества, были созданы великие произведения искусства. Первые месяцы осады Дмитрий Шостакович провел в ловушке в своем родном городе, где он сочинил первые три части своей остро напряженной Седьмой (Ленинградской) симфонии, которая, как он в частном порядке заметил, была протестом не только против немецкого фашизма, но и против России. и всякая тирания и тоталитаризм.Самое яркое исполнение симфонии произошло 9 августа 1942 года в блокадном Ленинграде. Когда поблизости упали бомбы, истощенный, ослабленный, голодный оркестр играл перед заполненным концертным залом ослабленных, голодающих людей. Спектакль транслировался по всему городу через громкоговорители, некоторые из которых были направлены на немецкие линии как акт культурного сопротивления злодеяниям.
Улица после налета немецкой артиллерии во время блокады Ленинграда.
Всеволод Тарасевич
Ольга Берггольц стала глашатаем блокадного Ленинграда.К тому времени, как Ольга оказалась в ловушке в осажденном городе, у нее накопилась типичная советская биография: ее бывший муж был арестован по ложным обвинениям и впоследствии казнен во время Великой чистки. Сама Ольга попала в тюрьму, когда была беременна в 1938 году; следователи НКВД «выгнали ребенка из живота», но Ольга выжила и была освобождена в июле 1939 года. Теперь, два года спустя, в условиях обстрелов и голода, она проработала всю блокаду на единственной действующей радиостанции.Ее спокойным, обнадеживающим голосом она читала свои стихи и стихи других поэтов, а также рассказывала о бомбардировках, пожарах и новостях с фронта. Самое главное, она дала своим ленинградцам за что держаться, что-то вроде надежды:
Чтобы выжить в оковах этой блокады,
Смерть, ежедневно парящая над головой,
Какие силы нам нужны, сосед,
Какая ненависть нам нужна – и какая любовь!
Настолько, что настроения сомнения
Пошатнули сильнейшие воли:
“Смогу ли я вынести это? Могу ли я вынести это?”
Вы это перенесете.Вы продержитесь. Вы будете.
Защитники Ленинграда. Рабочие Кировского завода и юные моряки на мосту
Борис Кудояров
Стрельба зенитной батареей со Стрелки на Васильевском острове
Борис Кудояров
Бой на окраине. Советские пулеметчики ведут огонь по врагу у старого вокзала Детское Село под Ленинградом
Борис Кудояров
Ликующий Ленинград.Табличка на стене гласит: Граждане! Этот участок улицы наиболее опасен во время артиллерийского обстрела.
Муж Ольги, три тети и бабушка умерли от голода, но в своем отказе оставить надежду Берггольц выступил за сопротивление страданиям и страху, и она стала символом силы и решимости города. Выжившие сказали, что ее знакомый голос, передаваемый ежедневно по радиоволнам, служил доказательством того, что город не сдался, и помогал им выжить.
Блокада Ленинграда была снята 27 января 1944 года, но война продолжалась больше года, когда советские солдаты прошли сотни миль в направлении Берлина. 7 мая 1945 года немецкое командование подписало документы о безоговорочной капитуляции, и война, унесшая жизни 25 миллионов советских граждан, наконец, закончилась. Из-за героизма его жителей, которые отказались подчиняться, несмотря на невыносимые условия, Ленинград стал первым советским городом, получившим в 1945 году награду города-героя.
Обнаружение огромного количества неопубликованных дневников дало необычайное понимание одной из самых печально известных и жестоких военных осад в истории.
Осада Ленинграда немецкими и финскими войсками длилась 872 дня, с сентября 1941 года по 27 января 1944 года. Было потеряно до 2 миллионов жизней, в том числе около 800 000 мирных жителей или 40% населения города, ныне называемого Санкт-Петербургом.
Дневники были собраны Алексис Пери, профессором истории Бостонского университета, которая наткнулась на личные записи, когда брала интервью у выживших, большинство из которых были детьми во время Второй мировой войны.
Пери рассказала Guardian: «Все они рассказали мне одну и ту же историю – об этой героической, победоносной битве, человеческом сопротивлении, коллективной солидарности. Потом они часто начинали доверять мне и показывать документы своих семей. Сначала письма, а потом дневники.
«Меня поразило то, что дневники сильно отличались от рассказов, которые я собирал. Даже когда они были из одних и тех же людей. Дневник давал мне дневник, а затем говорил что-то вроде: «Я сомневаюсь, что в нем есть что-нибудь интересное, что-то отличное от того, что мы вам уже рассказали». Но все было совершенно по-другому ».
Пери обнаружила новые материалы в городских архивах и была «потрясена тем, сколько людей ведут дневники». Дневники раскрывают истинные масштабы ужасов того времени, когда гражданское население изо всех сил пыталось выжить без еды, воды и топлива и страдало от болезней.
Осада превратилась в «внутреннюю битву», с голодом и изоляцией, разрывающими каждый аспект повседневной жизни и «каждую закоулку разума», – сказала Пери, – «в отличие от того, как это всегда представлялось как это явное столкновение. Немцы против советских людей ».
Отчаянием пронизан дневник подростка Берты Злотниковой, которая написала: «Я становлюсь животным. Нет ничего хуже, чем когда все мысли сосредоточены на еде ».
Другие авторы дневников писали о своем шоке, увидев истощенные тела ленинградцев в местной бане, их тела были искажены и стали физически андрогинными из-за голода.«Ужасно, только скелеты, а не люди», – писал фабричный рабочий Иван Савинков. «Что с нами будет?»
Александра Любовская была поражена тем, что мужчины и женщины стали «такими идентичными … Все сморщены, груди ввалились, живот огромный, а вместо рук и ног сквозь морщины торчат кости».
Описывая ужас омовения своего сына, кожа которого была покрыта пятнами от цинги, она вспомнила, как Мария очищала тело своего распятого сына.
Пери будет включать материал в книгу под названием «Война внутри: дневники блокады Ленинграда», которая будет опубликована издательством Harvard University Press в январе.
Она рассказала о своем глубоком уважении к горожанам и о том, через что они прошли: «Ленинградцы действительно были героями за все, что они пережили. Они пережили невообразимое. Что меня интересует, так это то, что в своих дневниках они не рассказывают себя героическими словами.
«Они не использовали рассказ о героическом сопротивлении для описания своей борьбы за выживание, но нашли другие способы осмыслить свои страдания.Они обращались к литературе, истории и т. Д. В моей книге рассматриваются некоторые из этих альтернативных способов формулирования суровых испытаний блокады. Моя цель – не опровергнуть историю героического сопротивления, а показать новые аспекты осадного опыта ».
Пери добавила: «Больше всего случается то, что голод является этой особенно мучительной формой умирания, которая не только заставляет тело питаться собой и разрушать себя, но и сеет хаос в уме и дестабилизирует все виды предположения, отношения и фундаментальные убеждения.«Есть много сцен, в которых ведущий дневника сталкивается с собой в зеркало и не может себя узнать … Это тип смерти, который действительно создает этот тип внутренней дестабилизации, в отличие от дневников, которые я читал с мест сражений – сражений Москва и Сталинград, где есть очень явный враг, и этот враг – внешний. Из-за голода враг усваивается ».
Когда распался Советский Союз, многие дневники хранились в архивах бывшей коммунистической партии, но Пери обнаружила, что они были обработаны лишь частично.«Было еще много дневников, которые выглядели так, как будто они действительно не были зарегистрированы».
В то время как российские учебники истории посвящены сражению и фронту, который находился в паре миль от города, дневники «почти никогда не касаются врага», – сказал Пери. «Они почти никогда не упоминают немцев или фашистов. На самом деле они сосредоточены на людях, которые организуют свою жизнь и, следовательно, на своих страданиях – на местных властях, соседях, родственниках, потому что они представляют собой непосредственную угрозу. Это «мои дети потеряли наши продовольственные карточки» или «мои соседи воруют у нас».Повседневная жизнь становится полем битвы ».
Она заметила, что авторы дневников «не рассказывают свою жизнь в тонах героизма и сопротивления», добавив: «Коллективная солидарность – это хорошо для социалистической идеологии, но люди действительно переживают изоляцию».
По крайней мере дюжина авторов дневников сравнила себя с Робинзоном Крузо. Советский Союз долго преподносил героя Даниэля Дефо как идеального социалиста, человека, строящего общество с нуля. «Когда авторы дневников говорят о Робинзоне Крузо, это иронично, потому что они думают о нем не так, как советская идеология просила их думать», – сказал Пери.
Один дневник посетовал на то, что «мы живем примитивной жизнью дикарей на необитаемом острове». Другой написал: «Я думаю, что Робинзон Крузо был удачливым человеком. Он точно знал, что находится на необитаемом острове и полагается только на себя. Но я среди людей ».
Всеобщий исторический архив / UIG / Getty Images
Две женщины собирают останки мертвой лошади для пропитания, Ленинград, 1941
22 июня 1941 года новость о нацистском вторжении вызвала недоверие, которое сразу же вызвало возмущение в Советском Союзе. Союз.Около 300 тысяч жителей Ленинграда вступили в ряды вооруженных сил и еще 128 тысяч – в ополчение – народное ополчение . Ожидалось, что эти плохо вооруженные пушечное мясо будут замедлять немецкие танковые дивизии, имея лишь свои тела. У них не было ни формы, ни транспорта, ни медицинских услуг. Лишь у половины из них были винтовки. Советские потери были ужасающими. В «Ленинградских стратегических оборонительных операциях», которые длились с 10 июля по 30 сентября 1941 года, Красная Армия и ополченцы понесли 214 078 «безвозвратных потерь» из 517 000 человек – показатель смертности 41 процент.
Группа армий «Север» генерал-фельдмаршала Вильгельма Риттера фон Лееба продвинулась из Восточной Пруссии через оккупированные Советским Союзом государства Балтии. Если не считать внезапной советской контратаки у озера Ильмень, продвижение немцев замедлилось только из-за болот и густых березовых рощ. Почти полмиллиона ленинградских мирных жителей были отправлены на рытье более шестисот миль земляных работ и четырехсот миль противотанковых рвов. Ни одна из этих мер предосторожности не спасла город от первой великой катастрофы.
8 сентября, в тот день, когда немцы взяли город-крепость Шлиссельбург на южном берегу Ладожского озера, перекрыв железнодорожную ветку Ленинград – Москва, бомбардировщики люфтваффе нанесли удар по продовольственным базам на юге города. «Столбы густого дыма поднимаются высоко», – записал в дневнике Василий Чуркин, ужаснувшись последствиям. «Это горят Бадаевские продовольственные склады. Огонь пожирает полугодовые запасы продовольствия для всего населения Ленинграда ». Неспособность рассредоточить магазины была серьезной ошибкой.Рационы пришлось резко сократить с самого начала. К тому же мало что было сделано для привоза дров на зиму. Но самой большой ошибкой было то, что не удалось эвакуировать больше мирных жителей. Менее полумиллиона ленинградцев было отправлено на восток до того, как железнодорожная линия была перекрыта.
В Ленинграде осталось более двух с половиной миллионов человек, в том числе 400 тысяч детей. Гитлер решил, что не хочет, чтобы его войска заняли город. Вместо этого Вермахт будет бомбардировать его, изолировать и позволить оставшимся жителям голодать и умирать от болезней.После сокращения населения город будет снесен, а территория передана Финляндии. Гитлер хотел искоренить колыбель большевизма.
Сталин, отказываясь верить, что немцы могли так легко прорваться, заподозрил саботаж. Он отправил генерала Георгия Жукова на самолете в Ленинград, чтобы тот взял на себя ответственность за его оборону, с указанием принять самые безжалостные меры. Жуков утверждал, что, сразу же отправившись в Смольный, он обнаружил, что военный совет находится в состоянии пораженчества и пьянства.Жуков, не теряя времени, отдал приказ всем командирам Ленинградского фронта: «Дайте понять всем войскам, что все семьи сдающихся в плен противнику будут расстреляны».
Это пошло даже дальше, чем любой из указов Сталина. По иронии судьбы, сам Сталин подлежал казни по этому приказу, поскольку его сын Яков Джугашвили был взят в плен немцами. Указ Жукова не слишком обеспокоил Сталина. Он одобрял его безжалостность. Когда в ноябре Москве угрожала опасность, Сталин испытывал сильное искушение лишить Ленинграда войск, чтобы спасти столицу.Он мало симпатизировал тому, что он считал городом интеллигенции, которая презирала москвичей и подозрительно любила Западную Европу.
«Время смерти» и «Время смерти» – так назывались худшие периоды блокады, с зимы 1941 года до конца весны 1942 года. Солдаты Красной Армии получали пайки. Гражданские лица, если они не имели каких-либо привилегий, были оставлены голодать на диете, которая не могла поддерживать жизнь. Как и в случае с голодом на Украине 1932–1933 годов, информация о голоде безжалостно подавлялась на протяжении десятилетий.Лишь в эпоху гласности в середине 1980-х годов голод на Украине и голод в Ленинграде возникли из их удушающей пропаганды.
Осадная литература, издаваемая в советское время, была искажена как минимум в такой же степени самоцензурой, как и официальным запретом. Некоторые выжившие, как и многие ветераны Красной Армии, пересмотрели свой собственный опыт через фильтр того, что они читали в официальных историях. Некоторые избегали табуированных тем, таких как каннибализм, по политическим причинам.Другие не могли вынести повторения подробностей деградации города. Несмотря на то, что партия изначально поощряла ведение дневников, позже потребовалась цензура, чтобы скрыть степень, в которой индивидуальный опыт противоречил ее коллективному нарративу о повседневном героизме. Это приняло форму очень избирательного цитирования и обхода центральной темы голодания. Издатели и даже «сами авторы», как объясняет Сергей Яров в своем введении к Ленинград 1941–1942 , «разбавили дневники и письма, чтобы попытаться привести их в соответствие с официальным советским образцом испытаний, порождающих героизм, который был вознагражден победой. .Писательница Лидия Гинзбург, добавляет он, подверглась критике со стороны цензоров «за чрезмерное внимание к проблеме еды».
О голоде нельзя было говорить. Во время блокады Ленинграда немцами погибло от 1,6 до 2 миллионов советских граждан. Среди них было около 800000 мирных жителей, примерно 40 процентов довоенного населения, почти столько же, сколько военные потери. Некоторые были убиты немецкими бомбами и снарядами; большое количество умерло от болезней, и большинство из них умерло от голода, однако эти категории нельзя разделить статистически.В книге «Война внутри: дневники блокады Ленинграда » Алексис Пери указывает, что число погибших было примерно равно «общему количеству американских военных, погибших во всех войнах с 1776 по 1975 год».
Пери в своей увлекательной и содержательной книге сосредоточивает внимание на 125 дневниках ленинградцев, которые велись на протяжении всей блокады. Как признавали многие авторы дневников, их война была физически, символически и психологически внутренней. Голод означал, что их собственные тела отчаянно питались самими собой, сначала жиром, затем мышцами и, наконец, внутренними органами.Их борьба за выживание велась не против немецкого врага, а против неумолимой бюрократии, вороватых чужаков и соседей, а иногда даже членов семьи, неспособных контролировать себя. Ощущение изолированности исходило от географии осажденного города, известного как «кольцо», «круг» или «остров», потому что он был отрезан от «материка» Советского Союза.
Люди писали эти дневники по многим причинам. Некоторые надеялись сохранить свою человечность и здравомыслие перед лицом морального уничтожения и разобраться в страданиях и смерти вокруг них.Некоторые ежеминутно записывали каждую обиду и пренебрежительное отношение к их отношениям. Некоторым приходилось давать показания. Дневник также помог им избежать ощущения заточения. «Писать о круге – значит разорвать круг», – писал Гинзбург. Другие считали себя современным Робинзоном Крузо, персонажем, которым восхищались тогда, потому что считалось, что он создает новое общество, как если бы он был прототипом нового советского человека. Один ленинградец даже придумал термин «Робинзония».
Изоляция усилилась из-за отсутствия посторонних новостей.Любой, кто слушал иностранную радиостанцию, когда работало электричество, рисковал казнить. Осторожные граждане не посмели упомянуть ни блокаду, ни осаду. Правильным было словосочетание «битва» или «оборона» Ленинграда. Бюллетени Советского информационного бюро и сводки в № Ленинградская правда мало что раскрывают, так что слухи никуда не денутся. Во мраке северной зимы на этот замерзший город мертвых воцарилась гнетущая тишина. Сам по себе нехватка информации, похоже, способствовала увеличению смертности.«Любопытство о завтрашнем дне, – писала Ирина Зеленская, – один из стимулов, поддерживающих меня к жизни».
Ужасные последствия голода уничтожили личность. Людей не могли узнать близкие родственники или, если они какое-то время не смотрели в зеркало, даже они сами. «Я похожа на всех этих дьяволов, – писала Александра Боровикова, – я превратилась в кости и морщинистую кожу». Ряд авторов дневников заметили, как у представителей обоих полов возникло физическое сходство: грудь сморщилась, руки были истощены, а лица сморщились.Мужчины и женщины укрывались от холода в одной и той же одежде: мужчины иногда носили женские шубы, а женщины – мужские брюки. Даже в этом случае мужчины умирали быстрее, чем женщины, потому что их тела накапливали меньше жира.
Странным побочным эффектом стала дистрофия, из-за которой у мальчиков и девочек начали расти волосы на лице. Семнадцатилетняя Елена Мухина назвала себя «старичком». Это побудило многих составителей дневника задуматься о том, кто они на самом деле. В Историческом музее Св.В Петербурге есть серия фотографий в удостоверениях личности молодой женщины по имени Нина Петрова, которой чуть больше шестнадцати месяцев исполнилось пятьдесят лет.
Медицинский интерес к процессу голода в Ленинграде был огромен, однако советские врачи, похоже, не обнаружили того, что обнаружили немцы, когда Шестая немецкая армия была окружена под Сталинградом. 17 декабря 1942 года армейский патологоанатом доктор Ханс Гирдженсон был доставлен в « Kessel », или «котел», как его называли немцы, чтобы выяснить, почему раненые солдаты умирают так быстро.Он провел более пятидесяти вскрытий и множество интервью. Он заметил, что смерть от голода несложна. Его исследование феномена ускоренного голодания показало, что сочетание сильного холода, стресса и истощения настолько нарушило обмен веществ, что тела жертв смогли усвоить только половину потребленных калорий и витаминов. Он указал на то, что, хотя эти солдаты получали немного еды каждый день, они все равно умирали гораздо быстрее, чем голодовщики в тюрьме, которые принимали только воду.
Почти все дневники описали, как трудно было не думать о еде все время. Одержимость стала опасной и дезориентирующей. Студент-медик Зинаида Седельникова писала о «войне желудков». «Я никогда не думала, что голодный желудок может так сильно диктовать поведение», – написала она. У людей обострилось обоняние и вкус, что было большим недостатком среди убожества и деградированной пищи, когда хлеб набух из опилок. Их рефлексы замедлились, а контроль над мышцами снизился из-за дефицита витамина B.Их зрение ухудшилось, а ноги ослабели по мере того, как они опухали, поэтому становилось все труднее стоять в течение бесконечных часов в очереди за едой или буксировать детские санки с трупом члена семьи на кладбище или в морг.
Те, кто имел привилегию получить продовольственную карточку категории I или иметь доступ в столовую коммунистической партии, пострадали гораздо реже. Только 15 процентов членов партии умерли по сравнению с почти 40 процентами населения в целом, и ни один из номенклатуры не умер от голода.На другом конце шкалы особенно уязвимы были подростки, которые получали самый низкий официальный паек в качестве «иждивенцев». Продовольственная карточка категории III была известна как « смертник », или свидетельство о смерти. Детям же, напротив, отдавали приоритет сливочное масло. Недоедание и стресс в семьях из-за разделения еды могут вызвать паранойю. На счету каждая крошка. Возмущения росли и могли разрушить браки. Смерть была облегчением для больного и слишком часто для остальных членов семьи, у которых тогда было на один рот меньше, чем нужно было кормить.Горе и вина наступят только после того, как голод закончится и будут восстановлены прежние эмоции.
Инстинкт матерей отдавать часть своей доли пищи своим детям необходимо было уравновесить с тем фактом, что они обычно были сборщиками пайков, и если они теряли сознание от голода на улице, остальная часть семьи могла умереть . Однако роли иногда менялись: совсем маленькие дети пытались заботиться о потерявших сознание родителях. Целые семьи, а также отдельные лица погибли незамеченными в замороженных квартирах.Одна женщина, которая искала выживших детей в явно заброшенных жилищах, была шокирована их безразличием. «Человек будет лежать в постели рядом с мертвым членом семьи в состоянии полного оцепенения», – писала она.
Неизбежно существует определенное совпадение исходных материалов и информации между книгами Пери и Ярова. Но покойный профессор Яров, уроженец Ленинграда, с большим эффектом разрабатывает совсем другой подход, используя более широкие источники. «Это книга, – пишет он, – о цене, которую пришлось заплатить, чтобы остаться человеком во времена бесчеловечности.Он поднимает этот фундаментальный вопрос: являются ли наши представления о цивилизации и естественной справедливости всего лишь тонкой оболочкой, когда подвергаются крайнему испытанию голодом?
Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images
Дмитрий Шостакович во время блокады Ленинграда, 1941
Соблазн украсть еду мог быть непреодолимым даже в семье. Сборщики пайков могли съесть часть его по дороге домой, а затем заявить, что их обманули в магазине или напали и ограбили.Люди держали трупы в квартире, чтобы воспользоваться карточкой умершего. Еще одна неприятная правда заключалась в том, что те, кто играл полностью по правилам, вряд ли выжили. Один из способов выжить – устроиться на работу в сеть раздачи продуктов питания или в общепите. В детских домах сотрудники воровали у детей. Работники столовых, похоже, никогда не теряли много веса, что побуждало их клиентов подсчитывать, сколько кусочков макарон они могли найти в миске водянистого супа. Но для людей было опасно выдвигать обвинения против людей, обладающих такой властью.Единственный раз, когда всеобщее возмущение спровоцировало коллективные действия, было против людей, которые вышли из строя у пекарни.
Среди наиболее презренных были те, кто воровал продовольственные карточки, обрекая законного владельца на смерть, или те, кто вырывал еду из рук стариков или немощных, когда они выходили из магазина. Никто не пошел на помощь этим жертвам из страха потерять место в очереди. Были случаи, когда люди включали сирены воздушной тревоги, чтобы уменьшить количество людей, ожидающих впереди, или распространяли слухи о неограниченном количестве продуктов питания в другом магазине.Люди переступали через любого, кто падал в очередь, а у тех, кто упал в обморок от голода на улице, грозили кражи продуктовых карточек.
Чиновники, управляющие эвакуацией из города через Ладожское озеро, использовали свое положение для получения взяток от людей, желающих уехать. Во время голода обладание едой всегда было важной валютой и формой эксплуатируемой власти. Среди шаркающих скелетов Ленинграда, пишет Пери, заметно выделялись молодые женщины, не пострадавшие от лишений.В их число входили «девушки из кафетерия» и саркастически названная « блокадная жена» , или «блокирующая жена». Это будет любовница какого-нибудь чиновника или старшего менеджера в системе снабжения, который сможет обеспечить ее всем необходимым, чтобы она оставалась привлекательной. Она была эквивалентом «походной жены» в Красной Армии, известной как ППЗ h (сокращение от походно-полевая женщина , потому что это звучало как PPS h, армейский стандартный пистолет-пулемет), которым обычно был привлекательная молодая медсестра или связистка, присвоенная старшим офицером против ее воли.Одну «блокирующую жену», которая неблагоразумно обнажила свою здоровую плоть в bania , или общественной бане, среди скелетных тел, дразнила костлявая женщина: «Эй, красавица, не приходи сюда, мы можем тебя съесть!» Она закричала и побежала.
Существовал резкий классовый разрыв между теми немногими, кто сохранял нормальный вес, и голодными массами, страдающими от опухших ног, заражения вшами и пурпурных пятен от цинги. «Всякий, кто не выглядит голодным, – негодяй», – писал Израил Меттер.
Истинные масштабы каннибализма во время осады очень трудно оценить, в основном потому, что распространяются жуткие городские мифы о том, что соседи убивают детей, чтобы съесть их.За это преступление было арестовано около 1700 человек, но есть заметная моральная разница между поеданием трупа человека, который уже умер, и убийством кого-то из-за его плоти. Власти, однако, решительно пресекали любое упоминание о любом преступлении, поскольку оба они явно подрывали линию партии, согласно которой сопротивление было героическим.
Любая идея самосовершенствования по отношению к новому советскому человеку в условиях Ленинграда казалась гротескной. Пери хорошо выявляет это противоречие. С 1937 года человек несет ответственность за свое состояние.По словам журналиста Николая Тихонова, ленинградцы были якобы новыми советскими людьми, «рожденными в огне войны». Но идея физического совершенствования была доведена до абсурдного вывода после войны, когда ветераны Красной Армии, известные как «самовары», были изгнаны из крупных городов и сброшены ужасающе неблагодарным правительством.
Сергей Яров по праву увлекается мелочами морали. В таких условиях чувство правильного и неправильного обострилось.Уже изголодавшиеся люди, отломившие часть своего хлебного пайка и отдавшие его постороннему в худшем состоянии, будут тепло запомнены за их жертвоприношение. Те, кто на пайке Категории I копит еду на случай чрезвычайной ситуации, когда окружающие умирают, будут сочтены непростительно эгоистичными. Это явно превратилось в безумную навязчивую идею: многие люди умерли от голода, потому что не осмелились потрогать свои скупые резервы. Худшим преступлением в глазах почти всех было кража еды у детей.
Яров развивает свои примеры под такими заголовками, как «Концепция честности», «Благотворительность», «Отношение к воровству» и «Сдвиг границ этики». Он смотрит на моральный выбор, моральные императивы и моральную слепоту. Часто возникали определенные этические дилеммы. Стоит ли, например, тратить еду на кого-то, кто все равно умрет? Яров особенно хорошо разбирается в изменении стандартов. «Свою роль также сыграла« коллективная »природа испытаний, которые переживали люди», – пишет он.«Трудно было первым решиться на аморальное поведение, но когда это делали другие граждане, аморальные поступки не казались такими уж ужасными».
Несколько дневниковиков были поражены тем, что на фоне величия бывшего Петербурга они были отброшены в первобытное состояние. «Мы как пещерные обитатели, ждущие солнца, – писал шестиклассник Дима Афанасьев. В своей новой книге « осажденный Ленинград: эстетические реакции на городскую катастрофу » Полина Барскова использует исходный материал, аналогичный материалам Пери и Ярова, но ее цель – «оценить, как люди, подвергшиеся катастрофическим событиям, относятся к своей культурной и физической среде.Барскова также отредактировала « Написано в темноте», , – сборник стихов пяти писателей, переживших осаду. В одном стихотворении Павла Зальцмана описаны «девушки из столовой»:
На каблуках и в украденных шелках,
В подвальных кухнях,
Мешалка в кастрюлях и приготовление еды,
Стоят самые мерзкие твари.
И эти существа красят свои губы
По собравшемуся коровьему языку,
Как в изобилии молоко
Наполняет их груди, невосприимчивые.
Геннадий Гор, писатель-фантаст и историк искусства, удивил тех, кто знал его, жестокостью своих осадных стихов, когда они были обнаружены после его смерти:
Я съел смехотворную девушку Ребекку
A Ворон посмотрела на мой ужасный ужин.
Ворон посмотрел на меня сверху вниз, как на скуку.
На то, как медленно этот человек ел того человека.
Ворон посмотрел вниз, но это было напрасно,
Я не бросал его в ту руку Ребекки.
Среди ужасов и бессердечия, как и во всех самых ужасных эпизодах Второй мировой войны, рассказы о самопожертвовании и непредсказуемом сострадании незнакомцев просто спасают читателя от полного отчаяния перед человечеством. Офицер Красной Армии сжалился над школьницей Г. Игнатова. «Он отвел меня в столовую армейских командиров и накормил, – вспоминает она. «Он сидел там и плакал. Позже мне сказали, что двое из его детей были на оккупированной [немцами] территории.”
Сосредоточившись на менее изученных областях военного опыта двадцатого века, в данной статье исследуются понятия «городская красота» и «городское зрелище», которые испытывали жители блокадного Ленинграда. Полина Барскова предполагает, что через эффект отчуждения осадный взгляд заменяет непредставимое травмирующее переживание настоящего эстетизированным культурным прошлым, содержащим такие полезные понятия культурной памяти, как руины, декорации, монументы и рамы.Эту замену можно охарактеризовать как возвышенную осаду городского пейзажа, возвышенную, заключающуюся не в различении ужасного и прекрасного, а скорее в склонности наблюдателя подменять ужасное прекрасным. Этот особый вид возвышенного направлен на психологическую анестезию и полностью оксюмороничен: интенсивное столкновение противоположностей – до такой степени, что оксюмороническая чувствительность приводит к риторическому слиянию – предупреждает нас о связи между эстетическим дискурсом осажденного Ленинграда и вечным петербургским текстом, таким образом открытие новых возможностей для изучения функционирования культурной памяти в советском обществе.
Информация о журналеSlavic Review – международный междисциплинарный журнал, посвященный изучению прошлого и настоящего в Восточной Европе, России, Кавказе и Центральной Азии.
Информация об издателеCambridge University Press (www.cambridge.org) – издательское подразделение Кембриджского университета, одного из ведущих исследовательских институтов мира, лауреата 81 Нобелевской премии.Cambridge University Press в соответствии со своим уставом обязуется максимально широко распространять знания по всему миру. Он издает более 2500 книг в год для распространения в более чем 200 странах. Cambridge Journals издает более 250 рецензируемых академических журналов по широкому кругу предметных областей в печатном виде и в Интернете. Многие из этих журналов являются ведущими научными публикациями в своих областях, и вместе они составляют одну из наиболее ценных и всеобъемлющих областей исследований, доступных сегодня.Для получения дополнительной информации посетите http://journals.cambridge.org.
Во время Второй мировой войны советские СМИ изображали страдающих детей, детей, активно участвующих в войне, и матерей, приносящих жертвы ради них. Такие смешанные послания служили ясным политическим целям, пропагандируя зверства нацистов, отвлекая внимание от неспособности Советского государства защитить своих детей.Историки склонны подходить к таким изображениям и историям в рамках травмы, которая подтверждает истории о страданиях детей, несмотря на их политические цели, а также не принимает во внимание рассказы военного времени и послевоенные (и постсоветские) воспоминания, которые подчеркивают силу и выздоровление детей. Однако концепция устойчивости, разработанная в психологии, психиатрии и антропологии, позволяет историкам понять такой материал как подлинные и жизненно важные компоненты понимания и воспоминаний выживших о войне.
Имеет ли поведенческая категория устойчивости какую-либо объяснительную силу в психологии травматического опыта? Насколько устойчивыми могут быть дети, когда они подвергаются ужасам войны? Во время Второй мировой войны советские СМИ использовали изображения угрожаемых, раненых и убитых детей, чтобы осудить жестокость нацистов и мобилизовать сопротивление. В мае 1943 года Фадеев писал, что, посетив блокадный Ленинград в апреле 1942 года, когда он выходил из самых смертоносных месяцев блокады, он увидел явные свидетельства травмы: «Отпечаток той ужасной зимы остался на лицах [детей] и был выражается в их играх.Многие дети играли сами по себе. Даже в коллективные игры они играли молча, с серьезными лицами ». Цитируя отчеты директора городского детского дома для дошкольников, он рассказывал душераздирающие истории о пострадавших детях. Ребенок по имени Лорик, прибывший всего через два дня после смерти своей матери, с тревогой сосредоточился на защите медальона с ее фотографией, которую он сделал из пороховой пудры. Пятилетняя Эмма, у которой «были проблемы со шнуровкой ботинок», горько плакала, но не пыталась попросить о помощи.Дети из «младших и средних групп» (вероятно, от трех до пяти лет) «выражали все свои просьбы и требования со слезами, прихотями и хныканьем, как будто они никогда не умели говорить». В городе, где хлебный паек для иждивенцев зимой упал до 125 граммов грубого фальсифицированного хлеба, все дети были одержимы едой. Они прятали «микроскопические» куски хлеба в спичечных коробках, тратя часы на то, чтобы их съесть, «рассматривая это как какое-то чудо». 1
Фадеев не оставил сомнений в политическом подтексте: враг «заплатит потоками своей черной крови» за детские слезы.Тем не менее, его подробные описания детских страданий звучат правдоподобно. При менее ужасных обстоятельствах психоаналитики Анна Фрейд и Берлингхэм сообщили об аналогичном поведении детей, эвакуированных из Лондона в военные ясли. Однако заключительное утверждение Фадеева о том, что «к тому времени, когда этот отчет попал в мои руки, все дети были более или менее избавлены от ужасной травмы», кажется слишком оптимистичным, чтобы в это поверить. В июле 1942 года он заверил своих читателей, что «большинство детей выглядели совершенно нормальными и здоровыми.Скоморовский и Моррис в отчете, опубликованном двумя годами позже на английском языке для потребления союзниками (один современный рецензент описал его как пораженный «плохим случаем официальной»), пришли к аналогичному выводу. На основании писем и документов они предположили, что, хотя родители в Ленинграде «беспокоились о психологическом воздействии таких ненормальных времен, вспоминая истории о озлобленных, похожих на гномов детях и неадаптированных, нездоровых взрослых, порожденных войной,… Дети, оставшиеся в Ленинграде, развили неистребимый сардонический и простой юмор.” 2
Эти истории о стойкости и выздоровлении, как и истории о травмах, имели явное политическое значение. Они отвлекали внимание от отказа советского государства эвакуировать детей, преуменьшали масштабы голода в Ленинграде и объясняли способность детей выдерживать травмы результатом воспитания, предоставленного советским государством. Фадеев похвалил «ленинградцев, и прежде всего ленинградских женщин, которые могут гордиться тем, что в условиях блокады спасли детей, которые по неуказанным причинам не смогли эвакуироваться».Скоморовский и Моррис объясняли детское бесстрашие и «полное презрение» к «захватчикам» тем фактом, что «большинство… прошли блестящую подготовку в качестве пионеров», советских разведчиков, а в еще более молодом возрасте – как Маленьких Октябристы. Они собрали собственные слова детей, чтобы подтвердить эти выводы: маленькая девочка, которая отказывалась плакать, играя с пациентом в игре «носилки на носилках», объяснила: «Я одна из наших раненых, а не их… Наши раненые не плачут. . » 3
Собранные, опосредованные и распространенные взрослыми, слова детей в рассказах военного времени могут многое рассказать нам о «политической инструментализации детей».Скептически настроенные историки, которые кажутся слишком хорошими, чтобы быть правдой, отвергают такие истории, как рассказ Фадеева о спасительной «любви женщин к детям» и быстром выздоровлении детей, как простую пропаганду. Однако работа социологов, исследующих недавние конфликты, предлагает альтернативное прочтение, которое подчеркивает не «травму», а «устойчивость». Исследования детей в таких различных зонах военных действий, как Афганистан, Палестина и Уганда, подтверждают, как отдельные лица и общины эффективно справлялись со стрессом войны, открывая возможность понимания детей не только как невинных и пострадавших жертв, но и как исторических деятелей, даже если их подвиги появляются в отчетах, сформированных намерениями и программами взрослых. 4
С точки зрения историка, наиболее показательные недавние исследования гражданского населения, пострадавшего от войны, подчеркивают важность социальной поддержки и культурных ресурсов в коллективных усилиях по управлению травмами войны. В этих работах, которые мы обсуждаем ниже, утверждается, что общая вера в то, что жертвы служат справедливой и стоящей цели, а также публичное поощрение «совместных усилий и солидарности» может помочь тем, кто переживает войну, рассматривать себя не как «пассивных людей». жертвы »травм, но как« активные граждане.Хотя военный опыт часто наносит непоправимый ущерб, центральным моментом для организаций, занимающихся оказанием гуманитарной помощи, и для историков является то, что такой «ущерб» нельзя оценить без полного учета того, как дети, как и взрослые, понимают разрушения и жертвы войны. В случае с военными и послевоенными историями России выделяются два фактора, повышающих устойчивость: привязанность детей к опекунам и их чувство активного участия в военных действиях. 5
Подчеркивая культурные и социальные аспекты устойчивости, это исследование, как и работа над более недавними конфликтами, ставит под сомнение как натуралистическое предположение о том, что определенные события по своей природе травматичны, так и преобладающее западное предположение о том, что все пострадавшие от войны дети «психологически ‘уязвимы» или поврежден.«Дети явно сильно пострадали во время Второй мировой войны. В этой исследовательской записке исследуется, если не собственное понимание детьми своих страданий, то, как дети (и взрослые, которыми они стали) использовали публичные, официальные рассказы, чтобы осмыслить военный опыт и оправиться от него. 6
Широко распространенное в западных обществах предположение, что «разрушительные события» естественным образом и повсеместно «травмируют» людей, которые их переживают, вызвало настороженность в отношении историй о быстром выздоровлении детей от «травм» и «эмоциональных рубцов» войны.Мерридейл, который собрал обширные устные рассказы советских ветеранов Второй мировой войны и переживших чистки, объясняет советское (и постсоветское) безразличие к концепции психологической травмы результатом культурного и политического предпочтения стоицизма и молчания. Она подчеркивает, что общества справляются с трудностями по-своему, и для многих людей в Советском Союзе молчание (и цензура), кажется, были эффективными. Мерридейл отметила, что большинство ее опрошенных не были «ни недееспособны, ни уменьшены из-за того, что они выбрали пожизненное молчание» о невзгодах – будь то голод, политические репрессии или война.Тем не менее, она выразила дискомфорт по поводу «в основном принудительных» сталинистских практик и мифов, которые побуждали выживших подавлять свои воспоминания в пользу «сосредоточения внимания на работе и семье», стратегии, которая порождает «целые жизни… построенные на сокрытии». Мерридейл сомневается, что эти стратегии были способны привести к реальному выздоровлению, утверждая, что «скрытое прошлое» сохраняет свою полную «способность причинять вред». Называя советский подход к травме «грубым», несмотря на его очевидную ограниченную эффективность, она сочувствовала удивлению западных спасателей в Армении после землетрясения 1988 года, которые обнаружили, что их советские коллеги не понимают и не интересуются этим. «психологические последствия катастрофы», не говоря уже о необходимости «консультирования в западном стиле».” 7
Такие ответы отражают распространенное (западное) убеждение, что «травматические события» вызывают патологически травматические воспоминания, которые требуют вмешательства терапевта для облегчения. С 1980 года, когда посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) было впервые включено в Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам Американской психологической ассоциации, классификация травмы как объективного психического расстройства сформировала медицинскую практику и гуманитарные усилия, а также исторические и исторические аспекты. культурология войны и памяти.В самом деле, как утверждает Саммерфилд, «потому что медицинское и психологизированное мышление теперь настолько укоренилось в популярных конструкциях … отчеты, которые не используют язык травм … звучат так, как будто то, что дети должны вынести во время и после войны, преуменьшается». 8
Тем не менее, психологи и психиатры подняли «многочисленные» вызовы авторитету диагноза посттравматического стресса и «особому» ненормальному статусу травматической памяти.Для историков критика, которая подчеркивает социальные и культурные аспекты травмы, особенно привлекательна, потому что они рассматривают выживших в войне как исторически сложившихся участников, а не как образцы универсальных психологических принципов. В этом ключе психиатры, занимающиеся лечением людей в незападных зонах боевых действий, утверждают, что «дискурс о травме» «систематически отодвигает на второй план социальные аспекты страдания; вместо этого он продвигает строго индивидуалистический подход, представляя травму как нечто происходящее внутри индивидуального разума.Такой подход игнорирует точку зрения населения, пострадавшего от войны, которое может рассматривать свой мир, а не свой разум, как поврежденный. Подвергая сомнению универсальность ptsd, акцент в этой работе делается на значениях, которые люди придают или начинают придавать своим собственным страданиям. Такое значение формирует их восприятие и воспоминания о военном опыте. 9
С этой точки зрения широко распространенные сталинские нарративы о стойкости и мужестве ( стойкость и мужество ) значимы не как истинные представления о реалиях войны, а как подлинные компоненты представлений и воспоминаний выживших о войне.В самом деле, поскольку рассказчики военных историй в советских СМИ часто сами переживали ужасы войны, может быть трудно четко отделить «индивидуума» от «официального» дискурса: индивидуальная память информировала официальные нарративы, даже если официальные нарративы работали на придают особое значение индивидуальному опыту. «Люди, – отмечает Саммерфилд, – в значительной степени организуют то, что они чувствуют, говорят, делают и ожидают, чтобы соответствовать преобладающим ожиданиям и категориям». В случае с Советским Союзом ожидалось не «травма», а «стойкость» или «стойкость».” 10
Устойчивость можно рассматривать как обратную сторону травмы, подчеркивая тот факт, что воздействие травмы не обязательно приводит к ПТСР. Недавние исследования показывают, что посттравматическая устойчивость может быть нормой. Устойчивые люди «могут испытывать по крайней мере некоторую форму кратковременной стрессовой реакции, которая будет от легкой до умеренной по степени и не будет существенно мешать их способности продолжать функционировать.«В области психологии травм ключевой задачей было понять и учесть индивидуальные различия в« адаптации человека к травматическому стрессу ». Однако акцент на способности людей адаптироваться в экстремальных обстоятельствах, как и упор на нанесение ущерба индивидуальному сознанию, рискует отодвинуть на второй план «социальные аспекты страдания». Многие психологические исследования о роли «создания смысла» в успешной адаптации к травме рассматривают как значение, так и процесс «создания» в индивидуалистических терминах, исследуя, например, как люди интегрируют стрессовые события в свои «представления о себе». или «личные биографические рассказы».” 11
Тем не менее, многие теоретические подходы к пониманию адаптации к травме указывают на то, что факторы, способствующие устойчивости, могут действовать как на межличностном, так и на социальном уровнях. Например, в недавнем обзоре литературы по общественным наукам о «устойчивости в условиях политического насилия» утверждается, что «устойчивость должна пониматься в рамках, которые ставят во главу угла динамическое взаимодействие между людьми и их социальным и политическим окружением.Такой подход начинается с признания – знакомого историкам – того, что война «является общественным и коллективным опытом», и, таким образом, фокусируется на индивидуальных и коллективных усилиях, направленных на то, чтобы сделать страдания терпимыми и даже значимыми. 12
В этих исследованиях создание смысла остается центральным в процессе совладания с травмой, но акцент смещается с интеграции травмирующего события в личный биографический нарратив на придание личному повествованию значимости путем интеграции индивидуального опыта в более широкие нарративы коллективных и конструктивных усилий.Этот процесс очевиден в сравнительном этнографическом исследовании понимания палестинскими и боснийскими подростками своих войн. В интервью боснийские подростки, «неспособные осмыслить» охватившее их насилие, представляли себя бессильными и поврежденными. Напротив, палестинская молодежь, которая могла черпать из широко распространенных тем исторической и героической общественной борьбы, чтобы придать значимость своему опыту, описывала себя как компетентных и важных участников значимых событий.Утверждение Барбера о том, что критической переменной в Палестине была доступность «существующей пояснительной информации, извлеченной извне», предполагает важность пропаганды как компонента контекста военного времени. Во время Второй мировой войны советские СМИ постоянно рассказывали о детях как о получателях отличной заботы и как о жизненно важных бойцах в тылу. Для некоторых критиков такие истории могут указывать на систематическое отрицание индивидуальной травмы и принуждение к молчанию, но их также можно интерпретировать как вклад в «систему смысла», которая способствовала устойчивости. 13
Никто не знает, сколько детей погибло в блокадном Ленинграде во время Великой Отечественной войны. Когда блокада охватила город осенью 1941 года, только небольшая часть из 400 000 детей города была эвакуирована. Мало кому из оставшихся удалось бежать в первые месяцы блокады, когда дневной рацион для иждивенцев упал до уровня голода. Официальные данные дают лишь приблизительное количество погибших во время блокады и не дают информации о количестве погибших детей.Зимой 1941/2 года тысячи ленинградцев умирали от голода каждый день; город был не в состоянии похоронить, не говоря уже о том, чтобы идентифицировать их всех. 14
Как отмечалось ранее, советское государство было политически заинтересовано в том, чтобы информация о масштабах голода не доходила до отчетов о блокаде во время войны. Ему приходилось балансировать на тонкой грани между пропагандой зверств нацистов и предположением о том, что советское государство не смогло защитить детей от разрушительных последствий войны.Таким образом, наряду с яркими изображениями невинных жертв, советские средства массовой информации военного времени публиковали сентиментальные сообщения о чрезвычайных действиях, которые часто совершали матери, чтобы спасти своих детей. Фадеев использовал репортаж из детского дома, чтобы проиллюстрировать «святое дело ленинградских женщин», которые обладали глубоким «знанием детской психики» и «добровольно отдавали свои силы спасению и воспитанию детей». 15
Правильно проанализированные истории матерей-спасительниц раскрывают – хотя и в отчетливо сентиментальном и ностальгическом ключе – как присутствие или восприятие «поддерживающих, любящих взрослых» и «способность детей эмоционально привязываться к поддерживающим опекунам» могут способствовать устойчивости и восстановлению после травма.Предположение о том, что война травмирует детей, позволяет нам серьезно относиться к рассказам о страданиях советских детей, несмотря на их политические цели. Более того, недавние исследования устойчивости могут привести нас к принятию оптимистичных историй о бескорыстном воспитании советских женщин как истину, даже если не всю правду, независимо от их политических целей. Многие выжившие дети, которые приписывают свое выживание любящим опекунам, поддерживают такой подход. В сборнике стихов, опубликованном в 1999 году организацией «Юные участники обороны Ленинграда», была глава, посвященная чествованию «наших матерей – святых блокадных женщин.Стихотворение Молчанова в этом томе начинается с известного афоризма «Каждый, кто пережил блокаду / Имел доброго ангела-хранителя» и завершается словами: «Но чаще всего ангелом была мама – / Святой Ленинград мама. / Отдавая хлеб мама , / Бессмертная блокада мама. »Коллекция самоотверженной материнской заботы как нормы в блокадном Ленинграде подчеркивает важность как получаемой, так и воспринимаемой социальной поддержки как защитных факторов. 16
В других постсоветских воспоминаниях учителя стали суррогатными матерями, выхаживают сирот, вернув им физическое и психологическое здоровье. В 2014 году Алешин писал, что в тринадцать лет, после того как его мать умерла от голода, а отец умер на фронте, он «стал подопечным государства». Спустя десятилетия он «с благодарностью» вспоминал детский дом № 17, вспоминая, что дети «ласково» называли его директора «мамаша».Настойчивое мнение выживших советских людей о том, что дети, находящиеся под такой опекой, «не помнят ужасы войны», как «любовь, с которой взрослые относились к нам», подтверждает счастливый вывод Фадеева. Они также согласуются с наблюдениями Фрейда и Берлингема во время войны, которые не видели «никаких признаков травматического шока» у детей, переживших воздушные налеты: «Если эти инциденты с бомбардировками происходят, когда маленькие дети находятся на попечении своих собственных матерей» или знакомый заменитель матери, они, кажется, не особенно им подвержены.” 17
Советский акцент на необычайной преданности матерей своим детям во многом был обязан сталинскому «возрождению семьи». Закон середины 1930-х годов, который переквалифицировал аборты и сделал развод более сложным и дорогим для получения, совпал с новой сентиментальностью по отношению к матерям и детям, никоим образом не искореняя сталинские конструкции материнства и детства.Революционные концепции эмансипированных женщин и детей-активистов быстро вернули себе известность во время войны. В отличие от Фрейда и Берлингема, которые подчеркивали «примитивную животную связь между матерью и младенцем, которая в некоторых отношениях по-прежнему делает одно существо из двух», советские писатели в военное время стремились подчеркивать сознательное признание детьми страданий и самодостаточности своих матерей. жертва. Такое признание позволяло детям (в то время или в ретроспективе) видеть себя не столько иждивенцами, сколько младшими членами коллектива, ради которого они тоже могут быть призваны бороться и жертвовать. 18
Вопрос о детской активности особенно остро встал для Советского Союза во время Второй мировой войны. В отличие от Запада, советские дети в то время обычно не рассматривались как «чрезвычайно уязвимые и зависимые». Даже когда Фадеев хвалил работу женщин в интересах детей, он также хвалил детей за то, что они берут на себя обязанности взрослых по «защите и спасению города».В Ленинграде мальчики и девочки «тушили десятки тысяч зажигательных бомб, сброшенных с самолетов, тушили пожары в городе, стояли на крышах домов в морозные ночи, носили воду из прорубей на Неве, стояли в очереди за хлебом, и поймали шпионов и саботажников ». Советская пропаганда говорила детям, что они «героические защитники» Родины. Несмотря на ужасные опасности, с которыми сталкиваются эти дети, недавние исследования устойчивости показывают, что их деятельность могла помочь им справиться с травмами войны и осмыслить их. 19
Молодые защитники, которых Фадеев описал в своих репортажах о войне, часто появляются в историях, которые позже рассказывали выжившие. В сборнике «Дети города-героя », опубликованном в 1974 г. и адресованном детям, родившимся после войны, один из выживших, по имени Крестинский, признал романтическое клише ребенка-героя. Хотя он утверждал, что на самом деле дети обезвреживают бомбы и ловят шпионов, он не утверждал, что делал это сам.Его основной целью было показать «сегодняшним детям, какими мы были на самом деле: оборванными, голодными, лишенными близких и в то же время не подавленными, находчивыми, отчаявшимися мальчиками из осажденного города». Это была история невзгод, но также и стойкость, рассказанная высоким языком героической борьбы, которая «проверила наш характер и волю, нашу честь и дружбу, нашу человеческую добродетель». 20
Сорок лет спустя, в 2014 году, вышеупомянутый Алешин писал, что в 1941 году, когда ему было десять лет, «мы, мальчики и девочки, очень быстро привыкли к [взрывам] и без страха стояли на часах на улицах и крышах домов.На чердаках тушили сбрасываемые с самолетов зажигательные бомбы не по отдельности, а партиями ». Он преуменьшил опасность, отметив, что «бомбы были маленькими и легкими, и даже ребенок мог схватить их специальными щипцами и выбросить в безопасном месте или бросить на них песок». Оглядываясь на свое детство, он понял, что блокада «оказала сильнейшее влияние на психику людей и что отголоски этих расстройств все еще сохраняются». В то же время он подчеркнул: «Мы дрались! Мы сражались самоотверженно, тем более что некоторые из нас в то время еще не достигли совершеннолетия.” 21
Что мы должны делать с такими историями о находчивых, решительных, стойких детях? Услышав похожие истории от взрослых ветеранов 1990-х годов, Мерридейл заключил: «Поэзия и фильмы китча о войне создали мир согласия, фантазию о выживании и выносливости. Это был коллективный побег, добровольное обезболивание, и люди, которые его помнят, верят, что это сработало ». С другой стороны, такие истории можно рассматривать как свидетельство стратегий выживших по преодолению невообразимых переживаний.Истории, которые выжившие рассказывали спустя долгое время после войны, даже после распада Советского Союза, перекликались с «китчевой военной поэзией и фильмами», потому что утверждение: «Мы сражались самоотверженно!» сделали их страдания значимыми, и поскольку вера в то, что их страдания преследовали более важную цель, помогла – и продолжала помогать – им выжить. 22
Воспоминания взрослых отражали советские идеи, которые давали детям индивидуальную свободу действий и значительную роль в более широкой коллективной борьбе.Так, например, Блюмина, другая участница коллекции 2014 года, которой в 1941 году было одиннадцать лет, напомнила об организации «детских бригад в помощь взрослым в тушении поджогов». В брезентовых перчатках и касках дети от десяти лет и старше хватали бомбы, «кружащиеся как волчки, выбрасывая море искр», и выбрасывали их из чердачных окон на мощеный двор, где они сгорали. Иванов, которому на момент начала блокады было всего четыре года, вспомнил, как присоединялся к взрослым, которые таскали песок на крышу, чтобы тушить поджог, «ведром [своего] собственного ребенка».«Хотя у него было достаточно сил только для одного похода на чердак, он признался, что« безмерно горд тем, что добавил мое зерно в дело защиты города ». Гончаренко рассказала, что, когда ее отец, добровольно вступивший в ополчение (ополчение , ), вернулся в отпуск к семье, он сказал ей, что ситуация в городе хуже, чем на фронте: «[В городе] … Мы не знали, когда начнется бомбардировка », потому что сирены завывали непрерывно.В памяти Ленинград оставался «городом-фронтом», каким он был в военной прессе, и дети выступали, как и в военной прессе, активными и жизненно важными участниками военных действий. 23 Даже если этот общий рассказ был «фантазией», он также был реальным ресурсом, который мог помочь людям облегчить травму.
Многие из выживших, черпавших силы в процессе вписывания себя в общее повествование о героизме, также намекнули, что они знают и чувствуют пределы героической истории.Завершая свой рассказ о судьбах своих соседских друзей во время войны, Гоппе, например, вспомнил: «В начале войны мы сказали:« Мы почти взвод ». Теперь я должен с грустью сказать: этот взвод, как и любой настоящий шок. войска, вышли из боя с огромными потерями ». Его представление о мальчиках как о «ударных войсках», а не о пассивных жертвах, предлагало способ найти какое-то значение в смерти его соседей, не столько обезболивающей боли, сколько позволяя выжившим осмыслить повествование о непрекращающемся горе. 24
В недавней работе о детях и политическом насилии психологи, психиатры и антропологи отошли от «рамок дефицита и травм», вместо этого обратившись к устойчивости. Точно так же ряд историков сомневаются в том, следует ли считать детей «пассивными жертвами» войны, не ссылаясь явно на параллельную литературу по социальным наукам. Другие историки, однако, продолжают использовать язык травмы, даже когда отмечают сложные способы, которыми дети адаптируются к конфликту и справляются с ним.Более того, историки, особенно чувствительные к опосредованному характеру источников о детях, склонны интерпретировать рассказы о детской стойкости и политической активности как служащие политическим целям взрослых, тем самым отвергая любое уменьшение травмы как пропаганду, если не опасный самообман. 25
Концепция устойчивости предлагает альтернативный подход: воспоминания взрослых военного времени о детстве, облеченные в советские клише, не обязательно вызывают подозрение во всех отношениях.Если серьезно относиться к этим рассказам о материнских жертвах и «стойкости и храбрости» детей, они являются важными составляющими понимания и воспоминаний выживших детей о войне, даже если они не являются полностью точными рассказами о событиях военного времени. Историки, в свою очередь, могут продвигать понимание устойчивости, обращая внимание на ее политические, социальные и культурные аспекты, помещая отдельные истории в их надлежащий контекст и подчеркивая центральную роль общих повествований в процессе придания смысла травмам войны. 26
Наконец, упор на жизнестойкость не обязательно предполагает игнорирование страданий и травм, а скорее осознание сложности функционирования детей в военное время. Конечно, Вторая мировая война часто приносила внезапный, преждевременный и болезненный конец детству – «счастливому», как это всегда было в сталинском лексиконе. Спустя более семидесяти лет после начала войны Григорьева вспоминала войну как момент, когда она и ее сверстники перестали играть в игрушки: «Детство закончилось, мы начали быстро расти, и вскоре наступила трудная, осиротевшая юная зрелость ( юность ).Во время голодной зимы ее соседка «иногда шутила, что я похожа на маленькую иссохшую старушку». Однако, оглядываясь назад, Григорьева подчеркнула не только свои потери, но и свою тяжелую ответственность. Когда ее мать ослабела, двенадцатилетняя Зинаида взяла на себя физически тяжелую задачу – стоять в очереди за семейным пайком: «Мне пришлось держаться, чтобы успокоить маму и поддержать моего брата Гену, которому исполнилось шесть лет». 27
Война подвергала советских детей невообразимому физическому и психологическому риску.Каталог Фадеева сирот, изолированных дошкольников, которые, казалось бы, потеряли способность говорить, является трогательным свидетельством потребности детей в защите от разрушительных последствий войны. Советское государство, которое часто не желало делать безопасность детей приоритетом, поощряло детей выполнять такие «взрослые» обязанности, как тушение зажигательных бомб или ожидание в очереди за хлебом. Такие действия, несомненно, добавляли опасности, но они также могли быть адаптивными. Государство создало основу для понимания детей как неотъемлемой части великого дела, позволяя некоторым детям (и взрослым, которыми они стали) воспринимать себя не пассивными жертвами, а активными гражданами, защищающими Родину и помогающими своим близким.Такие истории не обязательно обезболивают. Как заявила одна выжившая, которая в возрасте восьми лет наблюдала за смертью своей матери и взяла на себя ответственность добывать хлеб для своей семьи: «Ни один из нас, даже сегодня, по прошествии шестидесяти лет, не может спокойно говорить о блокаде; мы все плачем ». Воспоминания выживших детей, в которых задокументированы «мужество и страдания» ( мужество и страдания, ), подчеркивают потенциальную силу и компетентность детей, а также огромную разрушительную силу войны. 28
Осенью 1963 года в Ленинграде, на территории бывшего тогда Союза Советских Социалистических Республик, молодой поэт Дмитрий Бобышев похитил девушку молодого поэта Иосифа Бродского. Это было не круто. Бобышев и Бродский были близкими друзьями. Они часто появлялись в алфавитном порядке на публичных чтениях в Ленинграде. Бобышеву было двадцать семь, и он недавно расстался с женой; Бродскому было двадцать три года, и он работал с перерывами.Вместе с двумя другими многообещающими молодыми поэтами их друг и наставник Анна Ахматова окрестила их «волшебным хором», считая, что они представляют собой возрождение русской поэтической традиции после лет мрака при Сталине. Когда Ахматову спросили, кем из молодых поэтов она больше всего восхищается, она назвала сразу двоих: Бобышева и Бродского.
Бродский, как говорят русские, на собственной шкуре испытал на себе все испытания своего поколения. Его ссылка не была исключением. Сфотографирован Ирвином Пенном в 1980 году.Фотография из © 1980 Condé Nast Publications, Inc.Молодые советские люди чувствовали шестидесятые еще глубже, чем их американские и французские коллеги, потому что, хотя депрессия и оккупация были плохими, сталинизм был еще хуже. После смерти Сталина Советский Союз снова начал медленно приближаться к миру. Запрет на джаз снят. Был опубликован Эрнест Хемингуэй; В Пушкинском музее в Москве прошла выставка произведений Пикассо. В 1959 году в Москве открылась выставка американских товаров народного потребления, и мой отец, тоже представитель этого поколения, впервые попробовал Pepsi.
Либидо высвободилось, но куда оно должно было деваться? Люди жили с родителями. Их родители, в свою очередь, жили с другими родителями в так называемых коммунальных квартирах. «У нас никогда не было собственной комнаты, в которую можно было бы заманить наших девочек, и у наших девочек не было комнат», – писал позже Бродский из своего американского изгнания. У него была половина комнаты, отделенная от комнаты его родителей книжными полками и занавесками. «Наши любовные связи в основном были прогулками и разговорами; это было бы астрономической суммой, если бы с нас взимали плату за километраж.Женщина, с которой Бродский гулял и разговаривал два года, та женщина, которая разорвала волшебный хор, была Марина Басманова, молодой художник. Современники описывают ее как завораживающе тихую и красивую. Бродский посвятил ей одни из самых сильных любовных стихов в русском языке. «Я был только тем, к чему ты прикоснулся ладонью, – писал он, – над которым в глухой, черной как ворон / ночи ты склонил голову. . . . / Я был практически слеп. / Ты, то появляясь, то прячась, / научил меня видеть.
Практически единогласно люди из их круга осудили Бобышева. Не из-за романа – у кого не было романов? – а потому, что, как только Бобышев стал преследовать Басманову, власти начали преследовать Бродского. В ноябре 1963 года в местной газете появилась статья, оскорбляющая Бродского, его брюки, его рыжие волосы, его литературные притязания и его стихи, хотя из семи цитат, приведенных в качестве примеров стихов Бродского, три были написаны Бобышевым. Все признали такую статью прелюдией к аресту, и друзья Бродского настояли на том, чтобы он поехал в Москву, чтобы переждать ситуацию.Они также настояли на том, чтобы он отправился в психиатрическую больницу, на случай, если определение какой-либо формы психоза может помочь ему отстаивать свое дело. Новый год Бродский встретил в больнице, потом выпросил. Выйдя из машины, он узнал, что Бобышев и Басманова вместе встретили Новый год на даче друга. Бродский занял двенадцать рублей на поездку и помчался в Ленинград. Он выступил против Бобышева. Он выступил против Басмановой. Прежде чем он смог продвинуться дальше, его бросили в тюрьму.Последующий судебный процесс положил начало советскому правозащитному движению, превратил Бродского во всемирно известную фигуру и привел к его изгнанию из СССР
Бродский родился в мае 1940 года, за год до немецкого вторжения. Его мать работала бухгалтером; его отец был фотографом и работал в Военно-морском музее в Ленинграде, когда Бродский был молод. Они были любящими родителями и очень любимы Иосифом Бродским, их единственным ребенком.
Ленинград сильно пострадал во время войны – более двух лет он был блокирован немцами, лишен пищи и тепла.Тетя умерла от голода. В первые послевоенные годы, даже когда Сталин мобилизовал страну на «холодную войну», ущерб был очевиден. «Мы пошли в школы, и какой бы возвышенной чепухе нас там ни учили, повсюду были видны страдания и бедность», – писал Бродский. «Не прикрыть развалину страницей из Правды ». Он был скучным учеником, которого сдерживали в седьмом классе. Когда у его родителей начались финансовые проблемы – его отец потерял работу на флоте во время кампании Сталина против евреев в последние годы жизни, – пятнадцатилетний Иосиф бросил учебу и пошел работать на завод.
В лояльной, скрупулезной и авторитетной биографии «Иосиф Бродский: литературная жизнь» (Йельский университет; 35 долларов; перевод с русского – Джейн Энн Миллер) старый друг Бродского Лев Лосев уделяет большое внимание выбору предмета. бросить школу, аргументируя это тем, что это предотвратило разрушение Бродского чрезмерным обучением. Так думал и Бродский. «Впоследствии я часто сожалел об этом шаге, особенно когда видел, как мои бывшие одноклассники так хорошо ладят внутри системы», – писал он. «И все же я знал кое-что, чего не знали они.На самом деле, я тоже продвигался, но в противоположном направлении, идя несколько дальше ». Направление, в котором он шел, можно было назвать по-разному: подполье, или самиздат, или свобода, или Запад.
Он был беспокойным. Через шесть месяцев он оставил работу на заводе. В течение следующих семи лет, до своего ареста, он работал на маяке, в кристаллографической лаборатории и в морге; он также болтался, курил сигареты и читал книги. Он путешествовал по Советскому Союзу, принимая участие в «геологических» экспедициях, помогая быстро индустриализирующемуся советскому правительству прочесывать огромную страну в поисках полезных ископаемых и нефти.Ночью геологи собирались у костра и играли песни на своих гитарах – часто стихи, положенные на музыку, – и читали свои собственные стихи. Прочитав в 1958 году сборник стихов на «геологическую» тему, Бродский решил, что сам может добиться большего. Одно из его самых ранних стихотворений «Паломники» вскоре стало хитом костра.
Вся страна сходила с ума от поэзии; он стал центральным в атмосфере хрущевской оттепели. В 1959 году в рамках своего рода возврата к большевистскому прошлому в центре Москвы был открыт памятник Владимиру Маяковскому, и вскоре молодые люди стали собираться вокруг него, чтобы читать свои стихи.В начале шестидесятых годов группа поэтов начала серию многолюдных чтений в Политехническом музее в Москве, в углу из штаб-квартиры КГБ. Есть фильм об одном из таких вечеров, и, хотя это просто чтение стихов (а не концерт Битлз, скажем), и хотя стихи этих полуофициальных поэтов не были особенно хорошими, атмосфера была наэлектризованной. Собралась толпа, и перед ней стоял молодой человек, рассказывающий о своих чувствах: это было в новинку.
Залы в Ленинграде были скромнее, но Бродский и его ближайшие друзья-поэты – Бобышев, Анатолий Найман и Евгений Рейн, «волшебный хор» – использовали их, когда могли.Бобышев в своих мемуарах вспоминает, как Бродский тащил его на окраину города, чтобы Бродский мог прочитать несколько стихов группе студентов. Бобышев ушел рано.
Что касается самой поэзии, Лосев убедительно доказывает, что раннее произведение – до ареста Бродского – неровное, иногда производное. Но с самого начала Бродский был одним из тех поэтов, которые умеют писать конфессионально и делать так, как будто они описывают целый социальный феномен. Стихи романтичны, саркастичны и непринужденно современны.Есть удлинение стихотворной линии, как у Элиота, и чувство удивления, когда рифма и размер сохраняются; есть также явное влияние английских поэтов-метафизиков, которые смешали свою любовную поэзию с философскими рассуждениями – в случае Бродского, всегда относящимися ко времени и пространству. В поисках англоязычных эквивалентов Роберт Хасс написал, что Бродский звучал «как Роберт Лоуэлл, когда Лоуэлл звучал как Байрон». Однако как культурный деятель в России Бродский был больше похож на Аллена Гинзберга (с которым он позже ходил в магазин за подержанной одеждой в Нью-Йорке: «Аллен купил смокинг за пять долларов!» – сказал он Лосеву, который задавался вопросом, почему битник нужна формальная одежда).Для Гинзберга и его друзей свобода заключалась в выходе за рамки традиционной просодии; для Бродского и его друзей свобода пришла из восстановления традиции, которую Сталин пытался уничтожить. Бродский умел находить для этого удивительные способы, казалось бы, без усилий, всегда оставаясь хладнокровным и беспечным. Его ранние стихи описывают рассказчика, идущего домой с вокзала; рассказчик, путешествующий по своим старым ленинградским прибежищам; рассказчик наблюдает за спором супружеской пары, гадая, всегда ли он сам будет один.Последний, кстати, называется «Уважаемый Д. Б.», то есть Дмитрий Бобышев, находившийся в то время в несчастливом браке.
СТ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, Россия (AP) – 81-летняя Тамара Черных до сих пор не может забыть те крохотные кусочки хлеба, которые ее бабушка клала себе под подушку в качестве ночного угощения для голодающей четырехлетней девочки в блокадном Ленинграде во время смертельной войны. зима 1941-1942 гг.
Бабушка Черных, давшая хлеб из собственного скудного рациона, сказала, что они принесут хорошие сны.Ее бабушка не сказала ей, что, деля хлеб с маленькой девочкой, она сама умирала от голода.
Нацистская блокада Ленинграда длилась почти 2,5 года, пока Советская Армия не отбросила нацистские войска 27 января 1944 года. Число погибших варьируется, но историки сходятся во мнении, что более миллиона жителей Ленинграда умерли от голода и воздуха. и артиллерийский обстрел в одном из самых ужасающих эпизодов Второй мировой войны.
В воскресенье президент России Владимир Путин, уроженец города, проведет мероприятия, посвященные 75-летию снятия блокады города, получившего прежнее название – Санкт-Петербург.Петербург.
Когда наступающие нацистские войска замкнули кольцо вокруг Ленинграда 8 сентября 1941 года, семья Черных состояла из шести человек, живущих вместе: она сама, ее мать, ее 12-летний брат Валентин, сестра ее матери и ее четырехмесячный- старая дочка и бабушка.
Поскольку город подвергался ежедневным воздушным налетам и артиллерийским обстрелам, семья перебралась в подвал внизу, где все шестеро спали вместе на полноразмерной кровати с младенцем посередине, чтобы согреться.
Как и большинству ленинградцев, им приходилось выживать на дневной рацион, состоящий всего из 125 граммов (менее 0,3 фунта) хлеба и любых других продуктов, которые они могли купить или обменять на местных рынках после продажи своего имущества.
Днем Черных и ее двоюродный брат в основном оставались в темноте под несколькими одеялами. Не было отопления в первую и самую холодную зиму осады, когда температура на улице иногда опускалась до -40 градусов по Цельсию (-40 градусов по Фаренгейту).
Чтобы отвлечь детей от голода, холода и обстрелов, мама Черных продолжала читать им сказки и стихи. Всеми любимой сказкой в то время была сказка про волшебную скатерть, в которую приносили любую желаемую еду.
«Мы представляли, как эта скатерть будет давать нам мясо, рыбу, суп, кашу», – сказала Черных Associated Press в своей квартире. «Что касается меня, у меня всегда была особая мечта о сахарной булочке со сливками».
Бабушка Черных погибла первой.
«Однажды утром я проснулась и не нашла ее в нашей постели», – сказала она. «Моя мама сказала, что бабушка пошла к врачу, но как-то я понял правду и горько заплакал».
Брат Черных, помогавший тушить зажигательные бомбы, сброшенные нацистскими самолетами, заразился лихорадкой мозга и скончался в больнице. Чудом двоюродная сестра Черных, Галина, выжила, несмотря на то, что ее мать потеряла грудное молоко во время блокады.
«Говорят, она выжила благодаря шоколаду, который отец Галины, воевавший с нацистами под Ленинградом, то и дело привозил из своего армейского продовольственного пайка», – сказал Черных.
После блокады Черных окончил медицинский институт, работал на Красный Крест, стал почетным жертвователем и написал стихи о блокаде. У нее двое детей и пятеро внуков, и в своем возрасте она все еще полна энергии, ежедневно делая до 10 километров (6 миль) нордической ходьбой.
Пока город готовится отметить 75-ю годовщину полного освобождения от нацистской осады, Черных присоединился к другим выжившим, чтобы вспомнить самые тяжелые моменты его жизни. Они хранили минутку молчания, чтобы вспомнить жертв, тосты за победу над нацистами, пели военные песни и танцевали.
68-летняя Наталья Малачева говорит, что ее семья все еще выполняет обещание, данное бабушкой во время блокады.
Бабушка и родственница Малачевой 1 января 1942 года пообещали, что, если они выживут, позаботятся о могиле дяди Малачевой, 21-летнего студента-медика, умершего от голода и пневмонии.
«По сей день наша семья заботится о могиле», – сказала Малачева. «Я приношу туда своих внуков на важные памятные даты».
Черных и оставшаяся у нее семья были эвакуированы из города в сентябре 1942 года на барже вдоль Ладожского озера, которое постоянно подвергалось обстрелам немецко-фашистских самолетов.
Она вспоминает радость от теплой каши с маслом, подаваемой перед поездкой, – но все еще содрогается при воспоминании о другой барже с сотнями людей на борту, которая последовала за своей, попавшей под нацистский самолет.