Дождливый рассвет
Длительность: 22 минуты 9 секунд
Майор Кузьмин, следующий пароходом из госпиталя в отпуск по ранению, выходит на одной из пристаней по срочному делу. Он пообещал соседу по палате, что передаст письмо его жене из рук в руки.
Слушать аудиокнигу
Тёплый хлеб
Теплый хлеб — рассказ Константина Паустовского, который не зря входит в список обязательного чтения в младшей школе. Повествование начинается с того, что в деревне появляется раненый кавалерийский конь. Его выходил местный мельник, и подкармливала вся деревня. Однажды конь постучался в окно к мальчику Фильке, и тот сердито бросил ему хлеба в сугроб.
Слушать аудиокнигу
Корзина с еловыми шишками
Корзина с еловыми шишками — рассказ Константина Паустовского, который оценят дети старшего возраста. В нем показана встреча талантливого композитора и маленькой девочки. Сочинитель пообещал сделать ей подарок, но только через много лет. Сдержит ли он обещание, найдет ли подношение адресата, оценит ли его девушка? Узнайте обо всех подробностях этой интересной истории вместе с детьми. Она учит терпению, умению быть терпеливым, трудолюбивым и выполнять данное обещание.
Слушать аудиокнигу
Растрёпанный воробей
«Растрепанный воробей» — произведение Константина Паустовского, которое трогает сердца читателей всех возрастов.
Слушать аудиокнигу
Дремучий медведь
Дремучий медведь — рассказ Константина Паустовского, который стоит прочесть с ребятами. В нем описана жизнь простого деревенского пастушка Пети и его встреча с медведем. Сможет ли мальчик одолеть сильного медведя, когда он захочет задрать и съесть теленка? Кто поможет юному пастушку в этом, узнайте из произведения Паустовского
Слушать аудиокнигу
Квакша
«Квакша» — интересный рассказ Константина Паустовского, который не оставит равнодушным ни детей, ни взрослых.
В нем рассказывается о древесной лягушке, обитающей в саду возле дома. В этом доме жила маленькая Таня, ее дядя Глеб и отец-агроном. Лягушка днем ютилась в погребе, так как стояла нестерпимая жара. Однажды от голода квакша съела у рыболова Глеба дождевых червей, и за этот проступок чуть не лишилась жизни.
Слушать аудиокнигу
Степная грозаЧтец: Павел Ломакин
Длительность: 28 минут 22 секунды
Отец Юрки ушел в партизаны. Десятилетний мальчик живет у друга отца. Когда немцы начинают репрессии против семей подпольщиков, мальчик бежит в степь, надеясь на скорое освобождение города Советской армией… В музыкальном исполнении использована аранжировка В. Городовской песни “Позарастали стёжки-дорожки” в исполнении Яна Первухиной и Сергея Первухина
Слушать аудиокнигу
Рассказы
Длительность: 2 часа 41 минуту
Серый от старости деревянный дом приткнулся к склону оврага.
Слушать аудиокнигу
Простая клеенка
Константин Паустовский «Простая клеёнка». Отрывок; роман-эпопея «Повесть о жизни-5». Читает Владимир Антоник. Длительность: 00:40:11.
Широко известная песня в исполнении Аллы Пугачевой «Миллион алых роз» возможно рассказывает истинную историю из жизни великого грузинского художника Нико Пиросмани.
Входит в роман-эпопею «Повесть о жизни»> кн.
Слушать аудиокнигу
Телеграмма
Чтец: Павел Ломакин
Длительность: 31 минуту 44 секунды
Этот рассказ – о самом главном в жизни! О самом важном! Читать его тяжело, слушать – тоже… но нужно – и читать, и слушать – очень нужно! И не забывать! …В 1964 г. на гастроли в Москву приехала звезда Голливуда Марлен Дитрих. На сцене Центрального дома литераторов тогда произошел беспрецедентный случай: всемирно известная актриса опустилась на колени перед советским писателем Константином Паустовским и поцеловала его руку. О своем желании встретиться с Константином Паустовским…
Слушать аудиокнигу
Классика русского рассказа.
Выпуск 16
Автор: Борис Акунин, Илья Ильф, Евгений Петров, Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Татьяна Устинова, Виктор Пелевин, Константин Паустовский, Иван Бунин, Борис Пастернак, Владимир Тендряков, Аркадий Бухов
Чтец: Александр Клюквин, Максим Суханов, Михаил Горевой, Алексей Борзунов, Вениамин Смехов, Александр Бордуков, Всеволод Кузнецов, Максим Пинскер
Длительность: 7 часов 22 минуты
Представляем вашему вниманию специальный выпуск сборника Классика русского рассказа, в который вошли избранные произведения современных писателей. Вас ждет аудиоверсия следующих произведений: Иван Бунин «В Париже» Аркадий Бухов «История взятки» Борис Пастернак «Воздушные пути» Михаил Булгаков «Красная корона» Константин Паустовский «Мшары» Илья Ильф, Евгений Петров «Добродушный Курятников» Андрей Платонов «Фро» Владимир Тендряков «Хлеб для собаки» Борис Акунин «Из жизни щепок» Виктор Пелевин.
Слушать аудиокнигу
Стальное колечко
Очень душевный, трогательный рассказ о сельской девочке Варюше, ее заботливой любви к своему дедушке и родному краю…
Слушать аудиокнигу
Старый деревенский дом таит в себе немало чудес. Каждый его обитатель – необыкновенный, и чудной щенок, и злобная курица. А особенно – волшебная музыкальная шкатулка из далёкой Шотландии. Какую память хранят старые вещи? Какие могут рассказать нам истории?
Слушать аудиокнигу
Блистающие облака
16+ Константин Паустовский «Блистающие облака».
Роман, 1928 год. Читает Евгений Терновский.
Авантюрно-приключенческий роман с элементами фантастики.
Неутомимая тройка героев: молчаливый журналист Батурин, энергичный капитан Кравченко и физически слабый, но сильный духом писатель Берг заняты поиском пропавшего дневника летчика — исследователя
Нелидова. Дневник имеет научную ценность и весьма вероятно похищен американским шпионом Пиррисоном…
Слушать аудиокнигу
Колхида
Константин Паустовский «Колхида». Повесть, 1934 год. Читает Евгений Терновский. Теме преобразования родного края, героической борьбе со стихией посвящена и повесть «Колхида». Разных по характеру людей объединяет одно стремление — сделать болота Колхиды плодородным садом.
Слушать аудиокнигу
Растрёпанный воробей
В дом девочки Маши и её семьи повадилась прилетать вредная вороватая ворона.
Слушать аудиокнигу
Мещёрская сторона
В сотне-другой километров к востоку от Москвы расположен удивительный озерно-речной лесной край — Мещёрская сторона. Вот об этом чудесном месте и ведет свой рассказ Константин Паустовский: об удивительных мшарах — торфяных болотах, о многочисленных и очень разных озерах, полных самой разнообразной рыбы, о вырытых еще во времена Александра II и давно заброшенных каналах, о светлых сосновых борах, о людях, живущих в этом крае и о многом-многом другом….
Слушать аудиокнигу
Прелестная сказка «Жильцы старого дома» Константина Паустовского повествует о том, как важно уважать личное пространство каждого. Сказка учит мальчиков и девочек быть наблюдательными и внимательными, радоваться жизни и замечать красоту в простых вещах. Кроме того, показывает, что дома имеют свои истории и предназначены для жизни. Главные герои поучительного рассказа – жители старого деревенского дома со своими питомцами: котом Степан и таксой Фунтик.
Читать рассказ на весь экран
Неприятности начались в конце лета, когда в старом деревенском доме появилась кривоногая такса Фунтик. Фунтика привезли из Москвы.
Однажды чёрный кот Степан сидел, как всегда, на крыльце и не торопясь умывался. Он лизал растопыренную пятерню, потом, зажмурившись, тёр изо всей силы обслюненной лапой у себя за ухом. Внезапно Степан почувствовал чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся и замер с лапой, заложенной за ухо.
Глаза Степана побелели от злости. Маленький рыжий пёс стоял рядом. Одно ухо у него завернулось. Дрожа от любопытства, пёс тянулся мокрым носом к Степану – хотел обнюхать этого загадочного зверя.
«Ах, вот как!»
Степан изловчился и ударил Фунтика по вывернутому уху.
Война была объявлена, и с тех пор жизнь для Степана потеряла всякую прелесть. Нечего было и думать о том, чтобы лениво тереться мордой о косяки рассохшихся дверей или валяться на солнце около колодца. Ходить приходилось с опаской, на цыпочках, почаще оглядываться и всегда выбирать впереди какое-нибудь дерево или забор, чтобы вовремя удрать от Фунтика.
У Степана, как у всех котов, были твёрдые привычки. Он любил по утрам обходить заросший чистотелом сад, гонять со старых яблонь воробьёв, ловить жёлтых бабочек-капустниц и точить когти на сгнившей скамье. Но теперь приходилось обходить сад не по земле, а по высокому забору, неизвестно зачем обтянутому заржавленной колючей проволокой и к тому же такому узкому, что временами Степан долго думал, куда поставить лапу.
Вообще в жизни Степана бывали разные неприятности. Однажды он украл и съел плотицу вместе с застрявшим в жабрах рыболовным крючком – и всё сошло. Степан даже не заболел. Но никогда ещё ему не приходилось унижаться из-за кривоногой собаки, похожей на крысу. Усы у Степана вздрагивали от негодования.
Один только раз за всё лето Степан, сидя на крыше, усмехнулся.
Во дворе, среди курчавой гусиной травы, стояла деревянная миска с мутной водой – в неё бросали корки чёрного хлеба для кур. Фунтик подошёл к миске и осторожно вытащил из воды большую размокшую корку.Сварливый голенастый петух, прозванный Горлачом, пристально посмотрел на Фунтика одним глазом. Потом повернул голову и посмотрел другим глазом. Петух никак не мог поверить, что здесь, рядом, среди бела дня происходит грабёж.
Подумав, петух поднял лапу, глаза его налились кровью, внутри у него что-то заклокотало, как будто в петухе гремел далёкий гром. Степан знал, что это значит, – петух разъярился.
Стремительно и страшно, топая мозолистыми лапами, петух помчался на Фунтика и клюнул его в спину.
Раздался короткий и крепкий стук. Фунтик выпустил хлеб, прижал уши и с отчаянным воплем бросился в отдушину под дом.
Петух победно захлопал крыльями, поднял густую пыль, клюнул размокшую корку и с отвращением отшвырнул её в сторону – должно быть, от корки пахло псиной.
Фунтик просидел под домом несколько часов и только к вечеру вылез и сторонкой, обходя петуха, пробрался в комнаты. Морда у него была в пыльной паутине, к усам прилипли высохшие пауки.
Но гораздо страшнее петуха была худая чёрная курица. На шее у неё была накинута шаль из пёстрого пуха, и вся она походила на цыганку-гадалку. Купили эту курицу напрасно. Недаром старухи по деревне говорили, что куры делаются чёрными от злости.
Курица эта летала, как ворона, дралась и по нескольку часов могла стоять на крыше и без перерыва кудахтать. Сбить её с крыши, даже кирпичом, не было возможности. Когда мы возвращались из лугов или из леса, то издалека была уже видна эта курица – она стояла на печной трубе и казалась вырезанной из жести.
Нам вспоминались средневековые харчевни – о них мы читали в романах Вальтера Скотта. На крышах этих харчевен торчали на шесте жестяные петухи или куры, заменявшие вывеску.
Так же как в средневековой харчевне, нас встречали дома бревенчатые тёмные стены, законопаченные жёлтым мхом, пылающие поленья в печке и запах тмина. Почему-то старый дом пропах тмином и древесной трухой.
Романы Вальтера Скотта мы читали в пасмурные дни, когда мирно шумел по крышам и в саду тёплый дождь. От ударов маленьких дождевых капель вздрагивали мокрые листья на деревьях, вода лилась тонкой и прозрачной струёй из водосточной трубы, а под трубой сидела в луже маленькая зелёная лягушка. Вода лилась ей прямо на голову, но лягушка не двигалась и только моргала.
Когда не было дождя, лягушка сидела в лужице под рукомойником. Раз в минуту ей капала на голову из рукомойника холодная вода. Из тех же романов Вальтера Скотта мы знали, что в Средние века самой страшной пыткой было вот такое медленное капанье на голову ледяной воды, и удивлялись лягушке.
Иногда по вечерам лягушка приходила в дом. Она прыгала через порог и часами могла сидеть и смотреть на огонь керосиновой лампы.
Трудно было понять, чем это огонь так привлекал лягушку. Но потом мы догадались, что лягушка приходила смотреть на яркий огонь так же, как дети собираются вокруг неубранного чайного стола послушать перед сном загадочную сказку. Огонь то вспыхивал, то ослабевал от сгоравших в ламповом стекле зелёных мошек. Должно быть, он казался лягушке большим алмазом, где, если долго всматриваться, можно увидеть в каждой грани целые страны с золотыми водопадами и радужными звёздами.
Лягушка так увлекалась этой сказкой, что её приходилось щекотать палкой, чтобы она очнулась и ушла к себе, под сгнившее крыльцо, – на его ступеньках ухитрялись расцветать одуванчики.
Во время дождя кое-где протекала крыша. Мы ставили на пол медные тазы. Ночью вода особенно звонко и мерно капала в них, и часто этот звон совпадал с громким тиканьем ходиков.
Ходики были очень весёлые – разрисованные пышными розанами и трилистниками.
Фунтик каждый раз, когда проходил мимо них, тихо ворчал – должно быть, для того, чтобы ходики знали, что в доме есть собака, были настороже и не позволяли себе никаких вольностей – не убегали вперёд на три часа в сутки или не останавливались без всякой причины.
В доме жило много старых вещей. Когда-то давно эти вещи были нужны обитателям дома, а сейчас они пылились и рассыхались на чердаке и в них копошились мыши.
Изредка мы устраивали на чердаке раскопки и среди разбитых оконных рам и занавесей из мохнатой паутины находили то ящик от масляных красок, покрытый разноцветными окаменелыми каплями, то сломанный перламутровый веер, то медную кофейную мельницу времён Севастопольской обороны, то огромную тяжёлую книгу с гравюрами из древней истории, то, наконец, пачку переводных картинок.
Мы переводили их. Из-под размокшей бумажной плёнки появлялись яркие и липкие виды Везувия, итальянские ослики, убранные гирляндами роз, девочки в соломенных шляпах с голубыми атласными лентами, играющие в серсо, и фрегаты, окружённые пухлыми мячиками порохового дыма.
Как-то на чердаке мы нашли деревянную чёрную шкатулку. На крышке её медными буквами была выложена английская надпись: «Эдинбург. Шотландия. Делал мастер Гальвестон».
Шкатулку принесли в комнаты, осторожно вытерли с неё пыль и открыли крышку. Внутри были медные валики с тонкими стальными шипами. Около каждого валика сидела на бронзовом рычажке медная стрекоза, бабочка или жук.
Это была музыкальная шкатулка. Мы завели её, но она не играла. Напрасно мы нажимали на спинки жуков, мух и стрекоз – шкатулка была испорчена.
За вечерним чаем мы заговорили о таинственном мастере Гальвестоне. Все сошлись на том, что это был весёлый пожилой шотландец в клетчатом жилете и кожаном фартуке. Во время работы, обтачивая в тисках медные валики, он, наверное, насвистывал песенку о почтальоне, чей рог поёт в туманных долинах, и девушке, собирающей хворост в горах. Как все хорошие мастера, он разговаривал с теми вещами, которые делал, и рассказывал им их будущую жизнь. Но, конечно, он никак не мог догадаться, что эта чёрная шкатулка попадёт из-под бледного шотландского неба в пустынные леса за Окой, в деревню, где только одни петухи поют, как в Шотландии, а всё остальное совсем не похоже на эту далёкую северную страну.
С тех пор мастер Гальвестон стал как бы одним из невидимых обитателей старого деревенского дома. Порой нам даже казалось, что мы слышим его хриплый кашель, когда он невзначай поперхнётся дымом из трубки. А когда мы что-нибудь сколачивали – стол в беседке или новую скворечню – и спорили, как держать фуганок или пригнать одну к другой две доски, то часто ссылались на мастера Гальвестона, будто он стоял рядом и, прищурив серый глаз, насмешливо смотрел на нашу возню. И все мы напевали последнюю любимую песенку Гальвестона:
Прощай, земля, – корабль уходит в море!
Прощай навек, мой тёплый отчий дом…
Шкатулку поставили на стол, рядом с цветком герани, и в конце концов забыли о ней.
Но как-то осенью, поздней ночью, в старом и гулком доме раздался стеклянный переливающийся звон, будто кто-то ударял маленькими молоточками по колокольчикам, и из этого чудесного звона возникла и полилась мелодия:
В милые горы
Ты возвратишься…
Это неожиданно проснулась после многолетнего сна и заиграла шкатулка.
В первую минуту мы испугались, и даже Фунтик вскочил и слушал, осторожно подымая то одно, то другое ухо. Очевидно, в шкатулке соскочила какая-нибудь пружина.
Шкатулка играла долго, то останавливаясь, то снова наполняя дом таинственным звоном, и даже ходики притихли от изумления.
Шкатулка проиграла все свои песни, замолчала, и как мы ни бились, но заставить её снова играть мы не смогли.
Сейчас, поздней осенью, когда я живу в Москве, шкатулка стоит там одна в пустых нетопленых комнатах, и, может быть, в непроглядные и тихие ночи она снова просыпается и играет, но её уже некому слушать, кроме пугливых мышей.
Мы долго потом насвистывали мелодию о милых покинутых горах, пока однажды нам её не просвистел пожилой скворец – он жил в скворечне около калитки. До тех пор он пел хриплые и странные песни, но мы слушали их с восхищением. Мы догадывались, что эти песни он выучил зимой в Африке, подслушивая игры негритянских детей. И почему-то мы радовались, что будущей зимой где-то страшно далеко, в густых лесах на берегу Нигера, скворец будет петь под африканским небом песню о старых покинутых горах Европы.
Каждое утро на дощатый стол в саду мы насыпа́ли крошки и крупу. Десятки шустрых синиц слетались на стол и склёвывали крошки. У синиц были белые пушистые щёки, и когда синицы все сразу клевали, то было похоже, будто по столу торопливо бьют десятки белых молоточков.
Синицы ссорились, трещали, и этот треск, напоминавший быстрые удары ногтем по стакану, сливался в весёлую мелодию. Казалось, что в саду играл на старом столе живой щебечущий музыкальный ящик.
Среди жильцов старого дома кроме Фунтика, кота Степана, петуха, ходиков, музыкального ящика, мастера Гальвестона и скворца были ещё приручённая дикая утка, ёж, страдавший бессонницей, колокольчик с надписью: «Дар Валдая» и барометр, всегда показывавший «великую сушь». О них придётся рассказать в другой раз – сейчас уже поздно.
Но если после этого маленького рассказа вам приснится ночная весёлая игра музыкального ящика, звон дождевых капель, падающих в медный таз, ворчанье Фунтика, недовольного ходиками, и кашель добряка Гальвестона – я буду думать, что рассказал вам всё это не напрасно.
Сюрприз, Катаев Валентин
Самое страшное, Евгений Пермяк
Константин Георгиевич Паустовский
“Старый повар”
Одним зимним вечером 1786 года на окраине Вены, в маленьком деревянном домике умирал слепой старик – бывший повар графини Тун.
В общем, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада.
Сад завален гнилыми ветками, повален.
На каждом шагу хрустели ветки, а потом заворчал в своей будке прикованный пес.
Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости, и уже не мог лаять.
Несколько лет назад повар ослеп от жара печей.
Управляющий графиней поселил его еще в тот момент в караульном помещении и время от времени давал ему несколько флоринов.
У кухарки жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати.
Весь наряд гауптвахты состоял из кровати, хромых скамеек, грубого стола,
фаянсовой посуды, покрытой шпалами, и, наконец, клавесина.
Клавесин был настолько стар, что его струны долго и безмолвно пели в повторе всех звуков, возникающих вокруг.
Повар, смеясь, назвал клавесина «сторожами» своего дома.
Никто не мог войти в дом без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим, старческим гулом.
Когда Мария обмыла умирающего и надела на него холодную прозрачную рубаху, он сказал:
– Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу вызвать духовника, но все равно мне нужно перед смертью очистить свою совесть.
– Что делать? – испуганно спросила Мария.
– Иди на улицу, – сказал старик, – и попроси первого встречного войти в наш дом для исповеди умирающего.
Вам никто не откажет.
– У нас такая пустынная улица… – прошептала Мария, накинула платок и вышла.
Она пробежала по саду, с трудом открыла ржавую калитку и остановилась. Улица была пуста. Ветер гнал по ней листья, а с темного неба падали холодные капли дождя.
Мария долго ждала и слушала. Наконец ей показалось, что вдоль забора идет человек и поет. Она сделала несколько шагов к нему, столкнулась с ним и вскрикнула.
– Кто здесь?
Мария схватила его за руку и дрожащим голосом передала просьбу отца.
– Хорошо, – спокойно сказал мужчина. – Хоть я и не священник, но это не ум. Пойдем.
Они вошли в дом. При свете свечи Мария увидела худощавого маленького человека. Он сбросил мокрый плащ на берегу. Он был одет с изяществом и простотой – огонь свечи блестел на его черном мужском рукаве, хрустальных пуговицах и кружевном жабо.
Он был еще очень молод, этот незнакомец. Совсем по-мальчишески он покачал головой, поправил напудренный парик, быстро передвинул табуретку к кровати, сел и, согнувшись, пристально и весело смотрел в лицо умирающего.
– Говори! – он сказал. – Быть может, силой, данной мне не от Бога, а от искусства, которому я служу, я облегчу Твои последние минуты и сниму тяжесть с Твоей души.
– Я всю жизнь работал, пока не ослеп, – прошептал старик. – А кто работает, тому некогда грешить. Когда моя жена заболела от чахотки – ее звали Марта – и врач прописал ей разные дорогие лекарства и велел кормить ее кремами и виноградными ягодами, и поить горячим красным вином, я украл со службы графини Окурил маленькую холодную тарелку, разбил ее на куски и продал. И трудно сейчас об этом вспоминать и скрывать от дочки: я учила ее не трогать ни одной пылинки с чужого стола.
– А кто-нибудь из слуг графини пострадал от этого? – спросил незнакомец.
– Клянусь!, сэр, никто, – ответил старик и заплакал. – Если бы я знал, что моей Марте золото не поможет, разве мог бы я украсть?!
– Как Вас зовут? – спросил незнакомец.
– Иоганн Мейер, сэр.
– Итак, Иоганн Мейер, – сказал незнакомец и приложил ладонь к слепым глазам старика, – Ты невиновен перед людьми. То, что Ты сделал, не есть грех и не воровство, а напротив, может быть возложено на Тебя как подвиг любви.
– Аминь! – прошептал старик.
– Аминь! – повторил незнакомец. – А теперь скажи мне Твою последнюю просьбу.
– Я хочу, чтобы кто-то заботился о Марии.
– Я сделаю это. А что еще Вы хотите?
Тут умирающий неожиданно улыбнулся и громко сказал:
– Я хотел бы еще раз увидеть Марту такой, какой я встретил ее в молодости. Увидеть солнце и этот старый сад, когда он зацветет весной.
Но это невозможно, сэр.
Не сердись на меня за дурацкие слова. Болезнь, пожалуй, меня мелко смутила.
– Хорошо, – сказал незнакомец. – Хорошо, – повторил он, подошел к клавесину и сел перед ним на табурет. – Хороший ! – громко сказал он в третий раз, и вдруг быстрое кольцо рассыпалось по всей караульной, как будто кто-то сбросил на пол сотни хрустальных шаров.
– Слушай, – сказал незнакомец. – Слушай и смотри!
Он начал играть. Потом Мария вспомнила лицо незнакомца, когда первый звук ключа под его рукой. Необыкновенная бледность покрыла его лоб, а в потемневших глазах болтался язык свечи.
Клавесин впервые за много лет запел в полный голос. Он наполняет своими звуками не только караулку, но и весь сад. Старый пёс вылез из своей будки, сидел, согнул рожу набок и, навострив уши, тихо помахал хвостом. Начался мокрый снег, а собака только тряслась ушами.
– Понятно, сэр! – сказал старик и поднял на кровать.
– Я вижу тот день, когда я встретил Марту и она от смущения разбила кувшин с молоком. Дело было зимой, в горах. Небо стояло прозрачное, как синее стекло, и Марта смеялась. Смеялся, – повторил он, прислушиваясь к журчанию струн.
Незнакомец играл, глядя в темное окно.
– А теперь, – спросил он, – Ты что-нибудь видишь?
Старик молчал, прислушиваясь.
– Неужели ты не видишь, – быстро сказал незнакомец, не переставая играть, – что ночь из черного стала синей, а после светло-голубой, и теплый свет уже падает откуда-то сверху , и на старых ветвях Твоих деревьев распускаются белые цветы. По-моему, это цветы яблони, хотя отсюда, из комнаты, они как большие тюльпаны. Видишь: первый луч упал на каменную ограду, согрел ее, и пар поднимается от нее. Должно быть, мох подсыхает, засыпанный снегом. А небо делается еще выше, голубее, превосходнее, и стаи птиц уже летят на север над нашей старой Веной.
– Я все это вижу! – воскликнул старик.
Педаль тихонько скрипнула, и клавесин запел триумф, причем пели не его, а сотни ликующих голосов.
– Нет, сэр, – сказала Мария незнакомцу, – эти цветы не любят тюльпаны. Это яблони, открытые на одну ночь.
– Да, – ответил незнакомец, – это яблони, но у них очень большие лепестки.
– Открой окно, Мария, – попросил старик.
Мария открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Незнакомец играл очень тихо и медленно.
Старик упал на подушки, жадно дышал и рылся руками в одеяле. Мария бросилась к нему. Незнакомец остановился, чтобы поиграть. Он сидел возле клавесина, не двигаясь, словно зачарованный собственной музыкой.
Однажды Мария плакала. Незнакомец встал и подошел к кровати. — сказал старик, задыхаясь.
– Я видел все это так ясно, как и много лет назад.
Но я бы не хотел умереть и не знать… имени. Имя !
– Меня зовут Вольфганг Амадей Моцарт, – ответил незнакомец.
Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, наклонилась перед великим музыкантом.
Когда она выпрямилась, старик уже был мертв. За окнами горел рассвет, и в его свете стоял сад, усыпанный цветами мокрого снега.
Книги 572110532
Лори Герцель
14 августа 2020 г. — 9:50
Сохранить
Нажмите на закладку, чтобы сохранить эту статью. Посмотреть сохраненные статьи
Подарите эту статью Отправьте эту статью кому угодно, для ее просмотра подписка не требуется
Размер текста
Поделиться Артикул
Мы с мужем можем переехать.
(Опять же, мы могли бы и нет.) Поскольку мы проводим все больше и больше времени в своем доме, благодаря мандатам на работу из дома, мы видим его недостатки и мечтаем о совершенстве: дворе площадью в пол-акра для собак. Ванная комната на основном уровне для нас. Больше солнца для сада. Улица, по которой каждые 10 минут не проезжают грузовики UPS, — она была бы для всех нас.
Но мысль о переезде пугает, потому что, как и у большинства людей в Америке, у нас слишком много вещей. Я осматриваю дом, и мысль о том, чтобы все это упаковать, меня утомляет.
Ответ — сократить штат. Для начала я, вероятно, смогу избавиться от своей рабочей одежды, поскольку кто знает, когда я когда-нибудь снова буду работать где-то еще, кроме обеденного стола. И когда я вернусь в редакцию, «COVID 15» (фунтов) в любом случае может потребовать нового гардероба.
Я, наверное, тоже смогу избавиться от большей части своей обуви, так как в эти дни я ношу пушистые тапочки дома и кроссовки на собачьих прогулках и больше никуда не хожу.
Все мои причудливые сапоги и симпатичные балетки можно было бы пожертвовать.
Но одежда и обувь не занимают много места. Они помещаются в шкафу. Ты закрываешь дверь шкафа. Беспорядок ушел.
За исключением всего остального хлама. В нашем доме это книги.
Книги! Книги повсюду. Аккуратно вставленные в книжные шкафы и книжные полки, а затем сложенные горизонтально сверху. Сложены столовые стулья, кухонный стол, прикроватные тумбочки и де-факто тумбочка (на полу). Стопки книг, сложенные поверх стопок книг.
Тыс. У нас тысячи книг.
В последний раз, когда я писал о выбраковке книг — шесть лет назад — самым большим препятствием для меня была ностальгия. Почти в каждой книге, которую я открывал, была какая-то однодневка, которая меня останавливала: закладка из давно исчезнувшего книжного магазина, каракули из почти забытого курса колледжа, старая фотография или письмо или, что самое ностальгическое из всего, письмо моего покойного отца. подпись и поля.
Книги, которые я тогда писал, — это мой дневник.
Надписями и эфемерами они отмечают мою жизнь, места, где я был, книжные магазины, в которых я бродил, людей, которых я знал.
Шесть лет спустя сентиментальность остается препятствием, но есть еще одно препятствие, не менее грозное: практичность.
Как только я разберусь с книгами, от которых нужно избавиться, и упакую их, что тогда? Куда они идут? Кто хочет их?
Я не могу пригласить продавца книг прийти ко мне домой и разобраться с ними, не в это время COVID.
Магазин подержанных книг, куда я приносил книги, закрылся. Это был прекрасный вариант, потому что они подсчитывали, сколько денег они заплатят мне, а затем я жертвовал деньги обратно им в фонд их учителей.
Маленькие бесплатные библиотеки – это вариант, и у меня есть коробка с книгами в задней части моей машины, предназначенная для них. Но большинство маленьких библиотек, мимо которых я прохожу в эти дни, переполнены; многие из них выполняют двойную функцию в качестве хранилищ книг, а также консервов, масок и дезинфицирующих средств для рук.
Доброжелательность принимает книги, но вы видели в последнее время очередь за пожертвованиями? Все расхламляются одновременно.
Вполне возможно, что это всего лишь отговорки. Возможно, у меня возникли проблемы с выбором, куда пожертвовать книги, потому что я вообще не хочу жертвовать книги.
Возможно, лучше не выбрасывать, а приводить в порядок: вытереть пыль с полок, найти место для куч, организовать их логическим образом. Если бы мы навели порядок в книжном хаосе, они перестали бы быть беспорядком. Мы, вероятно, могли бы жить со всеми этими книгами очень долго.
Если, конечно, мы не решим переехать.
Лори Герцель — старший редактор книг. Электронная почта: [email protected]
Лори Герцель проработала в Star Tribune более двух десятилетий редактором и писателем. Ранее она была писателем и редактором в журнале Minnesota Monthly и Duluth News-Tribune.
laurie.
[email protected]
Еще от Star Tribune
Еще от Star Tribune
Еще от Star Tribune
Еще от Star Tribune
900 10 Еще от Star TribuneЕще от Star Tribune
Еще от Star Tribune
Еще от Star Tribune
Еще от Variety
Разнообразие
44 минуты назад
Профиль индейца с косой, свисающей вниз и пером, торчащим вверх, выложен плиткой в коридоре средней школы, окрашен в ковер тренажерного зала и уложен на газон футбольного поля в городе Саламанка. школы.
Бизнес
6:01 утра
Вознаграждения по кредитным картам помогают нашей семье экономить деньги на продукты, бензин и другие предметы первой необходимости.
Мы также используем вознаграждения за авиабилеты, гостиничные номера и доступ в залы ожидания в аэропортах.
Самые читаемые
