Родина… Какая же это глубокая и трогательная, объемная тема для каждого человека. Родина у каждого человека своя, если мы говорим о месте, где ты родился. Но в то же время есть в этом слове неуловимо общее для всех нас.
Многие стихи, как русских классиков, так и современных поэтов пронизаны теплотой, любовью и гордостью за свою Родину. Такие стихи хочется не просто прочитать, хочется ими поделиться, выучить их наизусть.
Вот такие прекрасные стихи мы подготовили в этой статье. Они о любви к Родине и патриотизме, красивые, короткие и трогательные до слёз.
Красивые и трогательные стихи о Родине до слёз
В лугах ромашковых, в берёзовых краях,
Мне светит солнцем ясным Родина моя.
Я по земле родной хожу – не нахожусь,
Я волей вольною дышу – не надышусь!
Мне посчастливилось родиться на Руси,
И я готов хоть на руках её носить.
Готов ей верой правдою служить
И за нее хоть буйну голову сложить.
Родина моя, ясноглазая,
Ты неразлучна со мной.
С малых лет к тебе привязан я
Словно к матери родной.
М. Ножкин
Мал ещё, но рассудить я в силе
И никто меня не упрекнёт
— Нет страны, прекраснее России!
Этот вывод знаю наперёд!
Вырасту — поезжу я по миру.
И уверен, к берегам Родным
Будет тяга непреодолимой,
Хоть откуда — но вернусь я к ним!
Потому, что Русский я по Духу!
Потому, что Русь — моя Земля!
Потому, что Мать моя — Славянка,
И меня в России родила!
Потому, что здесь мой дом и школа!
Дед, Отец и все мои друзья
Русская, любимая Природа,
Речь родная, здесь моя Семья!
Потому, что Прадед мой по крови,
За Россию нашу — в землю лёг!
Подвиг наших воинов – героев,
Знаю — помнит не один народ!
От чумы коричневой всю Землю,
Русские солдаты сберегли
Не подвластен подвиг их забвенью.
Поклонюсь им в пояс до земли!
«Псы» сейчас на Мать – Россию лают,
Вместе с ней я эту боль приму
Вырасту, окрепну, возмужаю,
И тебе, Родная, помогу!
Ты сейчас немного приболела,
Ничего, Россиюшка, крепись!
Как и прежде на меня надейся,
Не сдавайся, Матушка, — держись!
Встанешь ты — великой и могучей,
Расцветёшь, как яблонька весной!
Для меня ты будешь самой лучшей!
Самой ненаглядной и Родной!
Лев Протасов
Самой лучшей, самой звонкой песней,
Я славить Родину хочу.
В целом мире нет её чудесней,
Ей любое дело по плечу.
В Ялте – жаркий день,
В Норильске – вьюга,
Вот такой страны моей размах!
Но она – от севера до юга –
В наших умещается сердцах.
И недаром видит вся планета,
И недаром видит вся земля,
Сколько людям праздничного света
Дарят звёзды древнего Кремля.
Будем Родиной своей гордиться,
Будем ей одной всегда верны.
Солнечные, яркие страницы
Впишем в биографию страны!
Михаил Пляцковский
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей –
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
Иван Бунин
Цветёт над тихой речкой яблоня.
Сады, задумавшись, стоят.
Какая Родина нарядная,
Она сама как дивный сад!
Играет речка перекатами,
В ней рыба вся из серебра,
Какая Родина богатая,
Не сосчитать её добра!
Бежит волна неторопливая,
Простор полей ласкает глаз.
Какая Родина счастливая,
И это счастье всё для нас!
Виктор Боков
Россия…!!! Как государство, оно было разным в различные времена, его можно было любить или не любить! А вот, как Родина – она одна!!!
Элеонора Дядюра
Короткие, красивые стихи о Родине
Люблю на Кремль глядеть я в час вечерний.
Он в пять лучей над миром засверкал.
Люблю я Волги вольное теченье,
Люблю сибирских рек задумчивое пенье,
Люблю, красавец мой, люблю тебя, Урал,
Я — русский человек, и русская природа
Любезна мне, и я её пою.
Я — русский человек, сын своего народа,
Я с гордостью гляжу на Родину свою…
***
Мне говорят, что есть такие дали,
Где Родины забуду уголок…
Быть может так… но, думаю, едва ли
Настанет для меня тот час, тот срок!
Розбицкая Наталья
Если ты живешь в России,
Если ты родился тут,
Будь ты русский иль мансиец,
Эскимос или якут,
Кабардинец иль аварец,
Белорус иль осетин,
Украинец иль нанаец,
Ты – российский гражданин!
Вся страна – наш общий дом,
Предков созданный трудом!
***
Родина моя милая,
Отчизна моя любимая…
Славное у тебя прошлое,
Светлое впереди и хорошее!
Имя полное кротости
***
Мы, как деревья, приросли корнями
К родной земле, где наши кровь и пот.
Любовь к России в нас живет веками
И будет в тех, кто после нас придет.
Юрий Изместьев
***
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что — разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
Сергей Есенин
Чем больше чувствуешь связь с родиной, тем реальнее и охотнее представляешь ее себе как живой организм.
Александр Александрович Блок
Стихи о Родине русских поэтов
…А мне Россия
Навек люба,
В судьбе России –
Моя судьба.
Мой век суровый,
Мой день крутой
Гудит громОво:
«Иди, не стой!»
Идёт Россия –
Врагов гроза,
Синее синих
Её глаза,
Синее синих
Озёр и рек,
Сильнее сильных
Её разбег!
Неповторима,
Вольным-вольна,
Необорима
В грозе она!
С ней, непоборной,
Иду, как в бой,
Дорогой горной,
Тропой любой.
Всё в ней, в Отчизне,
Кругом моё,
И нету жизни
Мне без неё!
А. Прокофьев
Касаясь трёх великих океанов,
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Всё, что у нас осталось вдалеке,
Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину – такую,
Кокой её ты в детстве увидал.
Клочок земли, припавший к трём берёзам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом.
Песчаный берег с низким ивняков.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится.
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
Да. Можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть… Но эти три берёзы
При жизни никому нельзя отдать.
К. Симонов
Люблю отчизну я, но странною любовью!
Не победит её рассудок мой
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю — за что не знаю сам? —
Её степей холодное молчанье,
Её лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек её подобные морям…
Просёлочным путем люблю скакать в телеге,
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень;
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи ночующий обоз,
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой многим незнакомой
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков.
М. Лермонтов
О, неподатливый язык!
Чего бы попросту — мужик,
Пойми, певал и до меня:
«Россия, родина моя!»
Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль, тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь —
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: «Вернись
Домой!» Со всех — до горних звёзд —
Меня снимающая мест!
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
Ты! Сей руки своей лишусь,
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
Марина Цветаева
Патриотизм — это не значит только одна любовь к своей родине. Это гораздо больше… Это — сознание своей неотъемлемости от родины и неотъемлемое переживание вместе с ней её счастливых и её несчастных дней.
А.Н Толстой
Стихи о любви к Родине и патриотизме
Колышет берёзоньку ветер весенний,
Весёлой капели доносится звон…
Как будто читает поэму Есенин
Про землю, в которую был он влюблён.
Про белые рощи и ливни косые,
Про жёлтые нивы и взлёт журавлей.
Любите Россию, любите Россию.
Для русского сердца земли нет милей.
Нам русские песни с рождения пели.
Нас ветер России в пути обнимал.
Когда вся Россия надела шинели,
Нередко, бывало, солдат вспоминал:
И белые рощи, и ливни косые.
И мысленно детям своим завещал:
Любите Россию, любите Россию –
Россию, которую я защищал.
Кто Русью рождённый, в Россию влюблённый,
Тот отдал ей сердце и душу свою.
Пред ней, величавой, склоняюсь в поклоне,
О ней, о России, я песню пою.
Про белые рощи и ливни косые,
Про желтые нивы и радость весны.
Любите Россию, любите Россию!
И будьте России навеки верны!
О. Милявский
Я себя не мыслю без России,
Без её берёз и тополей,
Без её невыплаканной сини,
Без её заснеженных полей.
Без её работника и бога —
Человека с опытом Левши,
Без её Есенина и Блока,
Без её пророческой души.
Я себя не мыслю без России,
Без родной земли, где все моё,
Где легла мне на сердце впервые
Песня колыбельная её.
Без её легенд и сказок вещих,
Горных ветров, горьких как полынь.
Без её преображенных женщин
Из безвестных Золушек в богинь.
Без её железных комиссаров,
Падающих с песней на устах,
Без её космических Икаров
На своих немыслимых постах.
Без её неизмеримой силы,
Без её распахнутых морей…
Я себя не мыслю без России,
Без её любви и без моей!
М. Лисянский
***
Кто в Израиль, а кто в Америку,
Бросив Родину, словно груз,
Ну, а мне бы к родному берегу,
Мне бы снова в Советский Союз!
Не купить туда ныне билета
И не ходят туда поезда.
Объявили: «Страны уже нету», —
Президенты и господа.
И пошли мы с рукой по свету
На панель, в переходы, на дно…
Нашей Родины больше нету,
Только в памяти, да в кино.
Говорят, мы стали свободнее.
Ложь! Лишились мы даже сил.
Но живёт в моём сердце Родина
От Бреста и до Курил.
Валентина Кичко
Не стану рвать в порыве ворот блузки,
Доказывать величие и честь.
Мне кажется, что просто жить по-русски,
Когда в тебе всего лишь совесть есть.
Не петь навзрыд про белые берёзы,
От Родины и в здравии, и в горе
Не откажусь. Не брошу. Не сбегу
За райской жизнью на чужое море.
Я – русская. Я просто не смогу….
Куличенко Елена
Предлагаем почитать и другие статьи на нашем сайте о Родине, о России:
Стихи о России для детей
Душевные стихи о России
Михаил Лермонтов — Бородино
Послушайте красивое стихотворение о любви к Родине, насладитесь приятной музыкой и красотами природы.
Поделиться новостью в соцсетях
Перейти к контенту
Главная
Все стихи о родине
| Стихотворение | Рейтинг | Оценок |
| 5,00 | 15 | |
| 5,00 | 10 | |
| 5,00 | 9 | |
| 5,00 | 9 | |
| 5,00 | 8 | |
| 5,00 | 7 | |
| 5,00 | 7 | |
| 5,00 | 7 | |
| 5,00 | 6 | |
| 5,00 | 6 | |
| 5,00 | 6 | |
| 5,00 | 6 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 5 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 4 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 3 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| | 5,00 | 2 |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 | |
| 5,00 | 2 |
Ах, Николаас, моя любовь к нему не такая, как моя любовь к тебе;
Моя любовь к тебе была когда-то и может быть еще слаще, чище, изящнее и свободнее;
И все же, как жаль! заточенный в насмешку и освобожденный не судьбой;
Это еще должно прийти и уйти; она не может вечно оставаться веселой рядом с тобой и в моем обществе.
Но сегодня ночью в Амстердаме будет холодно?
Но к хладнокровию останешься без внимания; ты будешь жестким и смелым;
К сожалению, я уверен, что тем временем здесь будет еще один кошмар;
Ибо твой голос и стремления будут слишком далеки; с предположениями и стихами я не слышу.
Спи, мой милый, спи; ибо, в отличие от твоего, ни один другой нрав или любовь не бывают слишком благоухающими и сладкими;
Все это не будет ни соблазнять меня на флирт, ни торопить меня на встречу;
Любовь моя к тебе еще несомненна, определенна и неколебима;
Как и везде вокруг летняя погода; это и неизбежно, и приятно.
Тогда моя любовь к тебе была юношеской и от нее пахло временной жизненной силой;
Но теперь по-другому — я теперь понимаю — различие между искренностью и притворством.
Ах, Николаас, как мы когда-то бродили по дорогам, и по близлежащим сферам – в живом бодрости;
Опять же, мы остановимся перед каждой лавандовой фермой;
Как будто они хотели знать, и могли бы только внести свой вклад, и сделать нашу любовь лучше.
Мы оба были в цветущей юности и все же умудрялись хранить свое целомудрие;
И мы с радостью повиновались, и друг за другом дни шли, и каждая секунда становилась еще прекраснее.
Но в одну минуту ты был, но весь ушел;
Оставив меня в заблуждении; оставив меня в полном смятении.
У меня не было больше счастья во мне, ибо все было, в моем уме, лишь сном о тебе;
И каждый шаг таким образом ощущался как безвозвратный путь агонии.
Ах, я ненавижу эту агонию! Самой агонии, которую я хотел, но зарезать, искупить – и похоронить!
Теперь я видел твой образ – с более законного угла – и ясность;
И должным образом увиденное больше которых – и все начинает становиться на свои места – и более ленивая, ясность;
Теперь все прекрасно, хотя когда-то ничего не было так хорошо;
А теперь с миром хочу дружить; Я хочу быть в паре.
Быть может, ты снова станешь частью моей истории;
Но заранее прошу тебя увидеть и выслушать его;
Сказка, которая сразу вселила в мое сердце большое недоверие и печаль и побледнела;
Но из которого теперь мое сердце нашло выход, и даже удовлетворительно заигрывало с ним,
Ибо всякая сказка, чем ближе я к ней приближаюсь, так же подлинна, как ты;
И так, и только так, я хочу, чтобы ты засвидетельствовал меня, я хочу, чтобы ты меня увидел.
Я до сих пор содрогаюсь от нежного безумия при каждой фигуре и воображении, которое я вижу наедине с тобой;
Они по-прежнему так завораживающе ясны — и, на мой взгляд, являются самым невероятным сокровищем.
Моя любовь к тебе, возможно, закончилась; и отныне будет мертв навеки;
Он был похоронен как ничтожный предмет и дорогое старое, отжившее чудо;
И поэтому не беспокойтесь, ибо в моем уме оно стало тенью и перестало существовать;
Я заставил тебя уйти в отставку, я заставил тебя быстро уйти и воздержаться.
Ах, но опять же, я буду отрицать все, что я сказал, прежде чем выдать себя еще раз;
Или вовлекая себя в ветры мучительной тяжести, или пренебрежительно холодную дрожь;
Ибо ничто не могло сбить меня с пути так хорошо, как если бы ты не был рядом со мной;
Образ того, что ты далеко-среди ярости утра и самой тесноты ночей.
И на секунды эти боли захотят похоронить меня, заставят кричать;
И выкрикивай само имя твое воистину; твое собственное усугубленное молчание и громкие грехи;
Ах, ибо все эти тени вокруг слишком яростны – но жадно жутки;
Как всплески рассеянной бдительности, непонятые, но длящиеся вечно, как вечность.
‘Это была твоя собственная ошибка – и поэтому ты не должен никого винить;
Ты был тем, кто унесся прочь; ты был тем, кто прервал нашу историю.
Ты был тот, кто полностью распрощался с доброй сущностью – моим драгоценным временем и пространством;
И в небытие ты послушно отправился; оставив все, что мы построили, в обильные траты.
Ты исчез слишком быстро — и больше никто тебя не видел;
Ты исчез, как столб дыма, к которому неравнодушен этот виртуальный мир;
И ни один из твоих рассказов, с тех пор, как-был, ни задумчиво остался;
Не осталось ни одной нити твоего голоса, чтобы шевелиться и звенеть в том зале.
Ты весело отплыл обратно в свою гордую прежнюю родину;
Ах, и волнующие звуки твоего дотошного Амстердама;
Неизменно как человек королевской крови, в свой старый трудный путь обратно;
Среди святости твоей смертности; «между скромными колебаниями твоих королевских чар.
И ты странный! На этот раз ты высмеивал и считал королевскую власть *******;
Но опять же, к которой самой, как доверчивой и бездушной жертве, ты мог безмятежно пасть;
Таким образом, ты всегда был верен не своей гордыне и аккуратно клятвенным словам;
Ты навеки разделен своей дилеммой; и неумолимый пот твоих пугающих двух миров.
Действительно, твои богоподобные глаза когда-то пронзили меня – и коснулись моего самого плотского счастья;
Но со славой, которой я не мог радоваться; при котором я не мог не покраснеть от нежности.
Твои чары, хотя когда-то обжигали и душили меня созревшей жизненной силой;
Всё-таки не ладно было – и всё галантней меня обнимать предлагал; ни целовать мои кипящие губы, мягче.
Каждое из этих воспоминаний заставит меня ненавидеть тебя еще больше;
Но ты сам сделал более прощающим и превосходным, как никогда раньше;
“Ах, милая, — возразил бы ты опять — прошлой ночью, — кто в этой жизни не согрешит?”
‘Прощает каждую свою согрешившую душу; потому что это неверно, потому что все это по своей сути подло.
“Да, да”, и ты бы согласился на мой последующий вопрос,
“Я изменился навсегда – не в небытие, но на вечность”.
‘Для меня любовь к золоту теперь не так сочна’,
‘Я элегантно отдам себя, чтобы больше не мучить, но как верный друг.’
‘Я назову свое прежнее я сумасшедшим; и быть наделенным только правдой, ружьями и ненавистью;
‘Но теперь я постараюсь быть послушным; и непослушный не-к моей судьбе.
‘Ах, позвольте мне исправить это – мои первые ночи, мои порывистые ошибки’
‘Позвольте мне исправить то, что когда-то было недостойным; то, что когда-то было сказано как ложное и фальшивое».
«Поэтому, когда осень снова найдет свой конец и во всем своем величии наступит»,
«Я надеюсь, что твое богатство любви будет восстановлено, и все будут живы»,
«Ибо я ничего не пытался чтобы достичь, и ни для чего другого я изо всех сил старался;
‘Но только сделать предложение твоей любви; и твоя готовность быть моей приветствуемой женой.
И это маленькое признание разорвало, разорвало на куски мое дорогое сердце!
Но не могу ли я сказать – он был торжественно установлен еще раз – в поселениях желаний;
Я скоро оживился и уже не затуманен ни шумом, ни неучтивым колебанием;
Ах, ты, так сладко ты утешил и удалил от меня святость любых багровых нитей моего уныния.
Ибо напрасно я думал, если бы я изо всех сил, добиваться от тебя просто любви и искренности;
Ибо напрасно я думал, что ты не можешь ни оценить меня, ни твои коралловые глаза не могут видеть;
И опасность, в которой я оказался, действительно была опасна для моей ночи и дня;
Потому что это лишило меня моего веселья; и нагло сжал мою гордость и совесть, ввергнув мою цельность в смятение.
Но теперь ты освободил меня от дальнейшего погружения в мою печаль;
Ты, кто угодил мне вчера; и не будет более далеким завтра;
Ты, который мог скрасить мои часы шутками такими прекрасными, а иногда и смешными;
Ты, кто может, но отныне как удовлетворительный, неисправимый и добродетельный.
Ах, Николаас, я больше не буду называть тебя сумасшедшим; или сделать тебя коварным;
Ты будешь побуждать меня забыть все, ибо ненавидеть души нехорошо и опасно;
Ты напоминаешь мне о славном и глубоком изяществе прощения;
И снова это самое святое дело, которое мы должны сделать; самое благословенное и самое желанное Богом изобретение.
О, моя милая, может быть, ты согрешил; но среди благословенных ты все еще можешь быть самым благословенным;
Ибо ничего, кроме благодарности и невинности, теперь видно – в твоей груди;
Даже когда я наказывал тебя — и называл тебя лишь препятствием;
Ты все-таки простил меня и снова обратил меня в упругое веселье.
Ты теперь чист — и отнюдь не кроток, а жесток — как прежний твой я;
Ибо, в отличие от настоящего, оно никогда не могло быть ни удовлетворено, ни сыто, ни приятно;
Он был слишком поглощен своей погоней за окровавленным серебром и золотом;
И к любви ослепла, и жадные беды ее, здорово дерзки.
И так же, как его окровавленное серебро – это может быть всего лишь сама злая кровь;
Ибо он ценил и ценит каждый кусок с безумием и ненасытным голодом;
Его произведения затмевают его чувства и побуждают тебя хотеть большего — того, что ты мог достать — и иметь,
Но он не осознавал, что с течением времени он делал тебя, но становился хуже — и в самой добродетельной истине, нет лучше.
Но ты носил его, как кусок богоподобной, безупречной слоновой кости;
Ты осыпался и терпел с любовью; и благословил его укоренившимся тщеславием.
Теперь он очистился и покорился — и больше не учит тебя — как быть нетерпеливым и неблагоразумным;
Как он болтал только о грубых, безграничных наслаждениях; и отсутствие опрометчивых препятствий.
Ты лелеял его и увещевал открыть любовь — день и ночь;
И теперь любовь, в душе которой соответственно искали и нашли;
И привел тебя, чтобы поглотить жизнь, как нежная бабочка, – и поднимает твой свет;
Свет, который ты сейчас укрепил и очистил во мне; и должным образом оставил меня в целости и сохранности.
Ты восстановил меня полностью, и заставил меня чувствовать себя очарованным, удивительным и более небесным;
Ты укрепил мою гордость и любовь; и прошептал любящие слова, которых он никогда не говорил мне.
Ах, я надеюсь, что теперь ты благословлен и благополучно изнежен в твоем холодном, озорном Амстердаме;
Амстердам, который, как ты сказал, такой же ветреный и часто заставляет твои пальцы дико неметь.
Амстердам, который болен возвышенными жалобами и славой;
Но никогда не украшены точными или, по крайней мере, честными средствами исследования;
Ибо в каждом доме не существует ничего, кроме вспышек безумия и пламени;
И в котором из этого живет ‘ничего, кроме бессмысленного величия и беднейшей гармонии.
Амстердам, который когда-то поверг тебя в бледный, ужасный и ужасный ужас;
Амстердам, который дал твоим позвоночникам дрожь отвращения и гнусную дрожь;
Но от которого тебе однажды не удалось, роковым образом, ни бежать, ни убежать;
Ни из чьего оцепенения не смог выползти ты или придать какой формы.
Но я уверен, из чего ты теперь восхитительно-и непреодолимо прекрасно;
Ибо в твоей груди больше нет подозрений, и все они благополучно ушли в покой;
Все в твоем собственном мире – и учтивой обители нашей лучшей поэзии;
Который всегда убаюкивает тебя и дарует тебе навеки градусы теплейшей любезности.
Ах, Николаас, каким ты всегда был, дитя ночи, но рожденное при дневном свете;
Бедное-бедное дитя луны, чья жизнь была предана лишь тупостью и страхом.
Ах, Николаас, – а если бы было иначе – мог бы ты увидеть свой свет?
И будь моим сыном радости, будь моим принцем всех более мирных дней; и утвержденные ночи.
И если бы это было так, я мог бы быть тем; та самая идиллия – восстановить твое величие?
Как ты теперь, все могло бы быть слишком кощунственным, и во всех отношениях темным;
Но, может быть, я мог бы отвратить каждый твой кошмар и сделать тебя безопасным;
Может быть, я мог бы сделать тебя безопасным и счастливым и спать спокойно; полностью обеспечен.
Ах, Николаас! Ибо радость твоя чиста — и исключительно чиста, чиста и чиста!
И именно из-за твоей невинности я снова создам тебя в своем уме и буду боготворить тебя;
Ибо нелепость твоя так же застенчива, как и чистота твоя;
Но в твоих руках королевская власть незапятнана, безупречна и слишком надежна.
Ибо в сказаниях о вечных царствах ты сам будешь достойным королем;
Ты будешь благословлен всеми благочестивыми нарядами и драгоценностями, которых ты сам заслуживаешь;
И не какой-либо другой тиран в этих мирах, – который издевается над другими душами и притворяется храбрым;
Но в плену собственных разладившихся душ, и чудес обмана, и проклятий сдержанности.
О, сладкий-милый Николаас! Пожалуйста, помогите моей поэзии — и определите, что во мне лежит!
Послушай его сердцебиение – и скажи мне, любит ли он тебя еще;
Как хочется потянуться и, может быть, прикоснуться к лунному свету;
Лунный свет, который выглядит и кажется далеким, но значит так же много – до самой нашей ночи.
Ах! Смотри, моя дорогая, как лунный свет снова улыбнется нашему возобновленному рассказу;
Если наша история в невиданном будущем когда-нибудь действительно возобновится – и таким образом все вылечит;
Также это невозмутимое и все еще восхитительно-тоскливое чувство;
Чувство, когда-то переросшее в угрызения совести, – как только ты затоптал и далеко ушел от меня.
Снова любовь будет, в твоем чистейшем сердце-реинкарнированном,
Ибо это единственное существо, которое чудесно – и неисчерпаемо,
Для наших душ, это единственное спасение – и которое вполне съедобно,
Чтобы утешить и похвалить наши отчаявшиеся существа, которые когда-то были брошены на произвол судьбы и безжалостно разъярены.
Любовь должна быть лекарством от всей должной одышки и трепета;
Любовь должна быть непогрешимой и, главное, неутомимой;
И любовь будет нашим новым приглашением – к безрассудству наших исчерпанных искушений;
Еще раз любовь будет нашей заслугой, которая священна и неизменна; и, таким образом, безропотный и непогрешимый.
Любовь снова наполнит нас до краев и сделает наши души красноречивыми;
Любовь будет ключом к жизни, такой полной, и к озерам страсти, таким горячим;
Давая возможность нашим душам порхать и возлагать единые руки на все возможные различия;
Что для общества возможно не бесплатно; и барьер, как они есть, к веселью нашего назначения.
Таким образом, на кольцах союза снова будут пировать наши нежные сердца;
Как будто весь мир на зверя растерзал;
Но самое главное, у них не будет больше ни сожалений, ни ненависти;
Или даже лады, для каждого приступа удовлетворения был достигнут; и все, таким образом, было возмещено.
Таким образом, это может быть ты; это в конце концов будет достойно моего уважения;
Как когда-то ты открыл мне глаза – и показал мне все, чего может не хватать в этом самом мире.
Пока ты стремился быть замечательным и сильным; этот мир был слишком уязвим и слаб;
И пока есть твои слова и поэзия; все были, может быть, слишком невинны — и понятия не имели, о чем говорить, о чем говорить.
Возможно, ты и есть то самое достоинство, о котором я молился и всегда любил;
Ты мог бы поднять и облегчить меня красиво; как звезды очень хорошо делают луну вверху.
И среди твоих губ лежат твои сладкие поцелуи, которые заставили меня жить;
Чудо, которым он еще не обладает; специальность, которой ему, возможно, не суждено было дать.
Ты мог бы быть песней, которую я всегда хотел написать;
Но печально разорван в один день бури; и, таким образом, быть тайно оставленным забытым;
Ах, Николаас, а кто сказал, что любовь вовсе не мужественна, легко обманчива и томна?
Ибо всякая душа, говорящая это, может быть слишком бредовой, а может быть, очень привычной и пресной.
И в такой тьме смерти; ты всегда будешь языком, которому я обещаю;
Тот, кому я доверю заботу о своей поэзии; и другие слова из уст в уста;
Одну я буду помнить, ту, которую я когда-то так ужасно обожал и желал поцеловать;
Тот, чье имя я хотел бы прославить; как я буду и теперь произносить каждый день, торжествующе и агрессивно, вслух.
Ибо твое имя все еще звучит во мне с безумием, но шаблонным обвинением, наслаждением;
Ибо твое искусство все еще приводит меня в блаженство и надежду в ожидании одного чарующего поцелуя;
Ах, присутствие тебя в моем воображении не может сделать меня праздным, а мою сердечную душу – праздной;
Картинка настолько порочная, что захватывает весь мой разум, больше всего, даже больше, чем его.
О, Николаас, и, может быть, так после этого, я буду любить и восхвалять тебя еще раз – как я делаю свою поэзию;
Ибо, какова моя поэзия, ты уже укоренился во мне; и таким образом дышу во мне.
Ты как-то жила в моей крови, и хотя фиктивно все же – в моем будничном блаженстве;
Ты стоишь больше, чем любая другая любовь
Фотография Grep Hoax
Вот в чем дело: по большей части я не люблю читать стихи Патрисии Локвуд.
Они заставляют меня чувствовать себя тупоголовым и чрезмерно серьезным, неуклюжим, доверчивым и некрутым. Они заставляют меня чувствовать себя парнем, который портит все веселье. Ее стихи не ошибаются; Я ам этого парня. Но я не люблю, когда мне напоминают.
И дело не только в этом. Через несколько страниц ее второго сборника, Родина Отечество Родинасексуалы , Я начинаю чувствовать, что ввела слово, где серьезность нежелательна, а сентиментальность подозрительна, где возмутительность важна, а настоящая ярость, моя или чья-либо вообще за гранью.
Но я ошибаюсь. «Шутка об изнасиловании» Локвуда — не просто самое распространенное стихотворение за все еще короткую историю социальных сетей (рекламные материалы для «Родина » утверждают, что она набрала более 100 000 лайков на Facebook), или причина, по которой поэтесса, пропустившая механизм поэтического творчества и имеющая только одну книгу за поясом, только что снялась в кричащем профиле New York Times Magazine .
Это также одно из самых замечательных стихотворений, которые я читал за последнее время. Он не только делает то, чего, как я полагаю, не могут сделать ее стихи; это делает их уникально хорошо именно из-за тех качеств, которые заставляют меня думать, что они не могут.
Есть, конечно, и другие причины, по которым стихотворение работает, в том числе неустанное остроумие Локвуда. Но более того, «Шутка об изнасиловании» поражает меня, потому что ее глубокое подозрение в искренности — ее стремление сделать Стейк-Умм из священных коров — воспроизводит в своем неудобном отношении к рассматриваемому предмету то, как изнасилование ловит в ловушку своих жертв. внутри набора противоречий, которые требуют и сопротивляются связи. Одновременно невыразимое и очевидное, всепроникающее и единственное, изнасилование запирает своих жертв в идентичности, столь же едкой, сколь и клише, а дикий выход из равновесия Локвуд делает бесконечные, неразрешимые последствия реальными, хотя и утверждает ее право определять то, что настаивает на своем.
определяя ее.
«Шутка об изнасиловании в том, что, конечно же, была кровь, — пишет она, — которая у людей так близка к поверхности». Большая часть поэзии Локвуда изображает ее свободу от ожиданий — нежелание, чтобы ее творчество было ограничено вкусовыми ограничениями или даже рамками физики, — так что в этой строке акт прямого наименования ее общечеловеческой уязвимости опустошает меня. Достаточно скоро она снова сама себе несколько ненадежный переводчик:
Шутка об изнасиловании в том, что это, в конце концов, бесхитростно. Шутка изнасилования в том, что ты не пишешь бесхитростно.
Шутка об изнасиловании заключается в том, что если вы пишете стихотворение под названием «Шутка об изнасиловании», вы просите, чтобы оно стало единственным, что люди будут помнить о вас.
com/_components/slate-paragraph/instances/cq-article-7ca2e74b557d4da3e0d86bf094cc0468-component-8@published”> «Ты просишь об этом»? Вряд ли это безыскусно.Поэма заканчивается:
Шутка про изнасилование состоит в том, что на следующий день он дал вам Pet Sounds . Нет, правда. Звуки домашних животных . Он сказал, что сожалеет, а затем дал вам Звуки домашних животных . Да ладно, это немного забавно.
Признайся.
Вполне уместно, что последний момент настолько прост и так перегружен возможными значениями. В конце стихотворения фраза «Признай это» относится не только к идее о том, что подарок может быть «немного забавным», но и к тому факту, что изнасилование имело место — факт, который и жертва, и общество пытаются игнорировать.
(Этот смысл усиливается эхом строки знаменитого « Напиши это!» из «One Art» Элизабет Бишоп.) Более тонко и по существу, это каламбур на необоснованной силе насильника принуждать чье-то тело признать его; принимая форму команды, оно резко обращает попытку авторитета говорящего, попытку контроля, которая движет стихотворением с самых первых предложений, на человека, читающего ее слова.
Подрывная, изобретательная, немного неуловимая и, да, забавная, эта последняя строчка из двух слов, как и стихотворение в целом, Локвуд во всей красе. Это также, если я уделю достаточно внимания, напоминание о том, что мой дискомфорт по поводу других стихов Локвуда (одно из которых появилось в Slate ) может иметь какое-то отношение к моему привилегированному положению белого гетеросексуального мужчины в культуре, с которой она работает.
с таким воображаемым пренебрежением.
Локвуд склонен работать на растущем пересечении лагеря и хладнокровия, в месте, где энтузиазм и безразличие могут пересекаться — как в этих строках из «Влюбленного талисмана шершня»:
Воздух, которым он дышит,
наполнен летающими частями группы поддержки. Шпагаты
сальто и шпагаты, и хвостики на орбите,
спокойный глаз трусиков в центре
колеса телеги, слово
ШАШНИ – как? – слетает с белой формы.
Чирлидерши целы, известны
разбирать в середине воздуха
и возвращаться вниз с разными
бедрами, шеями от других девушек, поджарым
золотым торсом Эмбер-Рэй на бурлящей
нижней половине Брук.
Как и в большинстве стихов Локвуда, она наслаждается абсурдностью своих материалов, доводя зрелище до 11, в то время как она позволяет его составным частям выскользнуть (в данном случае буквально).
Она любит олицетворять нечеловеческое и в то же время обезличивает человеческое, создавая водоворот скользких образов из наших и без того нелепых представлений. Здесь талисман, вокруг которого чирлидеры разбиваются на части и снова собираются, уже начал становиться тем, чем его костюм нерешительно притворяется; затем, по ходу стихотворения, он тоже начинает распадаться и воссоединяться с ними.
Большинство этих стихов имеют своего рода повествовательный импульс и зависят от неустанного изменения концепций и идентичностей. История никогда не останавливается, но ее предпосылки постоянно меняются на лету, что-то вроде более длинной версии знаменитой ленты Локвуда в Твиттере, в которой часто присутствуют комедийные «сексы», например: сделай меня в моей сюжетной дыре. «Вау, — кричу я в экстазе, — в этом нет никакого смысла»
— Патрисия Локвуд (@TriciaLockwood) 8 января 2013 г.
Стихи, однако, идут дальше, позволяя абсурдным последствиям американской жизни и языка превращаться в нереальные и реальные, разводиться и жениться или, что чаще, просто заводить отношения. Может быть, это не мои стихи, но я не могу их игнорировать.
И все же я все еще чувствую необходимость быть тем парнем, хотя бы на мгновение. Почему «Янтарный луч»? Почему «Брук»? Кое-где в этих стихах шутки Локвуд, кажется, видят целевую аудиторию стихов более ясно, чем их сюжеты, а остальная часть ее работы что-то теряет из-за своего значения в этих иногда групповых отношениях. (Это примечание, которое она играет в несколько ином ключе со своей биографией, которая несколько снисходительно хвастается тем, что она «родилась в трейлере в Форт-Уэйне, штат Индиана, и выросла во всех худших городах Среднего Запада».
)
Однако о непочтительности можно сказать многое, даже для такого читателя, как я, которому непочтительность доставляет дискомфорт. (Как это и должно быть.) Конечно, есть смысл в творческом, энергичном развлечении за счет, например, нашего опасного американского благоговения перед футбольной культурой, или почти любого почтения, или вообще ничего, хотя иногда ставки заканчиваются до того, как заканчиваются риффы, как здесь, в «Выставка «Он женится на чучеле совы»: в приветственном центре Индианы»:
Он женится на ее клещах и проволочках в ее крыльях,
он женится на ее желтых стеклянных глазах и черных центрах,
он женится на ее почти полном повороте головы, он женится на
изгибе каждого из ее когтей, он женится на
информации мемориальная доска, он женится на вымирании
этого рода сов, он женится на сове
, которую она любила при жизни и последней мысли о нем
в глубине ее сознания мотыльки
, кто делает дырки в сове, кто съел сову
почти полностью...
Однако при всем скептицизме Локвуд и всех способах, которыми она пронзает сентиментальность, ей также, как раз, удается расчистить новое пространство для чувства. В интервью Rumpus Локвуд описал стихи как «места». Это неожиданный термин для поэта, чье творчество не может усидеть на месте, но я нашел его полезным, когда задумался о том, для кого предназначены эти стихи. Для ловких, скептических и беспокойных такое письмо представляет собой способ быть в стране, неудачи которой кажутся им столь же эстетичными, сколь и этичными. Возьмем, к примеру, объективацию женщин в нашей культуре, которая поэма за поэмой в избытке реанимирует. В «Разоблачающих фотографиях природы»: «природа/делает зияющие рожи в поддельной агонии, природа по обоюдному согласию папы/дочери, природа полностью одержима близнецами».
Стихи Локвуда представляют собой не столько критику этой культуры, сколько альтернативу, открытую ей сбоку, место, созданное свободой разума перемещаться по ней в своих собственных возмутительных, иногда безразличных, импровизационных терминах.
—
Родина Отечество Родина сексуалов Патриция Локвуд. Пингвин.
См. все материалы в обзоре Slate Book Review этого месяца .
Подпишитесь на Slate Book Review ежемесячный информационный бюллетень .
..