Дифференциация речевых и неречевых звуков: Учимся различать неречевые звуки

Содержание

Политика конфиденциальности

Настоящая Политика конфиденциальности персональных данных действует в отношении всей информации, которую Интернет-ресурс «ГБДОУ №23 Невского района Санкт-Петербурга», расположенный на доменном имени: 23.dou.spb.ru, может получить о Пользователе во время использования сайта.

1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ТЕРМИНОВ

1.1 В настоящей Политике конфиденциальности используются следующие термины: «Администрация сайта» – уполномоченные сотрудники на управления сайтом, действующие от имени ГБДОУ детский сад №23 Невского района Санкт-Петербурга, которые организуют и (или) осуществляет обработку персональных данных, а также определяет цели обработки персональных данных, состав персональных данных, подлежащих обработке, действия (операции), совершаемые с персональными данными.

1.1.2. «Персональные данные» – любая информация, относящаяся к прямо или косвенно определенному или определяемому физическому лицу (субъекту персональных данных).

1.1.3. «Обработка персональных данных» – любое действие (операция) или совокупность действий (операций), совершаемых с использованием средств автоматизации или без использования таких средств с персональными данными, включая сбор, запись, систематизацию, накопление, хранение, уточнение (обновление, изменение), извлечение, использование, передачу (распространение, предоставление, доступ), обезличивание, блокирование, удаление, уничтожение персональных данных.

1.1.4. «Конфиденциальность персональных данных» – обязательное для соблюдения Оператором или иным получившим доступ к персональным данным лицом требование не допускать их распространения без согласия субъекта персональных данных или наличия иного законного основания.

1.1.5. «Пользователь сайта» – лицо, имеющее доступ к Сайту, посредством сети Интернет и использующее сайт.

1.1.6. «Cookies» — небольшой фрагмент данных, отправленный веб-сервером и хранимый на компьютере пользователя, который веб-клиент или веб-браузер каждый раз пересылает веб-серверу в HTTP-запросе при попытке открыть страницу соответствующего сайта.

1.1.7. «IP-адрес» — уникальный сетевой адрес узла в компьютерной сети, построенной по протоколу IP.

2. ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ

Использование Пользователем сайта ГБДОУ №23 означает согласие с настоящей Политикой конфиденциальности и условиями обработки персональных данных Пользователя.

В случае несогласия с условиями Политики конфиденциальности Пользователь должен прекратить использование сайта ГБДОУ №23.

Настоящая Политика конфиденциальности применяется только к сайту ГБДОУ №23 23.dou.spb.ru. Сайт не контролирует и не несет ответственность за сайты третьих лиц, на которые Пользователь может перейти по ссылкам, доступным на сайте ГБДОУ №23.

Администрация сайта не проверяет достоверность персональных данных, предоставляемых Пользователем сайта.

3. ПРЕДМЕТ ПОЛИТИКИ КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТИ

3.1 Какая информация подлежит сбору

Сбору подлежат только сведения, обеспечивающие возможность поддержки обратной связи с пользователем.

Некоторые действия пользователей автоматически сохраняются в журналах сервера, Cookies:

  • IP-адрес;
  • данные о типе браузера, надстройках, времени запроса и т. д.

3.2 Как используется полученная информация

Сведения, предоставленные пользователем, используются для связи с ним.

3.3 Управление личными данными

В целях предотвращения случайного удаления или повреждения данных информация хранится в резервных копиях в течение 7 дней и может быть восстановлена по запросу пользователя.

3.4 Предоставление данных третьим лицам

Личные данные пользователей могут быть переданы лицам, не связанным с настоящим сайтом, если это необходимо:

  • для соблюдения закона, нормативно-правового акта, исполнения решения суда;
  • для выявления или воспрепятствования мошенничеству;
  • для устранения технических неисправностей в работе сайта;
  • для предоставления информации на основании запроса уполномоченных государственных органов.

В случае продажи настоящего сайта пользователи должны быть уведомлены об этом не позднее чем за 10 дней до совершения сделки.

3.5 Безопасность данных

Администрация сайта принимает все меры для защиты данных пользователей от несанкционированного доступа, в частности:

  • регулярное обновление служб и систем управления сайтом и его содержимым;
  • шифровка архивных копий ресурса;
  • регулярные проверки на предмет наличия вредоносных кодов;
  • использование для размещения сайта виртуального выделенного сервера.

3.6 Изменения

Обновления политики конфиденциальности публикуются на данной странице.

Частный детский сад | Маленькая страна

  Сведения о педагогических работниках АНО ДОО « Бэби Старс (Новые звезды)» на 10.03.2021 г.
ФИОДолжностьПреподаваемые дисциплины 

 

 

Уровень образования

Направление подготовкиПовышение квалификации, профессиональ-ная переподготовкаОбщий стаж работыСтаж педагогической работыКате-горияГосударственные почетные звания Россий-

ской Федера-ции

Лагвенова Анастасия МихайловнаМетодистОрганизация образовательной среды согласно ФГОС ДО, реализация ООП ДООВысшее.

ГОУ ВПО «Московский педагогический государственный  университет»

Специальность – логопедия.

Квалификация – учитель-логопед.

«Методист образовательной организации: обес-печение инновационной и проектной деятельности в условиях реализации ФГОС»Повышение квалификации в

2020 году в СДО «Педкампус» Московской академии профессиональных компетенций

17г.7м 8д.

 

14л 2м 22днетНет
 

 

 

 

 

 

Семынин Александр Александрович

Инструктор по физической культуреОбщефизическое развитие детей дошкольного возрастаВысшее.

НОУ Современная  гуманитарная академия, 2008 г.;

Учебно-спортивный центр ООО ВСК «Гвардеец», 2019 г.;

Курское педагогическое училище в 1994 г.

Специальность – менеджмент организации;

Физическая культура и спорт»;

Физическая культура».

Квалификация – менеджер; тренер-преподаватель по физической культуре;

Учитель физической культуры с доп. подгот. В области БЖ.

«Физическая культура и спорт» Тренер-преподаватель по избранному виду спорта (физическая культура)

 

Профессиональная переподготовка:

2020 году в Учебно-спортивном центре ООО ВСК «Гвардеец»

16 лет 10м.5д

 

 

3 года 10м.21д1 катего-рия

 

Нет
 

 

 

Федорова Любовь Васильевна

Музыкаль-ный руководи-тельМузыкально-ритмическое воспитание детей дошкольного возрастаСредне-профессиональное.

Государственное училище искусств, 1976 г.

Специальность – хоровое дирижирование.

Квалификация – дирижёр хора, учитель пения в общеобразовательных школах.

«Педагогика и методика дошкольного образования»

 

«Музыкальное развитие детей дошкольного возраста в условиях ДОУ»

Повышение квалификации в 2020 году в

НОУ ОДПО «Актион-МЦФЭР»;

В Московском институте открытого образования в 2010 г.

34 г.3 м.8 д.

 

34 г.3 м.8 д. нетПочётный работник общего образования, Ветеран труда.
Кузнецова Ольга ЮрьевнаУчитель (по английскому языку)Английский язык для дошкольников.Высшее.

ФГБОУ «Чувашский государственный педагогический университет им. И.Я.Яковлева

Специальность – теория и практика обучения английскому языку.

Квалификация — педагог

 

«Современные формы и методы обучения английскому языку детей младшего школьного возраста»

Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2019 г. в Образовательном учреждении Фонд «Педагогический университет «Первое сентября»8лет10м.8д.

 

2 г.(Китай)1 катего-рияНет
 

 

 

 

 

Ипполитова Инна Николаевна

Музыкаль-ный руководи-тельМузыкально-ритмическое воспитание детей дошкольного возрастаВысшее.

Бердянский государственный педагогический институт им. Осипенко, 1999 г.

Специальность – педагогика и психология (дошкольная).

Квалификация – преподаватель дошкольной педагогики и психологии, воспитатель детей дошкольного возраста.

«Моделирование образовательной среды в деятельности музыкального руководителя в соответствии с ФГОС ДО»;

«Развитие творческих способностей дошкольников в процессе восприятия музыкальных произведений»

Повышение квалификации в 2020 году в ООО «Издательство «Учитель»

 

Профессиональ-ная переподготовка

в 2012 году в

Донецком областном институте последипломного педагогического образования.

27лет 5м.21д

 

27 лет 5м.21днетНет
 

 

 

Жидкова Нина Сергеевна

 

 

 

 

Педагог дополнительного образования

Развивающее рисованиеВысшее.

Волгоградский государственный педагогический институт, 1979 г.

Специальность – География. Биология.

Квалификация – учитель географии и биологии средней школы

«Психолого-педагогическая компетентность педагога»Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2020 г.

НОЧУ ОДПО «Актион-МЦФЭР»

33 г.4м.25 д.

 

 33 г.4м.25 д.нетПочётная грамота народного образова-ния
Горелова Любовь ВладимировнаУчитель-логопедРазвитие речи, логоритмика для детей дошкольного возрастаВысшее.

Московский ордена Ленина и ордена Трудового Красного знамени государственный педагогический институт имени В.И.Ленина, 1978 г

Специальность – Дефектология.

Квалификация – учитель-логопед дошкольных и медицинских учреждений.

«Современные проблемы патологии речи и нейрореабилита-ции»;

«Афазия и дизартрия»;

«Дисграфия и дислексия»

 

Повышение квалификации в 2018 году. АНО ДПО «Международный социально-гуманитарный институт»48 лет 0м. 29д.

 

33 г.3м.29д.нетНет
Гришина Яна АлександровнаПедагог-психологСоздание психологически комфортной среды. Развитие эмоциональной сферы и эмоционального интеллекта дошкольников.Высшее.

Негосударственное образовательное учреждение Институт сферы социальных отношений г. Москва

Специальность – психолог.

Квалификация – психолог, преподаватель психологии.

Требуются курсы повышения квалификации:

 

20 лет 3м.12д

 

0 года 8м.11днетНет
Багирова Амалия ЭмилевнаПедагог дополнительного образованияХореография.Средне-профессиональное.

Смоленский педагогический колледж, 2009 г.

Специальность – дошкольное образование.

Квалификация – Воспитатель, педагог-организатор студии ритмики и хореографии.

 «Психолого-педагогическая компетентность педагога»Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2020 г.

НОЧУ ОДПО «Актион-МЦФЭР»

4 г. 10м. 29д.

 

4 г.10 м.29 д.нетНет
Ильина Елена ВитальевнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Средне-профессиональное.

Нальчикское педагогическое училище им. 50-летия ВЛКСМ, 1984 г.

Специальность – воспитатель детского сада.

Квалификация — воспитатель детского сада

«Современные педагогические технологии в организации образовательного и воспитательного процесса (в условиях ФГОС)»Повышение квалификации в 2018 году.

ЧУ ДПО Московский областной институт Управления

30 лет  1 мес.10 д.

 

11 лет 2 м 8 д.нетНет
Степанова Наталья ГригорьевнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее.

Московский психолого-социальный институт, 2006 г.

Специальность – логопедия. Специальная психология.

Квалификация – учитель-логопед,специальный психолог.

ООО «Московский институт профессиональной переподготовки и повышения квалификации педагогов» в 2020 г.

Квалификация – воспитатель(включая старшего).

«Профессиональная деятельность воспитателя в дошкольном учреждении согласно ФГОС»Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2020  г. в ООО «Московский институт профессиональной переподготовки и повышения квалификации педагогов»7 лет1 м 21 д.3 г.1мес.12 д.нетНет
Фёдорова Елена АлександровнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее,

Московский государственный открытый педагогический университет им. М.А.Шолохова, 2002 г.

Квалификация — технология и предпринимательство.

Специальность — учитель технологии и предпринимательства.

«Профессиональная деятельность воспитателя в дошкольном учреждении согласно ФГОС»Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2020 г.

НОЧУ ОДПО «Актион-МЦФЭР» по программе «Педагогика и методика дошкольного образования»

Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2020  г. в ООО «Московский институт профессиональной переподготовки и повышения квалификации педагогов»

15 лет 0 м. 0 дн.14 лет 2 м. 23 д.нетНет
Касмынина Елена ГеоргиевнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее. Киргизский государственный университет им 50-летия СССР, 1990 г.

Квалификация – преподаватель-географ.

Специальность – география.

«Педагогика и методика дошкольного образования»Последняя курсовая профессиональная переподготовка в 2020 г.

НОЧУ ОДПО «Актион-МЦФЭР»

8 лет 3м 22д

 

 

1 год 7м 9 д.нетНет
Пушнякова Ольга НиколаевнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее. Московский психолого-социальный институт, 2011 г.

Квалификация – психология.

Специальность – Психолог. Преподаватель психологии по специальности «Психология».

«Педагогика и методика дошкольного образования»Профессиональная переподготовка

в 2020 году в НОЧУ ОДПО «Актион-МЦФЭР»

8лет7м.

14д

 

5 м.21д.нетНет
Аграмакова Татьяна СергеевнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее.

ГОУ ВПО «Московский педагогический государственный университет».

Специальность –логопедия с дополнительной специальностью «Специальная психология».

Квалификация – учитель-логопед. Специальный психолог.

Требуются курсы переподготовки11 лет 7м.24д

 

11 лет 7м.23днетНет
Капустина Татьяна НиколаевнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее.

ГОУ ВПО Пензенский государственный педагогический университет имени В.Г.Белинского

Специальность – психолого-педагогическое образование.

Квалификация – педагог-психолог.

Дошкольное образование. Воспитатель логопедической группыПоследняя  профессиональная переподготовка в 2020 году в АНО ДПО «Московская академия профессиональных компетенций»19 г. 10м.4д.

 

16 л.8м.22д.нетНет
Соловьёва Светлана ВладимировнаВоспитательПланирование и организация жизнедеятельности детей дошкольников, их всестороннее развитие согласно ФГОС ДО, выполнение воспитательной функции, контроль и надзор за детьми.Высшее.

Костромской государственный педагогический университет имени Н.А.Некрасова.

Специальность – педагогика и психология дошкольная

Квалификация – методист по дошкольному воспитанию.

Особенности образовательной деятельности в свете требований ФГОС дошкольного образованияПоследняя  профессиональная переподготовка в 2018 году в ГАОУ ДПО «Ленинградский областной институт развития образования»35 лет 1м.23 д.

 

21 г.7 м.11 д.нетНет

Дети и учеба – Информационный портал

I. Подготовительный этап

Цель: формирование базы для развития фонематического восприятия.

Работа над восприятием неречевых звуков начинается с работы с картинками, игрушками и их действиями:

Игра «Скажи, что ты слышишь?»

Цель: развитие слухового восприятия, дифференциация неречевых звуков.

Оборудование: стаканы (с водой и пустой), баночки с крупами, фольга, деревянные и металлические ложки, ширма.

Описание игры: логопед показывает и называет предметы, демонстрирует их звучание. Логопед за ширмой выполняет различные действия с предметами (переливает воду, пересыпает крупу…). Ребёнок должен определить, что он слышит (шуршание бумаги, звук льющейся воды и т.д.)

С этой игры можно начать занятие на тему «Формирование представления о звуках». Логопед может предложить детям определить, что они слышат. Тот, кто ответит правильно, садится на свое место. Таким образом, каждый ребенок примет участие в игре.

Игра «В мире звуков»

Описание игры: логопед предлагает детям закрыть глаза и послушать, что происходит в детском саду.

Игра «Скажи, что звучит?»

Цель: развитие слухового внимания, дифференциация неречевых звуков.

Оборудование: игрушки и предметы, которыми можно производить характерные звуки (колокольчик, бубен, барабан, дудка, трещотка, погремушка и т.д.)

Описание игры: логопед знакомит ребенка с музыкальными инструментами, играет на них, предлагает поиграть ребенку. Затем предлагает малышу закрыть глаза и определить, на каком музыкальном инструменте он играет.

Эту игру можно предложить в основной части индивидуального занятия на тему «Развитие слухового восприятия».

Игра «Найди пару»

Цель: развитие слухового внимания, дифференциация неречевых звуков.

Оборудование: три пары одинаковых коробочек из-под фотопленки с разным наполнением (по одной чайной ложке манки, гречки, гороха).

Описание игры: логопед ставит перед собой и перед ребенком по три коробочки с разными наполнителями. Логопед и ребенок по очереди гремят своими коробочками, попарно ставят коробочки, которые гремят одинаково. Затем логопед перемешивает коробочки и предлагает ребенку найти коробочки, которые гремят одинаково.

Эту игру также можно предложить на индивидуальном занятии на тему «Развитие слухового восприятия».

Игра «Поставь по порядку»

Цель: развитие слухового внимания, памяти, дифференциация неречевых звуков.

Оборудование: ширма, музыкальные инструменты (от 2 до 5), картинки с изображением этих инструментов.

Описание игры: логопед показывает музыкальные инструменты, играет на них на глазах у ребенка, просит показать картинку с изображением этого инструмента. Предлагает поиграть на них ребенку. Знакомит с правилами игры: «Я буду играть, а ты внимательно слушай, какая игрушка звучит. Покажи мне картинку со звучащей игрушкой. Положи картинку перед собой на стол. Послушай внимательно, какая картинка звучит после первой. Найди и положи картинку с её изображением. Определи, какая игрушка звучит последней. Найди соответствующую картинку». Когда ребенок научится выполнять задание правильно, усложнить задание, предложив разложить инструменты в последовательности их звучания после окончания прослушивания; увеличить количество звучащих инструментов.

Эта игра довольно сложная, поэтому ее лучше предложить в основной части индивидуального занятия.

Игра «Угадай, кто кричит».

Цель: развитие слухового внимания, дифференциация неречевых звуков.

Оборудование: игрушки или картинки, изображающие знакомых ребёнку домашних животных, магнитофон, запись голосов животных.

Описание игры: взрослый показывает приготовленные картинки или игрушки, включив запись с голосами соответствующих животных. Затем просит послушать и угадать, кто придёт к ним в гости. Логопед включает запись с голосами животных, меняя их порядок предъявления. Ребёнок угадывает, кто это.

Эту игру можно предложить в организационном моменте индивидуального занятия на тему «Развитие речевого восприятия». Логопед предлагает ребенку внимательно послушать и угадать, кто пришел к нам в гости вместе с Машей.

Игра «Встречайте гостей».

Цель: развитие слухового восприятия, дифференциация звукоподражаний.

Оборудование: шапочки с ушками разных животных.

Из детей выбираются гости (три-четыре), им даются шапочки с ушками разных животных. Они уходят за ширму, поочерёдно подают звуки за ширмой, а дети угадывают, кто появится. Собравшись, гости под аплодисменты пляшут, как умеют. Затем выбираются новые гости.

Эту игру можно предложить во время динамической паузы на фронтальном занятии на тему «Знакомство со словом», попросив детей угадать, какие животные к ним пришли. В начале игры логопед просит детей показать, как подают голос те животные, появление которых он запланировал.

Дифференциация по способу воспроизведения:

Игра «Солнце или дождик».

Цель: развитие слухового внимания, дифференциация неречевых звуков по способу воспроизведения.

Оборудование: бубен.

Описание игры: логопед говорит детям, что погода хорошая, светит солнышко, и сейчас они пойдут на прогулку. В это время он звенит бубном, а дети гуляют. Затем говорит, что погода испортилась, пошёл дождь. Теперь логопед стучит в бубен и просит детей подбежать к нему, спрятаться от дождя. Логопед объясняет детям, что они должны внимательно слушать бубен и в соответствии с его звуками «гулять» или «прятаться».

Игра «Что делала Маша?»

Оборудование: кукла.

Описание игры: Взрослый показывает куклу, называет её имя, просит представиться детей. Предлагает поиграть с ней. (Выполнить действия в соответствии с текстом: Мы хлопаем руками – хлоп, хлоп, хлоп.

Мы топаем ногами – топ, топ, топ.

Мы чмокаем губами (почмокать три раза).

Мы носиком сопим (посопеть три раза).)

Логопед предлагает детям закрыть глаза и угадать, что делает кукла. Логопед выполняет действия и каждый раз спрашивает, что делала Маша.

Игра «Льет или капает»

Цель: развитие слухового восприятия, дифференциация неречевых звуков по способу воспроизведения.

Оборудование: емкость с водой, резиновая груша, металлический тазик, ширма.

Описание игры: логопед говорит детям, что в сказочной стране начался дождь. Он то сильно льет (логопед сильно нажимает воду на грушу с водой), то капает (логопед капает воду из груши). Логопед за ширмой чередует эти действия, а дети говорят, льет дождь или капает.

Эту игру можно предложить в основной части индивидуального занятия на тему «Развитие слухового восприятия». Логопед может показать изображение лягушонка и сказать, что он поможет найти похищенного теленка, если ребенок поиграет с ним в эту игру.

Дифференциация звучания по темпу:

Игра «Угадай, кто идёт».

Оборудование: картинки с изображением цапли и воробья, бубен.

Описание игры: логопед показывает картинки и объясняет, что цапля ходит важно и медленно, а воробей прыгает быстро. Затем он медленно стучит в бубен, а дети ходят, как цапли. Когда взрослый быстро стучит в бубен, дети скачут, как воробьи.

Эту игру можно предложить детям во время динамической паузы на фронтальном занятии на тему «Слова – действия».

Игра «На поляне»

Цель: развитие слухового восприятия, дифференциация неречевых звуков по темпу звучания.

Оборудование: шапочки с изображениями зайцев и волков по числу детей, барабан.

Описание игры: логопед делит детей на две группы: зайцы и волки. Логопед объясняет детям, что когда он будет медленно стучать в барабан, на поляне будут гулять волки, когда быстро – будут прыгать зайцы. Логопед чередует быстрое и медленное звучание.

Эту игру можно предложить детям на фронтальном занятии на тему «Знакомство с предложением» во время динамической паузы.

Игра «Дождик»

Цель: развитие слухового восприятия, дифференциация темпа звучания.

Оборудование: картинка с изображением дождя.

Описание игры: логопед предлагает рассмотреть картинку, повторить рифмовку.

Дождик капнул на ладошку: Кап – кап! (медленно)

На цветы, на Мурку – кошку: Кап – кап! (медленно)

А потом он разыгрался. Лил да лил,

Во всю старался: Кап – кап – кап –кап! (быстро)

Логопед предлагает показать, как медленно идет дождь (ударять указательным пальцем одной руки по ладошке другой, произнося: «Кап – кап!».) Затем предлагает показать, как дождь идет быстро (выполнять те же действия в более быстром темпе: «Кап – кап – кап –кап!».)

Затем предложить ребенку поиграть в эхо: «Повторяй, как я». Из – за экрана произнести звукоподражание, попросить повторить.

1) кап – кап- кап; 2) кап; 3) кап – кап; 4) кап – кап – кап – кап.

Эту игру можно предложить детям в основной части занятия на тему «Слова-признаки» после проведения психогимнастики, во время которой дети «превращаются» в овощи. Логопед может попросить детей превратиться в дождь и полить растения так, как он покажет. Можно предложить такую игру во время артикулиционной гимнастики на индивидуальном занятии, предложив ребенку выполнить упражнение столько раз, сколько капель упадет (например, столько же раз пощелкать языком при пыполнении упражнения “Лошадка”).

Дифференциация по ритму:

Игра «Кто стучится?»

Оборудование: иллюстрация к сказке «Три поросенка»

Описание игры: Логопед говорит детям, что поросенок ждет гостей – своих братьев. Один поросенок стучится в дверь так: /- /- / (логопед отстукивает ритм), второй так: /-//, а волк стучится так: //- /. Логопед предлагает внимательно послушать ритм и определить, кто стучится.

Эту игру можно предложить в основной части занятия на тему «Звуки «п», «пь». У нас в гостях поросята Пик, Пак и Пок». Логопед может попросить детей научить Пика определять по стуку, кто к нему пришел.

Игра «Звенит капель»

Цель: развитие слухового восприятия, дифференциация ритмических рисунков.

Оборудование: музыкальный треугольник, картинка с изображением весны.

Описание игры: логопед просит детей определить, какое время года изображено на картинке, назвать признаки весны. Логопед предлагает детям

повторить песенки весны. Логопед отстукивает ритмы на музыкальном треугольнике, а названный ребенок отхлопывает: /- /, / -//, //- //…

Эту игру можно предложить в начале фронтального занятия, предложив детям внимательно послушать песенки весны и повторить их так же. Тот, кто повторит правильно, садится на место. Таким образом, все дети примут участие в игре. Описание игры: логопед объясняет ребенку, что капельки поют свои песни по этим картинкам. Логопед показывает картинку и отхлопывает соответствующий ритм. Потом он просит ребенка послушать ритм и показать картинку, которая подходит к этому ритму: /-/, //, /-/-/, /-//.

Эту игру первый раз лучше предложить в основной части индивидуального занятия. Когда дети усвоят правила игры, можно предложить в организационном моменте фронтального занятия для деления детей на команды, если запланировано проведение соревнования. Логопед может положить на столы команд карточки с изображением ритмов. Затем для каждого ребенка логопед отхлопывает ритм. Ребенок должен определить, где карточка с его ритмом и занять свое место.

Дифференциация по силе звучания: Оборудование: бубен.

Описание игры: логопед стучит в бубен тихо, громко и очень громко. Соответственно звучанию бубна ребёнок выполняет движения: под тихий звук идёт на носочках, под громкий – шагом, под очень громкий- бежит.

Эту игру можно предложить во время динамической паузы на фронтальном или индивидуальном занятии.

Игра «Найди игрушку»

Цель: развитие слухового внимания, дифференциация звуков по силе звучания.

Оборудование: небольшая игрушка.

Описание игры: один ребёнок выходит из комнаты. Другой ребенок прячет в комнате игрушку. Когда первый ребёнок возвращается в комнату, логопед объясняет ему, что другие дети помогут найти игрушку. Когда он подойдёт близко к спрятанной игрушке, дети будут громко хлопать в ладоши. Когда он отойдёт от неё, хлопать будут тише.

Эту игру можно предложить в основной части фронтального занятия на тему «Слова – действия».

КОНСПЕКТ ЛОГОПЕДИЧЕСКОГО ЗАНЯТИЯ НА ТЕМУ:

«РЕЧЕВЫЕ И НЕРЕЧЕВЫЕ ЗВУКИ».

Цель занятия: познакомить детей с понятием «звук», научить различать речевые и неречевые звуки.

Задачи: Коррекционно-образовательные:

∙ Формирование понятия «звук», формирование умения различать речевые и неречевые звуки (музыкальные, бытовые шумы).

∙ Подготовка артикуляционного аппарата к правильному произношению речевых звуков.

∙ Формировать правильное произношение речевых звуков.

∙ Формирование у детей восприятия речи в процессе произношения слогов и слов.

∙ Формирование слухового внимания и восприятия.

∙ Формирование правильного речевого дыхания.

Коррекционно-развивающие:

∙ Развитие общей, артикуляционной и пальчиковой моторики (мелкой моторики пальцев рук).

∙ Развитие фонематического восприятия в слогах и словах.

∙ Развитие операций звукового анализа и синтеза.

∙ Развитие координации движений, пространственной ориентации.

∙ Развитие воображения.

Коррекционно-воспитательные:

∙ Воспитывать умение делать выводы в ходе занятия.

∙ Воспитывать умение слышать и слушать.

∙ Воспитывать умение грамотно отвечать на вопросы.

Оборудование: коробка с предметами, производящими музыкальные и бытовые звуки; наглядное пособие «Рот – домик звуков»; вата для формирования речевого дыхания; наглядное пособие «Чашка».

Ход занятия.

I.Огр. момент. Логопед: Здравствуйте ребята!

Сегодня на занятии вы узнаете, что такое звук. И у нас будут разные помощники. Вот эту коробку нам прислали герои мультфильма «Бременские музыканты». Они попросили отгадать, какие предметы лежат в коробках – но отгадать только по звуку. Дети закрывают глаза, отгадывают предметы. Звучат: погремушка, шелест бумаги, шуршание пакета, колокольчик, свисток, ключи, бубен, чашка с ложкой.

Л: Что могут издавать предметы, которые находятся вокруг нас? Правильно они издают разные звуки.

2. Формирование слухового восприятия. Звукоподражание. Л: Вы слышали разные звуки и по ним узнавали, какой музыкальный инструмент или бытовой предмет звучал. А чем мы слушаем? Д: Ушами. Л: Уши – это важный орган нашего тела. Что не надо делать, чтобы сохранить слух и не причинить ему вреда? Д: Можно ли кричать друг другу на ухо на близком расстоянии? Можно ли класть в уши мелкие предметы? Можно ли простужать уши? Д: Нельзя. Нужно беречь уши, закрывать уши в холодную погоду. Л: Чтобы хорошо различать звуки, нужно иметь хороший слух.

Но звуки могут издавать не только предметы, но и живые существа. Например, звери и птицы. Игра «Отгадай, кто как подаёт голос?» Л: Сейчас вы попробуете подражать звукам, которые издают звери, птицы или предметы. Послушайте стихотворение и дополните его. Л: Где-то собаки рычали. Д: Р-р-ррр. В стойле коровы мычали. – М-м-муууу. В комнате мухи жужжали. – Ж- ж -жж. Мимо машины бежали. – Др-др-др. Гудели от ветра все провода. – В-в-в-в. Капала в кухне из крана вода. – Кап-кап-кап. Перекликались в ночи поезда. – Чух -чух-чух. Ту-ту-ту.

А теперь я буду поочередно передавать мяч и называть животное. А вы возвращая мяч, должны правильно ответить, как то или иное животное подает голос: корова мычит, тигр рычит, змея шипит, комар пищит, собака лает, волк воет, утка крякает, свинья хрюкает, ворона каркает, кошка мяукает.

II. Введение в тему. Л: Все эти разные звуки – музыкальные, бытовые, звуки животных или птиц не похожи на речь человека. Поэтому эти звуки называются НЕречевые. Говорить умеет только человек. И все звуки, которые мы с вами произносим, даже изображая предметы или животных, называются «речевые звуки».

Подумайте, с помощью чего мы произносим звуки? Д: Чтобы произносить звуки, нам нужен рот.

3. Знакомство с органами артикуляции. Л: Рот – это домик звуков (демонстрация картинки). В домике этом – Красные двери, Рядом с дверями – Белые звери. Красные двери это что? А что такое белые звери? Д: Это губы и зубы. Л: И ещё один орган нужен для правильного произношения звуков. Отгадайте, о чём идёт речь.

Итак, правильно произносить звуки речи нам помогают губы, зубы и язык.

4. Дыхательная гимнастика «Бегемотики».

Л: Чтобы научиться красиво и правильно произносить звуки, надо научиться правильно дышать. Сели бегемотики, Дети садятся на стулья. Положили лапки на животики. Кладут руки на живот. То животик поднимается, Делают длительный вдох носом. То животик опускается. Делают выдох ртом.

5. Артикуляционная гимнастика. Л: Сделаем зарядку для язычка и губ. Одно из упражнений называется «Бегемотик». Рот нужно открыть как можно шире, удерживать его в таком положении до счёта «пять», потом закрыть.

Широко раскроем ротик, как голодный бегемотик. Закрывать его нельзя – До пяти считаю я. А потом закроем рот, отдыхает бегемот. (Повторить 3 – 4 раза).

Упражнения «Заборчик», «Хоботок», поочерёдно «Заборчик» – «Хоботок», «Накажем непослушный язычок».

Упражнение «Рыбка» – беззвучно размыкать, а затем плотно смыкать губы. Л: Открывает рыбка рот, да не слышно, что поёт.

6. Развитие речевого дыхания. Л: Для правильного произношения звуков важно не только разминать язык гимнастикой, но и уметь правильно дышать.

Упражнение «Фокус» (раздать ватные шарики). Л: Положите ватный шарик на ладонь. Откройте рот, положите широкий язык на нижнюю губу, в таком положении сдуйте ватку с ладони.

Развитие мелкой моторики пальцев рук. Л: Кроме гимнастики лля губ и языка, нужно разминать пальчики рук. «В кулачок»: поочерёдно собирать пальцы в кулак, начиная с мизинца. Делать так сперва правой, потом левой рукой, затем обеими руками. «Коза» – «Корова» (поочерёдно): «Коза»: выпрямить вверх указательный и средний пальцы, а кончики остальных пальцев соединить вместе. «Мме- е!» «Корова»: выпрямить вверх указательный палец и мизинец, а кончики остальных пальцев соединить вместе. «Мму-у!» Чередовать «Коза» – «Корова» сперва правой, потом левой рукой.

7. Формирование интонационной стороны речи. Знакомство с гласными звуками.

Л: Мы подготовили наш речевой аппарат к чёткому произношению звуков. Произносить звуки мы можем не только красиво и правильно, но и с разным настроением – громче и тише, быстро и медленно, радостно и удивлённо. Давайте потренируемся. [а] – удивлённо; [о] – возмущённо; [у] – недовольно; [и] – радостно; [ы] – страшно; [э] – оклик. Л: Все эти звуки произносятся голосом, без преграды во рту, рот открыт, так что их даже можно петь [а-а-а],[о-о-о]. Такие звуки называются «гласные звуки» Обозначаются они красным цветом (демонстрация).

Гласных звуков в нашем русском языке шесть. Давайте ещё раз их произнесём и посчитаем на пальчиках [а, о, у, и, ы, э] (пальчиковая гимнастика)

8. Знакомство с понятиями «согласный звук», «слог», «слово» Л: Ещё в нашем языке есть согласные звуки: когда мы их произносим, воздух встречает преграду во рту (м, п, к, ф).

Если мы соединим гласные звуки с согласными звуками речи, получатся слоги, а из слогов – слова.

9. Развитие фонематического слуха в слогах. Л: А теперь поиграем в игру «Поймай звук» Я буду произносить звуки, а вы должны хлопать в ладоши, когда услышите нужный: (М) п т д н о а с м р к ф о у м ц ч м б в

Л: Сейчас я произнесу слова, а вы должны отгадать, какой звук есть во все этих словах: кошка, шуба мышь.

Л: Сейчас мы проверим, хорошо ли вы слышите все звуки. Встаньте. Сядет тот, кто повторит за мной цепочку слогов без ошибок. Ка-ко-ку, ми-мо-му, сы-сэ-са, ду-до-ды, чу-чи-че, ры-ра-ру, во-вы-вэ, лы-лэ-ла, ца-цэ-цо, пы-пу-па.

10.Развитие фонематического слуха в словах. Игра «Верно или нет?» Л: Каждый звук важен, когда мы произносим слово. Всему название дано – и зверю, и предмету. Вещей кругом полным-полно, а безымянных нету. И всё, что только видит глаз – над нами и под нами, И всё, что в памяти у нас – означено словами.

Л: Я буду называть предмет на картинке (демонстрация картинки «чашка»), но правильно назову предмет только один раз. Вы должны хлопнуть в ладоши, если услышите правильное название. Л: Шашка, часка, жашка, сашка, щаска, чашка. Л: Вот видите, один звук изменили или забыли произнести, и уже не то слово получается, только неразбериха из звуков.

Игра-шутка минутка. Я прочитаю вам шуточное стихотворение, а вы должны будете найти ошибку.

Хвост с узорами,

Сапоги со шторами

Тили-бом! тили бом!

Загорелся кошкин том .

III. Итог занятия. Л: Итак, давайте вспомним, о чём мы сегодня поговорили? Д: О звуках разных предметов и звуках, которые произносит человек. Л: Эти звуки называются речевые и неречевые звуки. Вам понравилось занятие? Занятие закончено.

Тема: Звуки (неречевые)

Цели: знакомить с неречевыми звуками, учить различать и выделять на фоне других звуков неречевые звуки, развивать слуховое восприятие.

Ход занятия:

1) Логопед предлагает сесть ребёнку, после того, как тот простучит простой ритм за педагогом.

2) Игра «Молчанка». Логопед предлагает детям закрывать по очередно глаза, и отгадывать на каком инструменте сыграл логопед.

3) Игра «Будь осторожен!» Логопед просит принести детей на стол предметы, которые звенят (ложки, крыжки, колокольчик, машинки, пузырьки). Логопед предлагает одному из детей складывать звенящие игрушки в корзину, а остальные дети внимательно слушают, и если услышат хоть лёгкий звон – хлопают в лодаши. Дети соревнуются, кто больше сможет положить в корзину игрушек без звука.

4) Динамическая пауза. Логопед отбивает определённый ритм на музыкальных инструментах, а дети (каждый по очереди) должны его повторить (маракасы, колокольчики, погремушки).

5) Игра «Слушай и выполняй». Логопед предлагает детям сесть на коврик и повторить за логопедом звуки, слоги, слова различные по высоте, тембру и силе звучания.

6) Игра» Жмурки с колокольчиком». Образовать с детьми круг. Выбрать водящего, поставить его в середину круга, завязать глаза косынкой. Несколько раз повернуть на месте. Дать в руки кому – нибудь из детей колокольчик и хором сказать: «Слушай, слушай, не зевай, где звенит, угадай!». Водящий должен найти ребёнка, который звенит колокольчиком. Этот ребёнок становиться водящим.

7) Итоги занятия.

Тема: Звуки (речевые)

Цель: формировать слуховое восприятие, развивать слуховое внимание, развивать умение воспроизводить простой ритм, познакомить с органами артикуляции.

Ход занятие:

1) Сегодня мы свами познакомимся со строением нашего ротика. Для этого у каждого на столе лежат зеркала. Давайте посмотрим, из чего же состоит наш рот? (ответы детей: рот, губы, зубы, язык, нёбо).

2) Игра «Покажи и назови» . по очереди дети называют органы артикуляции и показывают их.

3) Игра «Что мы слышим?». А сейчас мы отправимся в удивительную страну звуков – Звукляндию. Звуки у нас бывают разные. Давайте послушаем и скажем, что мы услышали (логопед включает на проигрыватели различные звуки речевые, постепенно добавляет неречевые).

4) «Угадай, кто я». Дети становятся в круг, выбирают водящего, завязывают ему глаза, крутят его, и по очереди говорят: «Угадай, кто, я?». Водящий должен назвать ребёнка по имени.

Тема: Речь. Речевые и неречевые звуки.

Цель: формирование понятий «Звук», «Буква», «Согласный звук», «Гласный звук»

Задачи: закреплять умение различать речевые и неречевые звуки; повторить произношение и артикуляцию звуков [а], [о], [у], закрепить умение выделять звуки в словах; учить придумывать слова с заданными гласными и согласными звуками; закрепить буквы А, О, У; развивать слуховую и зрительную память, восприятие, мышление, речь, мелкую моторику;

воспитывать умение слушать и слышать воспитателя, правильно выполнять задания.

Ход занятия:

РЕЧЕВЫЕ И НЕРЕЧЕВЫЕ ЗВУКИ. ЗВУКИ [а], [о], [у]. БУКВЫ А, О, У.

Прислушайтесь… Как много разных звуков издают живые и неживые предметы вокруг нас!

Что вы услышали?

Какие это звуки: речевые или неречевые?

Какие еще не речевые звуки вы можете назвать? (За окном чирикают воробьи, где-то недалеко гудит мотор машины, в кране на кухне шумит вода, на диване мурлычет кошка) – Молодцы. Так что же такое неречевые звуки? (это звуки природы)

Правильно, не речевые звуки это звуки природы, звуки окружающего мира.

– А что же такое речевые звуки?

Правильно, когда человек говорит, он тоже произносит различные звуки. Эти звуки называются речевыми или звуками речи.

Давайте вспомним правило о звуках: Звуки произносим и слышим.

Игра «Узнай звук» (по артикуляции).

Посмотрите на наших помощников. Угадайте, о каких звуках мы сегодня будем говорить? (по карточкам-символам).

Какие это звуки гласные или согласные?

А почему эти звуки называются гласными? (Их можно петь, тянуть, кричать. Когда мы произносим эти звуки, воздух свободно выходит изо рта. Ему не мешают ни губы, ни зубы, ни язык). – Как мы обозначаем гласные звуки? (красным квадратиком)

Итак, при произношении гласных звуков воздух свободно проходит через рот, ничто нам не мешает, ни губы, ни зубы, ни язык. Гласные звуки можно произнести протяжно, пропеть.

Игра «Узнай звук» (по карточкам-символам).

– У вас на столах лежат карточки со звуковыми рядочками, прочитайте их.

Физ. минутка. «Кто внимательнее» (Я произношу звук без звука, а вы вслух. А – хлопок, О – на руки пояс, У – присесть)

Игра «Найди звук в начале слова»

Что вы здесь видите? Как назвать одним словом? Назовите только те фрукты, названия которых начинаются со звука [а].

Назовите: 1. Время года, которое начинается со звука [о] .

2. Время года, которое заканчивается на звук [о].

Что вы видите здесь? Найди животных названия которых начинаются на звук [у] .

Игра «Назови лишнее слово» Посмотрите внимательно. Как вы думаете, что здесь лишнее? Почему?

Игра «Найди место звука в слове»

Давайте вспомним, где звук может находиться в слове? (в начале, середине, конце слова) Определи место расположения звука [а] в следующих словах: мак, аист, кошка, мазь, майка, март, арка.

Определи место расположения звука [о] в следующих словах: каток, осы, сок, окна, моль, крот, пальто. Определи место расположения звука [у] в следующих словах: утка, туча, дудка, ау, мука, улитка, куча, утюг, несу.

Придумай имена для ребят на звуки [а], [о], [у].

А теперь давайте обозначим звуки буквами. Звук и буква А. Звук и буква О. Звук и буква У. – Вспомните правило о буквах.

Буквы мы видим, пишем и читаем.

Игра «Чудесный мешочек». – У меня в чудесном мешочке лежат буквы. На ощупь узнайте букву.

Нарисуйте букву в воздухе. Выложите свою букву (из косточек, шнурочков, палочек).

Итог занятия. – Какие бывают звуки? – Какие речевые звуки мы сегодня вспомнили

ТЕМА: «Речевые и неречевые звуки. Органы артикуляции»

Цели занятия:

1. Формировать слуховое восприятие.

2. Развивать слуховое внимание.

3. Развивать умение воспроизводить простой ритм.

4. Познакомить с органами артикуляции.

5. Развитие артикуляционной моторики.

5. Развивать внимание, память, мышление.

Оборудование: зеркала, музыкальные инструменты (барабан, бубен, дудочка, трещотка, колокольчик), предметные картинки (органы артикуляции, лицо человека), косынка, мультимедийное сопровождение образовательной деятельности «Увлекательная грамота для детей 5-7 лет» (диск 1).

Ход занятия

1. Организационный момент.

2. Знакомство с органами артикуляции.

Раздать детям зеркала и рассказать, как с ними обращаться.

Рассмотреть перед зеркалом рот, губы, зубы, небо («потолок»), бугорки, верхние и нижние зубы, верхнюю и нижнюю губу).

3. Упражнение «Покажи и назови».

Показать и назвать органы артикуляции на картинке.

Зачем нам нужны органы артикуляции?

4. Упражнение «Язычок проснулся!»

Посмотри на домик, где живет наш язычок.

Открыть рот, высунуть язык и убрать его.

Проснулся он рано утром.

Открыл окошко.

Открыть рот.

Посмотрел налево, направо.

Соответствующие движения языком.

Посмотрел вниз, нет ли луж, потому что ночью шел дождик.

Посмотрел вверх, светит ли окошко?

Закрыл окошко и пошел умываться…

Закрыть рот.

Почистил зубы,

Движения языком от корней к краям верхних, а затем

Пополоскал рот.

Надувание щек поочередно.

И пошел завтракать.

5. Игра «Что мы слышим?»

А сейчас мы отправимся в путешествие в удивительную страну звуков. Звуки бывают разные. Предложить детям прослушать записи разных звуков (звуки природы, голоса животных, музыкальные инструменты).

Кто что услышал?

Что нам помогает слышать звуки?

Звуки бывают речевые (все звуки, которые произносит человек) и неречевые (голоса животных, звуки природы и музыкальных инструментов).

6. Игра «Минута тишины».

Звуки можно услышать повсюду, надо только очень внимательно слушать. Предложить детям закрыть глаза, посидеть тихо 30-50 секунд и послушать тишину. Затем попросить открыть глаза и спросить, что они слышали.

7. Игра «Жмурки с колокольчиком».

Образовать с детьми круг. Выбрать водящего, поставить в середину круга, завязать ему глаза косынкой. Несколько раз повернуть на месте. Дать в руки кому-нибудь из детей колокольчик. Предложить сказать хором: «Слушай, слушай! Не зевай! Где звенит угадай!». Водящий должен найти ребенка, который звенит колокольчиком. Этот ребенок становиться водящим.

8. Упражнение «Хлопни, как я».

Предложить детям послушать, а затем воспроизвести 1,2,3 хлопка с равным интервалом.

9. Итог занятия.


Иванченко Ирина Павловна

5 лет опыта работы

Логопед, коррекционный педагог

С 2020 года работает в МЦ «ВРАЧЪ»

Специализация

  • индивидуальная работа с детьми от 1,5 лет;
  • работа с неговорящими детьми, запуск речи
  • диагностика речевых и неречевых нарушений, влияющих непосредственно на качество речи
  • коррекция звукопроизношения
  • консультация родителей
  • постановка звуков
  • автоматизация, дифференциация и введение в речь нормативных звуков
  • развитие фонематического восприятия
  • развитие связной речи
  • логопедический массаж
  • развитие мелкой и общей моторики
  • развитие высших психических процессов (внимание, память, мышление…)
  • АВА -терапия
  • Коррекционная работа с детьми с ОВЗ (РАС, ЗПР,ЗРР,ЗПРР,ДЦП, синдром Дауна)

Образование

2006 – МК при Рост ГМУ Лабораторная диагностика

2012 – РМИЭУ Менеджмент организации

2016- ИУБиП Логопедия

2020- НИИДПО Организация коррекционной работы при расстройствах аутистического спектра на основе прикладного анализа поведения (АВА-терапия)

Повышение квалификации

Июль 2020. Запуск речи . Тренинг Рината Каримова

Март 2018. Дети с РАС. Как реально заниматься с ребенком дома и не сойти с ума. Ведущий: поведенческий аналитик и действующий практик Валентина Минакова

Февраль 2020. Неврозы: теория, феноменология , терапия. Реакция на тяжелый стресс и нарушения адаптации (F43): острая реакция на стресс. ПТСР, расстройство адаптации: феноменология, мишени терапии. Ведущий : Клинический психолог Мосин А.В.

Февраль 2020.Требования к результатам освоения основной образовательной программы дошкольного образования в условиях реализации ФГОС ДО. Ведущий: Преподаватель психолого-педагогической дисциплины Бологова О.Б.

Апрель 2020. Нарушение восприятия и внимания. Ведущий: Кандидат психологических наук, доцент Пантюшина О.И.

Февраль 2020.Арт-терапия. Изучение темы: «Зима» с детьми дошкольного возраста: нетрадиционные техники рисования и аппликации . Ведущий: Кандидат педагогических наук Харланова Ю.В.

Апрель 2019. Развитие ребенка. Как отслежвать динамику. Ведущий: нейропсихолог Валентина Паевская

Май 2018. Арт-терапия. Проработка эмоций красками . Ведущий: нейропсихолог Валентина Паевская

Март 2018. Пищевое поведение ребенка. Ведущий: нейропсихолог Кристина Прошакова.

Декабрь 2019. Несколько детей в семье. Ведущий : нейропсихолог Валентина Паевская.

Ноябрь 2018. Диагностика развития 1-4 года Ведущий: нейропсихолог Кристина Прошакова.

Август 2019. Подготовка к школе . Ведущий: нейропсихолог Елена Лаштабега

Март 2020. Родительская власть. Ведущий: Людмила Петрановская

Февраль 2020. Детская патопсихология .Генетические заболевания. Ведущий : Клинический психолог Мосин А.В.

Январь 2020.Аутизм: Современные подходы к диагностике и перспективы развития ребенка. Форум Директ-Медиа. г.Москва.

Февраль 2020.Ранняя диагностика и сопровождение детей дошкольного возраста с особенностями развития. Как понять , что у ребенка дошкольного возраста отклонения в развитии и что нужно сделать , чтобы ему помочь. Форум «Педагоги России».

Октябрь 2019.Нейроигры. Ведущий: Нейропсихолог Елена Лаштабега

Июль 2020. Адаптация к детскому саду Ведущий: нейропсихолог Полина Харина

Март- август 2020. Сенсорная интеграция в работе логопеда. Сенсорно-интегративные игры и методы. Музыкально-двигательная терапия. Мастермайнд. Связь питания и речи

Муниципальное бюджетное дошкольное образовательное учреждение детский сад № 2 «Огонек»

Использование речевых игр и упражнений для развития фонематического восприятия и слуха.

Использование речевых игр и упражнений для развития фонематического восприятия и слуха.

Фонематический слух – это способность человека распознавать речевые звуки. Он формируется у детей при восприятии  устной речи окружающих и при собственном проговаривании слов.

Правильное развитие речи ребенка характеризуется не только уровнем фонематического восприятия и произносительной стороной речи, но и, главное, способностью различать в своей речи и в речи окружающих звуковой состав слова. Звуковой состав слова является центральным моментом как при овладении грамматическим строем родного языка, так и при обучении грамоте. Сам процесс обучения грамоте, при котором развивается четкое представление о звуковом составе слова, когда ребенок овладевает умением анализировать каждый отдельный звук в слове и отличать его от других звуков, в свою очередь оказывает влияние на более тонкое и осознанное восприятие звуковой стороны речи.

Развитие фонематического восприятия проводится в  несколько этапов.

Задания выполняются  последовательно от этапа  к этапу, нельзя переходить к  заданиям следующего этапа, пока не выполнены безошибочно задания текущего.

1 Узнавание и различение неречевых звуков.

Неречевой (физический) слух — это улавливание и дифференци­ация различных звуков окружающего мира (кроме звуков челове­ческой речи), различение звуков по громкости, а также определе­ние источника и направления звука.Неречевые звуки играют большую роль в ориенти­ровании человека в окружающем мире. Различение неречевых зву­ков помогает воспринимать их как сигналы, свидетельствующие о приближении или удалении отдельных предметов или живых су­ществ. Правильное определение на слух источника звука помогает узнать направление, откуда идет звук, позволяет лучше ориенти­роваться в пространстве, определять свое местонахождение.

При обучении ребенка различению на слух неречевых звуков советуем соблюдать следующую последовательность:

звуки природы: шум ветра и дождя, шелест листьев, журчание воды и др.;

звуки, которые издают животные и птицы: лай собаки, мяуканье кошки, карканье вороны, чириканье воробьев и гуление голубей, ржание лошади, мычание коровы, пение петуха, жужжание мухи или жука и т.д.;

звуки, которые издают предметы и материалы: стук молотка, звон бокалов, скрип двери, жужжание пылесоса, тиканье часов, шурша­ние пакета, шорох пересыпаемой крупы, гороха, макарон и т.п.;

транспортные шумы: сигналы автомобилей, стук колес поезда, скрип тормозов, гудение самолета и т.п.;

звуки, которые издают различные звучащие игрушки: погремуш­ки, свистульки, трещотки, пищалки;

звуки детских музыкальных игрушек: колокольчик, барабан, бу­бен, дудочка, металлофон, гармошка, пианино и др.

2 Различение одинаковых слов, фраз, звукокомплексов и звуков по высоте, силе и тембру голоса.

На протяжении данного этапа детей учат различать высоту, силу, тембр голоса, ориентируясь на одни и те же звуки, звукосочетания и слова.

3 Различение близких по звуковому составу слов.

Используются игры с постепенным усложнением условий дифференциации слов: от слов, отличающихся несколькими звуками, к словам, различающимся одним звуком.

4 Дифференциация слогов.

В психолингвистической литературе отмечается, что единицей восприятия речи является слог, поскольку слоги идентифицируются быстрее, чем другие единицы речи (А.А. Залевская).  При развитии у детей умения дифференцировать слоги, различающиеся несколькими и одним звуком, широко используется приём повторений серий слогов с различающимися гласными и согласными звуками, с акустически далёкими и акустически близкими звуками. В упражнениях используются слоги различной структуры – открытые, закрытые, без стечения согласных и со стечением согласных.

5 Дифференциация фонем.

Для дифференциации предлагаются гласные и согласные звуки ( с постепенным переходом от акустически далёких к акустически близким), звуки в слогах, словах. Начинать нужно с дифференциации гласных звуков. Содержание упражнений может предусматривать, наряду с дифференциацией звуков, развитие слуховой памяти.

6 Развитие навыков элементарного звукового анализа.

В развитии фонематического слуха сознательный звуковой анализ и синтез играет большую роль, способствуя, с одной стороны, развитию понимания речи, т.е. дети лучше воспринимают и различают морфологические единицы, предлоги, словообразовательные модели, с другой стороны, оказывая положительное влияние на овладение грамотой (Р.Е. Левина).

 

Игры на развитие фонематического восприятия.

«Кто позвал?»

Водящему закрывают глаза повязкой, остальные дети становятся вокруг него.

Один из детей  должен по имени позвать, а тот должен  отгадать, кто позвал.

 

 «Кто пришёл в гости?»

Педагог  знакомит детей со звучащими игрушками – бубном, погремушкой, барабаном. Потом сообщает, что к ним в гости собираются мишка, зайка и лисичка. Мишка придёт в гости с барабаном, зайка – с погремушкой, лисичка – с бубном. За ширмой звучит игрушка. Дети должны догадаться, кто идёт в гости. Если дети угадали, игрушка появляется из-за ширмы.

 

 «Кто кричит?»

Педагог знакомит с игрушечными уточкой, пчёлкой, кошечкой. Потом имитирует крик утки, жужжание пчелы, мяуканье кошки. Дети должны догадаться, кто кричит. Аналогично можно имитировать крик животных, птиц, насекомых.

 

 «Угадай, на чём играют?»

 Педагог знакомит детей со звучащими игрушками, например с барабаном, дудочкой, колокольчиком. По очереди дети отворачиваются и отгадывают , какая игрушка звучит.

 

 «Три медведя».

Педагог  выставляет картинки с изображением медведей (Из сказки «Три медведя»).

Потом произносит фразу из сказки разными голосами. Например, «кто ел из моей миски?» дети должны отгадать, кто сказал эту фразу.

 

«Чудо-звуки»

Прослушайте с ребенком аудиозаписи природных звуков: шум дождя, журчание ручья, морской прибой, весен­нюю капель, шум леса в ветреный день, пение птиц, го­лоса животных. Обсудите ус­лышанные звуки — какие похожи, чем различаются, где их можно услышать, какие из них кажутся знакомыми. На­чинать надо с прослушивания и узнавания хорошо различа­ющихся между собой звуков, затем сходных по звучанию. Эти же звуки слушайте на прогулке: зимой — скрип снега под ногами, звон сосу­лек, тишину морозного утра; весной — капель, журчание ручья, щебетанье птиц, шум ветра. Осенью можно услы­шать, как шуршат листья, шум дождя. Летом стрекочут кузнечики, жужжат жуки, пчелы, назойливо звенят кома­ры. В городе постоянный шу­мовой фон: машины, поезда, голоса людей. А еще не забывайте про запахи — это опоры вашего малыша в жизни.

Слушай, пробуй, как звучит

Исследуйте звуковую при­роду любых предметов и ма­териалов, оказавшихся под рукой. Изменяйте громкость, темп звучания. Можно сту­чать, топать, бросать, перели­вать, рвать, хлопать.

 

«Угадай, что звучало»

Проанализируйте с ребен­ком бытовые шумы: скрип двери, звук шагов, телефон­ный звонок, свисток, тиканье часов, шум льющейся и ки­пящей воды, звон ложечки о стакан, шелест страниц и пр. Ребенок должен научиться узнавать их звучание с откры­тыми и закрытыми глазами, постепенно надо приучать его удерживать в памяти «голоса» всех предметов, доводя их ко­личество с одного-двух до семи-десяти.

 

«Где позвонили»

Определяем направление звука. Для этой игры нужен колокольчик или другой зву­чащий предмет. Ребенок за­крывает глаза. Вы встаете в стороне от него и тихо звени­те (гремите, шумите). Ребенок должен повернуться к тому месту, откуда слышен звук, и с закрытыми глазами рукой показать направление, потом открыть глаза и проверить себя. Можно ответить на во­прос: где звенит? — слева, спереди, сверху, справа, сни­зу. Более сложный и веселый вариант — «жмурки». Ребе­нок в роли водящего.

 

«Подбери картинку или игрушку»

Вы стучите (шелестите, гремите, трубите, звените, играете на пианино), а ребе­нок угадывает, что вы дела­ли, что звучало, и подбирает соответствующую картинку, игрушку.

Изменение характера движений при изменении звукового сигнала, темпа или громкости его звучания

О правилах игры надо пред­варительно договориться.

 

«Создаем мелодию»

Вступите в диалог с ребен­ком на инструментах — чере­дуйте «высказывания», вни­мательно слушая друг друга. Когда ребенок сыграет что-то достаточно структурирован­ное, повторите его «реплику».

Продолжайте игру, пока ре­бенок не отработает свою внезапную находку.

 

«Громко—тихо»

Попросите ребенка произ­нести гласный звук, слог или слово громко, потом тихо, протяжно, потом отрывисто, высоким голосом, низким. Вариант игры: придумайте или вспомните каких-то сказочных персонажей, договоритесь, кто из них как говорит, и потом разыграйте небольшие диалоги, узнавайте ваших героев по голосу, меняйтесь ролями.

 

«Камертон»

Предложите ребёнку проговаривать по слогам любой стихотворный текст и одновременно отстукивать его ритм по правилам: отстукиваются слоги (каждый слог – один удар), на каждом слове, включая предлоги, рука или нога меняется.

 

«Угадай, кто позвал?»

Дети по очереди называют имя водящего (стоит к ним спиной). Водящий на слух определяет и показывает, кто его позвал.

Усложнение:

  1. Все дети зовут водящего «Ау!» , а тот отгадывает, кто его звал.
  2. Водящий произносит «Ау!» то громко, то тихо, а дети отгадывают, далеко или близко он находится. Затем каждый ребёнок по очереди произносит «Ау!»  то громко, то тихо – в зависимости от того, что скажет логопед («Далеко ушёл в лес». Или: «Близко зовёт, от самой опушки»).

«Котёнок»

Логопед показывает детям игрушечного котёнка и просит внимательно послушать и запомнить, как мяукает, когда находится близко(громко), и как – когда далеко (тихо). Затем произносит «Мяу», меняя голоса, а дети отгадывают, близко или далеко мяукает котёнок.

Затем дети мяукают по сигналу воспитателя: «близко» или «далеко».

Усложнение: Различение мяуканья, ориентируясь на тембр и индивидуальные особенности голоса говорящего. Логопед объясняет, что котёнок очень боится щенка и мяукает жалобно, дрожа и замирая от страха. Каждый ребёнок по очереди мяукает,  изображая страх, водящий отгадывает.

«Угадай, кто это?»

Детям раздают картинки с изображениями домашних животных – взрослых и детёнышей: коровы и телёнка, козы и козлёнка,… Логопед произносит каждое звукоподражание то низким, то высоким голосом. Дети должны, ориентируясь на характер звукоподражания и одновременно на высоту голоса, поднимать соответствующие картинки.

 

 

«Будь внимателен».

Перед ребёнком раскладывают картинки (банан, альбом, клетка) и предлагают внимательно слушать логопеда: если логопед правильно называет картинку – ребёнок поднимает зелёный флажок, неправильно- красный. Произносимые слова:

Баман, паман, банан, банам, ваван, даван, баван, ванан и т.д.

Аньбом, айбом, альмом, альбом, аньбом, авьбом, альпом, альном, аблем.

Клетка, къетка, клетта, тлетка, квекта, тлекта, кветка.

 

 «Незнайка запутался»

Логопед рассказывает историю про Незнайку, который нашёл много картинок и не может отобрать из них те, которые необходимы.

Помогите Незнайке и разложите на столе картинки( лук, жук, сук, рак, лак, мак, сок, дом, лом, сом, ложка, мошка, матрёшка, картошка…)

1 задание: разложить по коробочкам картинки с изображёнными на них предметами, которые произносятся похоже;

2 задание: выбрать из определённой группы картинок ту, которая нужна Незнайке (предмет, изображённый на картинке, называет логопед).

 

 «Придумай слово».

Прослушайте слово и придумайте слова, которые звучат похоже (мышка-миска-мишка, крышка, шишка, пышка, фишка; коза-коса, оса, лиса …)

 

 

 «Чем отличаются слова».

Рассмотрите пару картинок и назовите изображённые на них предметы (кит-кот, жук-сук, шар-шарф, Маша-каша, горка-норка …)

Определите разницу в звучании этих слов.

( логопед помогает наводящими вопросами)

 

 «Лишнее слово». Вариант 1

Логопед чётко произносит слова.

Назовите слово, отличающееся от остальных:

канава, канава, какао, канава

утёнок, котёнок, утёнок, утёнок

ком, ком, кот, ком

минута, монета, минута, минута

винт, винт, винт, бинт

буфет, букет, буфет, буфет

дудка, будка, будка, будка…

 

 «Лишнее слово». Вариант 2

Логопед произносит слова.

Назови слово, которое не похоже на остальные:

мак, бак, так, банан

сом,  ком, индюк, дом

лимон, вагон, кот, бутон

мак, бак, веник, рак

совок, гном, венок, каток

пятка, ватка, лимон, кадка

ветка, диван, клетка, сетка

каток, моток, дом, поток…

 

 «Моё слово»

Дано 3 картинки.

Назовите предметы.

Логопед произносит слово.

Определите, какое имеющееся слово похоже по звучанию на названное.

Картинки: мак, дом, ветка; слова для сравнения: сетка, ком, бак, клетка

 

картинки:  совок, вагон, гном; слова: дом, лимон, бидон загон, каток

 

картинки: калитка, дом, каток; слова: платок, листок, моток, гном, ком, улитка

 

 

Дифференциация слогов

Повторение серий слогов с общим гласным и разными согласными звуками:

та-ка-па        па-ка-та

ка-на-па       га-ба-да

фа-ха-ка       ма-на-ва

ба-да-га       ка-ва-ха      аналогично – с гласными у,о,ы

 

 

Дифференциация слогов

Повторение серий слогов с согласными звуками, различающимися по звонкости-глухости(2-3 слогов)

па-ба       та-да

по-бо       ка-га

пу-бу        фа-ва

са-за         шу-жу

 

па-ба-па        та-да-та      ва-фа-ва

по-бо-по       да-та-да      фа-ва-фа

пу-бу-пу        ка-га-ка       са-за-са

 

 

Дифференциация слогов

Повторение серий слогов с согласными звуками, различающимися по мягкости-твёрдости:

па-пяпо-пёпу-пюпы-пи ……..

 

«Угадай, кто (что) это был(о).»

Даются картинки-образы или игрушки, каждой из них присваивается определённое звучание (например: корова-мычит ммм, тигр-рычит ррр). Логопед длительно (усложнение-кратко) произносит какой-либо звук .

Определите, кто это был, поднимая соответствующую картинку.

 

 «Какой звук лишний?»

Логопед называет  звукиа,у.

Запомните звуки.

Логопед называет ряд звуков, включающий другие гласные: э,ы, и, о.

Поднимите флажок только на тех звуках, которые были предложены к запоминанию.

Аналогично игра проводится с согласными звуками (далёкими и близкими по акустическим характеристикам)

 

 «Различай и повторяй»

Повторяйте за мной только один определённый звук, только слоги с определённым звуком, только слова с заданным звуком.

«Повторяй за мной звук с» – звукоряд:з,с,ш,с…

Речевой материал может быть подобран по-разному, с учётом цели задания – выделение гласных звуков, согласных (твёрдых-мягких, звонких-глухих, свистящих-шипящих, аффрикат и звуков, входящих в их состав…), звуков в слогах с одинаковыми и разными гласными, звуков в словах – квазиомонимах…

 

Формирование фонематического анализа и синтеза.

  1. 1.     Выделите гласный (согласный ) звук из ряда других звуков.
  2. 2.     Выделите  слог с определённым звуком(поднимите флажок).
  3. 3.     Выделите из ряда слов слова с определённым звуком (поднимите флажок, отберите картинки).
  4. 4.     Назовите первый, последний звук в слове, определите местоположение звука в слове (начало, середина, конец) на слух и с помощью картинок.
  5. 5.     Определите последовательность и количество звуков в слове (придумайте слова, отберите картинки с определённым количеством звуков.).
  6. 6.     Определите местоположение звука в слове по отношению к другим звукам.

Задания предлагаются в игровой форме, с использованием таких приёмов, как придумывание слов, работа с предметными картинками, сигнальными флажками (символами, картинками), опускание при произнесении логопедом последнего (первого) звука в слове и восстановление его детьми с опорой на предметные картинки, работа с фишками, карточками и т.д.

 

Что такое нарушение фонематического восприятия и как его исправить

Фонематическое восприятие — это способность воспринимать звуковой состав слова.

Дети с развитым фонематическим восприятием говорят чисто, так как их мозг чётко воспринимает все звуки речи. У детей с нарушением фонематического восприятия страдает не только звукопроизношение, но и само понимание речи, так как они не могут различить близкие по звучанию фонемы и слова с этими фонемами звучат для них одинаково, например: крыса-крыша, птица-пицца, рожки-ложки и тому подобное. Правильное развитие фонематического восприятия и фонематического слуха лежит в основе усвоения навыков чтения и письма. Восприятие и воспроизведение звуков – два взаимосвязанных и взаимообусловленных процесса. Чтобы правильно произносить звуки, необходимо уметь их четко различать.

В процессе слушания основную роль играет процесс обработки слуховой информации, что в итоге дает нам возможность обучаться и развивать когнитивные навыки. Фактически, мы слышим нашим мозгом, а не ушами. Уши являются приемником и передатчиком в мозг «необработанной» информации для дальнейшего её анализа. Если нарушений нет, то слуховые центры мозга быстро и корректно производят расшифровку.

Качество интерпретации поступающей в мозг информации зависит от уровня навыков слухового восприятия / обработки. В возрасте до трех лет мозг является наиболее восприимчивым для развития языковых навыков. В этот период в языковых центрах мозга запечатляется информация, состоящая из различных слов и звуков.

Как развивать у ребенка фонематический слух ?

 

  • учиться различать тембр, высоту, силу звуков;

  • развивать навыки дифференциации фонем;

  • развивать навыки дифференциации слогов;

  • развивать навыки дифференциации неречевых звуков;

  • проявлять внимание к звукам окружающего мира и звукам речи;

  • развивать навыки определения источников и направления звука;

  • развивать навыки элементарного звукового анализа;

  • развивать навыки различения слов, близких по своему звуковому составу.

8 способов развития фонематического восприятия ребенка

с раннего детства

  1. Познакомьте ребёнка с игрушечными музыкальными инструментами. Например, дудочка, бубен, пианино. Покажите, как они звучат. Затем предложите ребёнку отвернуться и угадать, на каком инструменте вы сыграете.

  2. Изучайте с ребёнком «домашние звуки»: шум стиральной машинки, гул холодильника, микроволновой печки, скрип дверей и т.д. Предложите ребенку воспроизвести их.

  3. Научите ребенка определять направление звука в пространстве, например, игрой в «Жмурки».

  4. Предлагайте прислушиваться к звукам на улице: когда летит самолёт, едет машина, шумит ветер, гремит гром, идёт дождь и т.п.

  5. Обсудите, какие звуки издают разные животные.

  6. Играйте с ребенком в рифмы – попросите ребенка закончить предложение в рифму.

  7. Используйте наглядные материалы, чтобы показать ребенку важность различия в один звук. Используйте карточки с рисунками предметов, название которых отличается одной буквой: карточки «точка» и «кочка». Так у ребенка сформируется умение различать на слух минимальные слова – пары, различающиеся только одной фонемой.

  8. Как можно раньше начните читать ребёнку. Это очень способствует развитию навыков слушать и вслушиваться в речь окружающих.

 

К сожалению, превентивных мер и домашних упражнений для развития фонематического слуха у ребенка часто бывает недостаточно. Очень важно своевременно заметить проблему. «Предупрежден – значит вооружен!». Обращайте внимание, не смешивает ли (или взаимозаменяет) рёбенок звуки (фонемы), что приводит к неправильному воспроизведению слова (жук – “щук”, гора – “кора”).

Для самостоятельного развития фонематического восприятия скачайте эти методические материалы.


​Важно понимать, что если у вашего ребенка нарушение слухового восприятия (НСВ), то вряд ли он сможет справиться с этими проблемами без соответствующей помощи. Если вы заметили характерные симптомы нарушения фонематического слуха, стоит обратиться к специалисту.

Впрочем, современные методики прекрасно справляются с этой проблемой. Трудность заключается в том, чтобы подобрать подходящую методику обучения, учитывая, что существует довольно много вариантов. Необходимо понимать, что не все программы  устраняют основные причины нарушения фонематического восприятия, а работают только с последствиями этих нарушений. Это все равно, что накачивать прохудившуюся шину — можно очень интенсивно работать насосом, но это бессмысленно, пока не залатана дыра.

 

Современные специалисты и родители прибегают к новым неврологические методикам, развивающим фонематический слух, таким, как Fast ForWord. На сегодняшний день методика Fast ForWord является одной из самых эффективных коррекционно-развивающих программ, помогающих устранять первоисточник нарушения фонематического восприятия за счет использования запатентованной технологии цифровой обработки речи.

Fast ForWord — это неврологическая компьютерная методика коррекции нарушений развития речи, слухового восприятия, ФФНР, понимания и осознания разговорного языка. С помощью этой методики тренируется языковой центр коры полушарий головного мозга, оптимизируются подкорковые проводящие пути, что способствует также улучшению внимания, развитию памяти и прочих когнитивных навыков.

В 70-х годах прошлого века американский нейропсихолог Паола Таллал провела исследование, в ходе которого установила: если замедлить скорость воспроизведения согласных звуков, то дети с нарушениями слухового восприятия и речи могут их усваивать. Были разработаны специальные программы, которые индивидуально подстраиваются под скорость восприятия фонем каждого ребенка и тренируют фонематическое восприятие с плавным ускорением воспроизведения, вплоть до корректного восприятия мозгом звуковой информации в темпе обычной человеческой речи. Специалисты сразу отметили положительный эффект: пациенты стали быстрее усваивать новые слова, значительно улучшалась их дикция. Результат выглядел поистине фантастическим. Так появилась неврологическая методика Fast ForWord. Занятия по программе Fast ForWord проводятся онлайн, в интересной для ребенка, увлекательной игровой форме — ученик слышит в наушниках определенные звуки и выполняет задания, как в видеоигре.

Узнайте подробнее, как работает эта инновационная методика!

Источник

Фонематическое восприятие (слух) в логопедии

Статья:

Фонематический слух напрямую связан с физиологическим, то есть с врожденной способностью слышать различные звуки внешнего мира. Различие между ними в том, что первый помогает не просто слышать, но и анализировать информацию. Фонематическое восприятие в логопедии – это более узкое понятие, включающее в себя различение на слух основных частей слова (слога, звука), дифференциацию речевых и неречевых звуков, определение силы, тембра голоса и многое другое. Если восприятие фонем не сформировано по ряду причин, то происходит нарушение слоговой и звуковой языковых составляющих.

 

Формирование фонематического восприятия/слуха

В дошкольном учреждении работа по формированию фонематической стороны речи проводится постепенно начиная с раннего возраста. Но фундаментальным этапом можно считать развитие фонематического слуха до года:

  • Уже в двухмесячном возрасте младенец при нормальном развитии физиологического слуха различает материнский голос.
  • К трем месяцам жизни малыш определяет, откуда слышен звук, поворачивает голову в сторону раздражителя.
  • Еще через месяц он уже проявляет реакцию на экспрессивность речи (силу и интонацию голоса), может испугаться громкого звука, крика.
  • В 5 месяцев гуление заменяется лепетом. Полугодовалые дети с нормой в развитии внимательно слушают разговор, повторяют за взрослым звуки или прямые открытые слоги.
  • К восьми месяцам ребенок начинает использовать только звуки, присутствующие в его родной речи.

О правильном развитии фонематического слуха в 1-2 года будет свидетельствовать понимание ребенком обращенной к нему речи взрослого. В этом случае подразумевается выполнение простых односложных поручений (к примеру: «дай машину», «принеси куклу»), правильное понимание элементарных вопросов («где папа» и т. д.). При норме интеллекта к трем годам фонематический слух почти сформирован, малыш различает и исправляет неправильную речь.

 

Нарушение фонематического восприятия и слуха у детей

В младшем школьном возрасте проблемы в развитии фонематического слуха и восприятия могут выражаться не только в устной речи детей, но и в письменной. Об этом свидетельствуют такие нарушения, как:

  • Замена, перестановка или пропуск отдельных букв в слове, иногда целых слогов (каша – кафа, кша, акша и т. д.).
  • Недоговаривание слов (игрушка – игрушк).
  • Разделение или слияние слов при написании (в лесу – влесу, поезд – по езд и др.).
  • Пропуск мягкого знака или, наоборот, смягчение там, где этого не требуется (коньки – конки, ранка – ранька).
  • Смысловое искажение (сушка – ушко, баян – баран).

То же самое происходит и при чтении. Дети с ФФН (фонетико-фонематическим нарушением) зачастую не могут сливать звуки в слоги, а слоги в слова: читают набором букв, меняют местами, не дочитывают до конца. Все это приводит к трудностям дальнейшего обучения, в результате чего ребята начинают отставать от своих сверстников.

 

Причины и механизмы возникновения нарушений

Для того чтобы устранить проблему, необходимо знать причины ее возникновения. Задержка или нарушение фонематического слуха и восприятия – это не просто педагогическая запущенность, хотя и этот вариант может быть уместен.

Механизмы возникновения могут быть запущены еще во внутриутробном развитии. Поэтому необходимо знать первопричину, так как именно эта информация позволит определить методы работы с ребенком: не всегда достаточно только логопедической помощи, в некоторых случаях необходимо и медикаментозное лечение.

К основным причинам возникновения ФФН у детей можно отнести следующие:

  • Патологические изменения в онтогенезе плода в период внутриутробного развития речевых зон коры головного мозга или формирования органов речи. Особенно выражено это при нарушениях в строении артикуляционного аппарата, когда ребенок рождается с готическим небом, заячьей губой, волчьим небом и другими патологиями.
  • Родовые травмы, сюда также относится асфиксия плода, неправильное положение щипцов в момент, когда врач направляет плод, длительные, осложненные роды. В результате может быть нарушена работа речевых центров.
  • Перенесенные в раннем детстве вирусные, соматические или инфекционные заболевания.
  • Социальные факторы, способствующие развитию ФФН: педзапущенность, психологическая травма, испуг, неблагоприятное для развития речи окружение (глухота у родителей, отсутствие эмоциональной связи матери с ребенком) и многое другое.

Выявив причинно-следственные связи, специалисты смогут назначить при необходимости лечение и подберут соответствующие коррекционные методы работы. В некоторых случаях, например, детям с заячьей губой или волчьим небом, будет рекомендовано хирургическое вмешательство. Все эти меры помогут избавиться от проблем с речью.

 

Коррекционная работа с детьми с ФФН

Если по результатам психолого-медико-педагогического обследования речи поставлен диагноз ФФН, то воспитанник будет направлен в логопедическую группу для коррекции и устранения выявленной проблемы. Если это произошло своевременно и у малыша легкая или средняя степень ФФН, то есть все шансы устранить нарушения к концу дошкольного возраста.

Логопедическая работа с детьми, страдающими задержкой в развитии фонематического восприятия и слуха, проводится систематически в рамках коррекционной программы ДОУ. Индивидуальная работа, в зависимости от специфики нарушений, ведется по следующим направлениям:

  1. Понимание обращенной речи.
  2. Различение речевых и неречевых звуков: на этом этапе, в зависимости от возраста, могут использоваться музыкальные инструменты, прослушивание звуков природы и ее явлений (журчание воды, щебет птиц, гром, дождь и др.), бытовые шумы (стук в дверь, звуки работающих приборов, телефонный звонок).
  3. Коррекция восприятия схожих по произношению, но разных по значению слов (бабочка – бабушка).
  4. Различение слов, отличающихся друг от друга только одним звуком (лук – люк, полка – палка, сорока – морока).
  5. Работа над заменой и дифференциацией парных звуков (б-п – бочка − почка, з-с – коза − коса).
  6. Развитие умения определять слоговую и звуковую структуру слова.

 

Игры на развитие фонематического слуха для младших дошкольников

В младшем дошкольном возрасте для развития фонематического восприятия и слуха используют игры:

  • На формирование понимания обращенной речи − выполнение поручений.
  • Игры на подражание: игры с движениями «Делай, как я», «Повторяй за мной» (например, педагог предлагает детям попрыгать как зайчики, затем потопать, как медведи, первоначально показывая детям и выполняя вместе с ними соответствующие движения). «Кто, как здоровается (кошка – мяу, корова – му и т. д.)». От предыдущих игр отличается тем, что активно используется речь самого ребенка, а не только педагога.
  • С музыкальными инструментами, ширмой и др.: «Угадай, что играет», «Громко − тихо», «Откуда слышен стук».

 

 

Игры для детей среднего дошкольного возраста

Детям среднего дошкольного возраста можно предложить игры посложнее:

  1. «Найди пару»: малышам предлагается найти одинаковые коробочки, но не по внешним признакам, а по звучанию. Чтобы оформить такую игру, понадобятся одинакового размера и из одного и того же материала коробочки. Отлично подойдут железные емкости из-под канцелярских кнопок, либо «желтки» от киндеров. В них до половины засыпаем крупы или другие сыпучие вещества (сахар, соль, перец, макароны). Должно получиться по две баночки с одинаковой начинкой, при этом на вид они отличаться друг от друга не будут. Чтобы найти пару, ребенку нужно на слух определить, какие баночки «звучат» одинаково.
  2. Активно используются дидактические игры на развитие слогового анализа слова. Игра «Эхо»: ребенок повторяет сначала все слово за педагогом, затем убирает первый слог, второй и в конце называет только последний (например, паровоз − ровоз − воз). Если дети затрудняются, можно сначала попробовать давать короткие слова с открытым ударным последним слогом (пример: лиса – са, сова – ва).

Для формирования фонематического восприятия такой части слова, как слог, подойдут обучающие игры и упражнения «Доскажи словечко», «Назови, какое слово получилось», «Посчитай, сколько слогов в слове» и т. п.

 

Дидактические игры и упражнения для старших дошкольников

В старшем дошкольном возрасте ребенку предлагают задания на восприятие звука, определение его характеристики и места в слове. Сначала дают более легкие игры, где ребенку необходимо дифференцировать звук в изолированном звучании или в слоге, затем уже и в словах:

  • Игра «Поймай звук» подойдет для закрепления умения слышать и различать определенные звуки. Например, логопед попросит ловить звук «Л», сначала называет детям цепочку изолированных звуков «р – о – с – л», когда назван заданный звук, ребята должны успеть хлопнуть в ладоши (как бы «поймать» его). То же самое в слогах и словах («са – ко – мы – ли»). Эта игра поможет сформировать слуховое внимание и восприятие.
  • Игры на определение места звука в слове (в начале и в конце): «Найди ошибку», «Что перепутал автор», «Придумай слово с заданного звука».

Если к началу поступления в школу все будет исправлено, то к 6-7 годам дети смогут даже выполнять фонетический разбор слова.

На фронтальных и индивидуальных занятиях с логопедом, в режимных моментах, на прогулке, при вовлечении в малоподвижные игры, например, «Угадай, кто позвал», происходит непрерывная коррекционная работа по устранению фонетико-фонематических нарушений у воспитанников речевой группы.

  Вся информация взята из открытых источников.
Если вы считаете, что ваши авторские права нарушены, пожалуйста, напишите в чате на этом сайте, приложив скан документа подтверждающего ваше право.
Мы убедимся в этом и сразу снимем публикацию.

Корковая дифференциация речи и неречевых звуков на 100 мс: последствия для дислексии | Кора головного мозга

Аннотация

Нейрофизиологические измерения показывают чувствительность коры к звукам речи через 150 мс после появления стимула. В этом временном окне у субъектов с дислексией начинает проявляться аномальная обработка коры головного мозга. Мы исследовали, отражается ли фонетический анализ в устойчивой слуховой корковой активации на ~ 100 мс (N100m), и проявляют ли субъекты с дислексией ненормальные ответы N100m на речь или неречевые звуки.Мы использовали магнитоэнцефалографию для записи слуховых реакций 10 нормально читающих и 10 взрослых с дислексией. Речевыми стимулами служили синтетические звуки финской речи (/ a /, / u /, / pa /, / ka /). Неречевые стимулы представляли собой сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тоны, состоящие из формантных частот F1 + F2 + F3 и F2 соответственно. Все звуки вызывали заметный ответ N100m в двусторонней слуховой коре. Активация N100m была сильнее для речи, чем неречевые звуки в левой, но не в правой слуховой коре, в обеих группах испытуемых.Левый сдвиг полушарного баланса звуков речи, вероятно, отражает анализ на фонетическом уровне. У пациентов с дислексией общий межполушарный баланс амплитуд и синхронизация были изменены для всех типов звука одинаково. Таким образом, люди с дислексией имеют необычную корковую организацию общей слуховой обработки во временном окне речевого анализа.

Введение

Речевой сигнал состоит из сложного набора акустических характеристик, таких как частотный диапазон, амплитуда, продолжительность сигнала и паузы, а также быстрые изменения спектра.Фонетические признаки должны быть извлечены из этого акустического сигнала, чтобы перейти к фонологическому и, наконец, к семантическому анализу. Имеются данные о множественных представлениях и стадиях обработки при анализе звуков речи в человеческом мозге (для обсуждения см. Phillips, 2001), но остается нерешенным, где и в какое окно извлекается специфическая для речи информация.

В течение последнего десятилетия области коры головного мозга, непосредственно участвующие в анализе звуков речи, были исследованы с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ).Было показано, что речевые стимулы вызывают более широкую активацию, чем неречевые стимулы, в верхней височной коре с обеих сторон или с небольшим преобладанием левого полушария (Demonet et al., , 1992; Zatorre et al. , 1992; Binder et al. , 1994; Vouloumanos et al. , 2001). При поиске нейронной основы фонетической обработки очень важно сопоставить звуки речи с акустически сопоставимыми звуками, чтобы исключить возможность обнаружения различий только на основе сложности.Сравнение фонетического и акустического анализа выявило активацию левой верхней и средней височных извилин (STG и MTG) и верхней височной борозды (STS) (Binder et al. , 2000; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. др. , 2001).

Однако идентификация корковых локусов, избирательно активируемых звуками речи, дает только частичную информацию. Восприятие речи – очень быстрый процесс – сигнал трансформируется от акустических характеристик к значению за доли секунды.Таким образом, особенно на ранних этапах анализа речевого сигнала, вероятно, что нейронные представления различных этапов и преобразований активируются очень быстро. За ходом слуховой обработки можно следить с помощью нейрофизиологических измерений, электроэнцефалографии (ЭЭГ) и магнитоэнцефалографии (МЭГ).

Семантическая обработка разговорной речи начинается примерно через 200–300 мс после начала звука, как показано, например, путем изучения предложений с семантически совпадающими или неконгруэнтными заключительными словами (ср.Коннолли и др. , 1994; Helenius et al. , 2002b). Таким образом, к этому времени должна быть доступна фонетическая / фонологическая информация. В течение первых 200 мс специфичность речи была проверена с использованием необычных парадигм. В этих установках частые (стандартные) стимулы перемежаются с нечастыми (отклоняющимися) стимулами. Различие между ответами на девиантные и стандартные стимулы в слуховой коре известно как реакция несоответствия или негативность несоответствия (MMN) в литературе по ЭЭГ (Näätänen, 1992; Alho, 1995).MMN обычно достигает максимума примерно через 150 мс после появления стимула. Это рассматривается как отражение слуховой сенсорной памяти на нейрональном уровне. MMN по-разному ведет себя для речевых и неречевых стимулов (Aulanko et al. , 1993; Phillips et al. , 2000; Shtyrov et al. , 2000; Vihla et al. , 2000). Более того, MMN-ответы на контрасты фонем на родном языке сильнее, чем на контрасты неродных (Näätänen et al. , 1997).Таким образом, в этом временном окне должно быть доступно фонетическое представление звука речи, чтобы можно было проследить память на основе фонетических (или фонологических) меток.

В настоящее время не установлено, отражается ли анализ речи в нейронной обработке до временного окна MMN. Сигналу MMN предшествует надежная активация слуховой коры примерно через 100 мс после начала звука, называемая N100m (или N100 в литературе по ЭЭГ). Некоторые исследования предполагают фонетические / фонологические эффекты этой реакции, а другие – нет (Kuriki and Murase, 1989; Eulitz et al., 1995; Gootjes et al. , 1999; Tiitinen et al. , 1999). Gootjes et al. (1999) обнаружил значительно более сильную реакцию N100m на гласные, чем на тоны или ноты фортепиано, в левом, но не в правом полушарии. Однако Eulitz et al. (1995) и Tiitinen et al. (1999) не обнаружил существенной разницы в силе ответа N100m на речевые и тональные стимулы, хотя ответ N100m на звуки речи был немного позже, чем на тоны, в обоих полушариях.Вариабельность результатов, вероятно, во многом связана с изменчивостью стимулирующих материалов. Во многих из этих исследований основной вопрос исследования не требовал тщательного акустического сопоставления речевых и неречевых стимулов, или его не предпринимали. Таким образом, результаты, отличающиеся для речевых звуков и неречевых звуков, могут отражать акустические вариации, а не чувствительность к речевым звукам как таковым . Также стоит отметить, что в любом отдельном исследовании стимулы, как правило, были звуками со стабильной частотой (т.е. звуки типа гласных) (Eulitz et al. , 1995; Tiitinen et al. , 1999; Vihla, Salmelin, 2003) или переходные звуки (т. е. звуки типа CV-слога) (Shtyrov et al. , 2000 ), но не то и другое вместе. Поскольку естественный язык представляет собой смесь этих звуковых типов, может быть важно разрешить акустические вариации среди речевых стимулов при оценке коркового анализа речи по сравнению с неречевыми звуками.

Характеристика временных окон и баланса полушария с помощью акустического и фонетического / фонологического анализа важна не только для понимания нормального восприятия речи, но и для понимания нейронной основы дислексии.Известно, что у людей с дислексией возникают проблемы при выполнении задач, требующих слухового фонетического анализа (Bradley and Bryant, 1983; Shankweiler et al. , 1995). На уровне нейронов субъекты с дислексией демонстрируют отсроченную семантическую обработку через 300–400 мс после стимула (Helenius et al. , 2002b) и аномалии в предыдущем ответе MMN (Baldeweg et al. , 1999; Schulte-Körne et al. , 2000) и ответ N100m (Helenius et al. , 2002b). Эти данные явно указывают на проблемы в течение первых 200 мс после начала речи.Было бы заманчиво интерпретировать необычные паттерны корковой активации у субъектов с дислексией как сигнатуры их известных фонологических проблем, но, очевидно, они также могли быть связаны с аномалиями в базовой акустической обработке. Функциональная роль временного окна N100m в анализе речи по сравнению с неречевым анализом, таким образом, также является актуальной проблемой в исследованиях дислексии.

В настоящем исследовании мы использовали МЭГ всей головы, чтобы сосредоточить внимание на роли слухового коркового ответа N100m в акустической и фонетической обработке.Во-первых, мы исследовали, является ли ответ N100m чувствительным к речи в нормальной популяции испытуемых, то есть отличается ли сила или время нейронного ответа между речевыми и неречевыми звуками. Нашими речевыми стимулами были два синтетических гласных и согласный-гласный слог. Неречевые стимулы представляли собой сложные звуки и простые синусоидальные тона, которые спектрально и временно были тщательно согласованы с речевыми стимулами. Во-вторых, мы протестировали эти же речевые и неречевые стимулы на группе лиц с дислексией, чтобы выяснить, демонстрируют ли они отклонение от паттерна реакции, наблюдаемого в элементах управления, для всех типов звуков или конкретно для звуков речи.

Материалы и методы

Стимулы

В качестве стимулов использовались синтетические звуки речи, сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тона (рис. 1). Длительность всех стимулов составляла 150 мс. Звуками речи были финские гласные (V; / a /, / u /) и согласные-гласные слоги (CV; / pa /, / ka /), созданные с помощью синтезатора Klatt (Klatt, 1980) для Macintosh (Sensimetrics, Cambridge, Массачусетс, США). Основная частота (F0) постоянно снижалась со 118 до 90 Гц, напоминая нормальный мужской голос.Частоты формант F1, F2 и F3 для гласного / a / составляли 700, 1130 и 2500 Гц, а для гласного / u / – 340, 600 и 2500 Гц, соответственно. Эти значения были основаны на исследованиях звуков финской речи и структуры формант (Wiik, 1965; Iivonen and Laukkanen, 1993) и субъективной оценке качества и разборчивости гласных и согласных звуков. Ширина полосы формант в обеих гласных составляла 90 Гц для F1, 100 Гц для F2 и 60 Гц для F3. Огибающие гласных имели периоды нарастания и затухания по 15 мс.

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевые эквиваленты) и переходного звука (/ pa / и его неречевого звука). эквиваленты). Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевых эквивалентов) и переходного звука ( / pa / и его неречевые эквиваленты).Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

CV-слоги начинались с частотного перехода 35 мс, где частоты F1, F2 и F3 линейно изменялись от 503 до 700 Гц, от 858 до 1130 Гц и от 2029 до 2500 Гц для / pa /, и от 503 до 700 Гц, 1402 до 1130 Гц и с 2029 до 2500 Гц для / ka /. За начальным переходом следовал установившийся период 115 мс, в котором частоты формант были идентичны гласным / а /.Таким образом, звуки / pa / и / ka / различались только направлением изменения F2. Чтобы добиться естественного звучания стоп-согласной, стимулы начинались со вспышки трения длительностью 4 мс. Аспирация добавлялась с 1 мс и далее, плавно уменьшаясь в течение 150 мс длительности стимулов. Огибающие стимулов CV были аналогичны таковым для гласных, за исключением начала, когда голос начинался на 5 мс, а период нарастания звука был более быстрым.

Неречевые стимулы были созданы в Sound Edit (MacroMedia, Сан-Франциско, Калифорния, США).Это были простые синусоидальные тоны и сложные звуки, объединенные из трех компонентов синусоидального тона точно такой же частоты, что и форманты каждого из четырех звуков речи. Чтобы сохранить разницу в переходах между / pa / и / ka / также в тонах синусоидальной волны, эти стимулы были составлены из частоты F2 каждого речевого звука. Огибающие неречевых звуков были аналогичны речевым звукам, включая периоды нарастания и затухания на 15 мс, а также нарастание наклона для неречевых эквивалентов стимулов сердечно-сосудистой системы.Несмотря на тщательное акустическое сопоставление, ни один из неречевых звуков не воспринимался как звуки речи.

Амплитуды различных звуков были скорректированы с помощью удлиненных версий исходных звуков, так что в конце системы доставки звука, измеренной с помощью искусственного уха и анализатора спектра, откалиброванного с учетом чувствительности уха, амплитуды звука различались на <2 дБ (SPL ).

Субъекты

Субъектами были 10 нормально читающих взрослых (23–39 лет; пять женщин) и 10 взрослых с дислексией развития (20–39 лет; пять женщин).Субъекты дали свое информированное согласие на участие в исследовании. Они были носителями финского языка, правши (за исключением одного контрольного объекта), и не имели в анамнезе потери слуха или неврологических отклонений. Взрослые с дислексией были отобраны на основе самооценки раннего анамнеза проблем с чтением. Все они прошли тестирование на дислексию или прошли специальное обучение по устранению трудностей с чтением в школьные годы. Средний уровень образования в контрольной (14 лет) и дислексической группах (13 лет) был схожим.

Поведенческие тесты

Субъекты с дислексией были протестированы на общие лингвистические и неязыковые способности с использованием подмножества стандартизированной финской версии Шкалы интеллекта взрослых Векслера – пересмотренной (WAIS-R) и шкалы памяти Векслера – пересмотренной (WMS-R) (Словарь, Понимание, Сходства, Дизайн блока, Размах цифр, Размах визуального восприятия) (Wechsler, 1981, 1987; Woods et al., 1998a; Woods et al., 1998b). Также измерялась скорость чтения и называния слов у пациентов с дислексией.Пониженная скорость чтения (Leinonen et al. , 2001) и скорость наименования (Wolf and Obregon, 1992) оказались надежными маркерами дислексии. В ходе устного чтения испытуемых просили прочитать вслух рассказ, напечатанный на листе бумаги. Скорость чтения измерялась в словах в минуту. В тесте быстрого автоматического именования (Denckla and Rudel, 1976) и в тесте быстрого именования переменных стимулов (Wolf, 1986) испытуемых просили назвать матрицу цветов, чисел и букв 5 × 10, и была измерена скорость именования.Результаты этих тестов сравнивались с данными норм 38 (Устное чтение, РАН) и 15 (РАН) нормально читающих субъектов.

Кроме того, были проведены следующие фонологические тесты, представленные на слух. В тесте на удаление фонем (Leinonen et al. , 2001) 16 слов из 4–10 букв и 2–4 слогов были представлены через наушники. Испытуемых просили произносить каждый стимул без второй фонемы (например, studio → sudio, kaupunki → kupunki). Подсчитывалось количество правильных ответов.В тесте на обращение слогов (Leinonen et al. , 2001) 10 слов и 10 псевдослов из 5–9 букв и 3–4 слогов были представлены через наушники, и испытуемых просили изменить порядок последних двух слогов и произнесите вслух новое псевдослово (например, aurinko → aukorin, rospiemi → rosmipie). Подсчитывалось количество правильных ответов. Для тестов на удаление фонем и реверсирование слогов время голосовой реакции на стимулы измерялось по сигналу микрофона. В тесте на правописание (Leinonen et al., 2001) испытуемых просили написать под диктовку 10 псевдослов и 10 слов из 6–14 букв и 2–7 слогов. Было подсчитано количество ошибок. Эти фонологические тесты были проведены также у семи контрольных субъектов, участвовавших в этом исследовании.

Методика измерения MEG

Измерения проводились в помещении с магнитным экраном. Презентация стимула контролировалась программой презентации (Neurobehavioral Systems Inc., Сан-Франциско, Калифорния) на ПК. Чтобы нормализовать интенсивность стимулов у испытуемых, индивидуальные пороги слышимости определялись перед фактическим измерением с использованием простых тонов 1 кГц длительностью 50 мс с временами нарастания и спада 15 мс. Стимулы подавались к испытуемому через пластиковые трубки и наушники на уровне 65 дБ выше субъективного порога слышимости. Испытуемые смотрели немой фильм, и им было приказано игнорировать слуховые раздражители.

Было два сеанса. В первом сеансе субъект слышал случайную последовательность гласных звуков и их неречевых эквивалентов (синтетические / a / и / u /, сложные звуковые эквиваленты / a / и / u / и тональные эквиваленты / a / и / u /. ).Во втором сеансе стимулами были звуки CV и их неречевые эквиваленты (синтетические / па / и / ка /, сложные звуковые эквиваленты / па / и / ка / и тональные эквиваленты / па / и / ка /). Порядок занятий был рандомизирован по предметам. Стимулы разделялись межстимульным интервалом в 2 секунды, и они подавались монофонически в правое ухо, чтобы максимально задействовать левое полушарие с доминантой языка. Каждый сеанс длился 20–30 минут, а сеансы разделялись 2–3-минутным перерывом.

MEG записей

сигналов MEG были записаны с использованием 306-канальной системы головного мозга в форме шлема (Vectorview ™, Neuromag Ltd, Хельсинки, Финляндия) с двумя ортогонально ориентированными планарными градиентометрами и одним магнитометром в 102 точках. Сигналы подвергались полосовой фильтрации с частотой 0,03–200 Гц, дискретизировались с частотой 600 Гц и усреднялись в режиме онлайн от 200 мс до начала стимула до 800 мс после него. Горизонтальная и вертикальная электроокулограммы записывались для оперативного отбрасывания эпох, загрязненных морганиями или саккадами.Было собрано около 100 эпох без артефактов и усреднено отдельно для каждой из 12 категорий стимулов. Положение головы испытуемого относительно измерительного шлема определялось в начале каждого сеанса измерения путем кратковременного включения четырех катушек индикатора положения головы, прикрепленных к голове испытуемого. Расположение катушек определяли по трем анатомическим ориентирам (преаурикулярные точки и назион) с использованием трехмерного дигитайзера (Polhemus, Colchester, VT). Таким образом, местоположение активных областей мозга может отображаться на анатомических МР-изображениях после идентификации ориентиров на МР-изображениях.

Анализ данных

Сигналы

MEG были отфильтрованы нижними частотами при 40 Гц перед дальнейшим анализом. Активированные области были смоделированы как эквивалентные диполи тока (ECD), которые представляют среднее местоположение, направление и силу тока, протекающего в данном кортикальном пятне (Hämäläinen et al. , 1993). ECD были определены с помощью стандартных наборов 46 планарных градиометров (= 23 пары), которые покрывали 100 мс звукового поля в каждом полушарии.Сферическая оценка использовалась для описания профиля проводимости мозга. Модель сферы была адаптирована для оптимального описания кривизны височных областей с использованием индивидуальных анатомических МР-изображений, когда они были доступны (восемь контрольных субъектов и четыре пациента с дислексией), или сферической модели, которая представляла собой среднее значение индивидуальных параметров всех наших субъектов с МРТ, рассчитываемые отдельно для мужчин и женщин.

У каждого испытуемого сначала определяли ДРВП отдельно для каждого стимула.Степень согласия полученных двухдипольных моделей (по одному диполю в каждом полушарии) варьировалась от 85 до 95% для разных испытуемых и разных стимулов. Внутри каждого испытуемого расположение источников варьировалось в среднем на 1 см, а направление тока на 25 ° по разным стимулам в обоих полушариях. Близкое сходство ECD, обнаруженное в различных условиях стимула, позволило улучшить отношение сигнал / шум путем формирования среднего значения ответов на все стимулы у каждого испытуемого (четыре категории стимулов: две гласные и два слога; три стимула. типы: тон, сложный звук, звук речи; всего 1090–1354 попытки).Затем смоделированные в этом усредненном наборе данных ЭКД левого и правого полушария использовались для учета сигналов МЭГ, записанных для каждого стимула. Расположение и ориентация двух ECD оставались фиксированными, в то время как их амплитуда могла изменяться для лучшего объяснения сигналов, регистрируемых всеми датчиками в течение всего интервала усреднения. Эта общая двухдипольная модель учитывала сигналы МЭГ в каждом условии стимула в равной степени, как и двухдипольные модели, которые были найдены отдельно для каждого условия стимула (степень согласия варьировалась от 83 до 94%).Использование общего набора из двух ECD для всех условий у каждого отдельного субъекта позволило напрямую сравнить временное поведение активации в этих корковых областях (исходные формы волн) по всем стимулам.

Статистические тесты

Дисперсионный анализ с повторными измерениями (ANOVA) с категорией стимула (/ a /, / u /, / pa /, / ka /), типом стимула (речевой звук, сложный неречевой звук, простой тон) и полушарием (слева, справа), поскольку факторы внутри субъектов использовались для оценки систематических эффектов силы и латентности активации в каждой популяции субъектов.Расположение источников тестировалось отдельно для каждого пространственного измерения ( x = аксиальная плоскость от левого уха до правого уха, y = аксиальная плоскость, ортогональная x , по направлению к назиону, z = сагиттальная плоскость от нижнего до нижнего уха). Superior), а также были проверены направления тока. Для сравнения групп использовали смешанную модель ANOVA с группой (контроль, дислексики) в качестве фактора между субъектами.

Для поведенческих тестов время реакции и количество ошибок между группами испытуемых анализировались с помощью теста Стьюдента t .Чтобы проверить корреляцию между фонологическими способностями и корковыми показателями, мы рассчитали коэффициент корреляции Пирсона.

Результаты

Результаты нейровизуализации у нормально читающих субъектов

На рисунке 2 показаны примеры сигналов MEG, записанных у одного испытуемого. Ответы на разные типы звуков (речевой звук, сложный неречевой звук и простой тон) представлены на датчиках МЭГ, которые показали максимальную амплитуду над левой и правой слуховой корой.На рисунке 3 показано групповое среднее расположение эквивалентных диполей тока, которые наилучшим образом представляли активированные области коры головного мозга у каждого субъекта, наложенное на МРТ-изображение, усредненное по контрольным субъектам (Schormann et al., 1996; Woods et al., 1998a, 1998b). . В некоторых случаях диполи были обнаружены в извилине Гешля, но в основном они были локализованы в борозде Гешля или заднебоковой к ней.

Рис. 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия, соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левая и правая височная кора у одного испытуемого.

Рисунок 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левой и правой височной корой у одного испытуемого.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа на 100 метров в левом и правом полушарии, а также среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тонового эквивалента. (пунктир).Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа N100m в левом и правом полушарии и среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тона. эквивалент (пунктирная линия). Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Среднее время активации (рис. 3) было качественно одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) и всех типов стимулов (речевой звук, сложный звук, простой тон). ).После небольшого отрицательного падения сигнал начал увеличиваться через ~ 50 мс после начала стимула, достиг максимума через ~ 100 мс (N100m) и оставался на довольно низком уровне через ~ 200 мс. Источники в правом полушарии располагались в среднем на 6 мм впереди источников в левом полушарии [ F (1,9) = 6,1, P <0,05], что согласуется с предыдущими отчетами (например, Elberling et al. ). , 1982; Каукоранта, и др., , 1987). Систематических различий в расположении источников между разными категориями (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) не было.Небольшие различия в расположении и ориентации возникали между разными типами стимулов (речь, сложные неречевые звуки и простые тона), но в абсолютном выражении они были пренебрежимо малыми: 1–3 мм в среднем положении и 2–7 градусов в средней ориентации.

Сила отклика 100м

Сила ответа N100m (таблица 1 и рис. 4 a ) варьировалась в зависимости от типа стимула в левом полушарии, но не в правом полушарии [тип стимула, F (2,18) = 10.2, P <0,001; и тип стимула для каждого полушария: взаимодействие F (2,18) = 13,4, P <0,001]. В левом полушарии ответы на звуки речи были сильнее, чем на сложные неречевые звуки и простые тона [ F (2,18) = 14,7, P <0,001]. Влияние типа стимула было значимым для всех категорий стимулов (a: P <0,001, u: P <0,001, pa: P <0,01, ka: P <0.001).

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Таблица 1

Сила и латентность источника N100m в левом и правом полушарии у контрольных (Cont) и дислексических (Dys) субъектов для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
Таблица 1

Сила и время ожидания источника N100m в левом t и правое полушарие у контрольных (Cont) и лиц с дислексией (Dys) для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7

Когда стимулами были звуки речи, сила ответа N100m nse было одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /).Однако для сложных и простых неречевых звуков наблюдалось значительное изменение силы N100m в зависимости от категории стимула в обоих полушариях [категория стимула, F (3,27) = 4,3, P <0,05; взаимодействие типа за категорией стимула, F (6,54) = 2,4, P <0,05; только звуки речи, F (3,27) = 1,8, P = 0,2; только сложные звуки, F (27,3) = 5,0, P <0,01; только тоны синусоидальной волны, F (3,27) = 4.4, P <0,05].

Время ответа N100m

Начальная латентность (момент времени, когда сигнал пересекает уровень стандартного отклонения базовой линии пресимула) не показывает систематических изменений в зависимости от типа звука. Однако нарастание ответа N100m в левом и правом полушарии различает речевые и неречевые звуки (рис. 5). Для речевых звуков восходящий наклон ответа N100m (увеличение амплитуды в зависимости от времени) был круче в левом, чем в правом полушарии, но для неречевых звуков не было значительной разницы между двумя полушариями [взаимодействие типа стимула по полушарию , F (2,18) = 4.2, P <0,05; эффект полушария для звуков речи F (1,9) = 7,8, P <0,05, сложных звуков F (1,9) = 2,8, P = 0,1 и синусоидальных тонов F (1,9) = 2,5, P = 0,2)].

Рис. 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (в центре) и простой тон (внизу) слева (жирные линии) ) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и лиц с дислексией (справа).Данные показаны для звуковой категории / a /.

Рисунок 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (посередине) и простой тон (внизу) слева (толстый линии) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и дислексических субъектов (справа). Данные показаны для звуковой категории / a /.

Ответ N100m достиг максимума в среднем на 2–5 мс позже для речи, чем сложные неречевые звуки, и на 7–9 мс позже, чем для тонов [ F (2,18) = 4.8, P <0,05], аналогично в обоих полушариях. Ответы на все звуки достигли максимума раньше в контралатеральном левом полушарии (96 ± 11 мс, среднее ± SEM), чем в ипсилатеральном правом полушарии (108 ± 9 мс) [ F (1,9) = 52.0, P <0,001], что согласуется с предыдущими сообщениями о монофонической слуховой стимуляции (например, Elberling et al. , 1982; Mäkelä et al. , 1993; см. Таблицу 1).

Эффект стимуляции уха был впоследствии протестирован на 7 из 10 субъектов, участвовавших в первоначальном исследовании.Стимулы, подаваемые в левое ухо (/ a / и / pa / и их неречевые эквиваленты), вызывали такой же паттерн активации, как и стимулы, подаваемые в правое ухо (рис. 6). В левом полушарии активация речи была сильнее, чем сложные и простые неречевые звуки, но в правом полушарии не было обнаружено общего эффекта уровня стимула [эффект уровня, F (2,12) = 9,3, P <0,01 ; межполушарное взаимодействие, F (2,12) = 5,0, P <0.05]. Таким образом, на чувствительность силы N100m в разных полушариях к речевым и неречевым звукам изменение стимулированного уха не влияло.

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно).

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно) .

Результаты нейровизуализации у субъектов с дислексией и контрольной группы

Систематических групповых различий в расположении активированных участков не обнаружено. Как и в контроле, расположение источника незначительно зависело от типа стимула (1–3 мм между речевым и неречевым состояниями).

Сравнение силы N100 м в двух группах испытуемых

Сила источника N100m не показала ни основного эффекта группы субъектов, ни значимых взаимодействий.Таким образом, как и в контрольной группе, у субъектов с дислексией сила N100m различала речевые и неречевые звуки в левом полушарии [ F (2,18) = 8,2, P <0,01], но не в правом полушарии [ F (2,18) = 1,5, P = 0,2] (рис. 4 b ). Однако в правом полушарии наблюдалась тенденция к более слабой активации у дислексиков, чем у контрольных субъектов [эффект группы в правом полушарии F (1,18) = 3.6, P = 0,08]. В отдельном ANOVA для субъектов с дислексией сила N100m значительно различалась между полушариями [слева 53 ± 7 нАм, справа 40 ± 4 нАм, F (1,9) = 5,5, P <0,05], в то время как в у контрольных субъектов общий уровень активации между полушариями был очень похож [левый 54 ± 7 нАм, правый 55 ± 7 нАм, F (1,9) = 0,01, P = 0,9].

Сравнение времени N100m в двух группах испытуемых

Построение ответа N100m показало тонкий эффект группы субъектов для звуков речи, но не для звуков, не относящихся к речи [эффект группы для звуков речи, F (1,18) = 4.9, P <0,05; сложные неречевые звуки, F (1,18) = 0,9, P = 0,3; тона синусоидальной волны, F (1,18) = 1,9, P = 0,2]. Было обнаружено, что N100m для звуков речи повышается более постепенно у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, аналогично в обоих полушариях.

Пиковая латентность ответа N100m (таблица 1) показала значимое межполушарное взаимодействие [ F (1,18) = 5,4, P <0,05]. В отдельном анализе для каждого полушария пиковая латентность в левом полушарии имела тенденцию быть дольше у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, но эта разница только приближалась к значимости [ F (1,18) = 3.0, P = 0,1]. В правом полушарии группы показали очень похожее время активации [ F (1,18) = 0,007, P = 0,9]. Когда испытуемых с дислексией тестировали отдельно, типичный образец более ранней реакции в контралатеральном левом, чем в ипсилатеральном правом полушарии, обнаруженный в контрольной группе, не был очевиден (слева 104 ± 5 ​​мс, справа 108 ± 5 мс) (см. Рис. 5). Тем не менее, реакция на простые тона достигала максимума первой, а реакция на звуки речи последней, аналогично в обоих полушариях, как и в контрольной группе [основной эффект типа стимула F (2,18) = 7.1, P <0,01].

Поведенческие результаты и корреляция с ответами на МЭГ у лиц с дислексией по сравнению с контрольными субъектами

Все испытуемые с дислексией обладали нормальным интеллектом, как было определено с помощью общих лингвистических и нелингвистических когнитивных тестов (WAIS-R, WMS-R) (Таблица 2). Субъекты с дислексией были значительно медленнее, чем контрольная группа с нормальным чтением, в тесте орального чтения [средняя разница 59 слов, t (46) = 5,8, P <0,001] и тестах Rapid Naming [средняя разница в RAS 9 с, t (46) = −5.0, P <0,001; и в RAN 5 с t (23) = -2,5, P <0,05]. Контрольные субъекты в настоящем исследовании (7 из 10 протестированных) не отличались от более крупного нормативного набора данных ни в устном чтении [ t (35) = -0,7, P = 0,5], либо в Rapid Naming [RAS, t (35) = 1,1, P = 0,3; РАН, t (12) = 1,3, P = 0,2]. В более специфических фонологических тестах испытуемые с дислексией были значительно медленнее и более подвержены ошибкам, чем контрольные испытуемые.Время реакции у лиц с дислексией было больше, чем у контрольных субъектов в тесте на удаление фонемы, предъявляемом на слух [разница в среднем 3,7 с, t (15) = -4,6, P <0,001] и тесте на обращение слогов [ разница в среднем 5,4 с, t (15) = −4,8, P <0,001]. Субъекты с дислексией также совершали значительно больше ошибок при удалении фонемы [ t (15) = 2,5, P <0,05], обращении слога [ t (15) = 2.3, P <0,05] и тесты правописания [ t (15) = -2,9, P <0,05], чем у контрольных субъектов.

Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

. Дислектики (10)
. Нормативные данные
. Уровень значимости
. Вербальный и невербальный интеллект a Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 – 140 85-115 Словарь WAIS-R 86-122 85-115 WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122 Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115 WMS-R Visual Span 15-21 15-21 Чтение тестов Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001 РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001 РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05 Фонологические тесты c Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001 ) 12 ± 4 16 ± 1 0.05 Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001 Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2 0,05 Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05

Чтобы проверить корреляцию между реакциями мозга и поведенческими показателями, баллы для каждого теста были стандартизован до z – баллов (т.е.е. индивидуальный балл минус средний балл по всем предметам, разделенный на стандартное отклонение). Мы не обнаружили существенной корреляции между фонологическими возможностями и силой N100m или пиковой задержкой. Мы также проверили фонологические показатели по сравнению с разницей латентности пиков N100m между полушариями (рис.7 a ) и соотношением сил активации N100m (рис.7 b ), поскольку результаты MEG предполагали, что это должно быть более значимые корковые измерения. У контрольных субъектов лучшие фонологические навыки были связаны с более короткой задержкой ипси-контра в задержке ответа N100m ( r = -0.8, P <0,05). У пациентов с дислексией значимой корреляции не было ( r = -0,5, P = 0,1). Не было обнаружено значимых корреляций между фонологическими оценками и соотношением силы левой и правой N100m.

Рис. 7.

Разница в латентности на 100 м ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно), построенные в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованное среднее значение). более шести фонологических тестов).Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Рис. 7.

Разница в латентности N100m ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно) в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованные в среднем по шести фонологическим тестам). Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Обсуждение

N100m Отражает анализ речи у нормально читающих субъектов

Самый быстрый отклик N100m на простые тональные сигналы.Пиковая задержка систематически задерживалась до сложных звуков и, более того, до звуков речи, одинаково в обоих полушариях. Однако сила активации N100m показала интересную полушарную специализацию. Речевые ответы были сильнее, чем неречевые звуки в левой слуховой коре, но не в правой слуховой коре, независимо от стимулированного уха. Таким образом, в то время как оба полушария участвовали в анализе всех типов звуков, относительный вклад левой слуховой коры увеличивался, когда стимулами были звуки речи.

Настоящие результаты согласуются и расширяют более ранние отчеты об обработке речи / неречевой обработки и N100m, которые показали более высокую амплитуду для гласных, чем фортепианные ноты или тоны (Gootjes et al. , 1999), более длительные задержки для гласных, чем для тонов (Eulitz et al., , 1995; Tiitinen et al., , 1999) или сдвиг влево полушарного баланса для естественных гласных по сравнению со сложными тонами (Vihla and Salmelin, 2003). Используя тщательно подобранные с акустической точки зрения звуки речи и неречевые звуки, мы демонстрируем, что эти эффекты, вероятно, связаны друг с другом.Увеличение амплитуды при анализе звуков речи передается в левое полушарие, что приводит к смещению активации влево при прослушивании звуков речи. Увеличение задержки звуков речи происходит с обеих сторон. Мы также показываем, что на сдвиг активации влево не оказывает заметного влияния акустическая структура речевых стимулов (гласные, слоги CV).

Можно представить нарастание ответа N100m как сигнатуру процесса, в котором все большее количество слуховых корковых нейронов запускается синхронно.При постоянной скорости рекрутирования нейронов задержка пика задержки будет связана с более сильной активацией пика. Комбинированное увеличение пиковой задержки и силы N100 м для речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками в левом полушарии, безусловно, можно интерпретировать таким образом. С другой стороны, правополушарный эффект увеличения пиковой задержки без сопутствующих изменений силы активации предполагает более медленную скорость рекрутирования нейронов или менее синхронную активацию популяций нейронов для увеличения сложности звука.

Интересно, что восходящий наклон ответа N100m был значительно круче в левом полушарии, чем в правом полушарии для звуков речи, но более сходным в двух полушариях для звуков, не относящихся к речи. Это наблюдение говорит о качественном различии анализа речевых и неречевых звуков в левой слуховой коре на 100 мс. Таким образом, кажется, что помимо акустической обработки как таковой , на которую может влиять изменение спектрального состава или временной структуры звуков, отклик N100m также может отражать специфичную для речи обработку.

На клеточном уровне специфичность речи может означать, что нейроны, генерирующие ответ, предпочитают звуки, которые образуют фонетически (лингвистически) релевантные комбинации акустических характеристик. С акустической точки зрения звуки речи не обладают каким-либо единственным уникальным свойством, отличным от неречевых звуков, а скорее представляют собой определенные (уникальные) комбинации различных свойств (Stevens, 1980). Хотя имеется много информации о том, как фонетически важные особенности кодируются в ядре улитки и слуховом нерве (см. E.грамм. Delgutte, 1999), комбинации характеристик звуков речи, которые имеют решающее значение для анализа на корковом уровне, определены менее четко. Настоящее исследование предполагает, что простого сочетания частот формант недостаточно, поскольку ответ N100m отличался от ответа, вызываемого простыми звуками речи.

«Комбинированно-чувствительные» нейроны, первоначально предложенные Suga et al. (1978) в исследовании слуховой системы эхолокационных летучих мышей, были исследованы на ряде видов животных, а недавно и на нечеловеческих приматах (Rauschecker et al., 1995). У макак нейроны, расположенные кзади от первичной слуховой коры левого полушария (примерно соответствующие местоположению наших исходных областей N100m), лучше реагировали на сложные звуки, например видоспецифичные звуки, а не простые звуки (Rauschecker et al. , 1995). Предполагается, что такое предпочтение является результатом нелинейного суммирования входов от более узко настроенных нейронов в первичной слуховой коре (Rauschecker et al. , 1995; Rauschecker, 1998).

Некоторая степень соответствия между нечеловеческими приматами и людьми подтверждается тем наблюдением, что повышенная сложность стимула (полосовой шум по сравнению с чистыми тонами) приводит к аналогичному усилению активации у людей в соответствующих областях позади первичной слуховой коры (Wessinger et al. др. , 2001). Однако, поскольку фонетика человеческой речи не может быть напрямую сопоставлена ​​со звуками общения животных, а также неизвестно, использует ли анализ звуков речи те же вычисления, что и другие сложные звуки, эти наблюдения нельзя однозначно связать с восприятием речи человеком.

В последние годы многое было изучено о функциональной анатомии слуховой обработки сложных звуков у людей, но подробная информация о нейронных процессах все еще остается в значительной степени неустановленной. На анатомическом уровне известно, что первичная слуховая кора, расположенная в извилине Гешля, окружена непервичными слуховыми областями спереди, сбоку и сзади (для обзора см. Hall et al. , 2003). С помощью методов визуализации, чувствительных ко времени, было показано, что к 100 мс активация в основном генерируется в непервичных слуховых областях кзади и латеральнее первичной слуховой коры, в височной плоскости (PT) (Liegeois-Chavel et al., 1994; Lütkenhöner and Steinstrater, 1998).

Некоторые гемодинамические исследования обработки речи и неречевой информации предполагают лингвистически специализированную роль PT и окружающей коры головного мозга (Zatorre et al. , 1992; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. , 2001 ), в то время как другие исследования рассматривают его как часть базовой сети акустического анализа и, следовательно, актуальную для обработки как речи, так и неречевых звуков (Binder et al. , 1996, 2000).В соответствии с последней точкой зрения, реакция N100 генерируется на любое резкое изменение слуховой среды (Hari, 1990). Здесь мы обнаружили сильный ответ N100m как на речевые, так и на неречевые звуки, который показал небольшую, но значительную модуляцию речевым содержанием стимула. Принимая во внимание инерцию измерений кровотока, зависимые от стимулов вариации временных нейронных ответов, таких как N100m, вполне могут остаться незамеченными при ПЭТ или фМРТ. Различные временные окна, доступные с помощью различных методов визуализации, могут иметь значительное влияние на то, какая часть сети будет обнаружена.Наши результаты МЭГ показывают, что через 100 мс после появления стимула активация PT и прилегающей слуховой коры отражает акустический, но также и речевой анализ.

Какова точная природа связи между специфическими свойствами речи в звуке и возбуждением нейронов, еще предстоит выяснить. Основываясь на своих психоакустических экспериментах, Kuhl (2000) предположил, что статистические свойства входного слухового сигнала формируют систему обработки слуха в младенчестве для улучшения восприятия языка.Эта точка зрения предполагает, что какими бы ни были сочетания критических характеристик в речи, опыт играет важную роль в создании чувствительности к речи.

Применение акустического и речевого анализа при дислексии

Паттерн дифференциации речи и неречевой дифференциации у контрольных субъектов был воспроизведен в группе с дислексией. Однако групповые различия проявились в межполушарном времени ответа N100m и в общем балансе силы активации N100m, аналогично для речи и неречевых звуков.В контроле ответ был раньше в левом (контралатеральном), чем в правом (ипсилатеральном) полушарии, но у лиц с дислексией ответ левого полушария был задержан, и N100m достигло максимума одновременно в левом и правом полушариях. Кроме того, ответы правого полушария были слабее, чем ответы левого полушария, тогда как в контрольной группе общий уровень активации был одинаковым во всех двух полушариях.

Необычные временные и амплитудные эффекты могут отражать отдельные процессы, но их также можно легко понять как компоненты единого процесса.Поскольку предполагается, что активация контралатеральной слуховой коры модулирует ипсилатеральную слуховую кору через мозолистые связи (Mäkelä and Hari, 1992; Oe et al. , 2002), задержка ответа N100m левого полушария может снизить силу правое полушарие N100m. Это привело бы к комбинации эффектов времени и амплитуды, наблюдаемых у наших пациентов с дислексией. Почему у людей с дислексией задерживается ответ левого полушария N100m? Обычно контр- и ипсилатеральные ответы N100m в левом полушарии систематически медленнее, чем в правом полушарии для простых тонов (Salmelin et al., 1999). Более длительное время обработки в левом полушарии может быть связано с более сильными связями между извилиной Гешля (первичной слуховой корой) и прилегающей к ней PT в левом, чем в правом полушарии (Penhune et al. , 1996). Любые нарушения в этом взаимодействии могут вызвать задержку нарастания ответа N100m. Интересно, что аномалии развития левого PT (или левого против правого PT) и перисильвиевой области были предложены при вскрытии (например,Galaburda et al. , 1985; обзор см. в Galaburda, 1993), анатомической МРТ (например, Hynd и др. , 1990; Леонард и др. , 1993) и исследованиях на животных (обзор см. в Galaburda, 1994), которые могут повлиять на взаимодействие извилины Гешля с ПТ и, далее, ответ N100m на слуховые стимулы. Однако важно отметить, что взаимосвязь между аномалиями височной плоскости и дислексией может быть более сложной, например, разной. с предпочтением рук и общими речевыми способностями (см. e.грамм. Рамси и др. , 1997; Экерт и Леонард, 2000).

Настоящие данные предполагают изменения в общей слуховой обработке при дислексии во временном окне, когда извлекается специфическая для речи информация и в процесс вовлекается (левый) PT. Поскольку стимулы поступали только в правое ухо, мы должны проявлять осторожность в отношении полушарной специфичности эффекта. В исследовании повторения слов с помощью ПЭТ McCrory et al. (2000) использовал бинауральные стимулы и обнаружил аномально слабую активацию правой слуховой коры у взрослых с дислексией, что говорит о специфических для полушария эффектах.McCrory et al. (2000) интерпретировал их открытие как отражение особого акцента на фонетической (левое полушарие) и снижение акцента на нефонетической (правое полушарие) слуховой обработке при дислексии. Однако в настоящем наборе данных сниженная активация правого полушария была обнаружена как для речевых, так и для неречевых стимулов во время пассивного слушания, что делает чисто лингвистическое объяснение маловероятным.

Чтобы обеспечить прямое сравнение речевых и неречевых звуков, стимулы были максимально согласованы акустически и максимально просты.Следовательно, неразумно напрямую сравнивать настоящие данные с предыдущими МЭГ-исследованиями обработки речи или неречевой обработки при дислексии, в которых использовались быстро сменяющиеся неречевые звуки (Nagarajan et al. , 1999), парные речевые или неречевые звуки, не соответствующие по интенсивности ( Helenius et al. , 2002a) или естественные звуки речи (Helenius et al. , 2002b) у довольно специфических групп дислексиков (выраженные слуховые проблемы, сильная семейная дислексия в анамнезе). Тем не менее, важным общим выводом всех этих исследований является то, что различия в обработке слуха между контрольной группой и группой с дислексией были обнаружены в ответе N100m.

В заключение, мы предоставляем доказательства того, что активация, возникающая из-за PT и окружающей слуховой коры через 100 мс после начала звука, чувствительна к фонетическому содержанию речевого сигнала. Это утверждение основано на значительном увеличении силы активации и скорости нарастания сигнала в левом полушарии для звуков речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками. У пациентов с дислексией изменение баланса полушарий как по силе активации, так и по времени, как предполагается, связано с аномалиями в пределах левого PT или в связи между PT и первичной слуховой корой, которые влияют на всю слуховую обработку, включая фонетический анализ.Общее нарушение слуха в пределах временного окна фонетического анализа согласуется с сообщениями об обоих фонологических нарушениях (Рамси и др. , 1992; Studdert-Kennedy and Mody, 1995; Моди и др. , 1997; Helenius и др. , 2002a) и основной слуховой недостаточности (Tallal et al. , 1993; Hari and Kiesilä, 1996; Fitch et al. , 1997; Ahissar et al. , 2000; Amitay et al. ). , 2002; Renvall and Hari, 2002) при дислексии.

Это исследование было поддержано Пятой рамочной программой Европейского Союза (грант № QLK6-CT-1999-02140) и Академией Финляндии (грант № 44879, Программа Финского центра передового опыта 2000–2005). МРТ были получены в отделении радиологии Центральной больницы Хельсинкского университета. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал и Мику Сеппа за помощь в преобразовании индивидуальных данных испытуемых в усредненные МРТ-изображения.

Список литературы

Ахиссар М., Протопапас А., Рид М., Мерзених М.М. (

2000

) Обработка слуха у взрослых параллельна способностям чтения.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

6832

–6837.

Alho K (

1995

) Церебральные генераторы негативности рассогласования (MMN) и его магнитного аналога (MMNm), вызванные изменениями звука.

Ear Hear

16

:

38

–51.

Амитай С., Ахиссар М., Нелкен И. (

2002

) Нарушения слуховой обработки у взрослых с ограниченными возможностями чтения.

J Assoc Res Otolaryngol

3

:

302

–320.

Aulanko R, Hari R, Lounasmaa O, Näätänen R, Sams M (

1993

) Фонетическая инвариантность в слуховой коре человека.

Нейроотчет

4

:

1356

–1358.

Baldeweg T, Richardson A, Watkins S, Foale C, Gruzelier J (

1999

) Нарушение распознавания слуховой частоты при дислексии, обнаруженное с несоответствием вызванных потенциалов.

Ann Neurol

45

:

495

–503.

Бенсон Р., Уэлен Д.Х., Ричардсон М., Суэйнсон Б., Кларк В.П., Лай С., Либерман А.М. (

2001

) Параметрическое разделение речи и неречевого восприятия в мозге с помощью фМРТ.

Brain Lang

78

:

364

–396.

Биндер Дж. Р., Рао С. М., Хаммеке Т. А., Йеткин Ф. З., Йесманович А., Бандеттини П. А., Вонг Е. С., Эстковски Л. Д., Голдштейн М. Д., Хотон В. М., Хайд Дж. С. (

1994

) Функциональная магнитно-резонансная томография слуховой коры человека.

Ann Neurol

35

:

662

–672.

Binder JR, Frost JA, Hammeke TA, Rao SM, Cox RW (

1996

) Функция височной левой плоскости в слуховой и лингвистической обработке.

Мозг

119

:

1239

–1247.

Binder J, Frost J, Hammeke T, Bellgowan P, Springer J, Kaufman J, Possing E (

2000

) Активация височной доли человека речью и неречевыми звуками.

Cereb Cortex

10

:

512

–528.

Брэдли Л., Брайант П. (

1983

) Категоризация звуков и обучение чтению – причинная связь.

Природа

301

:

419

–421.

Коннолли Дж. Ф., Филлипс Н. А. (

1994

) Связанные с событием потенциальные компоненты отражают фонологическую и семантическую обработку конечного слова произносимого предложения.

J Cogn Neurosci

6

:

256

–266.

Delgutte B (

1999

) Слуховая нейронная обработка речи. В: Справочник фонетических наук (Hardcastle W, Laver J, eds), стр. 507–538. Оксфорд: Blackwell Publishers.

Demonet J, Chollet F, Ramsay S, Cardebat D, Nespoulous JL, Wise R, Rascol A, Frackowiak R (

1992

) Анатомия фонологической и семантической обработки у нормальных субъектов.

Мозг

115

:

1753

–1768.

Denckla M, Rudel R (

1976

) Быстрое «автоматическое» наименование (R.A.N): дислексия, отличающаяся от других нарушений обучаемости.

Neuropsychologia

14

:

471

–479.

Eckert M, Leonard C (

2000

) Структурная визуализация при дислексии: височная плоскость.

Ment Retard Dev Disabil Res Ред.

6

:

198

–206.

Элберлинг С., Бак С., Кофоед Б., Лебек Дж., Сэрмарк К. (

1982

) Магнитные поля слухового аппарата коры головного мозга человека. Расположение и сила эквивалентного диполя тока.

Acta Neurol Scand

65

:

553

–569.

Eulitz C, Diesch E, Pantev C, Hampson S, Elbert T (

1995

) Магнитная и электрическая активность мозга, вызванная обработкой звуковых и гласных стимулов.

J Neurosci

15

:

2748

–2755.

Fitch RH, Miller S, Tallal P (

1997

) Нейробиология восприятия речи.

Annu Rev Neurosci

20

:

331

–353.

Галабурда AM (

1993

) Нейроанатомические основы дислексии развития.

Neurol Clin

11

:

161

–173.

Галабурда AM (

1994

) Дислексия развития и исследования на животных: на стыке познания и неврологии.

Познание

50

:

133

–149.

Galaburda AM, Sherman GF, Rosen F, Aboitiz N, Geschwind N (

1985

) Дислексия развития: четыре последовательных пациента с корковыми аномалиями.

Ann Neurol

18

:

222

–233.

Gootjes L, Raij T, Salmelin R, Hari R (

1999

) Доминирование левого полушария при обработке гласных: нейромагнитное исследование всей кожи головы.

Нейроотчет

10

:

2987

–2991.

Hall D, Hart H, Johnsrude I (

2003

) Взаимосвязь между структурой и функцией слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

8

:

1

–18.

Hari R (

1990

) Нейромагнитный метод исследования слуховой коры человека. В: Слуховые вызванные магнитные поля и потенциалы: достижения в аудиологии (Грандори Ф., Хок М., Романи Дж., Ред.), Стр. 222–282. Базель: С. Каргер.

Hari R, Kiesilä P (

1996

) Дефицит временной слуховой обработки у взрослых с дислексией.

Neurosci Lett

205

:

138

–140.

Helenius P, Salmelin R, Richardson U, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

a) Аномальная активация слуховой коры при дислексии через 100 мс после начала речи.

J Cogn Neurosci

15

:

603

–617.

Helenius P, Salmelin R, Service E, Connolly JF, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

b) Активация коры во время сегментации речи у взрослых с нарушениями чтения и дислексией.

J Neurosci

22

:

2936

–2944.

Hynd GW, Semrud-Clickman M, Larys AR (

1990

) Морфология мозга при дислексии развития и синдроме дефицита внимания / гиперактивности.

Arch Neurol

47

:

919

–926.

Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Knuutila J, Lounasmaa O (

1993

) Магнитоэнцефалография – теория, приборы и приложения для неинвазивных исследований работающего мозга человека.

Ред. Современная Физика

65

:

413

–497.

Иивонен А., Лаукканен А.М. (

1993

) Объяснение качественного изменения финских гласных. В: Исследования по логопедии и фонетике 4 (Iivonen A, Lehtihalmes M, eds.), Стр. 29–54. Хельсинки: Университет Хельсинки.

Каукоранта Э., Хари Р., Лоунасмаа О. В. (

1987

) Ответы слуховой коры человека на начало гласных после фрикативных согласных.

Exp Brain Res

69

:

19

–23.

Klatt D (

1980

) Программное обеспечение для каскадного / параллельного синтезатора формант.

J Acoust Soc Am

67

:

971

–995.

Kuhl P (

2000

) Новый взгляд на овладение языком.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

11850

–11857.

Курики С., Мурасе М. (

1989

) Нейромагнитное исследование слуховых реакций в правом и левом полушариях мозга человека, вызванных чистыми тонами и звуками речи.

Exp Brain Res

77

:

127

–134.

Leinonen S, Müller K, Leppänen PHT, Aro M, Ahonen T., Lyytinen H (

2001

) Неоднородность взрослых людей, страдающих дислексией: связь навыков обработки со скоростью и точностью устного чтения текста.

Чтение Запись

14

:

265

–296.

Леонард С.М., Воеллер К.К., Ломбардино Л.Дж., Моррис М.К., Хайнд Г.В., Александр А.В., Андерсен Х.Г., Гарофалакис М., Ханиман Дж. К., Мао Дж., Эйджи О.Ф., Стааб Е.В. (

1993

) Аномальная структура головного мозга при дислексии обнаружена с помощью МРТ .

Arch Neurol

50

:

461

–469.

Liegeois-Chavel C, Musolino A, Badier JM, Marquis P, Chauvel P (

1994

) Вызванные потенциалы, зарегистрированные из слуховой коры у человека: оценка и топография компонентов средней латентности.

Electroencephalogr Clin Neurophysiol

92

:

204

–214.

Lütkenhöner B, Steinstrater O (

1998

) Высокоточное нейромагнитное исследование функциональной организации слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

3

:

191

–213.

Mäkelä J, Hari R (

1992

) Нейромагнитные слуховые вызванные реакции после инсульта в правой височной доле.

Нейроотчет

3

:

94

–96.

Mäkelä JP, Ahonen A, Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Kajola M, Knuutila J, Lounasmaa OV, McEvoy L, Salmelin R, Salonen O, Sams M, Simola J, Tesche C, Vasama JP (

1993

) ) Функциональные различия между слуховой корой двух полушарий, выявленные с помощью нейромагнитных записей всей головы.

Hum Brain Mapp

1

:

48

–56.

McCrory E, Frith U, Brunswick N, Price C (

2000

) Аномальная функциональная активация во время простого задания на повторение слов: ПЭТ-исследование взрослых дислексиков.

J Cogn Neurosci

12

:

753

–762.

Моди М., Студдерт-Кеннеди М., Брэди С. (

1997

) Дефицит восприятия речи у плохих читателей: слуховая обработка или фонологическое кодирование?

J Exp Child Psychol

64

:

199

–231.

Näätänen R (

1992

) Внимание и функции мозга. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Näätänen R, Lehtokoski A, Lennes M, Cheour M, Huotilainen M, Iivonen A, Vainio M, Alku P, Ilmoniemi R, Luuk A, Allik J, Sinkkonen J, Alho K (

1997

) Обнаружены языковые представления фонем электрическими и магнитными реакциями мозга.

Nature

385

:

432

–434.

Нагараджан С., Манке Х., Зальц Т., Таллал П., Робертс Т., Мерзених М.М. (

1999

) Кортикальная обработка слуховых сигналов у плохих читателей.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

6483

–6488.

Oe H, Kandori A, Yamada N, Miyashita T., Tsukada K, Naritomi H (

2002

) Межполушарная связь слуховых нервных путей, оцененная с помощью вызванных слухом магнитных полей у пациентов с инфарктом лобно-височной доли.

Neurosci Res

44

:

483

–488.

Penhune VB, Zatorre RJ, MacDonald JD, Evans AC (

1996

) Межполушарные анатомические различия в первичной слуховой коре человека: вероятностное картирование и измерение объема с помощью магнитно-резонансного сканирования.

Cereb Cortex

6

:

661

–672.

Филлипс С. (

2001

) Уровни представления в электрофизиологии восприятия речи.

Cogn Sci

25

:

711

–731.

Филлипс К., Пеллати Т., Маранц А., Йеллин Э, Векслер К., Поппель Д., МакГиннис М., Робертс Т. (

2000

) Слуховая кора имеет доступ к фонологическим категориям: исследование несоответствия МЭГ.

J Cogn Neurosci

12

:

1038

–1055.

Rauschecker J (

1998

) Корковая обработка сложных звуков.

Curr Opin Neurobiol

8

:

516

–521.

Rauschecker J, Tian B, Hauser M (

1995

) Обработка сложных звуков в непервичной слуховой коре макак.

Наука

268

:

111

–114.

Renvall H, Hari R (

2002

) Слуховые корковые ответы на речевые стимулы у взрослых с дислексией.

J Cogn Neurosci

14

:

757

–768.

Рамси Дж. М., Андреасон П., Заметкин А. Дж., Акино Т., Кинг С., Гамбург С. Д., Пикус А., Рапопорт Дж. Л., Коэн Р. (

1992

) Неспособность активировать левую височную кору при дислексии: исследование эмиссионной томографии с 15 позитронами кислорода .

Arch Neurol

49

:

527

–534.

Rumsey JM, Donohue BC, Brady DR, Nace K, Giedd GN, Andreason P (

1997

) Исследование с помощью магнитно-резонансной томографии асимметрии височной плоскости у мужчин с дислексией развития.

Arch Neurol

54

:

1481

–1489.

Салмелин Р., Шницлер А., Паркконен Л., Бирманн К., Хелениус П., Кивиниеми К., Куукка К., Шмитц Ф., Фройнд Х. (

1999

) Родной язык, пол и функциональная организация слуховой коры.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

10460

–10465.

Schulte-Körne G, Deimel W, Bartling J, Remschmidt H (

2000

) Дефицит восприятия речи у взрослых с дислексией, измеренный с помощью отрицательного несоответствия (MMN).

Int J Psychophysiol

40

:

77

–87.

Shankweiler D, Crain S, Katz L, Fowler A, Liberman A, Brady S, Thornton R, Lundquist E, Dreyer L, Fletcher J, Stuebing K, Shaywitz S, Shaywitz B (

1995

) Когнитивные профили чтения- дети-инвалиды: сравнение языковых навыков по фонологии, морфологии и синтаксису.

Psychol Sci

6

:

149

–156.

Штыров Ю., Куяла Т., Палва С., Илмониеми Р., Нятянен Р. (

2000

) Различение речи и сложных неречевых звуков разной височной структуры в левом и правом полушариях головного мозга.

Neuroimage

12

:

657

–663.

Стивенс К.Н. (

1980

) Акустические корреляты некоторых фонетических категорий.

J Acoust Soc Am

68

:

836

–842.

Studdert-Kennedy M, Mody M (

1995

) Дефицит слухового временного восприятия у лиц с нарушениями чтения: критический обзор доказательств.

Psychon Bull Rev

2

:

508

–514.

Suga N, O’Neill WE, Manabe T (

1978

) Кортикальные нейроны, чувствительные к комбинациям несущих информацию элементов биосонарных сигналов в усах летучей мыши.

Наука

200

:

778

–781.

Таллал П., Миллер С., Fitch R (

1993

) Нейробиологическая основа речи: пример превосходства временной обработки.

Ann N Y Acad Sci

14

:

27

–47.

Tiitinen H, Sivonen P, Alku P, Virtanen J, Näätänen R (

1999

) Электромагнитные записи выявляют различия в латентности обработки речи и тона у людей.

Cogn Brain Res

8

:

355

–363.

Вихла М., Салмелин Р. (

2003

) Полушарный баланс при обработке присутствующих и несопровождаемых гласных и сложных тонов.

Cogn Brain Res

16

:

167

–173.

Вихла М., Лоунасмаа О., Салмелин Р. (

2000

) Кортикальная обработка обнаружения изменений: диссоциация между естественными гласными и двухчастотными комплексными тонами.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

10590

–10594.

Vouloumanos A, Kiehl K, Werker J, Liddle P (

2001

) Обнаружение звуков в слуховом потоке: свидетельство фМРТ, связанное с событием, для дифференциальной активации речи и нереча.

J Cogn Neurosci

13

:

994

–1005.

Wechsler D (

1981

) Шкала интеллекта взрослых Векслера – пересмотренная: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1992.]

Wechsler D (

1987

) Шкала памяти Векслера – исправлено: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1997.]

Wessinger C, Van Meter J, Tian B, Van Lare J, Pekar J, Rauschecker J (

2001

) Иерархическая организация слуховой коры человека, выявленная с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии .

J Cogn Neurosci

13

:

1

–7.

Wiik K (

1965

) Финские и английские гласные. Турку: Университет Турку.

Wolf M (

1986

) Быстрое наименование переменных стимулов при дислексии развития.

Brain Lang

27

:

360

–379.

Вольф М., Обрегон М. (

1992

) Дефицит раннего наименования, дислексия развития и гипотеза специфического дефицита.

Brain Lang

42

:

219

–247.

Zatorre R, Evans A, Meyer E, Gjedde A (

1992

) Латерализация фонетической и тональной дискриминации при обработке речи.

Наука

256

:

846

–849.

Schormann T, Henn S, Zilles K (

1996

) Новый подход к быстрому эластичному выравниванию с приложениями к человеческому мозгу.

Конспект лекций в Comput Sci

1131

:

337

–342.

Woods RP, Grafton ST, Holmes CJ, Cherry SR, Mazziotta JC (

1998

a) Автоматическая регистрация изображений: I: Общие методы и внутрипредметная проверка, внутримодальная проверка.

J Comp Assist Tomogr.

22

:

139

–152.

Woods RP, Grafton ST, Watson JDG, Sicotte NL, Mazziotta JC, (

1998

b) Автоматическая регистрация изображений: II. Межпредметная проверка линейных и нелинейных моделей.

J Comput Assist Tomogr.

22

:

153

–165.

Кора головного мозга V 15 N 7 © Oxford University Press, 2004; все права защищены

Корковая дифференциация речи и неречевых звуков на 100 мс: последствия для дислексии | Кора головного мозга

Аннотация

Нейрофизиологические измерения показывают чувствительность коры к звукам речи через 150 мс после появления стимула.В этом временном окне у субъектов с дислексией начинает проявляться аномальная обработка коры головного мозга. Мы исследовали, отражается ли фонетический анализ в устойчивой слуховой корковой активации на ~ 100 мс (N100m), и проявляют ли субъекты с дислексией ненормальные ответы N100m на речь или неречевые звуки. Мы использовали магнитоэнцефалографию для записи слуховых реакций 10 нормально читающих и 10 взрослых с дислексией. Речевыми стимулами служили синтетические звуки финской речи (/ a /, / u /, / pa /, / ka /). Неречевые стимулы представляли собой сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тоны, состоящие из формантных частот F1 + F2 + F3 и F2 соответственно.Все звуки вызывали заметный ответ N100m в двусторонней слуховой коре. Активация N100m была сильнее для речи, чем неречевые звуки в левой, но не в правой слуховой коре, в обеих группах испытуемых. Левый сдвиг полушарного баланса звуков речи, вероятно, отражает анализ на фонетическом уровне. У пациентов с дислексией общий межполушарный баланс амплитуд и синхронизация были изменены для всех типов звука одинаково. Таким образом, люди с дислексией имеют необычную корковую организацию общей слуховой обработки во временном окне речевого анализа.

Введение

Речевой сигнал состоит из сложного набора акустических характеристик, таких как частотный диапазон, амплитуда, продолжительность сигнала и паузы, а также быстрые изменения спектра. Фонетические признаки должны быть извлечены из этого акустического сигнала, чтобы перейти к фонологическому и, наконец, к семантическому анализу. Имеются данные о множественных представлениях и стадиях обработки при анализе звуков речи в человеческом мозге (для обсуждения см. Phillips, 2001), но остается нерешенным, где и в какое окно извлекается специфическая для речи информация.

В течение последнего десятилетия области коры головного мозга, непосредственно участвующие в анализе звуков речи, были исследованы с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ). Было показано, что речевые стимулы вызывают более широкую активацию, чем неречевые стимулы, в верхней височной коре с обеих сторон или с небольшим преобладанием левого полушария (Demonet et al., , 1992; Zatorre et al. , 1992; Binder et al. , 1994; Vouloumanos et al., 2001). При поиске нейронной основы фонетической обработки очень важно сопоставить звуки речи с акустически сопоставимыми звуками, чтобы исключить возможность обнаружения различий только на основе сложности. Сравнение фонетического и акустического анализа выявило активацию левой верхней и средней височных извилин (STG и MTG) и верхней височной борозды (STS) (Binder et al. , 2000; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. др. , 2001).

Однако идентификация корковых локусов, избирательно активируемых звуками речи, дает только частичную информацию. Восприятие речи – очень быстрый процесс – сигнал трансформируется от акустических характеристик к значению за доли секунды. Таким образом, особенно на ранних этапах анализа речевого сигнала, вероятно, что нейронные представления различных этапов и преобразований активируются очень быстро. За ходом слуховой обработки можно следить с помощью нейрофизиологических измерений, электроэнцефалографии (ЭЭГ) и магнитоэнцефалографии (МЭГ).

Семантическая обработка разговорной речи начинается примерно через 200–300 мс после начала звука, как показано, например, посредством исследований с использованием предложений с семантически совпадающими или несовместимыми конечными словами (см. Коннолли и др. , 1994; Хелениус и др. , 2002b). Таким образом, к этому времени должна быть доступна фонетическая / фонологическая информация. В течение первых 200 мс специфичность речи была проверена с использованием необычных парадигм. В этих установках частые (стандартные) стимулы перемежаются с нечастыми (отклоняющимися) стимулами.Различие между ответами на девиантные и стандартные стимулы в слуховой коре известно как реакция несоответствия или негативность несоответствия (MMN) в литературе по ЭЭГ (Näätänen, 1992; Alho, 1995). MMN обычно достигает максимума примерно через 150 мс после появления стимула. Это рассматривается как отражение слуховой сенсорной памяти на нейрональном уровне. MMN по-разному ведет себя для речевых и неречевых стимулов (Aulanko et al. , 1993; Phillips et al. , 2000; Shtyrov et al., 2000; Vihla et al. , 2000). Более того, MMN-ответы на контрасты фонем на родном языке сильнее, чем на контрасты неродных (Näätänen et al. , 1997). Таким образом, в этом временном окне должно быть доступно фонетическое представление звука речи, чтобы можно было проследить память на основе фонетических (или фонологических) меток.

В настоящее время не установлено, отражается ли анализ речи в нейронной обработке до временного окна MMN. Сигналу MMN предшествует надежная активация слуховой коры примерно через 100 мс после начала звука, называемая N100m (или N100 в литературе по ЭЭГ).Некоторые исследования предполагают фонетические / фонологические эффекты в этой реакции, а другие – нет (Курики и Мурас, 1989; Eulitz и др. , 1995; Gootjes и др. , 1999; Tiitinen и др. , 1999). Gootjes et al. (1999) обнаружил значительно более сильную реакцию N100m на гласные, чем на тоны или ноты фортепиано, в левом, но не в правом полушарии. Однако Eulitz et al. (1995) и Tiitinen et al. (1999) не обнаружил существенной разницы в силе ответа N100m на речевые и тональные стимулы, хотя ответ N100m на звуки речи был немного позже, чем на тоны, в обоих полушариях.Вариабельность результатов, вероятно, во многом связана с изменчивостью стимулирующих материалов. Во многих из этих исследований основной вопрос исследования не требовал тщательного акустического сопоставления речевых и неречевых стимулов, или его не предпринимали. Таким образом, результаты, отличающиеся для речевых звуков и неречевых звуков, могут отражать акустические вариации, а не чувствительность к речевым звукам как таковым . Также стоит отметить, что в любом отдельном исследовании стимулы, как правило, были звуками со стабильной частотой (т.е. звуки типа гласных) (Eulitz et al. , 1995; Tiitinen et al. , 1999; Vihla, Salmelin, 2003) или переходные звуки (т. е. звуки типа CV-слога) (Shtyrov et al. , 2000 ), но не то и другое вместе. Поскольку естественный язык представляет собой смесь этих звуковых типов, может быть важно разрешить акустические вариации среди речевых стимулов при оценке коркового анализа речи по сравнению с неречевыми звуками.

Характеристика временных окон и баланса полушария с помощью акустического и фонетического / фонологического анализа важна не только для понимания нормального восприятия речи, но и для понимания нейронной основы дислексии.Известно, что у людей с дислексией возникают проблемы при выполнении задач, требующих слухового фонетического анализа (Bradley and Bryant, 1983; Shankweiler et al. , 1995). На уровне нейронов субъекты с дислексией демонстрируют отсроченную семантическую обработку через 300–400 мс после стимула (Helenius et al. , 2002b) и аномалии в предыдущем ответе MMN (Baldeweg et al. , 1999; Schulte-Körne et al. , 2000) и ответ N100m (Helenius et al. , 2002b). Эти данные явно указывают на проблемы в течение первых 200 мс после начала речи.Было бы заманчиво интерпретировать необычные паттерны корковой активации у субъектов с дислексией как сигнатуры их известных фонологических проблем, но, очевидно, они также могли быть связаны с аномалиями в базовой акустической обработке. Функциональная роль временного окна N100m в анализе речи по сравнению с неречевым анализом, таким образом, также является актуальной проблемой в исследованиях дислексии.

В настоящем исследовании мы использовали МЭГ всей головы, чтобы сосредоточить внимание на роли слухового коркового ответа N100m в акустической и фонетической обработке.Во-первых, мы исследовали, является ли ответ N100m чувствительным к речи в нормальной популяции испытуемых, то есть отличается ли сила или время нейронного ответа между речевыми и неречевыми звуками. Нашими речевыми стимулами были два синтетических гласных и согласный-гласный слог. Неречевые стимулы представляли собой сложные звуки и простые синусоидальные тона, которые спектрально и временно были тщательно согласованы с речевыми стимулами. Во-вторых, мы протестировали эти же речевые и неречевые стимулы на группе лиц с дислексией, чтобы выяснить, демонстрируют ли они отклонение от паттерна реакции, наблюдаемого в элементах управления, для всех типов звуков или конкретно для звуков речи.

Материалы и методы

Стимулы

В качестве стимулов использовались синтетические звуки речи, сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тона (рис. 1). Длительность всех стимулов составляла 150 мс. Звуками речи были финские гласные (V; / a /, / u /) и согласные-гласные слоги (CV; / pa /, / ka /), созданные с помощью синтезатора Klatt (Klatt, 1980) для Macintosh (Sensimetrics, Cambridge, Массачусетс, США). Основная частота (F0) постоянно снижалась со 118 до 90 Гц, напоминая нормальный мужской голос.Частоты формант F1, F2 и F3 для гласного / a / составляли 700, 1130 и 2500 Гц, а для гласного / u / – 340, 600 и 2500 Гц, соответственно. Эти значения были основаны на исследованиях звуков финской речи и структуры формант (Wiik, 1965; Iivonen and Laukkanen, 1993) и субъективной оценке качества и разборчивости гласных и согласных звуков. Ширина полосы формант в обеих гласных составляла 90 Гц для F1, 100 Гц для F2 и 60 Гц для F3. Огибающие гласных имели периоды нарастания и затухания по 15 мс.

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевые эквиваленты) и переходного звука (/ pa / и его неречевого звука). эквиваленты). Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевых эквивалентов) и переходного звука ( / pa / и его неречевые эквиваленты).Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

CV-слоги начинались с частотного перехода 35 мс, где частоты F1, F2 и F3 линейно изменялись от 503 до 700 Гц, от 858 до 1130 Гц и от 2029 до 2500 Гц для / pa /, и от 503 до 700 Гц, 1402 до 1130 Гц и с 2029 до 2500 Гц для / ka /. За начальным переходом следовал установившийся период 115 мс, в котором частоты формант были идентичны гласным / а /.Таким образом, звуки / pa / и / ka / различались только направлением изменения F2. Чтобы добиться естественного звучания стоп-согласной, стимулы начинались со вспышки трения длительностью 4 мс. Аспирация добавлялась с 1 мс и далее, плавно уменьшаясь в течение 150 мс длительности стимулов. Огибающие стимулов CV были аналогичны таковым для гласных, за исключением начала, когда голос начинался на 5 мс, а период нарастания звука был более быстрым.

Неречевые стимулы были созданы в Sound Edit (MacroMedia, Сан-Франциско, Калифорния, США).Это были простые синусоидальные тоны и сложные звуки, объединенные из трех компонентов синусоидального тона точно такой же частоты, что и форманты каждого из четырех звуков речи. Чтобы сохранить разницу в переходах между / pa / и / ka / также в тонах синусоидальной волны, эти стимулы были составлены из частоты F2 каждого речевого звука. Огибающие неречевых звуков были аналогичны речевым звукам, включая периоды нарастания и затухания на 15 мс, а также нарастание наклона для неречевых эквивалентов стимулов сердечно-сосудистой системы.Несмотря на тщательное акустическое сопоставление, ни один из неречевых звуков не воспринимался как звуки речи.

Амплитуды различных звуков были скорректированы с помощью удлиненных версий исходных звуков, так что в конце системы доставки звука, измеренной с помощью искусственного уха и анализатора спектра, откалиброванного с учетом чувствительности уха, амплитуды звука различались на <2 дБ (SPL ).

Субъекты

Субъектами были 10 нормально читающих взрослых (23–39 лет; пять женщин) и 10 взрослых с дислексией развития (20–39 лет; пять женщин).Субъекты дали свое информированное согласие на участие в исследовании. Они были носителями финского языка, правши (за исключением одного контрольного объекта), и не имели в анамнезе потери слуха или неврологических отклонений. Взрослые с дислексией были отобраны на основе самооценки раннего анамнеза проблем с чтением. Все они прошли тестирование на дислексию или прошли специальное обучение по устранению трудностей с чтением в школьные годы. Средний уровень образования в контрольной (14 лет) и дислексической группах (13 лет) был схожим.

Поведенческие тесты

Субъекты с дислексией были протестированы на общие лингвистические и неязыковые способности с использованием подмножества стандартизированной финской версии Шкалы интеллекта взрослых Векслера – пересмотренной (WAIS-R) и шкалы памяти Векслера – пересмотренной (WMS-R) (Словарь, Понимание, Сходства, Дизайн блока, Размах цифр, Размах визуального восприятия) (Wechsler, 1981, 1987; Woods et al., 1998a; Woods et al., 1998b). Также измерялась скорость чтения и называния слов у пациентов с дислексией.Пониженная скорость чтения (Leinonen et al. , 2001) и скорость наименования (Wolf and Obregon, 1992) оказались надежными маркерами дислексии. В ходе устного чтения испытуемых просили прочитать вслух рассказ, напечатанный на листе бумаги. Скорость чтения измерялась в словах в минуту. В тесте быстрого автоматического именования (Denckla and Rudel, 1976) и в тесте быстрого именования переменных стимулов (Wolf, 1986) испытуемых просили назвать матрицу цветов, чисел и букв 5 × 10, и была измерена скорость именования.Результаты этих тестов сравнивались с данными норм 38 (Устное чтение, РАН) и 15 (РАН) нормально читающих субъектов.

Кроме того, были проведены следующие фонологические тесты, представленные на слух. В тесте на удаление фонем (Leinonen et al. , 2001) 16 слов из 4–10 букв и 2–4 слогов были представлены через наушники. Испытуемых просили произносить каждый стимул без второй фонемы (например, studio → sudio, kaupunki → kupunki). Подсчитывалось количество правильных ответов.В тесте на обращение слогов (Leinonen et al. , 2001) 10 слов и 10 псевдослов из 5–9 букв и 3–4 слогов были представлены через наушники, и испытуемых просили изменить порядок последних двух слогов и произнесите вслух новое псевдослово (например, aurinko → aukorin, rospiemi → rosmipie). Подсчитывалось количество правильных ответов. Для тестов на удаление фонем и реверсирование слогов время голосовой реакции на стимулы измерялось по сигналу микрофона. В тесте на правописание (Leinonen et al., 2001) испытуемых просили написать под диктовку 10 псевдослов и 10 слов из 6–14 букв и 2–7 слогов. Было подсчитано количество ошибок. Эти фонологические тесты были проведены также у семи контрольных субъектов, участвовавших в этом исследовании.

Методика измерения MEG

Измерения проводились в помещении с магнитным экраном. Презентация стимула контролировалась программой презентации (Neurobehavioral Systems Inc., Сан-Франциско, Калифорния) на ПК. Чтобы нормализовать интенсивность стимулов у испытуемых, индивидуальные пороги слышимости определялись перед фактическим измерением с использованием простых тонов 1 кГц длительностью 50 мс с временами нарастания и спада 15 мс. Стимулы подавались к испытуемому через пластиковые трубки и наушники на уровне 65 дБ выше субъективного порога слышимости. Испытуемые смотрели немой фильм, и им было приказано игнорировать слуховые раздражители.

Было два сеанса. В первом сеансе субъект слышал случайную последовательность гласных звуков и их неречевых эквивалентов (синтетические / a / и / u /, сложные звуковые эквиваленты / a / и / u / и тональные эквиваленты / a / и / u /. ).Во втором сеансе стимулами были звуки CV и их неречевые эквиваленты (синтетические / па / и / ка /, сложные звуковые эквиваленты / па / и / ка / и тональные эквиваленты / па / и / ка /). Порядок занятий был рандомизирован по предметам. Стимулы разделялись межстимульным интервалом в 2 секунды, и они подавались монофонически в правое ухо, чтобы максимально задействовать левое полушарие с доминантой языка. Каждый сеанс длился 20–30 минут, а сеансы разделялись 2–3-минутным перерывом.

MEG записей

сигналов MEG были записаны с использованием 306-канальной системы головного мозга в форме шлема (Vectorview ™, Neuromag Ltd, Хельсинки, Финляндия) с двумя ортогонально ориентированными планарными градиентометрами и одним магнитометром в 102 точках. Сигналы подвергались полосовой фильтрации с частотой 0,03–200 Гц, дискретизировались с частотой 600 Гц и усреднялись в режиме онлайн от 200 мс до начала стимула до 800 мс после него. Горизонтальная и вертикальная электроокулограммы записывались для оперативного отбрасывания эпох, загрязненных морганиями или саккадами.Было собрано около 100 эпох без артефактов и усреднено отдельно для каждой из 12 категорий стимулов. Положение головы испытуемого относительно измерительного шлема определялось в начале каждого сеанса измерения путем кратковременного включения четырех катушек индикатора положения головы, прикрепленных к голове испытуемого. Расположение катушек определяли по трем анатомическим ориентирам (преаурикулярные точки и назион) с использованием трехмерного дигитайзера (Polhemus, Colchester, VT). Таким образом, местоположение активных областей мозга может отображаться на анатомических МР-изображениях после идентификации ориентиров на МР-изображениях.

Анализ данных

Сигналы

MEG были отфильтрованы нижними частотами при 40 Гц перед дальнейшим анализом. Активированные области были смоделированы как эквивалентные диполи тока (ECD), которые представляют среднее местоположение, направление и силу тока, протекающего в данном кортикальном пятне (Hämäläinen et al. , 1993). ECD были определены с помощью стандартных наборов 46 планарных градиометров (= 23 пары), которые покрывали 100 мс звукового поля в каждом полушарии.Сферическая оценка использовалась для описания профиля проводимости мозга. Модель сферы была адаптирована для оптимального описания кривизны височных областей с использованием индивидуальных анатомических МР-изображений, когда они были доступны (восемь контрольных субъектов и четыре пациента с дислексией), или сферической модели, которая представляла собой среднее значение индивидуальных параметров всех наших субъектов с МРТ, рассчитываемые отдельно для мужчин и женщин.

У каждого испытуемого сначала определяли ДРВП отдельно для каждого стимула.Степень согласия полученных двухдипольных моделей (по одному диполю в каждом полушарии) варьировалась от 85 до 95% для разных испытуемых и разных стимулов. Внутри каждого испытуемого расположение источников варьировалось в среднем на 1 см, а направление тока на 25 ° по разным стимулам в обоих полушариях. Близкое сходство ECD, обнаруженное в различных условиях стимула, позволило улучшить отношение сигнал / шум путем формирования среднего значения ответов на все стимулы у каждого испытуемого (четыре категории стимулов: две гласные и два слога; три стимула. типы: тон, сложный звук, звук речи; всего 1090–1354 попытки).Затем смоделированные в этом усредненном наборе данных ЭКД левого и правого полушария использовались для учета сигналов МЭГ, записанных для каждого стимула. Расположение и ориентация двух ECD оставались фиксированными, в то время как их амплитуда могла изменяться для лучшего объяснения сигналов, регистрируемых всеми датчиками в течение всего интервала усреднения. Эта общая двухдипольная модель учитывала сигналы МЭГ в каждом условии стимула в равной степени, как и двухдипольные модели, которые были найдены отдельно для каждого условия стимула (степень согласия варьировалась от 83 до 94%).Использование общего набора из двух ECD для всех условий у каждого отдельного субъекта позволило напрямую сравнить временное поведение активации в этих корковых областях (исходные формы волн) по всем стимулам.

Статистические тесты

Дисперсионный анализ с повторными измерениями (ANOVA) с категорией стимула (/ a /, / u /, / pa /, / ka /), типом стимула (речевой звук, сложный неречевой звук, простой тон) и полушарием (слева, справа), поскольку факторы внутри субъектов использовались для оценки систематических эффектов силы и латентности активации в каждой популяции субъектов.Расположение источников тестировалось отдельно для каждого пространственного измерения ( x = аксиальная плоскость от левого уха до правого уха, y = аксиальная плоскость, ортогональная x , по направлению к назиону, z = сагиттальная плоскость от нижнего до нижнего уха). Superior), а также были проверены направления тока. Для сравнения групп использовали смешанную модель ANOVA с группой (контроль, дислексики) в качестве фактора между субъектами.

Для поведенческих тестов время реакции и количество ошибок между группами испытуемых анализировались с помощью теста Стьюдента t .Чтобы проверить корреляцию между фонологическими способностями и корковыми показателями, мы рассчитали коэффициент корреляции Пирсона.

Результаты

Результаты нейровизуализации у нормально читающих субъектов

На рисунке 2 показаны примеры сигналов MEG, записанных у одного испытуемого. Ответы на разные типы звуков (речевой звук, сложный неречевой звук и простой тон) представлены на датчиках МЭГ, которые показали максимальную амплитуду над левой и правой слуховой корой.На рисунке 3 показано групповое среднее расположение эквивалентных диполей тока, которые наилучшим образом представляли активированные области коры головного мозга у каждого субъекта, наложенное на МРТ-изображение, усредненное по контрольным субъектам (Schormann et al., 1996; Woods et al., 1998a, 1998b). . В некоторых случаях диполи были обнаружены в извилине Гешля, но в основном они были локализованы в борозде Гешля или заднебоковой к ней.

Рис. 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия, соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левая и правая височная кора у одного испытуемого.

Рисунок 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левой и правой височной корой у одного испытуемого.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа на 100 метров в левом и правом полушарии, а также среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тонового эквивалента. (пунктир).Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа N100m в левом и правом полушарии и среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тона. эквивалент (пунктирная линия). Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Среднее время активации (рис. 3) было качественно одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) и всех типов стимулов (речевой звук, сложный звук, простой тон). ).После небольшого отрицательного падения сигнал начал увеличиваться через ~ 50 мс после начала стимула, достиг максимума через ~ 100 мс (N100m) и оставался на довольно низком уровне через ~ 200 мс. Источники в правом полушарии располагались в среднем на 6 мм впереди источников в левом полушарии [ F (1,9) = 6,1, P <0,05], что согласуется с предыдущими отчетами (например, Elberling et al. ). , 1982; Каукоранта, и др., , 1987). Систематических различий в расположении источников между разными категориями (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) не было.Небольшие различия в расположении и ориентации возникали между разными типами стимулов (речь, сложные неречевые звуки и простые тона), но в абсолютном выражении они были пренебрежимо малыми: 1–3 мм в среднем положении и 2–7 градусов в средней ориентации.

Сила отклика 100м

Сила ответа N100m (таблица 1 и рис. 4 a ) варьировалась в зависимости от типа стимула в левом полушарии, но не в правом полушарии [тип стимула, F (2,18) = 10.2, P <0,001; и тип стимула для каждого полушария: взаимодействие F (2,18) = 13,4, P <0,001]. В левом полушарии ответы на звуки речи были сильнее, чем на сложные неречевые звуки и простые тона [ F (2,18) = 14,7, P <0,001]. Влияние типа стимула было значимым для всех категорий стимулов (a: P <0,001, u: P <0,001, pa: P <0,01, ka: P <0.001).

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Таблица 1

Сила и латентность источника N100m в левом и правом полушарии у контрольных (Cont) и дислексических (Dys) субъектов для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
Таблица 1

Сила и время ожидания источника N100m в левом t и правое полушарие у контрольных (Cont) и лиц с дислексией (Dys) для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7

Когда стимулами были звуки речи, сила ответа N100m nse было одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /).Однако для сложных и простых неречевых звуков наблюдалось значительное изменение силы N100m в зависимости от категории стимула в обоих полушариях [категория стимула, F (3,27) = 4,3, P <0,05; взаимодействие типа за категорией стимула, F (6,54) = 2,4, P <0,05; только звуки речи, F (3,27) = 1,8, P = 0,2; только сложные звуки, F (27,3) = 5,0, P <0,01; только тоны синусоидальной волны, F (3,27) = 4.4, P <0,05].

Время ответа N100m

Начальная латентность (момент времени, когда сигнал пересекает уровень стандартного отклонения базовой линии пресимула) не показывает систематических изменений в зависимости от типа звука. Однако нарастание ответа N100m в левом и правом полушарии различает речевые и неречевые звуки (рис. 5). Для речевых звуков восходящий наклон ответа N100m (увеличение амплитуды в зависимости от времени) был круче в левом, чем в правом полушарии, но для неречевых звуков не было значительной разницы между двумя полушариями [взаимодействие типа стимула по полушарию , F (2,18) = 4.2, P <0,05; эффект полушария для звуков речи F (1,9) = 7,8, P <0,05, сложных звуков F (1,9) = 2,8, P = 0,1 и синусоидальных тонов F (1,9) = 2,5, P = 0,2)].

Рис. 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (в центре) и простой тон (внизу) слева (жирные линии) ) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и лиц с дислексией (справа).Данные показаны для звуковой категории / a /.

Рисунок 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (посередине) и простой тон (внизу) слева (толстый линии) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и дислексических субъектов (справа). Данные показаны для звуковой категории / a /.

Ответ N100m достиг максимума в среднем на 2–5 мс позже для речи, чем сложные неречевые звуки, и на 7–9 мс позже, чем для тонов [ F (2,18) = 4.8, P <0,05], аналогично в обоих полушариях. Ответы на все звуки достигли максимума раньше в контралатеральном левом полушарии (96 ± 11 мс, среднее ± SEM), чем в ипсилатеральном правом полушарии (108 ± 9 мс) [ F (1,9) = 52.0, P <0,001], что согласуется с предыдущими сообщениями о монофонической слуховой стимуляции (например, Elberling et al. , 1982; Mäkelä et al. , 1993; см. Таблицу 1).

Эффект стимуляции уха был впоследствии протестирован на 7 из 10 субъектов, участвовавших в первоначальном исследовании.Стимулы, подаваемые в левое ухо (/ a / и / pa / и их неречевые эквиваленты), вызывали такой же паттерн активации, как и стимулы, подаваемые в правое ухо (рис. 6). В левом полушарии активация речи была сильнее, чем сложные и простые неречевые звуки, но в правом полушарии не было обнаружено общего эффекта уровня стимула [эффект уровня, F (2,12) = 9,3, P <0,01 ; межполушарное взаимодействие, F (2,12) = 5,0, P <0.05]. Таким образом, на чувствительность силы N100m в разных полушариях к речевым и неречевым звукам изменение стимулированного уха не влияло.

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно).

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно) .

Результаты нейровизуализации у субъектов с дислексией и контрольной группы

Систематических групповых различий в расположении активированных участков не обнаружено. Как и в контроле, расположение источника незначительно зависело от типа стимула (1–3 мм между речевым и неречевым состояниями).

Сравнение силы N100 м в двух группах испытуемых

Сила источника N100m не показала ни основного эффекта группы субъектов, ни значимых взаимодействий.Таким образом, как и в контрольной группе, у субъектов с дислексией сила N100m различала речевые и неречевые звуки в левом полушарии [ F (2,18) = 8,2, P <0,01], но не в правом полушарии [ F (2,18) = 1,5, P = 0,2] (рис. 4 b ). Однако в правом полушарии наблюдалась тенденция к более слабой активации у дислексиков, чем у контрольных субъектов [эффект группы в правом полушарии F (1,18) = 3.6, P = 0,08]. В отдельном ANOVA для субъектов с дислексией сила N100m значительно различалась между полушариями [слева 53 ± 7 нАм, справа 40 ± 4 нАм, F (1,9) = 5,5, P <0,05], в то время как в у контрольных субъектов общий уровень активации между полушариями был очень похож [левый 54 ± 7 нАм, правый 55 ± 7 нАм, F (1,9) = 0,01, P = 0,9].

Сравнение времени N100m в двух группах испытуемых

Построение ответа N100m показало тонкий эффект группы субъектов для звуков речи, но не для звуков, не относящихся к речи [эффект группы для звуков речи, F (1,18) = 4.9, P <0,05; сложные неречевые звуки, F (1,18) = 0,9, P = 0,3; тона синусоидальной волны, F (1,18) = 1,9, P = 0,2]. Было обнаружено, что N100m для звуков речи повышается более постепенно у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, аналогично в обоих полушариях.

Пиковая латентность ответа N100m (таблица 1) показала значимое межполушарное взаимодействие [ F (1,18) = 5,4, P <0,05]. В отдельном анализе для каждого полушария пиковая латентность в левом полушарии имела тенденцию быть дольше у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, но эта разница только приближалась к значимости [ F (1,18) = 3.0, P = 0,1]. В правом полушарии группы показали очень похожее время активации [ F (1,18) = 0,007, P = 0,9]. Когда испытуемых с дислексией тестировали отдельно, типичный образец более ранней реакции в контралатеральном левом, чем в ипсилатеральном правом полушарии, обнаруженный в контрольной группе, не был очевиден (слева 104 ± 5 ​​мс, справа 108 ± 5 мс) (см. Рис. 5). Тем не менее, реакция на простые тона достигала максимума первой, а реакция на звуки речи последней, аналогично в обоих полушариях, как и в контрольной группе [основной эффект типа стимула F (2,18) = 7.1, P <0,01].

Поведенческие результаты и корреляция с ответами на МЭГ у лиц с дислексией по сравнению с контрольными субъектами

Все испытуемые с дислексией обладали нормальным интеллектом, как было определено с помощью общих лингвистических и нелингвистических когнитивных тестов (WAIS-R, WMS-R) (Таблица 2). Субъекты с дислексией были значительно медленнее, чем контрольная группа с нормальным чтением, в тесте орального чтения [средняя разница 59 слов, t (46) = 5,8, P <0,001] и тестах Rapid Naming [средняя разница в RAS 9 с, t (46) = −5.0, P <0,001; и в RAN 5 с t (23) = -2,5, P <0,05]. Контрольные субъекты в настоящем исследовании (7 из 10 протестированных) не отличались от более крупного нормативного набора данных ни в устном чтении [ t (35) = -0,7, P = 0,5], либо в Rapid Naming [RAS, t (35) = 1,1, P = 0,3; РАН, t (12) = 1,3, P = 0,2]. В более специфических фонологических тестах испытуемые с дислексией были значительно медленнее и более подвержены ошибкам, чем контрольные испытуемые.Время реакции у лиц с дислексией было больше, чем у контрольных субъектов в тесте на удаление фонемы, предъявляемом на слух [разница в среднем 3,7 с, t (15) = -4,6, P <0,001] и тесте на обращение слогов [ разница в среднем 5,4 с, t (15) = −4,8, P <0,001]. Субъекты с дислексией также совершали значительно больше ошибок при удалении фонемы [ t (15) = 2,5, P <0,05], обращении слога [ t (15) = 2.3, P <0,05] и тесты правописания [ t (15) = -2,9, P <0,05], чем у контрольных субъектов.

Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

. Дислектики (10)
. Нормативные данные
. Уровень значимости
. Вербальный и невербальный интеллект a Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 – 140 85-115 Словарь WAIS-R 86-122 85-115 WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122 Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115 WMS-R Visual Span 15-21 15-21 Чтение тестов Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001 РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001 РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05 Фонологические тесты c Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001 ) 12 ± 4 16 ± 1 0.05 Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001 Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2 0,05 Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05

Чтобы проверить корреляцию между реакциями мозга и поведенческими показателями, баллы для каждого теста были стандартизован до z – баллов (т.е.е. индивидуальный балл минус средний балл по всем предметам, разделенный на стандартное отклонение). Мы не обнаружили существенной корреляции между фонологическими возможностями и силой N100m или пиковой задержкой. Мы также проверили фонологические показатели по сравнению с разницей латентности пиков N100m между полушариями (рис.7 a ) и соотношением сил активации N100m (рис.7 b ), поскольку результаты MEG предполагали, что это должно быть более значимые корковые измерения. У контрольных субъектов лучшие фонологические навыки были связаны с более короткой задержкой ипси-контра в задержке ответа N100m ( r = -0.8, P <0,05). У пациентов с дислексией значимой корреляции не было ( r = -0,5, P = 0,1). Не было обнаружено значимых корреляций между фонологическими оценками и соотношением силы левой и правой N100m.

Рис. 7.

Разница в латентности на 100 м ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно), построенные в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованное среднее значение). более шести фонологических тестов).Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Рис. 7.

Разница в латентности N100m ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно) в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованные в среднем по шести фонологическим тестам). Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Обсуждение

N100m Отражает анализ речи у нормально читающих субъектов

Самый быстрый отклик N100m на простые тональные сигналы.Пиковая задержка систематически задерживалась до сложных звуков и, более того, до звуков речи, одинаково в обоих полушариях. Однако сила активации N100m показала интересную полушарную специализацию. Речевые ответы были сильнее, чем неречевые звуки в левой слуховой коре, но не в правой слуховой коре, независимо от стимулированного уха. Таким образом, в то время как оба полушария участвовали в анализе всех типов звуков, относительный вклад левой слуховой коры увеличивался, когда стимулами были звуки речи.

Настоящие результаты согласуются и расширяют более ранние отчеты об обработке речи / неречевой обработки и N100m, которые показали более высокую амплитуду для гласных, чем фортепианные ноты или тоны (Gootjes et al. , 1999), более длительные задержки для гласных, чем для тонов (Eulitz et al., , 1995; Tiitinen et al., , 1999) или сдвиг влево полушарного баланса для естественных гласных по сравнению со сложными тонами (Vihla and Salmelin, 2003). Используя тщательно подобранные с акустической точки зрения звуки речи и неречевые звуки, мы демонстрируем, что эти эффекты, вероятно, связаны друг с другом.Увеличение амплитуды при анализе звуков речи передается в левое полушарие, что приводит к смещению активации влево при прослушивании звуков речи. Увеличение задержки звуков речи происходит с обеих сторон. Мы также показываем, что на сдвиг активации влево не оказывает заметного влияния акустическая структура речевых стимулов (гласные, слоги CV).

Можно представить нарастание ответа N100m как сигнатуру процесса, в котором все большее количество слуховых корковых нейронов запускается синхронно.При постоянной скорости рекрутирования нейронов задержка пика задержки будет связана с более сильной активацией пика. Комбинированное увеличение пиковой задержки и силы N100 м для речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками в левом полушарии, безусловно, можно интерпретировать таким образом. С другой стороны, правополушарный эффект увеличения пиковой задержки без сопутствующих изменений силы активации предполагает более медленную скорость рекрутирования нейронов или менее синхронную активацию популяций нейронов для увеличения сложности звука.

Интересно, что восходящий наклон ответа N100m был значительно круче в левом полушарии, чем в правом полушарии для звуков речи, но более сходным в двух полушариях для звуков, не относящихся к речи. Это наблюдение говорит о качественном различии анализа речевых и неречевых звуков в левой слуховой коре на 100 мс. Таким образом, кажется, что помимо акустической обработки как таковой , на которую может влиять изменение спектрального состава или временной структуры звуков, отклик N100m также может отражать специфичную для речи обработку.

На клеточном уровне специфичность речи может означать, что нейроны, генерирующие ответ, предпочитают звуки, которые образуют фонетически (лингвистически) релевантные комбинации акустических характеристик. С акустической точки зрения звуки речи не обладают каким-либо единственным уникальным свойством, отличным от неречевых звуков, а скорее представляют собой определенные (уникальные) комбинации различных свойств (Stevens, 1980). Хотя имеется много информации о том, как фонетически важные особенности кодируются в ядре улитки и слуховом нерве (см. E.грамм. Delgutte, 1999), комбинации характеристик звуков речи, которые имеют решающее значение для анализа на корковом уровне, определены менее четко. Настоящее исследование предполагает, что простого сочетания частот формант недостаточно, поскольку ответ N100m отличался от ответа, вызываемого простыми звуками речи.

«Комбинированно-чувствительные» нейроны, первоначально предложенные Suga et al. (1978) в исследовании слуховой системы эхолокационных летучих мышей, были исследованы на ряде видов животных, а недавно и на нечеловеческих приматах (Rauschecker et al., 1995). У макак нейроны, расположенные кзади от первичной слуховой коры левого полушария (примерно соответствующие местоположению наших исходных областей N100m), лучше реагировали на сложные звуки, например видоспецифичные звуки, а не простые звуки (Rauschecker et al. , 1995). Предполагается, что такое предпочтение является результатом нелинейного суммирования входов от более узко настроенных нейронов в первичной слуховой коре (Rauschecker et al. , 1995; Rauschecker, 1998).

Некоторая степень соответствия между нечеловеческими приматами и людьми подтверждается тем наблюдением, что повышенная сложность стимула (полосовой шум по сравнению с чистыми тонами) приводит к аналогичному усилению активации у людей в соответствующих областях позади первичной слуховой коры (Wessinger et al. др. , 2001). Однако, поскольку фонетика человеческой речи не может быть напрямую сопоставлена ​​со звуками общения животных, а также неизвестно, использует ли анализ звуков речи те же вычисления, что и другие сложные звуки, эти наблюдения нельзя однозначно связать с восприятием речи человеком.

В последние годы многое было изучено о функциональной анатомии слуховой обработки сложных звуков у людей, но подробная информация о нейронных процессах все еще остается в значительной степени неустановленной. На анатомическом уровне известно, что первичная слуховая кора, расположенная в извилине Гешля, окружена непервичными слуховыми областями спереди, сбоку и сзади (для обзора см. Hall et al. , 2003). С помощью методов визуализации, чувствительных ко времени, было показано, что к 100 мс активация в основном генерируется в непервичных слуховых областях кзади и латеральнее первичной слуховой коры, в височной плоскости (PT) (Liegeois-Chavel et al., 1994; Lütkenhöner and Steinstrater, 1998).

Некоторые гемодинамические исследования обработки речи и неречевой информации предполагают лингвистически специализированную роль PT и окружающей коры головного мозга (Zatorre et al. , 1992; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. , 2001 ), в то время как другие исследования рассматривают его как часть базовой сети акустического анализа и, следовательно, актуальную для обработки как речи, так и неречевых звуков (Binder et al. , 1996, 2000).В соответствии с последней точкой зрения, реакция N100 генерируется на любое резкое изменение слуховой среды (Hari, 1990). Здесь мы обнаружили сильный ответ N100m как на речевые, так и на неречевые звуки, который показал небольшую, но значительную модуляцию речевым содержанием стимула. Принимая во внимание инерцию измерений кровотока, зависимые от стимулов вариации временных нейронных ответов, таких как N100m, вполне могут остаться незамеченными при ПЭТ или фМРТ. Различные временные окна, доступные с помощью различных методов визуализации, могут иметь значительное влияние на то, какая часть сети будет обнаружена.Наши результаты МЭГ показывают, что через 100 мс после появления стимула активация PT и прилегающей слуховой коры отражает акустический, но также и речевой анализ.

Какова точная природа связи между специфическими свойствами речи в звуке и возбуждением нейронов, еще предстоит выяснить. Основываясь на своих психоакустических экспериментах, Kuhl (2000) предположил, что статистические свойства входного слухового сигнала формируют систему обработки слуха в младенчестве для улучшения восприятия языка.Эта точка зрения предполагает, что какими бы ни были сочетания критических характеристик в речи, опыт играет важную роль в создании чувствительности к речи.

Применение акустического и речевого анализа при дислексии

Паттерн дифференциации речи и неречевой дифференциации у контрольных субъектов был воспроизведен в группе с дислексией. Однако групповые различия проявились в межполушарном времени ответа N100m и в общем балансе силы активации N100m, аналогично для речи и неречевых звуков.В контроле ответ был раньше в левом (контралатеральном), чем в правом (ипсилатеральном) полушарии, но у лиц с дислексией ответ левого полушария был задержан, и N100m достигло максимума одновременно в левом и правом полушариях. Кроме того, ответы правого полушария были слабее, чем ответы левого полушария, тогда как в контрольной группе общий уровень активации был одинаковым во всех двух полушариях.

Необычные временные и амплитудные эффекты могут отражать отдельные процессы, но их также можно легко понять как компоненты единого процесса.Поскольку предполагается, что активация контралатеральной слуховой коры модулирует ипсилатеральную слуховую кору через мозолистые связи (Mäkelä and Hari, 1992; Oe et al. , 2002), задержка ответа N100m левого полушария может снизить силу правое полушарие N100m. Это привело бы к комбинации эффектов времени и амплитуды, наблюдаемых у наших пациентов с дислексией. Почему у людей с дислексией задерживается ответ левого полушария N100m? Обычно контр- и ипсилатеральные ответы N100m в левом полушарии систематически медленнее, чем в правом полушарии для простых тонов (Salmelin et al., 1999). Более длительное время обработки в левом полушарии может быть связано с более сильными связями между извилиной Гешля (первичной слуховой корой) и прилегающей к ней PT в левом, чем в правом полушарии (Penhune et al. , 1996). Любые нарушения в этом взаимодействии могут вызвать задержку нарастания ответа N100m. Интересно, что аномалии развития левого PT (или левого против правого PT) и перисильвиевой области были предложены при вскрытии (например,Galaburda et al. , 1985; обзор см. в Galaburda, 1993), анатомической МРТ (например, Hynd и др. , 1990; Леонард и др. , 1993) и исследованиях на животных (обзор см. в Galaburda, 1994), которые могут повлиять на взаимодействие извилины Гешля с ПТ и, далее, ответ N100m на слуховые стимулы. Однако важно отметить, что взаимосвязь между аномалиями височной плоскости и дислексией может быть более сложной, например, разной. с предпочтением рук и общими речевыми способностями (см. e.грамм. Рамси и др. , 1997; Экерт и Леонард, 2000).

Настоящие данные предполагают изменения в общей слуховой обработке при дислексии во временном окне, когда извлекается специфическая для речи информация и в процесс вовлекается (левый) PT. Поскольку стимулы поступали только в правое ухо, мы должны проявлять осторожность в отношении полушарной специфичности эффекта. В исследовании повторения слов с помощью ПЭТ McCrory et al. (2000) использовал бинауральные стимулы и обнаружил аномально слабую активацию правой слуховой коры у взрослых с дислексией, что говорит о специфических для полушария эффектах.McCrory et al. (2000) интерпретировал их открытие как отражение особого акцента на фонетической (левое полушарие) и снижение акцента на нефонетической (правое полушарие) слуховой обработке при дислексии. Однако в настоящем наборе данных сниженная активация правого полушария была обнаружена как для речевых, так и для неречевых стимулов во время пассивного слушания, что делает чисто лингвистическое объяснение маловероятным.

Чтобы обеспечить прямое сравнение речевых и неречевых звуков, стимулы были максимально согласованы акустически и максимально просты.Следовательно, неразумно напрямую сравнивать настоящие данные с предыдущими МЭГ-исследованиями обработки речи или неречевой обработки при дислексии, в которых использовались быстро сменяющиеся неречевые звуки (Nagarajan et al. , 1999), парные речевые или неречевые звуки, не соответствующие по интенсивности ( Helenius et al. , 2002a) или естественные звуки речи (Helenius et al. , 2002b) у довольно специфических групп дислексиков (выраженные слуховые проблемы, сильная семейная дислексия в анамнезе). Тем не менее, важным общим выводом всех этих исследований является то, что различия в обработке слуха между контрольной группой и группой с дислексией были обнаружены в ответе N100m.

В заключение, мы предоставляем доказательства того, что активация, возникающая из-за PT и окружающей слуховой коры через 100 мс после начала звука, чувствительна к фонетическому содержанию речевого сигнала. Это утверждение основано на значительном увеличении силы активации и скорости нарастания сигнала в левом полушарии для звуков речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками. У пациентов с дислексией изменение баланса полушарий как по силе активации, так и по времени, как предполагается, связано с аномалиями в пределах левого PT или в связи между PT и первичной слуховой корой, которые влияют на всю слуховую обработку, включая фонетический анализ.Общее нарушение слуха в пределах временного окна фонетического анализа согласуется с сообщениями об обоих фонологических нарушениях (Рамси и др. , 1992; Studdert-Kennedy and Mody, 1995; Моди и др. , 1997; Helenius и др. , 2002a) и основной слуховой недостаточности (Tallal et al. , 1993; Hari and Kiesilä, 1996; Fitch et al. , 1997; Ahissar et al. , 2000; Amitay et al. ). , 2002; Renvall and Hari, 2002) при дислексии.

Это исследование было поддержано Пятой рамочной программой Европейского Союза (грант № QLK6-CT-1999-02140) и Академией Финляндии (грант № 44879, Программа Финского центра передового опыта 2000–2005). МРТ были получены в отделении радиологии Центральной больницы Хельсинкского университета. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал и Мику Сеппа за помощь в преобразовании индивидуальных данных испытуемых в усредненные МРТ-изображения.

Список литературы

Ахиссар М., Протопапас А., Рид М., Мерзених М.М. (

2000

) Обработка слуха у взрослых параллельна способностям чтения.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

6832

–6837.

Alho K (

1995

) Церебральные генераторы негативности рассогласования (MMN) и его магнитного аналога (MMNm), вызванные изменениями звука.

Ear Hear

16

:

38

–51.

Амитай С., Ахиссар М., Нелкен И. (

2002

) Нарушения слуховой обработки у взрослых с ограниченными возможностями чтения.

J Assoc Res Otolaryngol

3

:

302

–320.

Aulanko R, Hari R, Lounasmaa O, Näätänen R, Sams M (

1993

) Фонетическая инвариантность в слуховой коре человека.

Нейроотчет

4

:

1356

–1358.

Baldeweg T, Richardson A, Watkins S, Foale C, Gruzelier J (

1999

) Нарушение распознавания слуховой частоты при дислексии, обнаруженное с несоответствием вызванных потенциалов.

Ann Neurol

45

:

495

–503.

Бенсон Р., Уэлен Д.Х., Ричардсон М., Суэйнсон Б., Кларк В.П., Лай С., Либерман А.М. (

2001

) Параметрическое разделение речи и неречевого восприятия в мозге с помощью фМРТ.

Brain Lang

78

:

364

–396.

Биндер Дж. Р., Рао С. М., Хаммеке Т. А., Йеткин Ф. З., Йесманович А., Бандеттини П. А., Вонг Е. С., Эстковски Л. Д., Голдштейн М. Д., Хотон В. М., Хайд Дж. С. (

1994

) Функциональная магнитно-резонансная томография слуховой коры человека.

Ann Neurol

35

:

662

–672.

Binder JR, Frost JA, Hammeke TA, Rao SM, Cox RW (

1996

) Функция височной левой плоскости в слуховой и лингвистической обработке.

Мозг

119

:

1239

–1247.

Binder J, Frost J, Hammeke T, Bellgowan P, Springer J, Kaufman J, Possing E (

2000

) Активация височной доли человека речью и неречевыми звуками.

Cereb Cortex

10

:

512

–528.

Брэдли Л., Брайант П. (

1983

) Категоризация звуков и обучение чтению – причинная связь.

Природа

301

:

419

–421.

Коннолли Дж. Ф., Филлипс Н. А. (

1994

) Связанные с событием потенциальные компоненты отражают фонологическую и семантическую обработку конечного слова произносимого предложения.

J Cogn Neurosci

6

:

256

–266.

Delgutte B (

1999

) Слуховая нейронная обработка речи. В: Справочник фонетических наук (Hardcastle W, Laver J, eds), стр. 507–538. Оксфорд: Blackwell Publishers.

Demonet J, Chollet F, Ramsay S, Cardebat D, Nespoulous JL, Wise R, Rascol A, Frackowiak R (

1992

) Анатомия фонологической и семантической обработки у нормальных субъектов.

Мозг

115

:

1753

–1768.

Denckla M, Rudel R (

1976

) Быстрое «автоматическое» наименование (R.A.N): дислексия, отличающаяся от других нарушений обучаемости.

Neuropsychologia

14

:

471

–479.

Eckert M, Leonard C (

2000

) Структурная визуализация при дислексии: височная плоскость.

Ment Retard Dev Disabil Res Ред.

6

:

198

–206.

Элберлинг С., Бак С., Кофоед Б., Лебек Дж., Сэрмарк К. (

1982

) Магнитные поля слухового аппарата коры головного мозга человека. Расположение и сила эквивалентного диполя тока.

Acta Neurol Scand

65

:

553

–569.

Eulitz C, Diesch E, Pantev C, Hampson S, Elbert T (

1995

) Магнитная и электрическая активность мозга, вызванная обработкой звуковых и гласных стимулов.

J Neurosci

15

:

2748

–2755.

Fitch RH, Miller S, Tallal P (

1997

) Нейробиология восприятия речи.

Annu Rev Neurosci

20

:

331

–353.

Галабурда AM (

1993

) Нейроанатомические основы дислексии развития.

Neurol Clin

11

:

161

–173.

Галабурда AM (

1994

) Дислексия развития и исследования на животных: на стыке познания и неврологии.

Познание

50

:

133

–149.

Galaburda AM, Sherman GF, Rosen F, Aboitiz N, Geschwind N (

1985

) Дислексия развития: четыре последовательных пациента с корковыми аномалиями.

Ann Neurol

18

:

222

–233.

Gootjes L, Raij T, Salmelin R, Hari R (

1999

) Доминирование левого полушария при обработке гласных: нейромагнитное исследование всей кожи головы.

Нейроотчет

10

:

2987

–2991.

Hall D, Hart H, Johnsrude I (

2003

) Взаимосвязь между структурой и функцией слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

8

:

1

–18.

Hari R (

1990

) Нейромагнитный метод исследования слуховой коры человека. В: Слуховые вызванные магнитные поля и потенциалы: достижения в аудиологии (Грандори Ф., Хок М., Романи Дж., Ред.), Стр. 222–282. Базель: С. Каргер.

Hari R, Kiesilä P (

1996

) Дефицит временной слуховой обработки у взрослых с дислексией.

Neurosci Lett

205

:

138

–140.

Helenius P, Salmelin R, Richardson U, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

a) Аномальная активация слуховой коры при дислексии через 100 мс после начала речи.

J Cogn Neurosci

15

:

603

–617.

Helenius P, Salmelin R, Service E, Connolly JF, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

b) Активация коры во время сегментации речи у взрослых с нарушениями чтения и дислексией.

J Neurosci

22

:

2936

–2944.

Hynd GW, Semrud-Clickman M, Larys AR (

1990

) Морфология мозга при дислексии развития и синдроме дефицита внимания / гиперактивности.

Arch Neurol

47

:

919

–926.

Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Knuutila J, Lounasmaa O (

1993

) Магнитоэнцефалография – теория, приборы и приложения для неинвазивных исследований работающего мозга человека.

Ред. Современная Физика

65

:

413

–497.

Иивонен А., Лаукканен А.М. (

1993

) Объяснение качественного изменения финских гласных. В: Исследования по логопедии и фонетике 4 (Iivonen A, Lehtihalmes M, eds.), Стр. 29–54. Хельсинки: Университет Хельсинки.

Каукоранта Э., Хари Р., Лоунасмаа О. В. (

1987

) Ответы слуховой коры человека на начало гласных после фрикативных согласных.

Exp Brain Res

69

:

19

–23.

Klatt D (

1980

) Программное обеспечение для каскадного / параллельного синтезатора формант.

J Acoust Soc Am

67

:

971

–995.

Kuhl P (

2000

) Новый взгляд на овладение языком.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

11850

–11857.

Курики С., Мурасе М. (

1989

) Нейромагнитное исследование слуховых реакций в правом и левом полушариях мозга человека, вызванных чистыми тонами и звуками речи.

Exp Brain Res

77

:

127

–134.

Leinonen S, Müller K, Leppänen PHT, Aro M, Ahonen T., Lyytinen H (

2001

) Неоднородность взрослых людей, страдающих дислексией: связь навыков обработки со скоростью и точностью устного чтения текста.

Чтение Запись

14

:

265

–296.

Леонард С.М., Воеллер К.К., Ломбардино Л.Дж., Моррис М.К., Хайнд Г.В., Александр А.В., Андерсен Х.Г., Гарофалакис М., Ханиман Дж. К., Мао Дж., Эйджи О.Ф., Стааб Е.В. (

1993

) Аномальная структура головного мозга при дислексии обнаружена с помощью МРТ .

Arch Neurol

50

:

461

–469.

Liegeois-Chavel C, Musolino A, Badier JM, Marquis P, Chauvel P (

1994

) Вызванные потенциалы, зарегистрированные из слуховой коры у человека: оценка и топография компонентов средней латентности.

Electroencephalogr Clin Neurophysiol

92

:

204

–214.

Lütkenhöner B, Steinstrater O (

1998

) Высокоточное нейромагнитное исследование функциональной организации слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

3

:

191

–213.

Mäkelä J, Hari R (

1992

) Нейромагнитные слуховые вызванные реакции после инсульта в правой височной доле.

Нейроотчет

3

:

94

–96.

Mäkelä JP, Ahonen A, Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Kajola M, Knuutila J, Lounasmaa OV, McEvoy L, Salmelin R, Salonen O, Sams M, Simola J, Tesche C, Vasama JP (

1993

) ) Функциональные различия между слуховой корой двух полушарий, выявленные с помощью нейромагнитных записей всей головы.

Hum Brain Mapp

1

:

48

–56.

McCrory E, Frith U, Brunswick N, Price C (

2000

) Аномальная функциональная активация во время простого задания на повторение слов: ПЭТ-исследование взрослых дислексиков.

J Cogn Neurosci

12

:

753

–762.

Моди М., Студдерт-Кеннеди М., Брэди С. (

1997

) Дефицит восприятия речи у плохих читателей: слуховая обработка или фонологическое кодирование?

J Exp Child Psychol

64

:

199

–231.

Näätänen R (

1992

) Внимание и функции мозга. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Näätänen R, Lehtokoski A, Lennes M, Cheour M, Huotilainen M, Iivonen A, Vainio M, Alku P, Ilmoniemi R, Luuk A, Allik J, Sinkkonen J, Alho K (

1997

) Обнаружены языковые представления фонем электрическими и магнитными реакциями мозга.

Nature

385

:

432

–434.

Нагараджан С., Манке Х., Зальц Т., Таллал П., Робертс Т., Мерзених М.М. (

1999

) Кортикальная обработка слуховых сигналов у плохих читателей.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

6483

–6488.

Oe H, Kandori A, Yamada N, Miyashita T., Tsukada K, Naritomi H (

2002

) Межполушарная связь слуховых нервных путей, оцененная с помощью вызванных слухом магнитных полей у пациентов с инфарктом лобно-височной доли.

Neurosci Res

44

:

483

–488.

Penhune VB, Zatorre RJ, MacDonald JD, Evans AC (

1996

) Межполушарные анатомические различия в первичной слуховой коре человека: вероятностное картирование и измерение объема с помощью магнитно-резонансного сканирования.

Cereb Cortex

6

:

661

–672.

Филлипс С. (

2001

) Уровни представления в электрофизиологии восприятия речи.

Cogn Sci

25

:

711

–731.

Филлипс К., Пеллати Т., Маранц А., Йеллин Э, Векслер К., Поппель Д., МакГиннис М., Робертс Т. (

2000

) Слуховая кора имеет доступ к фонологическим категориям: исследование несоответствия МЭГ.

J Cogn Neurosci

12

:

1038

–1055.

Rauschecker J (

1998

) Корковая обработка сложных звуков.

Curr Opin Neurobiol

8

:

516

–521.

Rauschecker J, Tian B, Hauser M (

1995

) Обработка сложных звуков в непервичной слуховой коре макак.

Наука

268

:

111

–114.

Renvall H, Hari R (

2002

) Слуховые корковые ответы на речевые стимулы у взрослых с дислексией.

J Cogn Neurosci

14

:

757

–768.

Рамси Дж. М., Андреасон П., Заметкин А. Дж., Акино Т., Кинг С., Гамбург С. Д., Пикус А., Рапопорт Дж. Л., Коэн Р. (

1992

) Неспособность активировать левую височную кору при дислексии: исследование эмиссионной томографии с 15 позитронами кислорода .

Arch Neurol

49

:

527

–534.

Rumsey JM, Donohue BC, Brady DR, Nace K, Giedd GN, Andreason P (

1997

) Исследование с помощью магнитно-резонансной томографии асимметрии височной плоскости у мужчин с дислексией развития.

Arch Neurol

54

:

1481

–1489.

Салмелин Р., Шницлер А., Паркконен Л., Бирманн К., Хелениус П., Кивиниеми К., Куукка К., Шмитц Ф., Фройнд Х. (

1999

) Родной язык, пол и функциональная организация слуховой коры.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

10460

–10465.

Schulte-Körne G, Deimel W, Bartling J, Remschmidt H (

2000

) Дефицит восприятия речи у взрослых с дислексией, измеренный с помощью отрицательного несоответствия (MMN).

Int J Psychophysiol

40

:

77

–87.

Shankweiler D, Crain S, Katz L, Fowler A, Liberman A, Brady S, Thornton R, Lundquist E, Dreyer L, Fletcher J, Stuebing K, Shaywitz S, Shaywitz B (

1995

) Когнитивные профили чтения- дети-инвалиды: сравнение языковых навыков по фонологии, морфологии и синтаксису.

Psychol Sci

6

:

149

–156.

Штыров Ю., Куяла Т., Палва С., Илмониеми Р., Нятянен Р. (

2000

) Различение речи и сложных неречевых звуков разной височной структуры в левом и правом полушариях головного мозга.

Neuroimage

12

:

657

–663.

Стивенс К.Н. (

1980

) Акустические корреляты некоторых фонетических категорий.

J Acoust Soc Am

68

:

836

–842.

Studdert-Kennedy M, Mody M (

1995

) Дефицит слухового временного восприятия у лиц с нарушениями чтения: критический обзор доказательств.

Psychon Bull Rev

2

:

508

–514.

Suga N, O’Neill WE, Manabe T (

1978

) Кортикальные нейроны, чувствительные к комбинациям несущих информацию элементов биосонарных сигналов в усах летучей мыши.

Наука

200

:

778

–781.

Таллал П., Миллер С., Fitch R (

1993

) Нейробиологическая основа речи: пример превосходства временной обработки.

Ann N Y Acad Sci

14

:

27

–47.

Tiitinen H, Sivonen P, Alku P, Virtanen J, Näätänen R (

1999

) Электромагнитные записи выявляют различия в латентности обработки речи и тона у людей.

Cogn Brain Res

8

:

355

–363.

Вихла М., Салмелин Р. (

2003

) Полушарный баланс при обработке присутствующих и несопровождаемых гласных и сложных тонов.

Cogn Brain Res

16

:

167

–173.

Вихла М., Лоунасмаа О., Салмелин Р. (

2000

) Кортикальная обработка обнаружения изменений: диссоциация между естественными гласными и двухчастотными комплексными тонами.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

10590

–10594.

Vouloumanos A, Kiehl K, Werker J, Liddle P (

2001

) Обнаружение звуков в слуховом потоке: свидетельство фМРТ, связанное с событием, для дифференциальной активации речи и нереча.

J Cogn Neurosci

13

:

994

–1005.

Wechsler D (

1981

) Шкала интеллекта взрослых Векслера – пересмотренная: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1992.]

Wechsler D (

1987

) Шкала памяти Векслера – исправлено: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1997.]

Wessinger C, Van Meter J, Tian B, Van Lare J, Pekar J, Rauschecker J (

2001

) Иерархическая организация слуховой коры человека, выявленная с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии .

J Cogn Neurosci

13

:

1

–7.

Wiik K (

1965

) Финские и английские гласные. Турку: Университет Турку.

Wolf M (

1986

) Быстрое наименование переменных стимулов при дислексии развития.

Brain Lang

27

:

360

–379.

Вольф М., Обрегон М. (

1992

) Дефицит раннего наименования, дислексия развития и гипотеза специфического дефицита.

Brain Lang

42

:

219

–247.

Zatorre R, Evans A, Meyer E, Gjedde A (

1992

) Латерализация фонетической и тональной дискриминации при обработке речи.

Наука

256

:

846

–849.

Schormann T, Henn S, Zilles K (

1996

) Новый подход к быстрому эластичному выравниванию с приложениями к человеческому мозгу.

Конспект лекций в Comput Sci

1131

:

337

–342.

Woods RP, Grafton ST, Holmes CJ, Cherry SR, Mazziotta JC (

1998

a) Автоматическая регистрация изображений: I: Общие методы и внутрипредметная проверка, внутримодальная проверка.

J Comp Assist Tomogr.

22

:

139

–152.

Woods RP, Grafton ST, Watson JDG, Sicotte NL, Mazziotta JC, (

1998

b) Автоматическая регистрация изображений: II. Межпредметная проверка линейных и нелинейных моделей.

J Comput Assist Tomogr.

22

:

153

–165.

Кора головного мозга V 15 N 7 © Oxford University Press, 2004; все права защищены

Корковая дифференциация речи и неречевых звуков на 100 мс: последствия для дислексии | Кора головного мозга

Аннотация

Нейрофизиологические измерения показывают чувствительность коры к звукам речи через 150 мс после появления стимула.В этом временном окне у субъектов с дислексией начинает проявляться аномальная обработка коры головного мозга. Мы исследовали, отражается ли фонетический анализ в устойчивой слуховой корковой активации на ~ 100 мс (N100m), и проявляют ли субъекты с дислексией ненормальные ответы N100m на речь или неречевые звуки. Мы использовали магнитоэнцефалографию для записи слуховых реакций 10 нормально читающих и 10 взрослых с дислексией. Речевыми стимулами служили синтетические звуки финской речи (/ a /, / u /, / pa /, / ka /). Неречевые стимулы представляли собой сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тоны, состоящие из формантных частот F1 + F2 + F3 и F2 соответственно.Все звуки вызывали заметный ответ N100m в двусторонней слуховой коре. Активация N100m была сильнее для речи, чем неречевые звуки в левой, но не в правой слуховой коре, в обеих группах испытуемых. Левый сдвиг полушарного баланса звуков речи, вероятно, отражает анализ на фонетическом уровне. У пациентов с дислексией общий межполушарный баланс амплитуд и синхронизация были изменены для всех типов звука одинаково. Таким образом, люди с дислексией имеют необычную корковую организацию общей слуховой обработки во временном окне речевого анализа.

Введение

Речевой сигнал состоит из сложного набора акустических характеристик, таких как частотный диапазон, амплитуда, продолжительность сигнала и паузы, а также быстрые изменения спектра. Фонетические признаки должны быть извлечены из этого акустического сигнала, чтобы перейти к фонологическому и, наконец, к семантическому анализу. Имеются данные о множественных представлениях и стадиях обработки при анализе звуков речи в человеческом мозге (для обсуждения см. Phillips, 2001), но остается нерешенным, где и в какое окно извлекается специфическая для речи информация.

В течение последнего десятилетия области коры головного мозга, непосредственно участвующие в анализе звуков речи, были исследованы с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ). Было показано, что речевые стимулы вызывают более широкую активацию, чем неречевые стимулы, в верхней височной коре с обеих сторон или с небольшим преобладанием левого полушария (Demonet et al., , 1992; Zatorre et al. , 1992; Binder et al. , 1994; Vouloumanos et al., 2001). При поиске нейронной основы фонетической обработки очень важно сопоставить звуки речи с акустически сопоставимыми звуками, чтобы исключить возможность обнаружения различий только на основе сложности. Сравнение фонетического и акустического анализа выявило активацию левой верхней и средней височных извилин (STG и MTG) и верхней височной борозды (STS) (Binder et al. , 2000; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. др. , 2001).

Однако идентификация корковых локусов, избирательно активируемых звуками речи, дает только частичную информацию. Восприятие речи – очень быстрый процесс – сигнал трансформируется от акустических характеристик к значению за доли секунды. Таким образом, особенно на ранних этапах анализа речевого сигнала, вероятно, что нейронные представления различных этапов и преобразований активируются очень быстро. За ходом слуховой обработки можно следить с помощью нейрофизиологических измерений, электроэнцефалографии (ЭЭГ) и магнитоэнцефалографии (МЭГ).

Семантическая обработка разговорной речи начинается примерно через 200–300 мс после начала звука, как показано, например, посредством исследований с использованием предложений с семантически совпадающими или несовместимыми конечными словами (см. Коннолли и др. , 1994; Хелениус и др. , 2002b). Таким образом, к этому времени должна быть доступна фонетическая / фонологическая информация. В течение первых 200 мс специфичность речи была проверена с использованием необычных парадигм. В этих установках частые (стандартные) стимулы перемежаются с нечастыми (отклоняющимися) стимулами.Различие между ответами на девиантные и стандартные стимулы в слуховой коре известно как реакция несоответствия или негативность несоответствия (MMN) в литературе по ЭЭГ (Näätänen, 1992; Alho, 1995). MMN обычно достигает максимума примерно через 150 мс после появления стимула. Это рассматривается как отражение слуховой сенсорной памяти на нейрональном уровне. MMN по-разному ведет себя для речевых и неречевых стимулов (Aulanko et al. , 1993; Phillips et al. , 2000; Shtyrov et al., 2000; Vihla et al. , 2000). Более того, MMN-ответы на контрасты фонем на родном языке сильнее, чем на контрасты неродных (Näätänen et al. , 1997). Таким образом, в этом временном окне должно быть доступно фонетическое представление звука речи, чтобы можно было проследить память на основе фонетических (или фонологических) меток.

В настоящее время не установлено, отражается ли анализ речи в нейронной обработке до временного окна MMN. Сигналу MMN предшествует надежная активация слуховой коры примерно через 100 мс после начала звука, называемая N100m (или N100 в литературе по ЭЭГ).Некоторые исследования предполагают фонетические / фонологические эффекты в этой реакции, а другие – нет (Курики и Мурас, 1989; Eulitz и др. , 1995; Gootjes и др. , 1999; Tiitinen и др. , 1999). Gootjes et al. (1999) обнаружил значительно более сильную реакцию N100m на гласные, чем на тоны или ноты фортепиано, в левом, но не в правом полушарии. Однако Eulitz et al. (1995) и Tiitinen et al. (1999) не обнаружил существенной разницы в силе ответа N100m на речевые и тональные стимулы, хотя ответ N100m на звуки речи был немного позже, чем на тоны, в обоих полушариях.Вариабельность результатов, вероятно, во многом связана с изменчивостью стимулирующих материалов. Во многих из этих исследований основной вопрос исследования не требовал тщательного акустического сопоставления речевых и неречевых стимулов, или его не предпринимали. Таким образом, результаты, отличающиеся для речевых звуков и неречевых звуков, могут отражать акустические вариации, а не чувствительность к речевым звукам как таковым . Также стоит отметить, что в любом отдельном исследовании стимулы, как правило, были звуками со стабильной частотой (т.е. звуки типа гласных) (Eulitz et al. , 1995; Tiitinen et al. , 1999; Vihla, Salmelin, 2003) или переходные звуки (т. е. звуки типа CV-слога) (Shtyrov et al. , 2000 ), но не то и другое вместе. Поскольку естественный язык представляет собой смесь этих звуковых типов, может быть важно разрешить акустические вариации среди речевых стимулов при оценке коркового анализа речи по сравнению с неречевыми звуками.

Характеристика временных окон и баланса полушария с помощью акустического и фонетического / фонологического анализа важна не только для понимания нормального восприятия речи, но и для понимания нейронной основы дислексии.Известно, что у людей с дислексией возникают проблемы при выполнении задач, требующих слухового фонетического анализа (Bradley and Bryant, 1983; Shankweiler et al. , 1995). На уровне нейронов субъекты с дислексией демонстрируют отсроченную семантическую обработку через 300–400 мс после стимула (Helenius et al. , 2002b) и аномалии в предыдущем ответе MMN (Baldeweg et al. , 1999; Schulte-Körne et al. , 2000) и ответ N100m (Helenius et al. , 2002b). Эти данные явно указывают на проблемы в течение первых 200 мс после начала речи.Было бы заманчиво интерпретировать необычные паттерны корковой активации у субъектов с дислексией как сигнатуры их известных фонологических проблем, но, очевидно, они также могли быть связаны с аномалиями в базовой акустической обработке. Функциональная роль временного окна N100m в анализе речи по сравнению с неречевым анализом, таким образом, также является актуальной проблемой в исследованиях дислексии.

В настоящем исследовании мы использовали МЭГ всей головы, чтобы сосредоточить внимание на роли слухового коркового ответа N100m в акустической и фонетической обработке.Во-первых, мы исследовали, является ли ответ N100m чувствительным к речи в нормальной популяции испытуемых, то есть отличается ли сила или время нейронного ответа между речевыми и неречевыми звуками. Нашими речевыми стимулами были два синтетических гласных и согласный-гласный слог. Неречевые стимулы представляли собой сложные звуки и простые синусоидальные тона, которые спектрально и временно были тщательно согласованы с речевыми стимулами. Во-вторых, мы протестировали эти же речевые и неречевые стимулы на группе лиц с дислексией, чтобы выяснить, демонстрируют ли они отклонение от паттерна реакции, наблюдаемого в элементах управления, для всех типов звуков или конкретно для звуков речи.

Материалы и методы

Стимулы

В качестве стимулов использовались синтетические звуки речи, сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тона (рис. 1). Длительность всех стимулов составляла 150 мс. Звуками речи были финские гласные (V; / a /, / u /) и согласные-гласные слоги (CV; / pa /, / ka /), созданные с помощью синтезатора Klatt (Klatt, 1980) для Macintosh (Sensimetrics, Cambridge, Массачусетс, США). Основная частота (F0) постоянно снижалась со 118 до 90 Гц, напоминая нормальный мужской голос.Частоты формант F1, F2 и F3 для гласного / a / составляли 700, 1130 и 2500 Гц, а для гласного / u / – 340, 600 и 2500 Гц, соответственно. Эти значения были основаны на исследованиях звуков финской речи и структуры формант (Wiik, 1965; Iivonen and Laukkanen, 1993) и субъективной оценке качества и разборчивости гласных и согласных звуков. Ширина полосы формант в обеих гласных составляла 90 Гц для F1, 100 Гц для F2 и 60 Гц для F3. Огибающие гласных имели периоды нарастания и затухания по 15 мс.

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевые эквиваленты) и переходного звука (/ pa / и его неречевого звука). эквиваленты). Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевых эквивалентов) и переходного звука ( / pa / и его неречевые эквиваленты).Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

CV-слоги начинались с частотного перехода 35 мс, где частоты F1, F2 и F3 линейно изменялись от 503 до 700 Гц, от 858 до 1130 Гц и от 2029 до 2500 Гц для / pa /, и от 503 до 700 Гц, 1402 до 1130 Гц и с 2029 до 2500 Гц для / ka /. За начальным переходом следовал установившийся период 115 мс, в котором частоты формант были идентичны гласным / а /.Таким образом, звуки / pa / и / ka / различались только направлением изменения F2. Чтобы добиться естественного звучания стоп-согласной, стимулы начинались со вспышки трения длительностью 4 мс. Аспирация добавлялась с 1 мс и далее, плавно уменьшаясь в течение 150 мс длительности стимулов. Огибающие стимулов CV были аналогичны таковым для гласных, за исключением начала, когда голос начинался на 5 мс, а период нарастания звука был более быстрым.

Неречевые стимулы были созданы в Sound Edit (MacroMedia, Сан-Франциско, Калифорния, США).Это были простые синусоидальные тоны и сложные звуки, объединенные из трех компонентов синусоидального тона точно такой же частоты, что и форманты каждого из четырех звуков речи. Чтобы сохранить разницу в переходах между / pa / и / ka / также в тонах синусоидальной волны, эти стимулы были составлены из частоты F2 каждого речевого звука. Огибающие неречевых звуков были аналогичны речевым звукам, включая периоды нарастания и затухания на 15 мс, а также нарастание наклона для неречевых эквивалентов стимулов сердечно-сосудистой системы.Несмотря на тщательное акустическое сопоставление, ни один из неречевых звуков не воспринимался как звуки речи.

Амплитуды различных звуков были скорректированы с помощью удлиненных версий исходных звуков, так что в конце системы доставки звука, измеренной с помощью искусственного уха и анализатора спектра, откалиброванного с учетом чувствительности уха, амплитуды звука различались на <2 дБ (SPL ).

Субъекты

Субъектами были 10 нормально читающих взрослых (23–39 лет; пять женщин) и 10 взрослых с дислексией развития (20–39 лет; пять женщин).Субъекты дали свое информированное согласие на участие в исследовании. Они были носителями финского языка, правши (за исключением одного контрольного объекта), и не имели в анамнезе потери слуха или неврологических отклонений. Взрослые с дислексией были отобраны на основе самооценки раннего анамнеза проблем с чтением. Все они прошли тестирование на дислексию или прошли специальное обучение по устранению трудностей с чтением в школьные годы. Средний уровень образования в контрольной (14 лет) и дислексической группах (13 лет) был схожим.

Поведенческие тесты

Субъекты с дислексией были протестированы на общие лингвистические и неязыковые способности с использованием подмножества стандартизированной финской версии Шкалы интеллекта взрослых Векслера – пересмотренной (WAIS-R) и шкалы памяти Векслера – пересмотренной (WMS-R) (Словарь, Понимание, Сходства, Дизайн блока, Размах цифр, Размах визуального восприятия) (Wechsler, 1981, 1987; Woods et al., 1998a; Woods et al., 1998b). Также измерялась скорость чтения и называния слов у пациентов с дислексией.Пониженная скорость чтения (Leinonen et al. , 2001) и скорость наименования (Wolf and Obregon, 1992) оказались надежными маркерами дислексии. В ходе устного чтения испытуемых просили прочитать вслух рассказ, напечатанный на листе бумаги. Скорость чтения измерялась в словах в минуту. В тесте быстрого автоматического именования (Denckla and Rudel, 1976) и в тесте быстрого именования переменных стимулов (Wolf, 1986) испытуемых просили назвать матрицу цветов, чисел и букв 5 × 10, и была измерена скорость именования.Результаты этих тестов сравнивались с данными норм 38 (Устное чтение, РАН) и 15 (РАН) нормально читающих субъектов.

Кроме того, были проведены следующие фонологические тесты, представленные на слух. В тесте на удаление фонем (Leinonen et al. , 2001) 16 слов из 4–10 букв и 2–4 слогов были представлены через наушники. Испытуемых просили произносить каждый стимул без второй фонемы (например, studio → sudio, kaupunki → kupunki). Подсчитывалось количество правильных ответов.В тесте на обращение слогов (Leinonen et al. , 2001) 10 слов и 10 псевдослов из 5–9 букв и 3–4 слогов были представлены через наушники, и испытуемых просили изменить порядок последних двух слогов и произнесите вслух новое псевдослово (например, aurinko → aukorin, rospiemi → rosmipie). Подсчитывалось количество правильных ответов. Для тестов на удаление фонем и реверсирование слогов время голосовой реакции на стимулы измерялось по сигналу микрофона. В тесте на правописание (Leinonen et al., 2001) испытуемых просили написать под диктовку 10 псевдослов и 10 слов из 6–14 букв и 2–7 слогов. Было подсчитано количество ошибок. Эти фонологические тесты были проведены также у семи контрольных субъектов, участвовавших в этом исследовании.

Методика измерения MEG

Измерения проводились в помещении с магнитным экраном. Презентация стимула контролировалась программой презентации (Neurobehavioral Systems Inc., Сан-Франциско, Калифорния) на ПК. Чтобы нормализовать интенсивность стимулов у испытуемых, индивидуальные пороги слышимости определялись перед фактическим измерением с использованием простых тонов 1 кГц длительностью 50 мс с временами нарастания и спада 15 мс. Стимулы подавались к испытуемому через пластиковые трубки и наушники на уровне 65 дБ выше субъективного порога слышимости. Испытуемые смотрели немой фильм, и им было приказано игнорировать слуховые раздражители.

Было два сеанса. В первом сеансе субъект слышал случайную последовательность гласных звуков и их неречевых эквивалентов (синтетические / a / и / u /, сложные звуковые эквиваленты / a / и / u / и тональные эквиваленты / a / и / u /. ).Во втором сеансе стимулами были звуки CV и их неречевые эквиваленты (синтетические / па / и / ка /, сложные звуковые эквиваленты / па / и / ка / и тональные эквиваленты / па / и / ка /). Порядок занятий был рандомизирован по предметам. Стимулы разделялись межстимульным интервалом в 2 секунды, и они подавались монофонически в правое ухо, чтобы максимально задействовать левое полушарие с доминантой языка. Каждый сеанс длился 20–30 минут, а сеансы разделялись 2–3-минутным перерывом.

MEG записей

сигналов MEG были записаны с использованием 306-канальной системы головного мозга в форме шлема (Vectorview ™, Neuromag Ltd, Хельсинки, Финляндия) с двумя ортогонально ориентированными планарными градиентометрами и одним магнитометром в 102 точках. Сигналы подвергались полосовой фильтрации с частотой 0,03–200 Гц, дискретизировались с частотой 600 Гц и усреднялись в режиме онлайн от 200 мс до начала стимула до 800 мс после него. Горизонтальная и вертикальная электроокулограммы записывались для оперативного отбрасывания эпох, загрязненных морганиями или саккадами.Было собрано около 100 эпох без артефактов и усреднено отдельно для каждой из 12 категорий стимулов. Положение головы испытуемого относительно измерительного шлема определялось в начале каждого сеанса измерения путем кратковременного включения четырех катушек индикатора положения головы, прикрепленных к голове испытуемого. Расположение катушек определяли по трем анатомическим ориентирам (преаурикулярные точки и назион) с использованием трехмерного дигитайзера (Polhemus, Colchester, VT). Таким образом, местоположение активных областей мозга может отображаться на анатомических МР-изображениях после идентификации ориентиров на МР-изображениях.

Анализ данных

Сигналы

MEG были отфильтрованы нижними частотами при 40 Гц перед дальнейшим анализом. Активированные области были смоделированы как эквивалентные диполи тока (ECD), которые представляют среднее местоположение, направление и силу тока, протекающего в данном кортикальном пятне (Hämäläinen et al. , 1993). ECD были определены с помощью стандартных наборов 46 планарных градиометров (= 23 пары), которые покрывали 100 мс звукового поля в каждом полушарии.Сферическая оценка использовалась для описания профиля проводимости мозга. Модель сферы была адаптирована для оптимального описания кривизны височных областей с использованием индивидуальных анатомических МР-изображений, когда они были доступны (восемь контрольных субъектов и четыре пациента с дислексией), или сферической модели, которая представляла собой среднее значение индивидуальных параметров всех наших субъектов с МРТ, рассчитываемые отдельно для мужчин и женщин.

У каждого испытуемого сначала определяли ДРВП отдельно для каждого стимула.Степень согласия полученных двухдипольных моделей (по одному диполю в каждом полушарии) варьировалась от 85 до 95% для разных испытуемых и разных стимулов. Внутри каждого испытуемого расположение источников варьировалось в среднем на 1 см, а направление тока на 25 ° по разным стимулам в обоих полушариях. Близкое сходство ECD, обнаруженное в различных условиях стимула, позволило улучшить отношение сигнал / шум путем формирования среднего значения ответов на все стимулы у каждого испытуемого (четыре категории стимулов: две гласные и два слога; три стимула. типы: тон, сложный звук, звук речи; всего 1090–1354 попытки).Затем смоделированные в этом усредненном наборе данных ЭКД левого и правого полушария использовались для учета сигналов МЭГ, записанных для каждого стимула. Расположение и ориентация двух ECD оставались фиксированными, в то время как их амплитуда могла изменяться для лучшего объяснения сигналов, регистрируемых всеми датчиками в течение всего интервала усреднения. Эта общая двухдипольная модель учитывала сигналы МЭГ в каждом условии стимула в равной степени, как и двухдипольные модели, которые были найдены отдельно для каждого условия стимула (степень согласия варьировалась от 83 до 94%).Использование общего набора из двух ECD для всех условий у каждого отдельного субъекта позволило напрямую сравнить временное поведение активации в этих корковых областях (исходные формы волн) по всем стимулам.

Статистические тесты

Дисперсионный анализ с повторными измерениями (ANOVA) с категорией стимула (/ a /, / u /, / pa /, / ka /), типом стимула (речевой звук, сложный неречевой звук, простой тон) и полушарием (слева, справа), поскольку факторы внутри субъектов использовались для оценки систематических эффектов силы и латентности активации в каждой популяции субъектов.Расположение источников тестировалось отдельно для каждого пространственного измерения ( x = аксиальная плоскость от левого уха до правого уха, y = аксиальная плоскость, ортогональная x , по направлению к назиону, z = сагиттальная плоскость от нижнего до нижнего уха). Superior), а также были проверены направления тока. Для сравнения групп использовали смешанную модель ANOVA с группой (контроль, дислексики) в качестве фактора между субъектами.

Для поведенческих тестов время реакции и количество ошибок между группами испытуемых анализировались с помощью теста Стьюдента t .Чтобы проверить корреляцию между фонологическими способностями и корковыми показателями, мы рассчитали коэффициент корреляции Пирсона.

Результаты

Результаты нейровизуализации у нормально читающих субъектов

На рисунке 2 показаны примеры сигналов MEG, записанных у одного испытуемого. Ответы на разные типы звуков (речевой звук, сложный неречевой звук и простой тон) представлены на датчиках МЭГ, которые показали максимальную амплитуду над левой и правой слуховой корой.На рисунке 3 показано групповое среднее расположение эквивалентных диполей тока, которые наилучшим образом представляли активированные области коры головного мозга у каждого субъекта, наложенное на МРТ-изображение, усредненное по контрольным субъектам (Schormann et al., 1996; Woods et al., 1998a, 1998b). . В некоторых случаях диполи были обнаружены в извилине Гешля, но в основном они были локализованы в борозде Гешля или заднебоковой к ней.

Рис. 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия, соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левая и правая височная кора у одного испытуемого.

Рисунок 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левой и правой височной корой у одного испытуемого.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа на 100 метров в левом и правом полушарии, а также среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тонового эквивалента. (пунктир).Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа N100m в левом и правом полушарии и среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тона. эквивалент (пунктирная линия). Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Среднее время активации (рис. 3) было качественно одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) и всех типов стимулов (речевой звук, сложный звук, простой тон). ).После небольшого отрицательного падения сигнал начал увеличиваться через ~ 50 мс после начала стимула, достиг максимума через ~ 100 мс (N100m) и оставался на довольно низком уровне через ~ 200 мс. Источники в правом полушарии располагались в среднем на 6 мм впереди источников в левом полушарии [ F (1,9) = 6,1, P <0,05], что согласуется с предыдущими отчетами (например, Elberling et al. ). , 1982; Каукоранта, и др., , 1987). Систематических различий в расположении источников между разными категориями (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) не было.Небольшие различия в расположении и ориентации возникали между разными типами стимулов (речь, сложные неречевые звуки и простые тона), но в абсолютном выражении они были пренебрежимо малыми: 1–3 мм в среднем положении и 2–7 градусов в средней ориентации.

Сила отклика 100м

Сила ответа N100m (таблица 1 и рис. 4 a ) варьировалась в зависимости от типа стимула в левом полушарии, но не в правом полушарии [тип стимула, F (2,18) = 10.2, P <0,001; и тип стимула для каждого полушария: взаимодействие F (2,18) = 13,4, P <0,001]. В левом полушарии ответы на звуки речи были сильнее, чем на сложные неречевые звуки и простые тона [ F (2,18) = 14,7, P <0,001]. Влияние типа стимула было значимым для всех категорий стимулов (a: P <0,001, u: P <0,001, pa: P <0,01, ka: P <0.001).

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Таблица 1

Сила и латентность источника N100m в левом и правом полушарии у контрольных (Cont) и дислексических (Dys) субъектов для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
Таблица 1

Сила и время ожидания источника N100m в левом t и правое полушарие у контрольных (Cont) и лиц с дислексией (Dys) для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7

Когда стимулами были звуки речи, сила ответа N100m nse было одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /).Однако для сложных и простых неречевых звуков наблюдалось значительное изменение силы N100m в зависимости от категории стимула в обоих полушариях [категория стимула, F (3,27) = 4,3, P <0,05; взаимодействие типа за категорией стимула, F (6,54) = 2,4, P <0,05; только звуки речи, F (3,27) = 1,8, P = 0,2; только сложные звуки, F (27,3) = 5,0, P <0,01; только тоны синусоидальной волны, F (3,27) = 4.4, P <0,05].

Время ответа N100m

Начальная латентность (момент времени, когда сигнал пересекает уровень стандартного отклонения базовой линии пресимула) не показывает систематических изменений в зависимости от типа звука. Однако нарастание ответа N100m в левом и правом полушарии различает речевые и неречевые звуки (рис. 5). Для речевых звуков восходящий наклон ответа N100m (увеличение амплитуды в зависимости от времени) был круче в левом, чем в правом полушарии, но для неречевых звуков не было значительной разницы между двумя полушариями [взаимодействие типа стимула по полушарию , F (2,18) = 4.2, P <0,05; эффект полушария для звуков речи F (1,9) = 7,8, P <0,05, сложных звуков F (1,9) = 2,8, P = 0,1 и синусоидальных тонов F (1,9) = 2,5, P = 0,2)].

Рис. 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (в центре) и простой тон (внизу) слева (жирные линии) ) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и лиц с дислексией (справа).Данные показаны для звуковой категории / a /.

Рисунок 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (посередине) и простой тон (внизу) слева (толстый линии) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и дислексических субъектов (справа). Данные показаны для звуковой категории / a /.

Ответ N100m достиг максимума в среднем на 2–5 мс позже для речи, чем сложные неречевые звуки, и на 7–9 мс позже, чем для тонов [ F (2,18) = 4.8, P <0,05], аналогично в обоих полушариях. Ответы на все звуки достигли максимума раньше в контралатеральном левом полушарии (96 ± 11 мс, среднее ± SEM), чем в ипсилатеральном правом полушарии (108 ± 9 мс) [ F (1,9) = 52.0, P <0,001], что согласуется с предыдущими сообщениями о монофонической слуховой стимуляции (например, Elberling et al. , 1982; Mäkelä et al. , 1993; см. Таблицу 1).

Эффект стимуляции уха был впоследствии протестирован на 7 из 10 субъектов, участвовавших в первоначальном исследовании.Стимулы, подаваемые в левое ухо (/ a / и / pa / и их неречевые эквиваленты), вызывали такой же паттерн активации, как и стимулы, подаваемые в правое ухо (рис. 6). В левом полушарии активация речи была сильнее, чем сложные и простые неречевые звуки, но в правом полушарии не было обнаружено общего эффекта уровня стимула [эффект уровня, F (2,12) = 9,3, P <0,01 ; межполушарное взаимодействие, F (2,12) = 5,0, P <0.05]. Таким образом, на чувствительность силы N100m в разных полушариях к речевым и неречевым звукам изменение стимулированного уха не влияло.

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно).

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно) .

Результаты нейровизуализации у субъектов с дислексией и контрольной группы

Систематических групповых различий в расположении активированных участков не обнаружено. Как и в контроле, расположение источника незначительно зависело от типа стимула (1–3 мм между речевым и неречевым состояниями).

Сравнение силы N100 м в двух группах испытуемых

Сила источника N100m не показала ни основного эффекта группы субъектов, ни значимых взаимодействий.Таким образом, как и в контрольной группе, у субъектов с дислексией сила N100m различала речевые и неречевые звуки в левом полушарии [ F (2,18) = 8,2, P <0,01], но не в правом полушарии [ F (2,18) = 1,5, P = 0,2] (рис. 4 b ). Однако в правом полушарии наблюдалась тенденция к более слабой активации у дислексиков, чем у контрольных субъектов [эффект группы в правом полушарии F (1,18) = 3.6, P = 0,08]. В отдельном ANOVA для субъектов с дислексией сила N100m значительно различалась между полушариями [слева 53 ± 7 нАм, справа 40 ± 4 нАм, F (1,9) = 5,5, P <0,05], в то время как в у контрольных субъектов общий уровень активации между полушариями был очень похож [левый 54 ± 7 нАм, правый 55 ± 7 нАм, F (1,9) = 0,01, P = 0,9].

Сравнение времени N100m в двух группах испытуемых

Построение ответа N100m показало тонкий эффект группы субъектов для звуков речи, но не для звуков, не относящихся к речи [эффект группы для звуков речи, F (1,18) = 4.9, P <0,05; сложные неречевые звуки, F (1,18) = 0,9, P = 0,3; тона синусоидальной волны, F (1,18) = 1,9, P = 0,2]. Было обнаружено, что N100m для звуков речи повышается более постепенно у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, аналогично в обоих полушариях.

Пиковая латентность ответа N100m (таблица 1) показала значимое межполушарное взаимодействие [ F (1,18) = 5,4, P <0,05]. В отдельном анализе для каждого полушария пиковая латентность в левом полушарии имела тенденцию быть дольше у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, но эта разница только приближалась к значимости [ F (1,18) = 3.0, P = 0,1]. В правом полушарии группы показали очень похожее время активации [ F (1,18) = 0,007, P = 0,9]. Когда испытуемых с дислексией тестировали отдельно, типичный образец более ранней реакции в контралатеральном левом, чем в ипсилатеральном правом полушарии, обнаруженный в контрольной группе, не был очевиден (слева 104 ± 5 ​​мс, справа 108 ± 5 мс) (см. Рис. 5). Тем не менее, реакция на простые тона достигала максимума первой, а реакция на звуки речи последней, аналогично в обоих полушариях, как и в контрольной группе [основной эффект типа стимула F (2,18) = 7.1, P <0,01].

Поведенческие результаты и корреляция с ответами на МЭГ у лиц с дислексией по сравнению с контрольными субъектами

Все испытуемые с дислексией обладали нормальным интеллектом, как было определено с помощью общих лингвистических и нелингвистических когнитивных тестов (WAIS-R, WMS-R) (Таблица 2). Субъекты с дислексией были значительно медленнее, чем контрольная группа с нормальным чтением, в тесте орального чтения [средняя разница 59 слов, t (46) = 5,8, P <0,001] и тестах Rapid Naming [средняя разница в RAS 9 с, t (46) = −5.0, P <0,001; и в RAN 5 с t (23) = -2,5, P <0,05]. Контрольные субъекты в настоящем исследовании (7 из 10 протестированных) не отличались от более крупного нормативного набора данных ни в устном чтении [ t (35) = -0,7, P = 0,5], либо в Rapid Naming [RAS, t (35) = 1,1, P = 0,3; РАН, t (12) = 1,3, P = 0,2]. В более специфических фонологических тестах испытуемые с дислексией были значительно медленнее и более подвержены ошибкам, чем контрольные испытуемые.Время реакции у лиц с дислексией было больше, чем у контрольных субъектов в тесте на удаление фонемы, предъявляемом на слух [разница в среднем 3,7 с, t (15) = -4,6, P <0,001] и тесте на обращение слогов [ разница в среднем 5,4 с, t (15) = −4,8, P <0,001]. Субъекты с дислексией также совершали значительно больше ошибок при удалении фонемы [ t (15) = 2,5, P <0,05], обращении слога [ t (15) = 2.3, P <0,05] и тесты правописания [ t (15) = -2,9, P <0,05], чем у контрольных субъектов.

Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

. Дислектики (10)
. Нормативные данные
. Уровень значимости
. Вербальный и невербальный интеллект a Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 – 140 85-115 Словарь WAIS-R 86-122 85-115 WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122 Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115 WMS-R Visual Span 15-21 15-21 Чтение тестов Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001 РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001 РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05 Фонологические тесты c Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001 ) 12 ± 4 16 ± 1 0.05 Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001 Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2 0,05 Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05

Чтобы проверить корреляцию между реакциями мозга и поведенческими показателями, баллы для каждого теста были стандартизован до z – баллов (т.е.е. индивидуальный балл минус средний балл по всем предметам, разделенный на стандартное отклонение). Мы не обнаружили существенной корреляции между фонологическими возможностями и силой N100m или пиковой задержкой. Мы также проверили фонологические показатели по сравнению с разницей латентности пиков N100m между полушариями (рис.7 a ) и соотношением сил активации N100m (рис.7 b ), поскольку результаты MEG предполагали, что это должно быть более значимые корковые измерения. У контрольных субъектов лучшие фонологические навыки были связаны с более короткой задержкой ипси-контра в задержке ответа N100m ( r = -0.8, P <0,05). У пациентов с дислексией значимой корреляции не было ( r = -0,5, P = 0,1). Не было обнаружено значимых корреляций между фонологическими оценками и соотношением силы левой и правой N100m.

Рис. 7.

Разница в латентности на 100 м ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно), построенные в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованное среднее значение). более шести фонологических тестов).Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Рис. 7.

Разница в латентности N100m ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно) в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованные в среднем по шести фонологическим тестам). Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Обсуждение

N100m Отражает анализ речи у нормально читающих субъектов

Самый быстрый отклик N100m на простые тональные сигналы.Пиковая задержка систематически задерживалась до сложных звуков и, более того, до звуков речи, одинаково в обоих полушариях. Однако сила активации N100m показала интересную полушарную специализацию. Речевые ответы были сильнее, чем неречевые звуки в левой слуховой коре, но не в правой слуховой коре, независимо от стимулированного уха. Таким образом, в то время как оба полушария участвовали в анализе всех типов звуков, относительный вклад левой слуховой коры увеличивался, когда стимулами были звуки речи.

Настоящие результаты согласуются и расширяют более ранние отчеты об обработке речи / неречевой обработки и N100m, которые показали более высокую амплитуду для гласных, чем фортепианные ноты или тоны (Gootjes et al. , 1999), более длительные задержки для гласных, чем для тонов (Eulitz et al., , 1995; Tiitinen et al., , 1999) или сдвиг влево полушарного баланса для естественных гласных по сравнению со сложными тонами (Vihla and Salmelin, 2003). Используя тщательно подобранные с акустической точки зрения звуки речи и неречевые звуки, мы демонстрируем, что эти эффекты, вероятно, связаны друг с другом.Увеличение амплитуды при анализе звуков речи передается в левое полушарие, что приводит к смещению активации влево при прослушивании звуков речи. Увеличение задержки звуков речи происходит с обеих сторон. Мы также показываем, что на сдвиг активации влево не оказывает заметного влияния акустическая структура речевых стимулов (гласные, слоги CV).

Можно представить нарастание ответа N100m как сигнатуру процесса, в котором все большее количество слуховых корковых нейронов запускается синхронно.При постоянной скорости рекрутирования нейронов задержка пика задержки будет связана с более сильной активацией пика. Комбинированное увеличение пиковой задержки и силы N100 м для речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками в левом полушарии, безусловно, можно интерпретировать таким образом. С другой стороны, правополушарный эффект увеличения пиковой задержки без сопутствующих изменений силы активации предполагает более медленную скорость рекрутирования нейронов или менее синхронную активацию популяций нейронов для увеличения сложности звука.

Интересно, что восходящий наклон ответа N100m был значительно круче в левом полушарии, чем в правом полушарии для звуков речи, но более сходным в двух полушариях для звуков, не относящихся к речи. Это наблюдение говорит о качественном различии анализа речевых и неречевых звуков в левой слуховой коре на 100 мс. Таким образом, кажется, что помимо акустической обработки как таковой , на которую может влиять изменение спектрального состава или временной структуры звуков, отклик N100m также может отражать специфичную для речи обработку.

На клеточном уровне специфичность речи может означать, что нейроны, генерирующие ответ, предпочитают звуки, которые образуют фонетически (лингвистически) релевантные комбинации акустических характеристик. С акустической точки зрения звуки речи не обладают каким-либо единственным уникальным свойством, отличным от неречевых звуков, а скорее представляют собой определенные (уникальные) комбинации различных свойств (Stevens, 1980). Хотя имеется много информации о том, как фонетически важные особенности кодируются в ядре улитки и слуховом нерве (см. E.грамм. Delgutte, 1999), комбинации характеристик звуков речи, которые имеют решающее значение для анализа на корковом уровне, определены менее четко. Настоящее исследование предполагает, что простого сочетания частот формант недостаточно, поскольку ответ N100m отличался от ответа, вызываемого простыми звуками речи.

«Комбинированно-чувствительные» нейроны, первоначально предложенные Suga et al. (1978) в исследовании слуховой системы эхолокационных летучих мышей, были исследованы на ряде видов животных, а недавно и на нечеловеческих приматах (Rauschecker et al., 1995). У макак нейроны, расположенные кзади от первичной слуховой коры левого полушария (примерно соответствующие местоположению наших исходных областей N100m), лучше реагировали на сложные звуки, например видоспецифичные звуки, а не простые звуки (Rauschecker et al. , 1995). Предполагается, что такое предпочтение является результатом нелинейного суммирования входов от более узко настроенных нейронов в первичной слуховой коре (Rauschecker et al. , 1995; Rauschecker, 1998).

Некоторая степень соответствия между нечеловеческими приматами и людьми подтверждается тем наблюдением, что повышенная сложность стимула (полосовой шум по сравнению с чистыми тонами) приводит к аналогичному усилению активации у людей в соответствующих областях позади первичной слуховой коры (Wessinger et al. др. , 2001). Однако, поскольку фонетика человеческой речи не может быть напрямую сопоставлена ​​со звуками общения животных, а также неизвестно, использует ли анализ звуков речи те же вычисления, что и другие сложные звуки, эти наблюдения нельзя однозначно связать с восприятием речи человеком.

В последние годы многое было изучено о функциональной анатомии слуховой обработки сложных звуков у людей, но подробная информация о нейронных процессах все еще остается в значительной степени неустановленной. На анатомическом уровне известно, что первичная слуховая кора, расположенная в извилине Гешля, окружена непервичными слуховыми областями спереди, сбоку и сзади (для обзора см. Hall et al. , 2003). С помощью методов визуализации, чувствительных ко времени, было показано, что к 100 мс активация в основном генерируется в непервичных слуховых областях кзади и латеральнее первичной слуховой коры, в височной плоскости (PT) (Liegeois-Chavel et al., 1994; Lütkenhöner and Steinstrater, 1998).

Некоторые гемодинамические исследования обработки речи и неречевой информации предполагают лингвистически специализированную роль PT и окружающей коры головного мозга (Zatorre et al. , 1992; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. , 2001 ), в то время как другие исследования рассматривают его как часть базовой сети акустического анализа и, следовательно, актуальную для обработки как речи, так и неречевых звуков (Binder et al. , 1996, 2000).В соответствии с последней точкой зрения, реакция N100 генерируется на любое резкое изменение слуховой среды (Hari, 1990). Здесь мы обнаружили сильный ответ N100m как на речевые, так и на неречевые звуки, который показал небольшую, но значительную модуляцию речевым содержанием стимула. Принимая во внимание инерцию измерений кровотока, зависимые от стимулов вариации временных нейронных ответов, таких как N100m, вполне могут остаться незамеченными при ПЭТ или фМРТ. Различные временные окна, доступные с помощью различных методов визуализации, могут иметь значительное влияние на то, какая часть сети будет обнаружена.Наши результаты МЭГ показывают, что через 100 мс после появления стимула активация PT и прилегающей слуховой коры отражает акустический, но также и речевой анализ.

Какова точная природа связи между специфическими свойствами речи в звуке и возбуждением нейронов, еще предстоит выяснить. Основываясь на своих психоакустических экспериментах, Kuhl (2000) предположил, что статистические свойства входного слухового сигнала формируют систему обработки слуха в младенчестве для улучшения восприятия языка.Эта точка зрения предполагает, что какими бы ни были сочетания критических характеристик в речи, опыт играет важную роль в создании чувствительности к речи.

Применение акустического и речевого анализа при дислексии

Паттерн дифференциации речи и неречевой дифференциации у контрольных субъектов был воспроизведен в группе с дислексией. Однако групповые различия проявились в межполушарном времени ответа N100m и в общем балансе силы активации N100m, аналогично для речи и неречевых звуков.В контроле ответ был раньше в левом (контралатеральном), чем в правом (ипсилатеральном) полушарии, но у лиц с дислексией ответ левого полушария был задержан, и N100m достигло максимума одновременно в левом и правом полушариях. Кроме того, ответы правого полушария были слабее, чем ответы левого полушария, тогда как в контрольной группе общий уровень активации был одинаковым во всех двух полушариях.

Необычные временные и амплитудные эффекты могут отражать отдельные процессы, но их также можно легко понять как компоненты единого процесса.Поскольку предполагается, что активация контралатеральной слуховой коры модулирует ипсилатеральную слуховую кору через мозолистые связи (Mäkelä and Hari, 1992; Oe et al. , 2002), задержка ответа N100m левого полушария может снизить силу правое полушарие N100m. Это привело бы к комбинации эффектов времени и амплитуды, наблюдаемых у наших пациентов с дислексией. Почему у людей с дислексией задерживается ответ левого полушария N100m? Обычно контр- и ипсилатеральные ответы N100m в левом полушарии систематически медленнее, чем в правом полушарии для простых тонов (Salmelin et al., 1999). Более длительное время обработки в левом полушарии может быть связано с более сильными связями между извилиной Гешля (первичной слуховой корой) и прилегающей к ней PT в левом, чем в правом полушарии (Penhune et al. , 1996). Любые нарушения в этом взаимодействии могут вызвать задержку нарастания ответа N100m. Интересно, что аномалии развития левого PT (или левого против правого PT) и перисильвиевой области были предложены при вскрытии (например,Galaburda et al. , 1985; обзор см. в Galaburda, 1993), анатомической МРТ (например, Hynd и др. , 1990; Леонард и др. , 1993) и исследованиях на животных (обзор см. в Galaburda, 1994), которые могут повлиять на взаимодействие извилины Гешля с ПТ и, далее, ответ N100m на слуховые стимулы. Однако важно отметить, что взаимосвязь между аномалиями височной плоскости и дислексией может быть более сложной, например, разной. с предпочтением рук и общими речевыми способностями (см. e.грамм. Рамси и др. , 1997; Экерт и Леонард, 2000).

Настоящие данные предполагают изменения в общей слуховой обработке при дислексии во временном окне, когда извлекается специфическая для речи информация и в процесс вовлекается (левый) PT. Поскольку стимулы поступали только в правое ухо, мы должны проявлять осторожность в отношении полушарной специфичности эффекта. В исследовании повторения слов с помощью ПЭТ McCrory et al. (2000) использовал бинауральные стимулы и обнаружил аномально слабую активацию правой слуховой коры у взрослых с дислексией, что говорит о специфических для полушария эффектах.McCrory et al. (2000) интерпретировал их открытие как отражение особого акцента на фонетической (левое полушарие) и снижение акцента на нефонетической (правое полушарие) слуховой обработке при дислексии. Однако в настоящем наборе данных сниженная активация правого полушария была обнаружена как для речевых, так и для неречевых стимулов во время пассивного слушания, что делает чисто лингвистическое объяснение маловероятным.

Чтобы обеспечить прямое сравнение речевых и неречевых звуков, стимулы были максимально согласованы акустически и максимально просты.Следовательно, неразумно напрямую сравнивать настоящие данные с предыдущими МЭГ-исследованиями обработки речи или неречевой обработки при дислексии, в которых использовались быстро сменяющиеся неречевые звуки (Nagarajan et al. , 1999), парные речевые или неречевые звуки, не соответствующие по интенсивности ( Helenius et al. , 2002a) или естественные звуки речи (Helenius et al. , 2002b) у довольно специфических групп дислексиков (выраженные слуховые проблемы, сильная семейная дислексия в анамнезе). Тем не менее, важным общим выводом всех этих исследований является то, что различия в обработке слуха между контрольной группой и группой с дислексией были обнаружены в ответе N100m.

В заключение, мы предоставляем доказательства того, что активация, возникающая из-за PT и окружающей слуховой коры через 100 мс после начала звука, чувствительна к фонетическому содержанию речевого сигнала. Это утверждение основано на значительном увеличении силы активации и скорости нарастания сигнала в левом полушарии для звуков речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками. У пациентов с дислексией изменение баланса полушарий как по силе активации, так и по времени, как предполагается, связано с аномалиями в пределах левого PT или в связи между PT и первичной слуховой корой, которые влияют на всю слуховую обработку, включая фонетический анализ.Общее нарушение слуха в пределах временного окна фонетического анализа согласуется с сообщениями об обоих фонологических нарушениях (Рамси и др. , 1992; Studdert-Kennedy and Mody, 1995; Моди и др. , 1997; Helenius и др. , 2002a) и основной слуховой недостаточности (Tallal et al. , 1993; Hari and Kiesilä, 1996; Fitch et al. , 1997; Ahissar et al. , 2000; Amitay et al. ). , 2002; Renvall and Hari, 2002) при дислексии.

Это исследование было поддержано Пятой рамочной программой Европейского Союза (грант № QLK6-CT-1999-02140) и Академией Финляндии (грант № 44879, Программа Финского центра передового опыта 2000–2005). МРТ были получены в отделении радиологии Центральной больницы Хельсинкского университета. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал и Мику Сеппа за помощь в преобразовании индивидуальных данных испытуемых в усредненные МРТ-изображения.

Список литературы

Ахиссар М., Протопапас А., Рид М., Мерзених М.М. (

2000

) Обработка слуха у взрослых параллельна способностям чтения.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

6832

–6837.

Alho K (

1995

) Церебральные генераторы негативности рассогласования (MMN) и его магнитного аналога (MMNm), вызванные изменениями звука.

Ear Hear

16

:

38

–51.

Амитай С., Ахиссар М., Нелкен И. (

2002

) Нарушения слуховой обработки у взрослых с ограниченными возможностями чтения.

J Assoc Res Otolaryngol

3

:

302

–320.

Aulanko R, Hari R, Lounasmaa O, Näätänen R, Sams M (

1993

) Фонетическая инвариантность в слуховой коре человека.

Нейроотчет

4

:

1356

–1358.

Baldeweg T, Richardson A, Watkins S, Foale C, Gruzelier J (

1999

) Нарушение распознавания слуховой частоты при дислексии, обнаруженное с несоответствием вызванных потенциалов.

Ann Neurol

45

:

495

–503.

Бенсон Р., Уэлен Д.Х., Ричардсон М., Суэйнсон Б., Кларк В.П., Лай С., Либерман А.М. (

2001

) Параметрическое разделение речи и неречевого восприятия в мозге с помощью фМРТ.

Brain Lang

78

:

364

–396.

Биндер Дж. Р., Рао С. М., Хаммеке Т. А., Йеткин Ф. З., Йесманович А., Бандеттини П. А., Вонг Е. С., Эстковски Л. Д., Голдштейн М. Д., Хотон В. М., Хайд Дж. С. (

1994

) Функциональная магнитно-резонансная томография слуховой коры человека.

Ann Neurol

35

:

662

–672.

Binder JR, Frost JA, Hammeke TA, Rao SM, Cox RW (

1996

) Функция височной левой плоскости в слуховой и лингвистической обработке.

Мозг

119

:

1239

–1247.

Binder J, Frost J, Hammeke T, Bellgowan P, Springer J, Kaufman J, Possing E (

2000

) Активация височной доли человека речью и неречевыми звуками.

Cereb Cortex

10

:

512

–528.

Брэдли Л., Брайант П. (

1983

) Категоризация звуков и обучение чтению – причинная связь.

Природа

301

:

419

–421.

Коннолли Дж. Ф., Филлипс Н. А. (

1994

) Связанные с событием потенциальные компоненты отражают фонологическую и семантическую обработку конечного слова произносимого предложения.

J Cogn Neurosci

6

:

256

–266.

Delgutte B (

1999

) Слуховая нейронная обработка речи. В: Справочник фонетических наук (Hardcastle W, Laver J, eds), стр. 507–538. Оксфорд: Blackwell Publishers.

Demonet J, Chollet F, Ramsay S, Cardebat D, Nespoulous JL, Wise R, Rascol A, Frackowiak R (

1992

) Анатомия фонологической и семантической обработки у нормальных субъектов.

Мозг

115

:

1753

–1768.

Denckla M, Rudel R (

1976

) Быстрое «автоматическое» наименование (R.A.N): дислексия, отличающаяся от других нарушений обучаемости.

Neuropsychologia

14

:

471

–479.

Eckert M, Leonard C (

2000

) Структурная визуализация при дислексии: височная плоскость.

Ment Retard Dev Disabil Res Ред.

6

:

198

–206.

Элберлинг С., Бак С., Кофоед Б., Лебек Дж., Сэрмарк К. (

1982

) Магнитные поля слухового аппарата коры головного мозга человека. Расположение и сила эквивалентного диполя тока.

Acta Neurol Scand

65

:

553

–569.

Eulitz C, Diesch E, Pantev C, Hampson S, Elbert T (

1995

) Магнитная и электрическая активность мозга, вызванная обработкой звуковых и гласных стимулов.

J Neurosci

15

:

2748

–2755.

Fitch RH, Miller S, Tallal P (

1997

) Нейробиология восприятия речи.

Annu Rev Neurosci

20

:

331

–353.

Галабурда AM (

1993

) Нейроанатомические основы дислексии развития.

Neurol Clin

11

:

161

–173.

Галабурда AM (

1994

) Дислексия развития и исследования на животных: на стыке познания и неврологии.

Познание

50

:

133

–149.

Galaburda AM, Sherman GF, Rosen F, Aboitiz N, Geschwind N (

1985

) Дислексия развития: четыре последовательных пациента с корковыми аномалиями.

Ann Neurol

18

:

222

–233.

Gootjes L, Raij T, Salmelin R, Hari R (

1999

) Доминирование левого полушария при обработке гласных: нейромагнитное исследование всей кожи головы.

Нейроотчет

10

:

2987

–2991.

Hall D, Hart H, Johnsrude I (

2003

) Взаимосвязь между структурой и функцией слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

8

:

1

–18.

Hari R (

1990

) Нейромагнитный метод исследования слуховой коры человека. В: Слуховые вызванные магнитные поля и потенциалы: достижения в аудиологии (Грандори Ф., Хок М., Романи Дж., Ред.), Стр. 222–282. Базель: С. Каргер.

Hari R, Kiesilä P (

1996

) Дефицит временной слуховой обработки у взрослых с дислексией.

Neurosci Lett

205

:

138

–140.

Helenius P, Salmelin R, Richardson U, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

a) Аномальная активация слуховой коры при дислексии через 100 мс после начала речи.

J Cogn Neurosci

15

:

603

–617.

Helenius P, Salmelin R, Service E, Connolly JF, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

b) Активация коры во время сегментации речи у взрослых с нарушениями чтения и дислексией.

J Neurosci

22

:

2936

–2944.

Hynd GW, Semrud-Clickman M, Larys AR (

1990

) Морфология мозга при дислексии развития и синдроме дефицита внимания / гиперактивности.

Arch Neurol

47

:

919

–926.

Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Knuutila J, Lounasmaa O (

1993

) Магнитоэнцефалография – теория, приборы и приложения для неинвазивных исследований работающего мозга человека.

Ред. Современная Физика

65

:

413

–497.

Иивонен А., Лаукканен А.М. (

1993

) Объяснение качественного изменения финских гласных. В: Исследования по логопедии и фонетике 4 (Iivonen A, Lehtihalmes M, eds.), Стр. 29–54. Хельсинки: Университет Хельсинки.

Каукоранта Э., Хари Р., Лоунасмаа О. В. (

1987

) Ответы слуховой коры человека на начало гласных после фрикативных согласных.

Exp Brain Res

69

:

19

–23.

Klatt D (

1980

) Программное обеспечение для каскадного / параллельного синтезатора формант.

J Acoust Soc Am

67

:

971

–995.

Kuhl P (

2000

) Новый взгляд на овладение языком.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

11850

–11857.

Курики С., Мурасе М. (

1989

) Нейромагнитное исследование слуховых реакций в правом и левом полушариях мозга человека, вызванных чистыми тонами и звуками речи.

Exp Brain Res

77

:

127

–134.

Leinonen S, Müller K, Leppänen PHT, Aro M, Ahonen T., Lyytinen H (

2001

) Неоднородность взрослых людей, страдающих дислексией: связь навыков обработки со скоростью и точностью устного чтения текста.

Чтение Запись

14

:

265

–296.

Леонард С.М., Воеллер К.К., Ломбардино Л.Дж., Моррис М.К., Хайнд Г.В., Александр А.В., Андерсен Х.Г., Гарофалакис М., Ханиман Дж. К., Мао Дж., Эйджи О.Ф., Стааб Е.В. (

1993

) Аномальная структура головного мозга при дислексии обнаружена с помощью МРТ .

Arch Neurol

50

:

461

–469.

Liegeois-Chavel C, Musolino A, Badier JM, Marquis P, Chauvel P (

1994

) Вызванные потенциалы, зарегистрированные из слуховой коры у человека: оценка и топография компонентов средней латентности.

Electroencephalogr Clin Neurophysiol

92

:

204

–214.

Lütkenhöner B, Steinstrater O (

1998

) Высокоточное нейромагнитное исследование функциональной организации слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

3

:

191

–213.

Mäkelä J, Hari R (

1992

) Нейромагнитные слуховые вызванные реакции после инсульта в правой височной доле.

Нейроотчет

3

:

94

–96.

Mäkelä JP, Ahonen A, Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Kajola M, Knuutila J, Lounasmaa OV, McEvoy L, Salmelin R, Salonen O, Sams M, Simola J, Tesche C, Vasama JP (

1993

) ) Функциональные различия между слуховой корой двух полушарий, выявленные с помощью нейромагнитных записей всей головы.

Hum Brain Mapp

1

:

48

–56.

McCrory E, Frith U, Brunswick N, Price C (

2000

) Аномальная функциональная активация во время простого задания на повторение слов: ПЭТ-исследование взрослых дислексиков.

J Cogn Neurosci

12

:

753

–762.

Моди М., Студдерт-Кеннеди М., Брэди С. (

1997

) Дефицит восприятия речи у плохих читателей: слуховая обработка или фонологическое кодирование?

J Exp Child Psychol

64

:

199

–231.

Näätänen R (

1992

) Внимание и функции мозга. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Näätänen R, Lehtokoski A, Lennes M, Cheour M, Huotilainen M, Iivonen A, Vainio M, Alku P, Ilmoniemi R, Luuk A, Allik J, Sinkkonen J, Alho K (

1997

) Обнаружены языковые представления фонем электрическими и магнитными реакциями мозга.

Nature

385

:

432

–434.

Нагараджан С., Манке Х., Зальц Т., Таллал П., Робертс Т., Мерзених М.М. (

1999

) Кортикальная обработка слуховых сигналов у плохих читателей.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

6483

–6488.

Oe H, Kandori A, Yamada N, Miyashita T., Tsukada K, Naritomi H (

2002

) Межполушарная связь слуховых нервных путей, оцененная с помощью вызванных слухом магнитных полей у пациентов с инфарктом лобно-височной доли.

Neurosci Res

44

:

483

–488.

Penhune VB, Zatorre RJ, MacDonald JD, Evans AC (

1996

) Межполушарные анатомические различия в первичной слуховой коре человека: вероятностное картирование и измерение объема с помощью магнитно-резонансного сканирования.

Cereb Cortex

6

:

661

–672.

Филлипс С. (

2001

) Уровни представления в электрофизиологии восприятия речи.

Cogn Sci

25

:

711

–731.

Филлипс К., Пеллати Т., Маранц А., Йеллин Э, Векслер К., Поппель Д., МакГиннис М., Робертс Т. (

2000

) Слуховая кора имеет доступ к фонологическим категориям: исследование несоответствия МЭГ.

J Cogn Neurosci

12

:

1038

–1055.

Rauschecker J (

1998

) Корковая обработка сложных звуков.

Curr Opin Neurobiol

8

:

516

–521.

Rauschecker J, Tian B, Hauser M (

1995

) Обработка сложных звуков в непервичной слуховой коре макак.

Наука

268

:

111

–114.

Renvall H, Hari R (

2002

) Слуховые корковые ответы на речевые стимулы у взрослых с дислексией.

J Cogn Neurosci

14

:

757

–768.

Рамси Дж. М., Андреасон П., Заметкин А. Дж., Акино Т., Кинг С., Гамбург С. Д., Пикус А., Рапопорт Дж. Л., Коэн Р. (

1992

) Неспособность активировать левую височную кору при дислексии: исследование эмиссионной томографии с 15 позитронами кислорода .

Arch Neurol

49

:

527

–534.

Rumsey JM, Donohue BC, Brady DR, Nace K, Giedd GN, Andreason P (

1997

) Исследование с помощью магнитно-резонансной томографии асимметрии височной плоскости у мужчин с дислексией развития.

Arch Neurol

54

:

1481

–1489.

Салмелин Р., Шницлер А., Паркконен Л., Бирманн К., Хелениус П., Кивиниеми К., Куукка К., Шмитц Ф., Фройнд Х. (

1999

) Родной язык, пол и функциональная организация слуховой коры.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

10460

–10465.

Schulte-Körne G, Deimel W, Bartling J, Remschmidt H (

2000

) Дефицит восприятия речи у взрослых с дислексией, измеренный с помощью отрицательного несоответствия (MMN).

Int J Psychophysiol

40

:

77

–87.

Shankweiler D, Crain S, Katz L, Fowler A, Liberman A, Brady S, Thornton R, Lundquist E, Dreyer L, Fletcher J, Stuebing K, Shaywitz S, Shaywitz B (

1995

) Когнитивные профили чтения- дети-инвалиды: сравнение языковых навыков по фонологии, морфологии и синтаксису.

Psychol Sci

6

:

149

–156.

Штыров Ю., Куяла Т., Палва С., Илмониеми Р., Нятянен Р. (

2000

) Различение речи и сложных неречевых звуков разной височной структуры в левом и правом полушариях головного мозга.

Neuroimage

12

:

657

–663.

Стивенс К.Н. (

1980

) Акустические корреляты некоторых фонетических категорий.

J Acoust Soc Am

68

:

836

–842.

Studdert-Kennedy M, Mody M (

1995

) Дефицит слухового временного восприятия у лиц с нарушениями чтения: критический обзор доказательств.

Psychon Bull Rev

2

:

508

–514.

Suga N, O’Neill WE, Manabe T (

1978

) Кортикальные нейроны, чувствительные к комбинациям несущих информацию элементов биосонарных сигналов в усах летучей мыши.

Наука

200

:

778

–781.

Таллал П., Миллер С., Fitch R (

1993

) Нейробиологическая основа речи: пример превосходства временной обработки.

Ann N Y Acad Sci

14

:

27

–47.

Tiitinen H, Sivonen P, Alku P, Virtanen J, Näätänen R (

1999

) Электромагнитные записи выявляют различия в латентности обработки речи и тона у людей.

Cogn Brain Res

8

:

355

–363.

Вихла М., Салмелин Р. (

2003

) Полушарный баланс при обработке присутствующих и несопровождаемых гласных и сложных тонов.

Cogn Brain Res

16

:

167

–173.

Вихла М., Лоунасмаа О., Салмелин Р. (

2000

) Кортикальная обработка обнаружения изменений: диссоциация между естественными гласными и двухчастотными комплексными тонами.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

10590

–10594.

Vouloumanos A, Kiehl K, Werker J, Liddle P (

2001

) Обнаружение звуков в слуховом потоке: свидетельство фМРТ, связанное с событием, для дифференциальной активации речи и нереча.

J Cogn Neurosci

13

:

994

–1005.

Wechsler D (

1981

) Шкала интеллекта взрослых Векслера – пересмотренная: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1992.]

Wechsler D (

1987

) Шкала памяти Векслера – исправлено: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1997.]

Wessinger C, Van Meter J, Tian B, Van Lare J, Pekar J, Rauschecker J (

2001

) Иерархическая организация слуховой коры человека, выявленная с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии .

J Cogn Neurosci

13

:

1

–7.

Wiik K (

1965

) Финские и английские гласные. Турку: Университет Турку.

Wolf M (

1986

) Быстрое наименование переменных стимулов при дислексии развития.

Brain Lang

27

:

360

–379.

Вольф М., Обрегон М. (

1992

) Дефицит раннего наименования, дислексия развития и гипотеза специфического дефицита.

Brain Lang

42

:

219

–247.

Zatorre R, Evans A, Meyer E, Gjedde A (

1992

) Латерализация фонетической и тональной дискриминации при обработке речи.

Наука

256

:

846

–849.

Schormann T, Henn S, Zilles K (

1996

) Новый подход к быстрому эластичному выравниванию с приложениями к человеческому мозгу.

Конспект лекций в Comput Sci

1131

:

337

–342.

Woods RP, Grafton ST, Holmes CJ, Cherry SR, Mazziotta JC (

1998

a) Автоматическая регистрация изображений: I: Общие методы и внутрипредметная проверка, внутримодальная проверка.

J Comp Assist Tomogr.

22

:

139

–152.

Woods RP, Grafton ST, Watson JDG, Sicotte NL, Mazziotta JC, (

1998

b) Автоматическая регистрация изображений: II. Межпредметная проверка линейных и нелинейных моделей.

J Comput Assist Tomogr.

22

:

153

–165.

Кора головного мозга V 15 N 7 © Oxford University Press, 2004; все права защищены

Корковая дифференциация речи и неречевых звуков на 100 мс: последствия для дислексии | Кора головного мозга

Аннотация

Нейрофизиологические измерения показывают чувствительность коры к звукам речи через 150 мс после появления стимула.В этом временном окне у субъектов с дислексией начинает проявляться аномальная обработка коры головного мозга. Мы исследовали, отражается ли фонетический анализ в устойчивой слуховой корковой активации на ~ 100 мс (N100m), и проявляют ли субъекты с дислексией ненормальные ответы N100m на речь или неречевые звуки. Мы использовали магнитоэнцефалографию для записи слуховых реакций 10 нормально читающих и 10 взрослых с дислексией. Речевыми стимулами служили синтетические звуки финской речи (/ a /, / u /, / pa /, / ka /). Неречевые стимулы представляли собой сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тоны, состоящие из формантных частот F1 + F2 + F3 и F2 соответственно.Все звуки вызывали заметный ответ N100m в двусторонней слуховой коре. Активация N100m была сильнее для речи, чем неречевые звуки в левой, но не в правой слуховой коре, в обеих группах испытуемых. Левый сдвиг полушарного баланса звуков речи, вероятно, отражает анализ на фонетическом уровне. У пациентов с дислексией общий межполушарный баланс амплитуд и синхронизация были изменены для всех типов звука одинаково. Таким образом, люди с дислексией имеют необычную корковую организацию общей слуховой обработки во временном окне речевого анализа.

Введение

Речевой сигнал состоит из сложного набора акустических характеристик, таких как частотный диапазон, амплитуда, продолжительность сигнала и паузы, а также быстрые изменения спектра. Фонетические признаки должны быть извлечены из этого акустического сигнала, чтобы перейти к фонологическому и, наконец, к семантическому анализу. Имеются данные о множественных представлениях и стадиях обработки при анализе звуков речи в человеческом мозге (для обсуждения см. Phillips, 2001), но остается нерешенным, где и в какое окно извлекается специфическая для речи информация.

В течение последнего десятилетия области коры головного мозга, непосредственно участвующие в анализе звуков речи, были исследованы с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) и позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ). Было показано, что речевые стимулы вызывают более широкую активацию, чем неречевые стимулы, в верхней височной коре с обеих сторон или с небольшим преобладанием левого полушария (Demonet et al., , 1992; Zatorre et al. , 1992; Binder et al. , 1994; Vouloumanos et al., 2001). При поиске нейронной основы фонетической обработки очень важно сопоставить звуки речи с акустически сопоставимыми звуками, чтобы исключить возможность обнаружения различий только на основе сложности. Сравнение фонетического и акустического анализа выявило активацию левой верхней и средней височных извилин (STG и MTG) и верхней височной борозды (STS) (Binder et al. , 2000; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. др. , 2001).

Однако идентификация корковых локусов, избирательно активируемых звуками речи, дает только частичную информацию. Восприятие речи – очень быстрый процесс – сигнал трансформируется от акустических характеристик к значению за доли секунды. Таким образом, особенно на ранних этапах анализа речевого сигнала, вероятно, что нейронные представления различных этапов и преобразований активируются очень быстро. За ходом слуховой обработки можно следить с помощью нейрофизиологических измерений, электроэнцефалографии (ЭЭГ) и магнитоэнцефалографии (МЭГ).

Семантическая обработка разговорной речи начинается примерно через 200–300 мс после начала звука, как показано, например, посредством исследований с использованием предложений с семантически совпадающими или несовместимыми конечными словами (см. Коннолли и др. , 1994; Хелениус и др. , 2002b). Таким образом, к этому времени должна быть доступна фонетическая / фонологическая информация. В течение первых 200 мс специфичность речи была проверена с использованием необычных парадигм. В этих установках частые (стандартные) стимулы перемежаются с нечастыми (отклоняющимися) стимулами.Различие между ответами на девиантные и стандартные стимулы в слуховой коре известно как реакция несоответствия или негативность несоответствия (MMN) в литературе по ЭЭГ (Näätänen, 1992; Alho, 1995). MMN обычно достигает максимума примерно через 150 мс после появления стимула. Это рассматривается как отражение слуховой сенсорной памяти на нейрональном уровне. MMN по-разному ведет себя для речевых и неречевых стимулов (Aulanko et al. , 1993; Phillips et al. , 2000; Shtyrov et al., 2000; Vihla et al. , 2000). Более того, MMN-ответы на контрасты фонем на родном языке сильнее, чем на контрасты неродных (Näätänen et al. , 1997). Таким образом, в этом временном окне должно быть доступно фонетическое представление звука речи, чтобы можно было проследить память на основе фонетических (или фонологических) меток.

В настоящее время не установлено, отражается ли анализ речи в нейронной обработке до временного окна MMN. Сигналу MMN предшествует надежная активация слуховой коры примерно через 100 мс после начала звука, называемая N100m (или N100 в литературе по ЭЭГ).Некоторые исследования предполагают фонетические / фонологические эффекты в этой реакции, а другие – нет (Курики и Мурас, 1989; Eulitz и др. , 1995; Gootjes и др. , 1999; Tiitinen и др. , 1999). Gootjes et al. (1999) обнаружил значительно более сильную реакцию N100m на гласные, чем на тоны или ноты фортепиано, в левом, но не в правом полушарии. Однако Eulitz et al. (1995) и Tiitinen et al. (1999) не обнаружил существенной разницы в силе ответа N100m на речевые и тональные стимулы, хотя ответ N100m на звуки речи был немного позже, чем на тоны, в обоих полушариях.Вариабельность результатов, вероятно, во многом связана с изменчивостью стимулирующих материалов. Во многих из этих исследований основной вопрос исследования не требовал тщательного акустического сопоставления речевых и неречевых стимулов, или его не предпринимали. Таким образом, результаты, отличающиеся для речевых звуков и неречевых звуков, могут отражать акустические вариации, а не чувствительность к речевым звукам как таковым . Также стоит отметить, что в любом отдельном исследовании стимулы, как правило, были звуками со стабильной частотой (т.е. звуки типа гласных) (Eulitz et al. , 1995; Tiitinen et al. , 1999; Vihla, Salmelin, 2003) или переходные звуки (т. е. звуки типа CV-слога) (Shtyrov et al. , 2000 ), но не то и другое вместе. Поскольку естественный язык представляет собой смесь этих звуковых типов, может быть важно разрешить акустические вариации среди речевых стимулов при оценке коркового анализа речи по сравнению с неречевыми звуками.

Характеристика временных окон и баланса полушария с помощью акустического и фонетического / фонологического анализа важна не только для понимания нормального восприятия речи, но и для понимания нейронной основы дислексии.Известно, что у людей с дислексией возникают проблемы при выполнении задач, требующих слухового фонетического анализа (Bradley and Bryant, 1983; Shankweiler et al. , 1995). На уровне нейронов субъекты с дислексией демонстрируют отсроченную семантическую обработку через 300–400 мс после стимула (Helenius et al. , 2002b) и аномалии в предыдущем ответе MMN (Baldeweg et al. , 1999; Schulte-Körne et al. , 2000) и ответ N100m (Helenius et al. , 2002b). Эти данные явно указывают на проблемы в течение первых 200 мс после начала речи.Было бы заманчиво интерпретировать необычные паттерны корковой активации у субъектов с дислексией как сигнатуры их известных фонологических проблем, но, очевидно, они также могли быть связаны с аномалиями в базовой акустической обработке. Функциональная роль временного окна N100m в анализе речи по сравнению с неречевым анализом, таким образом, также является актуальной проблемой в исследованиях дислексии.

В настоящем исследовании мы использовали МЭГ всей головы, чтобы сосредоточить внимание на роли слухового коркового ответа N100m в акустической и фонетической обработке.Во-первых, мы исследовали, является ли ответ N100m чувствительным к речи в нормальной популяции испытуемых, то есть отличается ли сила или время нейронного ответа между речевыми и неречевыми звуками. Нашими речевыми стимулами были два синтетических гласных и согласный-гласный слог. Неречевые стимулы представляли собой сложные звуки и простые синусоидальные тона, которые спектрально и временно были тщательно согласованы с речевыми стимулами. Во-вторых, мы протестировали эти же речевые и неречевые стимулы на группе лиц с дислексией, чтобы выяснить, демонстрируют ли они отклонение от паттерна реакции, наблюдаемого в элементах управления, для всех типов звуков или конкретно для звуков речи.

Материалы и методы

Стимулы

В качестве стимулов использовались синтетические звуки речи, сложные неречевые звуки и простые синусоидальные тона (рис. 1). Длительность всех стимулов составляла 150 мс. Звуками речи были финские гласные (V; / a /, / u /) и согласные-гласные слоги (CV; / pa /, / ka /), созданные с помощью синтезатора Klatt (Klatt, 1980) для Macintosh (Sensimetrics, Cambridge, Массачусетс, США). Основная частота (F0) постоянно снижалась со 118 до 90 Гц, напоминая нормальный мужской голос.Частоты формант F1, F2 и F3 для гласного / a / составляли 700, 1130 и 2500 Гц, а для гласного / u / – 340, 600 и 2500 Гц, соответственно. Эти значения были основаны на исследованиях звуков финской речи и структуры формант (Wiik, 1965; Iivonen and Laukkanen, 1993) и субъективной оценке качества и разборчивости гласных и согласных звуков. Ширина полосы формант в обеих гласных составляла 90 Гц для F1, 100 Гц для F2 и 60 Гц для F3. Огибающие гласных имели периоды нарастания и затухания по 15 мс.

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевые эквиваленты) и переходного звука (/ pa / и его неречевого звука). эквиваленты). Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

Рисунок 1.

Схематическое изображение частотной композиции в различных типах стимулов (речь, сложный звук и тон синусоидальной волны) для установившегося звука (/ a / и его неречевых эквивалентов) и переходного звука ( / pa / и его неречевые эквиваленты).Горизонтальные линии представляют различные частотные компоненты (или форманты, F), а вертикальные пунктирные линии представляют конец переходного периода в переходных звуках (на 35 мс).

CV-слоги начинались с частотного перехода 35 мс, где частоты F1, F2 и F3 линейно изменялись от 503 до 700 Гц, от 858 до 1130 Гц и от 2029 до 2500 Гц для / pa /, и от 503 до 700 Гц, 1402 до 1130 Гц и с 2029 до 2500 Гц для / ka /. За начальным переходом следовал установившийся период 115 мс, в котором частоты формант были идентичны гласным / а /.Таким образом, звуки / pa / и / ka / различались только направлением изменения F2. Чтобы добиться естественного звучания стоп-согласной, стимулы начинались со вспышки трения длительностью 4 мс. Аспирация добавлялась с 1 мс и далее, плавно уменьшаясь в течение 150 мс длительности стимулов. Огибающие стимулов CV были аналогичны таковым для гласных, за исключением начала, когда голос начинался на 5 мс, а период нарастания звука был более быстрым.

Неречевые стимулы были созданы в Sound Edit (MacroMedia, Сан-Франциско, Калифорния, США).Это были простые синусоидальные тоны и сложные звуки, объединенные из трех компонентов синусоидального тона точно такой же частоты, что и форманты каждого из четырех звуков речи. Чтобы сохранить разницу в переходах между / pa / и / ka / также в тонах синусоидальной волны, эти стимулы были составлены из частоты F2 каждого речевого звука. Огибающие неречевых звуков были аналогичны речевым звукам, включая периоды нарастания и затухания на 15 мс, а также нарастание наклона для неречевых эквивалентов стимулов сердечно-сосудистой системы.Несмотря на тщательное акустическое сопоставление, ни один из неречевых звуков не воспринимался как звуки речи.

Амплитуды различных звуков были скорректированы с помощью удлиненных версий исходных звуков, так что в конце системы доставки звука, измеренной с помощью искусственного уха и анализатора спектра, откалиброванного с учетом чувствительности уха, амплитуды звука различались на <2 дБ (SPL ).

Субъекты

Субъектами были 10 нормально читающих взрослых (23–39 лет; пять женщин) и 10 взрослых с дислексией развития (20–39 лет; пять женщин).Субъекты дали свое информированное согласие на участие в исследовании. Они были носителями финского языка, правши (за исключением одного контрольного объекта), и не имели в анамнезе потери слуха или неврологических отклонений. Взрослые с дислексией были отобраны на основе самооценки раннего анамнеза проблем с чтением. Все они прошли тестирование на дислексию или прошли специальное обучение по устранению трудностей с чтением в школьные годы. Средний уровень образования в контрольной (14 лет) и дислексической группах (13 лет) был схожим.

Поведенческие тесты

Субъекты с дислексией были протестированы на общие лингвистические и неязыковые способности с использованием подмножества стандартизированной финской версии Шкалы интеллекта взрослых Векслера – пересмотренной (WAIS-R) и шкалы памяти Векслера – пересмотренной (WMS-R) (Словарь, Понимание, Сходства, Дизайн блока, Размах цифр, Размах визуального восприятия) (Wechsler, 1981, 1987; Woods et al., 1998a; Woods et al., 1998b). Также измерялась скорость чтения и называния слов у пациентов с дислексией.Пониженная скорость чтения (Leinonen et al. , 2001) и скорость наименования (Wolf and Obregon, 1992) оказались надежными маркерами дислексии. В ходе устного чтения испытуемых просили прочитать вслух рассказ, напечатанный на листе бумаги. Скорость чтения измерялась в словах в минуту. В тесте быстрого автоматического именования (Denckla and Rudel, 1976) и в тесте быстрого именования переменных стимулов (Wolf, 1986) испытуемых просили назвать матрицу цветов, чисел и букв 5 × 10, и была измерена скорость именования.Результаты этих тестов сравнивались с данными норм 38 (Устное чтение, РАН) и 15 (РАН) нормально читающих субъектов.

Кроме того, были проведены следующие фонологические тесты, представленные на слух. В тесте на удаление фонем (Leinonen et al. , 2001) 16 слов из 4–10 букв и 2–4 слогов были представлены через наушники. Испытуемых просили произносить каждый стимул без второй фонемы (например, studio → sudio, kaupunki → kupunki). Подсчитывалось количество правильных ответов.В тесте на обращение слогов (Leinonen et al. , 2001) 10 слов и 10 псевдослов из 5–9 букв и 3–4 слогов были представлены через наушники, и испытуемых просили изменить порядок последних двух слогов и произнесите вслух новое псевдослово (например, aurinko → aukorin, rospiemi → rosmipie). Подсчитывалось количество правильных ответов. Для тестов на удаление фонем и реверсирование слогов время голосовой реакции на стимулы измерялось по сигналу микрофона. В тесте на правописание (Leinonen et al., 2001) испытуемых просили написать под диктовку 10 псевдослов и 10 слов из 6–14 букв и 2–7 слогов. Было подсчитано количество ошибок. Эти фонологические тесты были проведены также у семи контрольных субъектов, участвовавших в этом исследовании.

Методика измерения MEG

Измерения проводились в помещении с магнитным экраном. Презентация стимула контролировалась программой презентации (Neurobehavioral Systems Inc., Сан-Франциско, Калифорния) на ПК. Чтобы нормализовать интенсивность стимулов у испытуемых, индивидуальные пороги слышимости определялись перед фактическим измерением с использованием простых тонов 1 кГц длительностью 50 мс с временами нарастания и спада 15 мс. Стимулы подавались к испытуемому через пластиковые трубки и наушники на уровне 65 дБ выше субъективного порога слышимости. Испытуемые смотрели немой фильм, и им было приказано игнорировать слуховые раздражители.

Было два сеанса. В первом сеансе субъект слышал случайную последовательность гласных звуков и их неречевых эквивалентов (синтетические / a / и / u /, сложные звуковые эквиваленты / a / и / u / и тональные эквиваленты / a / и / u /. ).Во втором сеансе стимулами были звуки CV и их неречевые эквиваленты (синтетические / па / и / ка /, сложные звуковые эквиваленты / па / и / ка / и тональные эквиваленты / па / и / ка /). Порядок занятий был рандомизирован по предметам. Стимулы разделялись межстимульным интервалом в 2 секунды, и они подавались монофонически в правое ухо, чтобы максимально задействовать левое полушарие с доминантой языка. Каждый сеанс длился 20–30 минут, а сеансы разделялись 2–3-минутным перерывом.

MEG записей

сигналов MEG были записаны с использованием 306-канальной системы головного мозга в форме шлема (Vectorview ™, Neuromag Ltd, Хельсинки, Финляндия) с двумя ортогонально ориентированными планарными градиентометрами и одним магнитометром в 102 точках. Сигналы подвергались полосовой фильтрации с частотой 0,03–200 Гц, дискретизировались с частотой 600 Гц и усреднялись в режиме онлайн от 200 мс до начала стимула до 800 мс после него. Горизонтальная и вертикальная электроокулограммы записывались для оперативного отбрасывания эпох, загрязненных морганиями или саккадами.Было собрано около 100 эпох без артефактов и усреднено отдельно для каждой из 12 категорий стимулов. Положение головы испытуемого относительно измерительного шлема определялось в начале каждого сеанса измерения путем кратковременного включения четырех катушек индикатора положения головы, прикрепленных к голове испытуемого. Расположение катушек определяли по трем анатомическим ориентирам (преаурикулярные точки и назион) с использованием трехмерного дигитайзера (Polhemus, Colchester, VT). Таким образом, местоположение активных областей мозга может отображаться на анатомических МР-изображениях после идентификации ориентиров на МР-изображениях.

Анализ данных

Сигналы

MEG были отфильтрованы нижними частотами при 40 Гц перед дальнейшим анализом. Активированные области были смоделированы как эквивалентные диполи тока (ECD), которые представляют среднее местоположение, направление и силу тока, протекающего в данном кортикальном пятне (Hämäläinen et al. , 1993). ECD были определены с помощью стандартных наборов 46 планарных градиометров (= 23 пары), которые покрывали 100 мс звукового поля в каждом полушарии.Сферическая оценка использовалась для описания профиля проводимости мозга. Модель сферы была адаптирована для оптимального описания кривизны височных областей с использованием индивидуальных анатомических МР-изображений, когда они были доступны (восемь контрольных субъектов и четыре пациента с дислексией), или сферической модели, которая представляла собой среднее значение индивидуальных параметров всех наших субъектов с МРТ, рассчитываемые отдельно для мужчин и женщин.

У каждого испытуемого сначала определяли ДРВП отдельно для каждого стимула.Степень согласия полученных двухдипольных моделей (по одному диполю в каждом полушарии) варьировалась от 85 до 95% для разных испытуемых и разных стимулов. Внутри каждого испытуемого расположение источников варьировалось в среднем на 1 см, а направление тока на 25 ° по разным стимулам в обоих полушариях. Близкое сходство ECD, обнаруженное в различных условиях стимула, позволило улучшить отношение сигнал / шум путем формирования среднего значения ответов на все стимулы у каждого испытуемого (четыре категории стимулов: две гласные и два слога; три стимула. типы: тон, сложный звук, звук речи; всего 1090–1354 попытки).Затем смоделированные в этом усредненном наборе данных ЭКД левого и правого полушария использовались для учета сигналов МЭГ, записанных для каждого стимула. Расположение и ориентация двух ECD оставались фиксированными, в то время как их амплитуда могла изменяться для лучшего объяснения сигналов, регистрируемых всеми датчиками в течение всего интервала усреднения. Эта общая двухдипольная модель учитывала сигналы МЭГ в каждом условии стимула в равной степени, как и двухдипольные модели, которые были найдены отдельно для каждого условия стимула (степень согласия варьировалась от 83 до 94%).Использование общего набора из двух ECD для всех условий у каждого отдельного субъекта позволило напрямую сравнить временное поведение активации в этих корковых областях (исходные формы волн) по всем стимулам.

Статистические тесты

Дисперсионный анализ с повторными измерениями (ANOVA) с категорией стимула (/ a /, / u /, / pa /, / ka /), типом стимула (речевой звук, сложный неречевой звук, простой тон) и полушарием (слева, справа), поскольку факторы внутри субъектов использовались для оценки систематических эффектов силы и латентности активации в каждой популяции субъектов.Расположение источников тестировалось отдельно для каждого пространственного измерения ( x = аксиальная плоскость от левого уха до правого уха, y = аксиальная плоскость, ортогональная x , по направлению к назиону, z = сагиттальная плоскость от нижнего до нижнего уха). Superior), а также были проверены направления тока. Для сравнения групп использовали смешанную модель ANOVA с группой (контроль, дислексики) в качестве фактора между субъектами.

Для поведенческих тестов время реакции и количество ошибок между группами испытуемых анализировались с помощью теста Стьюдента t .Чтобы проверить корреляцию между фонологическими способностями и корковыми показателями, мы рассчитали коэффициент корреляции Пирсона.

Результаты

Результаты нейровизуализации у нормально читающих субъектов

На рисунке 2 показаны примеры сигналов MEG, записанных у одного испытуемого. Ответы на разные типы звуков (речевой звук, сложный неречевой звук и простой тон) представлены на датчиках МЭГ, которые показали максимальную амплитуду над левой и правой слуховой корой.На рисунке 3 показано групповое среднее расположение эквивалентных диполей тока, которые наилучшим образом представляли активированные области коры головного мозга у каждого субъекта, наложенное на МРТ-изображение, усредненное по контрольным субъектам (Schormann et al., 1996; Woods et al., 1998a, 1998b). . В некоторых случаях диполи были обнаружены в извилине Гешля, но в основном они были локализованы в борозде Гешля или заднебоковой к ней.

Рис. 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия, соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левая и правая височная кора у одного испытуемого.

Рисунок 2.

MEG-ответы, вызванные звуком речи / a /, сложным звуковым эквивалентом / a / и простым тоновым эквивалентом / a / (черная, серая и пунктирная линия соответственно), зарегистрированные двумя выбранными датчиками над левой и правой височной корой у одного испытуемого.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа на 100 метров в левом и правом полушарии, а также среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тонового эквивалента. (пунктир).Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Рис. 3.

Среднее местоположение ответа N100m в левом и правом полушарии и среднее время активации для речевого звука / па / (черная линия), его сложного неречевого эквивалента (серая линия) и простого тона. эквивалент (пунктирная линия). Сильвиева трещина выделена на МРТ.

Среднее время активации (рис. 3) было качественно одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) и всех типов стимулов (речевой звук, сложный звук, простой тон). ).После небольшого отрицательного падения сигнал начал увеличиваться через ~ 50 мс после начала стимула, достиг максимума через ~ 100 мс (N100m) и оставался на довольно низком уровне через ~ 200 мс. Источники в правом полушарии располагались в среднем на 6 мм впереди источников в левом полушарии [ F (1,9) = 6,1, P <0,05], что согласуется с предыдущими отчетами (например, Elberling et al. ). , 1982; Каукоранта, и др., , 1987). Систематических различий в расположении источников между разными категориями (/ a /, / u /, / pa /, / ka /) не было.Небольшие различия в расположении и ориентации возникали между разными типами стимулов (речь, сложные неречевые звуки и простые тона), но в абсолютном выражении они были пренебрежимо малыми: 1–3 мм в среднем положении и 2–7 градусов в средней ориентации.

Сила отклика 100м

Сила ответа N100m (таблица 1 и рис. 4 a ) варьировалась в зависимости от типа стимула в левом полушарии, но не в правом полушарии [тип стимула, F (2,18) = 10.2, P <0,001; и тип стимула для каждого полушария: взаимодействие F (2,18) = 13,4, P <0,001]. В левом полушарии ответы на звуки речи были сильнее, чем на сложные неречевые звуки и простые тона [ F (2,18) = 14,7, P <0,001]. Влияние типа стимула было значимым для всех категорий стимулов (a: P <0,001, u: P <0,001, pa: P <0,01, ka: P <0.001).

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Рис. 4.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m для контрольной ( a ) и дислексической группы ( b ). Ответы в контралатеральном левом полушарии показаны слева, а в ипсилатеральном правом полушарии – справа. Звуки речи, сложные неречевые звуки и простые тона представлены черными, серыми и белыми полосами соответственно. Пунктирная линия представляет собой среднюю амплитуду активации по всем звукам в левом полушарии контрольных субъектов.

Таблица 1

Сила и латентность источника N100m в левом и правом полушарии у контрольных (Cont) и дислексических (Dys) субъектов для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
Таблица 1

Сила и время ожидания источника N100m в левом t и правое полушарие у контрольных (Cont) и лиц с дислексией (Dys) для звуков речи, сложных неречевых звуков и простых тонов (среднее ± SEM)

. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7
. Сила активации (нАм)
.
. . . . . Пиковая задержка (мс)
.
. . . . .
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
. / речь /
.
. / комплекс /
.
. / тон /
.
.

.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Продолжение
.
Dys
.
Левое полушарие 56 ± 7 58 ± 8 46 ± 5 49 ± 7 95 ± 3 106 ± 3 97 ± 3 101 ± 3 92 ± 4 100 ± 3
/ u / 68 ± 7 62 ± 7 57 ± 7 51 ± 9 53 ± 7 50 ± 7 103 ± 5 112 ± 7 96 ± 3 109 ± 5 94 ± 2 98 ± 4
/ pa / 63 ± 7 57 ± 6 49 ± 6 51 ± 7 45 ± 5 46 ± 7 103 ± 2 109 ± 6 96 ± 3 106 ± 5 92 ± 5 98 ± 8
/ ка / 60 ± 8 61 ± 6 48 ± 6 48 ± 6 40 ± 5 43 ± 7 102 ± 3 109 ± 4 97 ± 2 104 ± 3 91 ± 2 98 ± 3
Правое полушарие
/ а / / а / 5 54 ± 7 39 ± 6 108 ± 3 107 ± 4 108 ± 3 105 ± 4 103 ± 4 102 ± 6
/ u / 57 ± 8 40 ± 4 60 ± 8 41 ± 5 55 ± 7 36 ± 3 113 ± 5 111 ± 7 109 ± 2 112 ± 3 103 ± 2 103 ± 3
/ pa / 53 ± 7 39 ± 4 52 ± 7 41 ± 5 52 ± 7 37 ± 4 113 ± 2 115 ± 4 108 ± 2 110 ± 3 104 ± 5 ​​ 103 ± 4
/ ka /
55 ± 7
41 ± 4
52 ± 8
38 ± 4
48 ± 7
35 ± 5
109 ± 3
112 ± 7
109 ± 2
110 ± 4
106 ± 2
103 ± 4
7

Когда стимулами были звуки речи, сила ответа N100m nse было одинаковым для всех категорий стимулов (/ a /, / u /, / pa /, / ka /).Однако для сложных и простых неречевых звуков наблюдалось значительное изменение силы N100m в зависимости от категории стимула в обоих полушариях [категория стимула, F (3,27) = 4,3, P <0,05; взаимодействие типа за категорией стимула, F (6,54) = 2,4, P <0,05; только звуки речи, F (3,27) = 1,8, P = 0,2; только сложные звуки, F (27,3) = 5,0, P <0,01; только тоны синусоидальной волны, F (3,27) = 4.4, P <0,05].

Время ответа N100m

Начальная латентность (момент времени, когда сигнал пересекает уровень стандартного отклонения базовой линии пресимула) не показывает систематических изменений в зависимости от типа звука. Однако нарастание ответа N100m в левом и правом полушарии различает речевые и неречевые звуки (рис. 5). Для речевых звуков восходящий наклон ответа N100m (увеличение амплитуды в зависимости от времени) был круче в левом, чем в правом полушарии, но для неречевых звуков не было значительной разницы между двумя полушариями [взаимодействие типа стимула по полушарию , F (2,18) = 4.2, P <0,05; эффект полушария для звуков речи F (1,9) = 7,8, P <0,05, сложных звуков F (1,9) = 2,8, P = 0,1 и синусоидальных тонов F (1,9) = 2,5, P = 0,2)].

Рис. 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (в центре) и простой тон (внизу) слева (жирные линии) ) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и лиц с дислексией (справа).Данные показаны для звуковой категории / a /.

Рисунок 5.

Схематическое изображение нарастания реакции N100m (от начала до пика) на речевой звук (вверху), сложный неречевой звук (посередине) и простой тон (внизу) слева (толстый линии) и правое (тонкие линии) полушария контрольных (слева) и дислексических субъектов (справа). Данные показаны для звуковой категории / a /.

Ответ N100m достиг максимума в среднем на 2–5 мс позже для речи, чем сложные неречевые звуки, и на 7–9 мс позже, чем для тонов [ F (2,18) = 4.8, P <0,05], аналогично в обоих полушариях. Ответы на все звуки достигли максимума раньше в контралатеральном левом полушарии (96 ± 11 мс, среднее ± SEM), чем в ипсилатеральном правом полушарии (108 ± 9 мс) [ F (1,9) = 52.0, P <0,001], что согласуется с предыдущими сообщениями о монофонической слуховой стимуляции (например, Elberling et al. , 1982; Mäkelä et al. , 1993; см. Таблицу 1).

Эффект стимуляции уха был впоследствии протестирован на 7 из 10 субъектов, участвовавших в первоначальном исследовании.Стимулы, подаваемые в левое ухо (/ a / и / pa / и их неречевые эквиваленты), вызывали такой же паттерн активации, как и стимулы, подаваемые в правое ухо (рис. 6). В левом полушарии активация речи была сильнее, чем сложные и простые неречевые звуки, но в правом полушарии не было обнаружено общего эффекта уровня стимула [эффект уровня, F (2,12) = 9,3, P <0,01 ; межполушарное взаимодействие, F (2,12) = 5,0, P <0.05]. Таким образом, на чувствительность силы N100m в разных полушариях к речевым и неречевым звукам изменение стимулированного уха не влияло.

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно).

Рис. 6.

Средняя (+ SEM) сила активации N100m в левом и правом полушариях для стимуляции левого уха звуками речи, сложными неречевыми звуками и простыми тонами (черные, серые и белые полосы соответственно) .

Результаты нейровизуализации у субъектов с дислексией и контрольной группы

Систематических групповых различий в расположении активированных участков не обнаружено. Как и в контроле, расположение источника незначительно зависело от типа стимула (1–3 мм между речевым и неречевым состояниями).

Сравнение силы N100 м в двух группах испытуемых

Сила источника N100m не показала ни основного эффекта группы субъектов, ни значимых взаимодействий.Таким образом, как и в контрольной группе, у субъектов с дислексией сила N100m различала речевые и неречевые звуки в левом полушарии [ F (2,18) = 8,2, P <0,01], но не в правом полушарии [ F (2,18) = 1,5, P = 0,2] (рис. 4 b ). Однако в правом полушарии наблюдалась тенденция к более слабой активации у дислексиков, чем у контрольных субъектов [эффект группы в правом полушарии F (1,18) = 3.6, P = 0,08]. В отдельном ANOVA для субъектов с дислексией сила N100m значительно различалась между полушариями [слева 53 ± 7 нАм, справа 40 ± 4 нАм, F (1,9) = 5,5, P <0,05], в то время как в у контрольных субъектов общий уровень активации между полушариями был очень похож [левый 54 ± 7 нАм, правый 55 ± 7 нАм, F (1,9) = 0,01, P = 0,9].

Сравнение времени N100m в двух группах испытуемых

Построение ответа N100m показало тонкий эффект группы субъектов для звуков речи, но не для звуков, не относящихся к речи [эффект группы для звуков речи, F (1,18) = 4.9, P <0,05; сложные неречевые звуки, F (1,18) = 0,9, P = 0,3; тона синусоидальной волны, F (1,18) = 1,9, P = 0,2]. Было обнаружено, что N100m для звуков речи повышается более постепенно у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, аналогично в обоих полушариях.

Пиковая латентность ответа N100m (таблица 1) показала значимое межполушарное взаимодействие [ F (1,18) = 5,4, P <0,05]. В отдельном анализе для каждого полушария пиковая латентность в левом полушарии имела тенденцию быть дольше у лиц с дислексией, чем у контрольных субъектов, но эта разница только приближалась к значимости [ F (1,18) = 3.0, P = 0,1]. В правом полушарии группы показали очень похожее время активации [ F (1,18) = 0,007, P = 0,9]. Когда испытуемых с дислексией тестировали отдельно, типичный образец более ранней реакции в контралатеральном левом, чем в ипсилатеральном правом полушарии, обнаруженный в контрольной группе, не был очевиден (слева 104 ± 5 ​​мс, справа 108 ± 5 мс) (см. Рис. 5). Тем не менее, реакция на простые тона достигала максимума первой, а реакция на звуки речи последней, аналогично в обоих полушариях, как и в контрольной группе [основной эффект типа стимула F (2,18) = 7.1, P <0,01].

Поведенческие результаты и корреляция с ответами на МЭГ у лиц с дислексией по сравнению с контрольными субъектами

Все испытуемые с дислексией обладали нормальным интеллектом, как было определено с помощью общих лингвистических и нелингвистических когнитивных тестов (WAIS-R, WMS-R) (Таблица 2). Субъекты с дислексией были значительно медленнее, чем контрольная группа с нормальным чтением, в тесте орального чтения [средняя разница 59 слов, t (46) = 5,8, P <0,001] и тестах Rapid Naming [средняя разница в RAS 9 с, t (46) = −5.0, P <0,001; и в RAN 5 с t (23) = -2,5, P <0,05]. Контрольные субъекты в настоящем исследовании (7 из 10 протестированных) не отличались от более крупного нормативного набора данных ни в устном чтении [ t (35) = -0,7, P = 0,5], либо в Rapid Naming [RAS, t (35) = 1,1, P = 0,3; РАН, t (12) = 1,3, P = 0,2]. В более специфических фонологических тестах испытуемые с дислексией были значительно медленнее и более подвержены ошибкам, чем контрольные испытуемые.Время реакции у лиц с дислексией было больше, чем у контрольных субъектов в тесте на удаление фонемы, предъявляемом на слух [разница в среднем 3,7 с, t (15) = -4,6, P <0,001] и тесте на обращение слогов [ разница в среднем 5,4 с, t (15) = −4,8, P <0,001]. Субъекты с дислексией также совершали значительно больше ошибок при удалении фонемы [ t (15) = 2,5, P <0,05], обращении слога [ t (15) = 2.3, P <0,05] и тесты правописания [ t (15) = -2,9, P <0,05], чем у контрольных субъектов.

Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
Таблица 2

Результаты поведенческих тестов

. Дислектики (10)
. Нормативные данные
. Уровень значимости
. Вербальный и невербальный интеллект a Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 – 140 85-115 Словарь WAIS-R 86-122 85-115 WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122 Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115 WMS-R Visual Span 15-21 15-21 Чтение тестов Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001 РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001 РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05 Фонологические тесты c Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001 ) 12 ± 4 16 ± 1 0.05 Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001 Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2 0,05 Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05
– 140 Чтение тестов ) 0,05

.
Дислектики (10)
.
Нормативные данные
.
Уровень значимости
.
Вербальный и невербальный интеллект a
Сходства WAIS-R 87-116 85 – 115 85-115
Словарь WAIS-R 86-122 85-115
WAIS-R Диапазон цифр 82-122 82-122
Конструкция блока WAIS-R 91-150 85-115
WMS-R Visual Span 15-21 15-21
Устное чтение (слов / мин) 105 ± 31 164 ± 28 0.001
РАН (полное время, с) 33 ± 6 24 ± 5 ​​ 0,001
РАН (полное время, с) 29 ± 4 24 ± 5 ​​ 0,05
Фонологические тесты c
Удаление фонемы (время реакции, с) 6,0 ± 1,9 2,3 ± 1,2 0,001
12 ± 4 16 ± 1 0.05
Реверс слога (время реакции, с) 9,5 ± 2,2 4,2 ± 2,4 0,001
Реверс слога (максимум 20 баллов) 15 ± 2
Орфография (количество ошибок)
5 ± 3
1 ± 1
0,05

Чтобы проверить корреляцию между реакциями мозга и поведенческими показателями, баллы для каждого теста были стандартизован до z – баллов (т.е.е. индивидуальный балл минус средний балл по всем предметам, разделенный на стандартное отклонение). Мы не обнаружили существенной корреляции между фонологическими возможностями и силой N100m или пиковой задержкой. Мы также проверили фонологические показатели по сравнению с разницей латентности пиков N100m между полушариями (рис.7 a ) и соотношением сил активации N100m (рис.7 b ), поскольку результаты MEG предполагали, что это должно быть более значимые корковые измерения. У контрольных субъектов лучшие фонологические навыки были связаны с более короткой задержкой ипси-контра в задержке ответа N100m ( r = -0.8, P <0,05). У пациентов с дислексией значимой корреляции не было ( r = -0,5, P = 0,1). Не было обнаружено значимых корреляций между фонологическими оценками и соотношением силы левой и правой N100m.

Рис. 7.

Разница в латентности на 100 м ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно), построенные в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованное среднее значение). более шести фонологических тестов).Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Рис. 7.

Разница в латентности N100m ( a ) и соотношение сил активации ( b ) между полушариями в контрольной группе и субъектами с дислексией (белые и черные сферы, соответственно) в зависимости от поведенческих характеристик (нормализованные в среднем по шести фонологическим тестам). Линии регрессии показаны для значимых корреляций.

Обсуждение

N100m Отражает анализ речи у нормально читающих субъектов

Самый быстрый отклик N100m на простые тональные сигналы.Пиковая задержка систематически задерживалась до сложных звуков и, более того, до звуков речи, одинаково в обоих полушариях. Однако сила активации N100m показала интересную полушарную специализацию. Речевые ответы были сильнее, чем неречевые звуки в левой слуховой коре, но не в правой слуховой коре, независимо от стимулированного уха. Таким образом, в то время как оба полушария участвовали в анализе всех типов звуков, относительный вклад левой слуховой коры увеличивался, когда стимулами были звуки речи.

Настоящие результаты согласуются и расширяют более ранние отчеты об обработке речи / неречевой обработки и N100m, которые показали более высокую амплитуду для гласных, чем фортепианные ноты или тоны (Gootjes et al. , 1999), более длительные задержки для гласных, чем для тонов (Eulitz et al., , 1995; Tiitinen et al., , 1999) или сдвиг влево полушарного баланса для естественных гласных по сравнению со сложными тонами (Vihla and Salmelin, 2003). Используя тщательно подобранные с акустической точки зрения звуки речи и неречевые звуки, мы демонстрируем, что эти эффекты, вероятно, связаны друг с другом.Увеличение амплитуды при анализе звуков речи передается в левое полушарие, что приводит к смещению активации влево при прослушивании звуков речи. Увеличение задержки звуков речи происходит с обеих сторон. Мы также показываем, что на сдвиг активации влево не оказывает заметного влияния акустическая структура речевых стимулов (гласные, слоги CV).

Можно представить нарастание ответа N100m как сигнатуру процесса, в котором все большее количество слуховых корковых нейронов запускается синхронно.При постоянной скорости рекрутирования нейронов задержка пика задержки будет связана с более сильной активацией пика. Комбинированное увеличение пиковой задержки и силы N100 м для речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками в левом полушарии, безусловно, можно интерпретировать таким образом. С другой стороны, правополушарный эффект увеличения пиковой задержки без сопутствующих изменений силы активации предполагает более медленную скорость рекрутирования нейронов или менее синхронную активацию популяций нейронов для увеличения сложности звука.

Интересно, что восходящий наклон ответа N100m был значительно круче в левом полушарии, чем в правом полушарии для звуков речи, но более сходным в двух полушариях для звуков, не относящихся к речи. Это наблюдение говорит о качественном различии анализа речевых и неречевых звуков в левой слуховой коре на 100 мс. Таким образом, кажется, что помимо акустической обработки как таковой , на которую может влиять изменение спектрального состава или временной структуры звуков, отклик N100m также может отражать специфичную для речи обработку.

На клеточном уровне специфичность речи может означать, что нейроны, генерирующие ответ, предпочитают звуки, которые образуют фонетически (лингвистически) релевантные комбинации акустических характеристик. С акустической точки зрения звуки речи не обладают каким-либо единственным уникальным свойством, отличным от неречевых звуков, а скорее представляют собой определенные (уникальные) комбинации различных свойств (Stevens, 1980). Хотя имеется много информации о том, как фонетически важные особенности кодируются в ядре улитки и слуховом нерве (см. E.грамм. Delgutte, 1999), комбинации характеристик звуков речи, которые имеют решающее значение для анализа на корковом уровне, определены менее четко. Настоящее исследование предполагает, что простого сочетания частот формант недостаточно, поскольку ответ N100m отличался от ответа, вызываемого простыми звуками речи.

«Комбинированно-чувствительные» нейроны, первоначально предложенные Suga et al. (1978) в исследовании слуховой системы эхолокационных летучих мышей, были исследованы на ряде видов животных, а недавно и на нечеловеческих приматах (Rauschecker et al., 1995). У макак нейроны, расположенные кзади от первичной слуховой коры левого полушария (примерно соответствующие местоположению наших исходных областей N100m), лучше реагировали на сложные звуки, например видоспецифичные звуки, а не простые звуки (Rauschecker et al. , 1995). Предполагается, что такое предпочтение является результатом нелинейного суммирования входов от более узко настроенных нейронов в первичной слуховой коре (Rauschecker et al. , 1995; Rauschecker, 1998).

Некоторая степень соответствия между нечеловеческими приматами и людьми подтверждается тем наблюдением, что повышенная сложность стимула (полосовой шум по сравнению с чистыми тонами) приводит к аналогичному усилению активации у людей в соответствующих областях позади первичной слуховой коры (Wessinger et al. др. , 2001). Однако, поскольку фонетика человеческой речи не может быть напрямую сопоставлена ​​со звуками общения животных, а также неизвестно, использует ли анализ звуков речи те же вычисления, что и другие сложные звуки, эти наблюдения нельзя однозначно связать с восприятием речи человеком.

В последние годы многое было изучено о функциональной анатомии слуховой обработки сложных звуков у людей, но подробная информация о нейронных процессах все еще остается в значительной степени неустановленной. На анатомическом уровне известно, что первичная слуховая кора, расположенная в извилине Гешля, окружена непервичными слуховыми областями спереди, сбоку и сзади (для обзора см. Hall et al. , 2003). С помощью методов визуализации, чувствительных ко времени, было показано, что к 100 мс активация в основном генерируется в непервичных слуховых областях кзади и латеральнее первичной слуховой коры, в височной плоскости (PT) (Liegeois-Chavel et al., 1994; Lütkenhöner and Steinstrater, 1998).

Некоторые гемодинамические исследования обработки речи и неречевой информации предполагают лингвистически специализированную роль PT и окружающей коры головного мозга (Zatorre et al. , 1992; Benson et al. , 2001; Vouloumanos et al. , 2001 ), в то время как другие исследования рассматривают его как часть базовой сети акустического анализа и, следовательно, актуальную для обработки как речи, так и неречевых звуков (Binder et al. , 1996, 2000).В соответствии с последней точкой зрения, реакция N100 генерируется на любое резкое изменение слуховой среды (Hari, 1990). Здесь мы обнаружили сильный ответ N100m как на речевые, так и на неречевые звуки, который показал небольшую, но значительную модуляцию речевым содержанием стимула. Принимая во внимание инерцию измерений кровотока, зависимые от стимулов вариации временных нейронных ответов, таких как N100m, вполне могут остаться незамеченными при ПЭТ или фМРТ. Различные временные окна, доступные с помощью различных методов визуализации, могут иметь значительное влияние на то, какая часть сети будет обнаружена.Наши результаты МЭГ показывают, что через 100 мс после появления стимула активация PT и прилегающей слуховой коры отражает акустический, но также и речевой анализ.

Какова точная природа связи между специфическими свойствами речи в звуке и возбуждением нейронов, еще предстоит выяснить. Основываясь на своих психоакустических экспериментах, Kuhl (2000) предположил, что статистические свойства входного слухового сигнала формируют систему обработки слуха в младенчестве для улучшения восприятия языка.Эта точка зрения предполагает, что какими бы ни были сочетания критических характеристик в речи, опыт играет важную роль в создании чувствительности к речи.

Применение акустического и речевого анализа при дислексии

Паттерн дифференциации речи и неречевой дифференциации у контрольных субъектов был воспроизведен в группе с дислексией. Однако групповые различия проявились в межполушарном времени ответа N100m и в общем балансе силы активации N100m, аналогично для речи и неречевых звуков.В контроле ответ был раньше в левом (контралатеральном), чем в правом (ипсилатеральном) полушарии, но у лиц с дислексией ответ левого полушария был задержан, и N100m достигло максимума одновременно в левом и правом полушариях. Кроме того, ответы правого полушария были слабее, чем ответы левого полушария, тогда как в контрольной группе общий уровень активации был одинаковым во всех двух полушариях.

Необычные временные и амплитудные эффекты могут отражать отдельные процессы, но их также можно легко понять как компоненты единого процесса.Поскольку предполагается, что активация контралатеральной слуховой коры модулирует ипсилатеральную слуховую кору через мозолистые связи (Mäkelä and Hari, 1992; Oe et al. , 2002), задержка ответа N100m левого полушария может снизить силу правое полушарие N100m. Это привело бы к комбинации эффектов времени и амплитуды, наблюдаемых у наших пациентов с дислексией. Почему у людей с дислексией задерживается ответ левого полушария N100m? Обычно контр- и ипсилатеральные ответы N100m в левом полушарии систематически медленнее, чем в правом полушарии для простых тонов (Salmelin et al., 1999). Более длительное время обработки в левом полушарии может быть связано с более сильными связями между извилиной Гешля (первичной слуховой корой) и прилегающей к ней PT в левом, чем в правом полушарии (Penhune et al. , 1996). Любые нарушения в этом взаимодействии могут вызвать задержку нарастания ответа N100m. Интересно, что аномалии развития левого PT (или левого против правого PT) и перисильвиевой области были предложены при вскрытии (например,Galaburda et al. , 1985; обзор см. в Galaburda, 1993), анатомической МРТ (например, Hynd и др. , 1990; Леонард и др. , 1993) и исследованиях на животных (обзор см. в Galaburda, 1994), которые могут повлиять на взаимодействие извилины Гешля с ПТ и, далее, ответ N100m на слуховые стимулы. Однако важно отметить, что взаимосвязь между аномалиями височной плоскости и дислексией может быть более сложной, например, разной. с предпочтением рук и общими речевыми способностями (см. e.грамм. Рамси и др. , 1997; Экерт и Леонард, 2000).

Настоящие данные предполагают изменения в общей слуховой обработке при дислексии во временном окне, когда извлекается специфическая для речи информация и в процесс вовлекается (левый) PT. Поскольку стимулы поступали только в правое ухо, мы должны проявлять осторожность в отношении полушарной специфичности эффекта. В исследовании повторения слов с помощью ПЭТ McCrory et al. (2000) использовал бинауральные стимулы и обнаружил аномально слабую активацию правой слуховой коры у взрослых с дислексией, что говорит о специфических для полушария эффектах.McCrory et al. (2000) интерпретировал их открытие как отражение особого акцента на фонетической (левое полушарие) и снижение акцента на нефонетической (правое полушарие) слуховой обработке при дислексии. Однако в настоящем наборе данных сниженная активация правого полушария была обнаружена как для речевых, так и для неречевых стимулов во время пассивного слушания, что делает чисто лингвистическое объяснение маловероятным.

Чтобы обеспечить прямое сравнение речевых и неречевых звуков, стимулы были максимально согласованы акустически и максимально просты.Следовательно, неразумно напрямую сравнивать настоящие данные с предыдущими МЭГ-исследованиями обработки речи или неречевой обработки при дислексии, в которых использовались быстро сменяющиеся неречевые звуки (Nagarajan et al. , 1999), парные речевые или неречевые звуки, не соответствующие по интенсивности ( Helenius et al. , 2002a) или естественные звуки речи (Helenius et al. , 2002b) у довольно специфических групп дислексиков (выраженные слуховые проблемы, сильная семейная дислексия в анамнезе). Тем не менее, важным общим выводом всех этих исследований является то, что различия в обработке слуха между контрольной группой и группой с дислексией были обнаружены в ответе N100m.

В заключение, мы предоставляем доказательства того, что активация, возникающая из-за PT и окружающей слуховой коры через 100 мс после начала звука, чувствительна к фонетическому содержанию речевого сигнала. Это утверждение основано на значительном увеличении силы активации и скорости нарастания сигнала в левом полушарии для звуков речи по сравнению со сложными и простыми неречевыми звуками. У пациентов с дислексией изменение баланса полушарий как по силе активации, так и по времени, как предполагается, связано с аномалиями в пределах левого PT или в связи между PT и первичной слуховой корой, которые влияют на всю слуховую обработку, включая фонетический анализ.Общее нарушение слуха в пределах временного окна фонетического анализа согласуется с сообщениями об обоих фонологических нарушениях (Рамси и др. , 1992; Studdert-Kennedy and Mody, 1995; Моди и др. , 1997; Helenius и др. , 2002a) и основной слуховой недостаточности (Tallal et al. , 1993; Hari and Kiesilä, 1996; Fitch et al. , 1997; Ahissar et al. , 2000; Amitay et al. ). , 2002; Renvall and Hari, 2002) при дислексии.

Это исследование было поддержано Пятой рамочной программой Европейского Союза (грант № QLK6-CT-1999-02140) и Академией Финляндии (грант № 44879, Программа Финского центра передового опыта 2000–2005). МРТ были получены в отделении радиологии Центральной больницы Хельсинкского университета. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал. Мы благодарим Сейю Лейнонен за предоставленный фонологический тестовый материал и Мику Сеппа за помощь в преобразовании индивидуальных данных испытуемых в усредненные МРТ-изображения.

Список литературы

Ахиссар М., Протопапас А., Рид М., Мерзених М.М. (

2000

) Обработка слуха у взрослых параллельна способностям чтения.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

6832

–6837.

Alho K (

1995

) Церебральные генераторы негативности рассогласования (MMN) и его магнитного аналога (MMNm), вызванные изменениями звука.

Ear Hear

16

:

38

–51.

Амитай С., Ахиссар М., Нелкен И. (

2002

) Нарушения слуховой обработки у взрослых с ограниченными возможностями чтения.

J Assoc Res Otolaryngol

3

:

302

–320.

Aulanko R, Hari R, Lounasmaa O, Näätänen R, Sams M (

1993

) Фонетическая инвариантность в слуховой коре человека.

Нейроотчет

4

:

1356

–1358.

Baldeweg T, Richardson A, Watkins S, Foale C, Gruzelier J (

1999

) Нарушение распознавания слуховой частоты при дислексии, обнаруженное с несоответствием вызванных потенциалов.

Ann Neurol

45

:

495

–503.

Бенсон Р., Уэлен Д.Х., Ричардсон М., Суэйнсон Б., Кларк В.П., Лай С., Либерман А.М. (

2001

) Параметрическое разделение речи и неречевого восприятия в мозге с помощью фМРТ.

Brain Lang

78

:

364

–396.

Биндер Дж. Р., Рао С. М., Хаммеке Т. А., Йеткин Ф. З., Йесманович А., Бандеттини П. А., Вонг Е. С., Эстковски Л. Д., Голдштейн М. Д., Хотон В. М., Хайд Дж. С. (

1994

) Функциональная магнитно-резонансная томография слуховой коры человека.

Ann Neurol

35

:

662

–672.

Binder JR, Frost JA, Hammeke TA, Rao SM, Cox RW (

1996

) Функция височной левой плоскости в слуховой и лингвистической обработке.

Мозг

119

:

1239

–1247.

Binder J, Frost J, Hammeke T, Bellgowan P, Springer J, Kaufman J, Possing E (

2000

) Активация височной доли человека речью и неречевыми звуками.

Cereb Cortex

10

:

512

–528.

Брэдли Л., Брайант П. (

1983

) Категоризация звуков и обучение чтению – причинная связь.

Природа

301

:

419

–421.

Коннолли Дж. Ф., Филлипс Н. А. (

1994

) Связанные с событием потенциальные компоненты отражают фонологическую и семантическую обработку конечного слова произносимого предложения.

J Cogn Neurosci

6

:

256

–266.

Delgutte B (

1999

) Слуховая нейронная обработка речи. В: Справочник фонетических наук (Hardcastle W, Laver J, eds), стр. 507–538. Оксфорд: Blackwell Publishers.

Demonet J, Chollet F, Ramsay S, Cardebat D, Nespoulous JL, Wise R, Rascol A, Frackowiak R (

1992

) Анатомия фонологической и семантической обработки у нормальных субъектов.

Мозг

115

:

1753

–1768.

Denckla M, Rudel R (

1976

) Быстрое «автоматическое» наименование (R.A.N): дислексия, отличающаяся от других нарушений обучаемости.

Neuropsychologia

14

:

471

–479.

Eckert M, Leonard C (

2000

) Структурная визуализация при дислексии: височная плоскость.

Ment Retard Dev Disabil Res Ред.

6

:

198

–206.

Элберлинг С., Бак С., Кофоед Б., Лебек Дж., Сэрмарк К. (

1982

) Магнитные поля слухового аппарата коры головного мозга человека. Расположение и сила эквивалентного диполя тока.

Acta Neurol Scand

65

:

553

–569.

Eulitz C, Diesch E, Pantev C, Hampson S, Elbert T (

1995

) Магнитная и электрическая активность мозга, вызванная обработкой звуковых и гласных стимулов.

J Neurosci

15

:

2748

–2755.

Fitch RH, Miller S, Tallal P (

1997

) Нейробиология восприятия речи.

Annu Rev Neurosci

20

:

331

–353.

Галабурда AM (

1993

) Нейроанатомические основы дислексии развития.

Neurol Clin

11

:

161

–173.

Галабурда AM (

1994

) Дислексия развития и исследования на животных: на стыке познания и неврологии.

Познание

50

:

133

–149.

Galaburda AM, Sherman GF, Rosen F, Aboitiz N, Geschwind N (

1985

) Дислексия развития: четыре последовательных пациента с корковыми аномалиями.

Ann Neurol

18

:

222

–233.

Gootjes L, Raij T, Salmelin R, Hari R (

1999

) Доминирование левого полушария при обработке гласных: нейромагнитное исследование всей кожи головы.

Нейроотчет

10

:

2987

–2991.

Hall D, Hart H, Johnsrude I (

2003

) Взаимосвязь между структурой и функцией слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

8

:

1

–18.

Hari R (

1990

) Нейромагнитный метод исследования слуховой коры человека. В: Слуховые вызванные магнитные поля и потенциалы: достижения в аудиологии (Грандори Ф., Хок М., Романи Дж., Ред.), Стр. 222–282. Базель: С. Каргер.

Hari R, Kiesilä P (

1996

) Дефицит временной слуховой обработки у взрослых с дислексией.

Neurosci Lett

205

:

138

–140.

Helenius P, Salmelin R, Richardson U, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

a) Аномальная активация слуховой коры при дислексии через 100 мс после начала речи.

J Cogn Neurosci

15

:

603

–617.

Helenius P, Salmelin R, Service E, Connolly JF, Leinonen S, Lyytinen H (

2002

b) Активация коры во время сегментации речи у взрослых с нарушениями чтения и дислексией.

J Neurosci

22

:

2936

–2944.

Hynd GW, Semrud-Clickman M, Larys AR (

1990

) Морфология мозга при дислексии развития и синдроме дефицита внимания / гиперактивности.

Arch Neurol

47

:

919

–926.

Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Knuutila J, Lounasmaa O (

1993

) Магнитоэнцефалография – теория, приборы и приложения для неинвазивных исследований работающего мозга человека.

Ред. Современная Физика

65

:

413

–497.

Иивонен А., Лаукканен А.М. (

1993

) Объяснение качественного изменения финских гласных. В: Исследования по логопедии и фонетике 4 (Iivonen A, Lehtihalmes M, eds.), Стр. 29–54. Хельсинки: Университет Хельсинки.

Каукоранта Э., Хари Р., Лоунасмаа О. В. (

1987

) Ответы слуховой коры человека на начало гласных после фрикативных согласных.

Exp Brain Res

69

:

19

–23.

Klatt D (

1980

) Программное обеспечение для каскадного / параллельного синтезатора формант.

J Acoust Soc Am

67

:

971

–995.

Kuhl P (

2000

) Новый взгляд на овладение языком.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

11850

–11857.

Курики С., Мурасе М. (

1989

) Нейромагнитное исследование слуховых реакций в правом и левом полушариях мозга человека, вызванных чистыми тонами и звуками речи.

Exp Brain Res

77

:

127

–134.

Leinonen S, Müller K, Leppänen PHT, Aro M, Ahonen T., Lyytinen H (

2001

) Неоднородность взрослых людей, страдающих дислексией: связь навыков обработки со скоростью и точностью устного чтения текста.

Чтение Запись

14

:

265

–296.

Леонард С.М., Воеллер К.К., Ломбардино Л.Дж., Моррис М.К., Хайнд Г.В., Александр А.В., Андерсен Х.Г., Гарофалакис М., Ханиман Дж. К., Мао Дж., Эйджи О.Ф., Стааб Е.В. (

1993

) Аномальная структура головного мозга при дислексии обнаружена с помощью МРТ .

Arch Neurol

50

:

461

–469.

Liegeois-Chavel C, Musolino A, Badier JM, Marquis P, Chauvel P (

1994

) Вызванные потенциалы, зарегистрированные из слуховой коры у человека: оценка и топография компонентов средней латентности.

Electroencephalogr Clin Neurophysiol

92

:

204

–214.

Lütkenhöner B, Steinstrater O (

1998

) Высокоточное нейромагнитное исследование функциональной организации слуховой коры человека.

Audiol Neurootol

3

:

191

–213.

Mäkelä J, Hari R (

1992

) Нейромагнитные слуховые вызванные реакции после инсульта в правой височной доле.

Нейроотчет

3

:

94

–96.

Mäkelä JP, Ahonen A, Hämäläinen M, Hari R, Ilmoniemi R, Kajola M, Knuutila J, Lounasmaa OV, McEvoy L, Salmelin R, Salonen O, Sams M, Simola J, Tesche C, Vasama JP (

1993

) ) Функциональные различия между слуховой корой двух полушарий, выявленные с помощью нейромагнитных записей всей головы.

Hum Brain Mapp

1

:

48

–56.

McCrory E, Frith U, Brunswick N, Price C (

2000

) Аномальная функциональная активация во время простого задания на повторение слов: ПЭТ-исследование взрослых дислексиков.

J Cogn Neurosci

12

:

753

–762.

Моди М., Студдерт-Кеннеди М., Брэди С. (

1997

) Дефицит восприятия речи у плохих читателей: слуховая обработка или фонологическое кодирование?

J Exp Child Psychol

64

:

199

–231.

Näätänen R (

1992

) Внимание и функции мозга. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум.

Näätänen R, Lehtokoski A, Lennes M, Cheour M, Huotilainen M, Iivonen A, Vainio M, Alku P, Ilmoniemi R, Luuk A, Allik J, Sinkkonen J, Alho K (

1997

) Обнаружены языковые представления фонем электрическими и магнитными реакциями мозга.

Nature

385

:

432

–434.

Нагараджан С., Манке Х., Зальц Т., Таллал П., Робертс Т., Мерзених М.М. (

1999

) Кортикальная обработка слуховых сигналов у плохих читателей.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

6483

–6488.

Oe H, Kandori A, Yamada N, Miyashita T., Tsukada K, Naritomi H (

2002

) Межполушарная связь слуховых нервных путей, оцененная с помощью вызванных слухом магнитных полей у пациентов с инфарктом лобно-височной доли.

Neurosci Res

44

:

483

–488.

Penhune VB, Zatorre RJ, MacDonald JD, Evans AC (

1996

) Межполушарные анатомические различия в первичной слуховой коре человека: вероятностное картирование и измерение объема с помощью магнитно-резонансного сканирования.

Cereb Cortex

6

:

661

–672.

Филлипс С. (

2001

) Уровни представления в электрофизиологии восприятия речи.

Cogn Sci

25

:

711

–731.

Филлипс К., Пеллати Т., Маранц А., Йеллин Э, Векслер К., Поппель Д., МакГиннис М., Робертс Т. (

2000

) Слуховая кора имеет доступ к фонологическим категориям: исследование несоответствия МЭГ.

J Cogn Neurosci

12

:

1038

–1055.

Rauschecker J (

1998

) Корковая обработка сложных звуков.

Curr Opin Neurobiol

8

:

516

–521.

Rauschecker J, Tian B, Hauser M (

1995

) Обработка сложных звуков в непервичной слуховой коре макак.

Наука

268

:

111

–114.

Renvall H, Hari R (

2002

) Слуховые корковые ответы на речевые стимулы у взрослых с дислексией.

J Cogn Neurosci

14

:

757

–768.

Рамси Дж. М., Андреасон П., Заметкин А. Дж., Акино Т., Кинг С., Гамбург С. Д., Пикус А., Рапопорт Дж. Л., Коэн Р. (

1992

) Неспособность активировать левую височную кору при дислексии: исследование эмиссионной томографии с 15 позитронами кислорода .

Arch Neurol

49

:

527

–534.

Rumsey JM, Donohue BC, Brady DR, Nace K, Giedd GN, Andreason P (

1997

) Исследование с помощью магнитно-резонансной томографии асимметрии височной плоскости у мужчин с дислексией развития.

Arch Neurol

54

:

1481

–1489.

Салмелин Р., Шницлер А., Паркконен Л., Бирманн К., Хелениус П., Кивиниеми К., Куукка К., Шмитц Ф., Фройнд Х. (

1999

) Родной язык, пол и функциональная организация слуховой коры.

Proc Natl Acad Sci USA

96

:

10460

–10465.

Schulte-Körne G, Deimel W, Bartling J, Remschmidt H (

2000

) Дефицит восприятия речи у взрослых с дислексией, измеренный с помощью отрицательного несоответствия (MMN).

Int J Psychophysiol

40

:

77

–87.

Shankweiler D, Crain S, Katz L, Fowler A, Liberman A, Brady S, Thornton R, Lundquist E, Dreyer L, Fletcher J, Stuebing K, Shaywitz S, Shaywitz B (

1995

) Когнитивные профили чтения- дети-инвалиды: сравнение языковых навыков по фонологии, морфологии и синтаксису.

Psychol Sci

6

:

149

–156.

Штыров Ю., Куяла Т., Палва С., Илмониеми Р., Нятянен Р. (

2000

) Различение речи и сложных неречевых звуков разной височной структуры в левом и правом полушариях головного мозга.

Neuroimage

12

:

657

–663.

Стивенс К.Н. (

1980

) Акустические корреляты некоторых фонетических категорий.

J Acoust Soc Am

68

:

836

–842.

Studdert-Kennedy M, Mody M (

1995

) Дефицит слухового временного восприятия у лиц с нарушениями чтения: критический обзор доказательств.

Psychon Bull Rev

2

:

508

–514.

Suga N, O’Neill WE, Manabe T (

1978

) Кортикальные нейроны, чувствительные к комбинациям несущих информацию элементов биосонарных сигналов в усах летучей мыши.

Наука

200

:

778

–781.

Таллал П., Миллер С., Fitch R (

1993

) Нейробиологическая основа речи: пример превосходства временной обработки.

Ann N Y Acad Sci

14

:

27

–47.

Tiitinen H, Sivonen P, Alku P, Virtanen J, Näätänen R (

1999

) Электромагнитные записи выявляют различия в латентности обработки речи и тона у людей.

Cogn Brain Res

8

:

355

–363.

Вихла М., Салмелин Р. (

2003

) Полушарный баланс при обработке присутствующих и несопровождаемых гласных и сложных тонов.

Cogn Brain Res

16

:

167

–173.

Вихла М., Лоунасмаа О., Салмелин Р. (

2000

) Кортикальная обработка обнаружения изменений: диссоциация между естественными гласными и двухчастотными комплексными тонами.

Proc Natl Acad Sci USA

97

:

10590

–10594.

Vouloumanos A, Kiehl K, Werker J, Liddle P (

2001

) Обнаружение звуков в слуховом потоке: свидетельство фМРТ, связанное с событием, для дифференциальной активации речи и нереча.

J Cogn Neurosci

13

:

994

–1005.

Wechsler D (

1981

) Шкала интеллекта взрослых Векслера – пересмотренная: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1992.]

Wechsler D (

1987

) Шкала памяти Векслера – исправлено: руководство. Нью-Йорк: Психологическая корпорация. [Финский перевод, Psykologien Kustannus Oy, 1997.]

Wessinger C, Van Meter J, Tian B, Van Lare J, Pekar J, Rauschecker J (

2001

) Иерархическая организация слуховой коры человека, выявленная с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии .

J Cogn Neurosci

13

:

1

–7.

Wiik K (

1965

) Финские и английские гласные. Турку: Университет Турку.

Wolf M (

1986

) Быстрое наименование переменных стимулов при дислексии развития.

Brain Lang

27

:

360

–379.

Вольф М., Обрегон М. (

1992

) Дефицит раннего наименования, дислексия развития и гипотеза специфического дефицита.

Brain Lang

42

:

219

–247.

Zatorre R, Evans A, Meyer E, Gjedde A (

1992

) Латерализация фонетической и тональной дискриминации при обработке речи.

Наука

256

:

846

–849.

Schormann T, Henn S, Zilles K (

1996

) Новый подход к быстрому эластичному выравниванию с приложениями к человеческому мозгу.

Конспект лекций в Comput Sci

1131

:

337

–342.

Woods RP, Grafton ST, Holmes CJ, Cherry SR, Mazziotta JC (

1998

a) Автоматическая регистрация изображений: I: Общие методы и внутрипредметная проверка, внутримодальная проверка.

J Comp Assist Tomogr.

22

:

139

–152.

Woods RP, Grafton ST, Watson JDG, Sicotte NL, Mazziotta JC, (

1998

b) Автоматическая регистрация изображений: II. Межпредметная проверка линейных и нелинейных моделей.

J Comput Assist Tomogr.

22

:

153

–165.

Кора головного мозга V 15 N 7 © Oxford University Press, 2004; все права защищены

О чем мы говорим?

Abstract

Понимание поведенческих, когнитивных и нейронных основ речевого образования представляет теоретический интерес и важно для понимания нарушений речевого образования и того, как оценивать и лечить такие расстройства в клинике.В этой статье рассматриваются два утверждения о нейромоторном контроле производства речи: (1) речь подчиняется отдельной специализированной системе управления моторикой, (2) речь целостна и не может быть разложена на более мелкие примитивы. Оба утверждения получили распространение в недавней литературе и являются центральными в модели управления речевой моторикой, зависящей от задачи (Ziegler, 2003a). Цель этой статьи – стимулировать размышления о производстве речи, ее нарушениях и клинических последствиях этих утверждений.Статья ставит несколько концептуальных и эмпирических проблем для этих утверждений, включая критическую важность определения речи. Напрашивается вывод, что модель, зависящая от задачи, ставится под сомнение, поскольку два ее основных утверждения основаны на плохо определенных и непоследовательно применяемых концепциях. В конце статьи обсуждаются методологические и клинические последствия, в том числе потенциальная полезность диадохокинетических (DDK) задач при оценке двигательных нарушений речи и противопоказания неречевых устных двигательных упражнений для улучшения речевой функции.

ВВЕДЕНИЕ

В последние годы ведутся дискуссии об особом статусе речи среди двигательного поведения (Ballard, Robin, & Folkins, 2003; Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013). Двумя основными взглядами в этой дискуссии являются модель зависимости от задачи (TDM; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013) и интегративная модель (IM; Ballard et al., 2003) 1 . Вкратце, TDM предлагает специализированную, отдельную систему нейромоторного контроля, предназначенную для производства речи, в то время как другие действия анатомического аппарата, участвующие в разговоре (например,грамм. смех, новые оральные движения) контролируются принципиально разными системами управления моторикой. Напротив, IM предполагает, что производство речи включает в себя особую, уникальную комбинацию навыков и свойств, некоторые из которых являются общими с другими видами моторного поведения, и, как таковые, предлагает перекрывающиеся системы поведенческого и нейронного управления речью и другим моторным поведением. Эта дискуссия актуальна для понимания моторного поведения человека в целом и речевого поведения в частности, а также нейронных механизмов, лежащих в основе такого поведения, а также для методов, с помощью которых мы изучаем такое поведение или влияем на него в лаборатории и в клинике.TDM, кажется, представляет собой распространенную, если не преобладающую точку зрения в современной литературе.

Настоящая статья направлена ​​на то, чтобы более четко сфокусироваться на некоторых проблемах, поднять некоторые критические вопросы для двух конкретных требований, составляющих часть TDM, а также пояснить и исследовать последствия этих заявлений. Мы надеемся, что эта статья внесет положительный вклад, определив области, в которых мнения расходятся – и, таким образом, теоретическое и эмпирическое внимание может быть наиболее плодотворно направлено для выбора альтернатив и улучшения нашего понимания производства речи.

В этой статье основное внимание будет уделено двум конкретным утверждениям, версии которых в последние годы красноречиво высказывались различными авторами (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013). В частности, мы рассмотрим утверждения о том, что речь (1) управляется специальной, отдельной, выделенной системой нейромоторного контроля , а речь (2) – это целостное поведение, которое не может быть разложено на более мелкие части . Хотя цель не состоит в том, чтобы перефразировать старые аргументы, время от времени будут предоставляться разъяснения по таким аргументам, чтобы разрешить возможные неверные толкования и развить дискуссию.Цель этой статьи – побудить к дальнейшим размышлениям о том, что значит сказать, что речь особенная, и как различные точки зрения влияют на клинические решения относительно оценки и лечения речевых расстройств.

Хотя время от времени будут делаться ссылки на исследования нейровизуализации, основной акцент в этой статье будет сделан на поведенческих, а не на нейровизуализационных исследованиях (заинтересованный читатель отсылается к Hickok, Houde, & Rong, 2011 для синтеза и обзора). Основная причина заключается в том, что паттерны нейронной активации представляют собой зависимые показатели, которые можно интерпретировать и понять только в отношении поведения , которое, как считается, они фиксируют (см. Также Coltheart, 2006, для дальнейшего обсуждения исследований нейровизуализации для рассмотрения когнитивных теорий).Другими словами, важным первым шагом является определение интересующего поведения и задач, которые представляют это поведение, чтобы задачи можно было сравнивать (Weismer, 2006). В литературе есть данные о нейронном перекрытии (например, Chang et al., 2009; Segawa et al., 2015), а также о нейронных различиях (например, Wildgruber et al., 1996) между задачами, обозначенными как речевые или неречевые. Настоящая статья посвящена этому важному первому шагу, поскольку в ней обсуждаются некоторые сложности, связанные с проведением различий между задачами и обозначением их как речевых или неречевых, и как таковые могут помочь пролить свет на эти противоречивые выводы из литературы по нейровизуализации и их значение для наше понимание речевого моторного контроля.

Структура статьи следующая. Во-первых, я подготовлю почву, обрисовав в общих чертах утверждения и сопоставив их с комплексным взглядом, чтобы выделить суть разногласий. Далее я подниму некоторые концептуальные и эмпирические вызовы двум приведенным выше утверждениям. Наконец, я рассмотрю значение для научного изучения производства речи и для клинической практики.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ

Согласие заключается в том, что обе точки зрения признают, что речь действительно является особым двигательным навыком.Отрицать это даже на первый взгляд нелегко. Обе точки зрения согласны с тем, что типичное воспроизведение речи включает определенную комбинацию свойств (например, управление акустическим сигналом, движениями артикулятора). Вопрос в том, как это поведение контролируется с точки зрения нейронной и когнитивной организации, и связанных с этим научных и клинических последствий.

TDM поддерживает еще два конкретных утверждения об особенностях речи. Во-первых, особенность выражается в существовании отдельной системы управления моторикой, используемой только для воспроизведения речи.Это утверждение было четко сформулировано Бантоном (2008: 271–272), который писал: «Даже если [задачи, не связанные с речью] могут включать ту же мускулатуру, что и речь, задачи настолько разные, что их управление должно основываться на разных нейронных сетях. . Точно так же Зиглер (2003: 5) заявил: «Эти подсистемы [для разговора по сравнению с другими задачами] разделены в той степени, в которой каждая из них имеет уникальные свойства, обслуживается специализированной нейронной схемой […]». Другими словами, эта точка зрения постулирует категориальное различие между речью и другим двигательным поведением. 2 Во-вторых, управление речевыми моторами является целостным, и речевые движения не могут быть разложены на составные части («примитивы»). Это утверждение отражено в заявлении Зиглера и Аккермана (2013) о том, что «[…] жесты речевого тракта при разговоре […] могут быть правильно поняты только через их совместное взаимодействие при изготовлении звуков слогов и слов. С такой коннективистской точки зрения составляющие речевого двигательного действия нельзя изолировать ни от их жестового контекста, ни от их лингвистической системы отсчета.'(Стр. 62). Точно так же Вейсмер (2006: 332) писал, что «дезинтеграция системы для изолированного изучения составных частей не позволяет изучать типичное поведение системы». Хотя в тривиальном смысле это правда (невозможно наблюдать типичное поведение системы, когда типичное поведение отсутствуют), это утверждение предполагает, что речевой моторный контроль может быть понят и изучен только в том случае, если присутствуют все компоненты типичной речи (т.е. «примитивным» является задача речи).

Хотя это два отдельных пункта формулы, они связаны тем, что первый пункт зависит от речи, составляющей единственную категорию: определение системы управления речью по сравнению с другими двигательными формами поведения лучше всего охарактеризовано в терминах широко определенных задач высшего уровня (e .грамм. «Говорить», «жевать»), а не с точки зрения различных второстепенных свойств или компонентов, участвующих в этих действиях. Однако второе утверждение не зависит от первого: целостное, неразложимое поведение не должно подчиняться отдельной специализированной системе нейромоторного контроля. Центральным в обоих утверждениях является выделение речи как единой категории задач. Поскольку речь включает описываемые компоненты (например, движение артикулятора, управление акустическим сигналом), задача представляет речь (пункт 2) и задействует отдельную специализированную систему нейромоторного управления только тогда, когда присутствуют все компоненты (пункт 1).Когда только подмножество этих свойств объединяется в действие, за его управление отвечает принципиально другая система.

Напротив, согласно IM, управление речью включает в себя двигательную систему, которая объединяет и координирует свойства и компоненты движения для различных двигательных задач, и речь является одной из таких двигательных задач. Ballard et al. (2003: 38) предложили «… интегративную модель, в которой некоторые неречевые двигательные задачи разделяют принципы с речью, а некоторые – нет […].Это приводит нас к постулату о перекрытии нейронных и поведенческих систем для управления речью и произвольными неречевыми задачами ». Далее они говорят:« Таким образом, речевой моторный контроль является интегративным, разделяя свойства с некоторыми, но не всеми неречевыми моторными задачами. Мы не заявляем о полной независимости задачи или зависимости от задачи, а скорее предполагаем, что определенные волевые задачи, не связанные с речью, имеют общие принципы с речью и, следовательно, речевыми моторными аномалиями (например, апраксией). Мы предполагаем, что на сложных поведенческих уровнях должны быть перекрывающиеся функциональные компоненты и, следовательно, перекрывающиеся и интегрирующие нейронные пути или сети.'(Баллард и др., 2003: 39). Другими словами, эта точка зрения предлагает различие градиента между речью и другим двигательным поведением, при этом некоторые, но не все свойства являются общими. В некотором смысле, эта точка зрения представляет собой промежуточное положение между двумя крайностями (система управления двигателем, полностью ориентированная на конкретную задачу, или система управления двигателем общего профиля). Эта точка зрения утверждает, что речь может быть разложена на части и что система управления двигателем может быть лучше всего понята с точки зрения компонентов задачи, а не широко определенных задач (совокупности компонентов).Таким образом, хотя речь является особым двигательным навыком, она не требует постулирования специальной нейромоторной системы управления и может быть понята путем изучения свойств по отдельности и в различных комбинациях (включая типичную речь, «полную» комбинацию). Сравнение типичной речи и некоторых неречевых моторных задач считается потенциально информативным в отношении принципов организации речи.

Несколько авторов задали IM вопрос, как определить сходство речевых и неречевых движений (Bunton, 2008; Weismer, 2006).На самом деле ответственность за определение принципиальным образом тех свойств, которые, как предполагается, разделяются между речевыми и неречевыми задачами, лежит на IM, и это предприятие не было простым (Weismer, 2006). Это обоснованная критика, и я не буду повторять убедительные аргументы, представленные этими авторами. Вместо этого я утверждаю, что ни одно из представлений не избегает этой потребности в уточнении и определении критериев сходства. Подобно тому, как IM должен определять сходство , TDM должен определять несходство между речевым и неречевым моторным поведением.По сути, это то же самое беспокойство, подходящее с противоположных сторон, но это требование, возможно, еще более актуально для точки зрения, предусматривающей категориальное различие. Чтобы понять, что такое речь, мы также должны понимать, чем она не является. Как я расскажу ниже, это предприятие тоже непросто, и до сих пор его в основном избегали (Kent, 2015).

КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ И ЭМПИРИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ

В этом разделе я поставлю некоторые важные проблемы для двух заявлений о TDM.Я сделаю это, ответив на два основных вопроса: Что такое речь? и Что такое система? Этот раздел заканчивается кратким обсуждением проблем, связанных с появлением специализированных систем. Как станет очевидно, возможные решения этих проблем имеют тенденцию быть беспринципными, непоследовательно применяемыми и / или фактически представляют собой принятие IM и разложимость речи.

Определения: Что такое речь?

Специальная, отличная система управления речью основана на отделении речи от других форм поведения.Тем не менее, несмотря на центральную роль «речи» в TDM, существуют три нетривиальные проблемы, связанные с определением и разграничением этой конструкции: отсутствие явных определений, отсутствие консенсуса относительно необходимых и достаточных критериев и непоследовательное применение определений.

Во-первых, как заметил Кент (2015), явные определения речи часто явно отсутствуют в статьях, предлагающих TDM, даже в тех, которые включают раздел с определениями (например, Weismer, 2006). Цитируя Вейсмера (2006: 343): «Гарднер (1985, стр.286) […] писал: «Невозможно иметь адекватную теорию о том, что делает мозг, если не имеется адекватной теории о самой этой деятельности». «Я бы сказал, что это включает в себя адекватное определение этой деятельности.

Во-вторых, хотя сторонники TDM предложили ряд свойств задачи, которые якобы отделяют речь от задач, не связанных с речью, похоже, нет единого мнения о том, какие из них необходимы и / или достаточны. Некоторые задачи, которые сторонники TDM не считают речью, обладают этими свойствами, а другие задачи, которые сторонники TDM считают речью, лишены этих свойств.В следующих нескольких абзацах я рассмотрю несколько предложенных свойств, чтобы проиллюстрировать некоторые причины отсутствия консенсуса. Два важных предполагаемых свойства речи: (1) она производит акустический сигнал (2), который используется для общения (Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b). Первое свойство (акустический сигнал) исключает оральные движения без акустических последствий, таких как виляние языком. Однако он также исключает артикуляцию без звука, которая может иметь место в естественной среде (Gick et al., 2012) или в экспериментальных контекстах. Можно утверждать, что такие беззвучные задачи не являются речью, однако сторонники TDM считают скрытую речь (беззвучное произнесение слов) отражением речевой системы (Bunton, 2008; Wildgruber, Ackermann, & Grodd, 2001; Wildgruber et al., 1996), несмотря на различия между открытой и скрытой речью с точки зрения нейронных схем (например, Riecker, Ackermann, Wildgruber, Dogil, & Grodd, 2000). Таким образом, акустический сигнал не является ни достаточным, ни необходимым.

Второе свойство (коммуникативная цель) исключает оральное моторное поведение, которое производит ритмические акустические сигналы, но не используется для общения, например, поведение человека в битбоксе (De Torcy et al., 2014). Он также исключает диадохокинетические (DDK) задачи (например, быстрое и многократное произнесение pataka ), которые действительно явно обозначены неречевыми задачами сторонниками TDM (Bunton, 2008; Ziegler, 2002). Однако требование коммуникативного намерения также исключает поведение, которое можно рассматривать как речь, например, разговор во сне (Kent, 2015), или речевое поведение, такое как лепет младенца (Moore & Ruark, 1996). 3 Чтобы еще больше усложнить ситуацию, оральные движения, которые производят акустические сигналы с коммуникативной целью, такие как звук щелчка tsk-tsk для выражения неодобрения или громкие вздохи для выражения раздражения, не считаются речью (Aichert & Ziegler, 2013).Таким образом, коммуникативная цель также не является необходимым или достаточным свойством речи.

Одно возможное решение было косвенно предложено Вейсмером (2006). Его определение неречевых задач относится к фонетическим целям: «Оромоторные, невербальные задачи: любое задание на исполнение, отсутствуют фонетические цели , в которых измеряются структуры речевого механизма […]» (стр. 319, курсив мой). Точно так же Зиглер и Акерманн (2013) ссылаются на «моторную схему речевого тракта, специально предназначенную для генерации акустических паттернов, типичных для родного языка говорящего».(стр.61). Кент (2015), один из немногих авторов, давших четкое определение, также обращается к фонетической структуре: «Речь определяется как движения или планы движений, которые в качестве конечного результата создают акустические паттерны, соответствующие фонетической структуре языка» (стр. 765).

Фонетическая структура, по-видимому, составляет необходимое условие для речи (при условии, что скрытая речь имеет фонетическую структуру). Тем не менее, даже здесь возникают сложности. Например, если фонетические паттерны должны принадлежать к родному языку, это означает, что неродные речевые паттерны включают неречевую устную двигательную систему.В поддержку этой идеи Зиглер и Акерманн (2013) отмечают сохранение иностранных акцентов у тех, кто поздно изучает второй язык. Однако альтернативная интерпретация состоит в том, что остаточный акцент свидетельствует об использовании речевой моторной системы: акцент показывает влияние моторной системы речи на родном языке. Использование неречевой двигательной системы не может объяснить языковые влияния на второй язык (Flege, Schirru, & MacKay, 2003) или наоборот (Major, 1992).Вместо этого можно было бы предсказать более универсально похожие неродные акценты. Кроме того, некоторые виды орального моторного поведения, которые обычно не считаются речью, также имеют фонетическую структуру, например, выступление человека в битбоксе (De Torcy et al., 2014: 38: «для достижения своих целей битбоксеры манипулируют звуками речи») и коммуникативные высказывания, такие как mmm (/ m: /), чтобы передать удовольствие от вкусного угощения, или shh (/ ʃ: /), чтобы потребовать тишины (Aichert & Ziegler, 2013). Айхерт и Зиглер пытаются разрешить этот конфликт, заявляя, что речевые модели должны состоять, по крайней мере, из одного слога.Таким образом, изолированные дифтонги или гласные, такие как / ɑɪ / ( eye ) или / ɑ / ( awe ), являются речью, потому что они могут быть слогами, но высказывания, состоящие из изолированных согласных, вместо этого являются “ часто встречающимися, заученными невербальными выражениями, а не речь »(стр. 1194), потому что они не могут быть слогами. Однако некоторые согласные также могут образовывать слоги, используемые для общения, как «невербальные выражения» (например, мм, [ʔm̩ʔm̩], чтобы выразить несогласие), так и (части) слов (например, ритм , [ɹɪðm̩], упаковывают их [pʰæk m̩ ʌp]).Наконец, задачи DDK (например, повторение pataka ) 4 генерируют акустико-фонетические паттерны родного языка. Тем не менее, как отмечалось выше, сторонники TDM явно обозначают такие задачи как неречевые (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2002, 2003a).

Каковы же тогда аспекты критической задачи, которые отличают речь от неречевых задач, таких как DDK? В качестве критериев различия были предложены две особенности (Ziegler, 2002), включая повторяющееся производство и требования максимальной скорости.Однако повторное воспроизведение звуковой последовательности также происходит в разговорной речи, например, в выразительных (несогласованных) соглашениях ( да да да или нет нет нет нет ), фразе с многоточием Сайнфельда yada yada yada , инвокации ( Beetlejuice Beetlejuice Beetlejuice ), или высказывания, такие как Это продолжалось и продолжалось, и на . Таким образом, повторяющееся производство не является ни необходимым, ни достаточным, чтобы превратить речь в неречевую задачу.

Несколько авторов предложили максимальную частоту повторения в качестве отличительного критерия (Weismer, 2006; Ziegler, 2002): получение pataka с нормальной скоростью ( Это хорошая патака ) является речью, но повторение pataka так же быстро, как возможно, это неречие («DDK-режим» орального контроля моторики; Ziegler, 2002: 571).Однако по этому критерию акустические модели устного общения, производимые аукционистами, будут , а не речью из-за их очень быстрой (вероятно, максимальной) скорости. Кроме того, если человек достаточно замедляет речь, говорящий может войти в «альтернативный, более сознательный режим управления» (Ziegler, 2003a: 24). Означает ли это, что говорящие с апраксией речи (АОС) или дизартрией, у которых может быть низкая скорость речи (хотя они могут говорить в быстром конце своего диапазона), не воспроизводят речь? Сложность здесь состоит в том, как самостоятельно принципиальным образом установить «скорость речевого диапазона» для данного говорящего.С какой скоростью паттерн оральных движений с акустической отдачей меняется от речи к неречевой (на любом конце диапазона)?

Третья проблема с определением и разграничением речевых и неречевых задач заключается в том, что критерии применялись непоследовательно между авторами и даже внутри них. Например, в дополнение к уже приведенным примерам (например, необходим звуковой сигнал по сравнению с скрытой речью), повторение повторяющегося слога в DDK считается задачей, не связанной с речью (например, Bunton, 2008; Ziegler, 2003a), однако в других местах повторяющееся воспроизведение слога рассматривалось. речь (e.грамм. Бантон и Вайсмер, 1994; Дегер и Зиглер, 2002). Эта проблема имеет важные последствия для того, как мы изучаем и делаем выводы о контроле речевой моторики (см. «Методологические последствия » ниже).

Вышеупомянутое обсуждение подчеркивает трудности в определении принципиальным и последовательным образом речи как отдельного поведения, которое категорически отличается от неречевого поведения. Суть различия между IM и TDM заключается в том, что, в отличие от IM, TDM по существу предусматривает такое различие между (более или менее речевыми) неречевыми задачами и «истинной» речью (которая, вероятно, также включает в себя ряд задач. ; Кент, 2015).Отсутствие последовательных и принципиальных критериев для поддержки такого разграничения, на котором основывается TDM, подрывает обоснованность или полезность этого различия – и тем самым понятие специализированной системы управления. Возможно, широкий диапазон и сложность орального моторного поведения делает принципиально невозможным отделить всю речь от всех неречевых задач. Однако четкое и последовательное разграничение речевых и неречевых задач необходимо для продвижения и эмпирической проверки теоретической точки зрения, которая критически зависит от существования категории речи в отличие от неречевых задач.Также обратите внимание, что постулирование «квазиречевых» задач (Weismer, 2006: 319) противоречит категориальному различению и неразложимости: признание того, что задачи могут быть более или менее речевыми (как в речевых, так и в неречевых категориях), предполагает Градиентное различие или пространство задач в диапазоне от очень похожего на речь (например, натуралистическая беседа) до очень неречевого (например, виляния языком по сторонам). Фактически, это то, что предлагает IM. Чтобы обозначить некоторую (нечетко определенную) категориальную точку в этом пространстве задач, более или менее произвольно называть один набор задач «речью», а другой «неречевым», а затем предлагать специализированный механизм для этих категорий не является ни необходимым, ни освещение.

Диссоциации и различия: что такое система?

С проблемой различения речи и неречевого поведения неразрывно связан вопрос о том, как различать системы. Общий подход заключается в выявлении диссоциации или различий задач (например, в кинематических или нейронных показателях). Ассоциации менее информативны в отношении организации и архитектуры когнитивной системы, чем диссоциации, особенно двойные диссоциации, учитывая возможные корреляции третьей переменной с такими факторами, как тяжесть или общая нервная ткань (Weismer, 2006; Ziegler, 2003a). 5 Здесь нет разногласий. Однако, предполагая, что четкие, последовательные и согласованные определения задач могут быть сформулированы, два соображения ограничивают ценность диссоциации, чтобы отличить речь от неречевого моторного контроля: (1) диссоциации не обязательно отражают различия моторной системы , и (2) они также существуют между различными речевыми задачами.

Во-первых, диссоциации не требуют интерпретации с участием различных моторных систем, одной для речевых, а другой для неречевых задач.Например, помимо множества различий в моторных аспектах (Ballard et al., 2000; Ziegler, 2003a), диссоциация между речью (AOS) и неречевыми произвольными оральными движениями, такими как протрузия языка (невербальная оральная апраксия), может быть объяснена в терминах: зрительно-пространственной обработки 6 (например, Bizzozero et al., 2000; Kramer et al., 1985), языковой дефицит (Botha et al., 2014; Square-Storer et al., 1990) или другие когнитивные факторы.

Во-вторых, даже если исключить немоторные факторы, диссоциация между двумя моторными задачами сама по себе не означает, что одна из них является моторной задачей , речевой, , а другая – неречевой, , потому что диссоциации и различия также существуют между задачами, которые считаются речью (например,грамм. Caviness, Liss, Adler, & Evidente, 2006 7 ; Дегер и Зиглер, 2002; Таско и МакКлин, 2004 г .; Цао и Вейсмер, 1997; Зиглер, Килиан и Дегер, 1997). Например, Цао и Вайсмер попросили участников прочитать отрывок по 10 раз каждый с обычным и максимальным темпом, и классифицировали говорящих на медленные и быстрые группы в зависимости от их обычной скорости речи. Они сообщили о двойной диссоциации: по крайней мере, один говорящий из медленной группы показал самые быстрые максимальные скорости, а несколько говорящих из быстрой группы имели максимальные скорости в диапазоне медленной группы.Означает ли это, что речь с обычной скоростью и речь с максимальной скоростью контролируются двумя различными системами управления моторикой – и что только одна из них является речью? Это согласуется с представлением о том, что задачи DDK не являются речью из-за требований максимальной скорости. Тем не менее, Цао и Вейсмер не делают этого вывода, а вместо этого предполагают, что вариации в привычной скорости речи могут быть объяснены различиями в моторных пределах, которые могут зависеть от механизма удержания времени мозжечка, который также участвует в моторном контроле конечностей.

Что касается неврологической диссоциации, два исследования Зиглера и его коллег подтверждают диссоциативность слогового секвенирования, инициации и сборки многосложных последовательностей в единую программу (Deger & Ziegler, 2002; Ziegler, Kilian, & Deger, 1997). В парадигме простого (отложенного) времени реакции (RT) говорящих просили воспроизвести слоговые строки, такие как «дада», «дадада» и «даба». Эффект длины (RT для «дадада»> RT для «дада») интерпретировался как отражающий дополнительное время, необходимое для инициирования и «распаковки» дополнительной моторной подпрограммы слога из артикуляционного буфера.Эффект сложности (RT для «даба»> RT для «дада») был взят, чтобы отразить сложность объединения двух слогов в единую двигательную программу. Ziegler et al. (1997) сообщили о пациенте с дополнительным повреждением моторной коры головного мозга, который проявлял дисфлейную речь, но не производил сегментарных замен или искажений. Эта пациентка продемонстрировала эффект длины, но не эффект сложности (в отличие от нормальных говорящих, которые не показали ни того, ни другого), предполагая, что ее нарушение заключалось в инициировании или распаковке последовательности слогов (независимо от конкретного содержания этих слогов, т.е. исправная сборка). Напротив, Дегер и Зиглер (2002) сообщили, что говорящие с AOS демонстрировали противоположный паттерн: эффект сложности, но не эффект длины, предполагая, что их нарушение заключалось в объединении нескольких слогов в единую программу, а не в начальных слогах в последовательности. Другими словами, вместе эти два исследования предполагают двойную диссоциацию между аспектами речевого моторного контроля, вытекающую из одной и той же задачи – внутриречевой диссоциации.

В качестве другого примера, как поведенческие, так и нейронные данные свидетельствуют о том, что процедуры речевого моторного программирования для создания низкочастотных и высокочастотных слогов качественно различаются (Aichert & Ziegler, 2004; Bürki, Cheneval, & Laganaro, 2015; Cholin, Dell, И Levelt, 2011).И все же оба типа распорядков считаются частью речевой системы.

В этом свете диссоциация, о которой сообщил Зиглер (2002), одно из самых убедительных доказательств, приведенных в поддержку TDM, становится менее очевидной. Циглер сообщил о диссоциации в скорости речи между повторением предложения, содержащего неслово (без инструкций скорости), и задачей DDK с переменной скоростью движения (с инструкциями максимальной скорости). Циглер сравнил здоровых говорящих, говорящих с AOS и говорящих с атаксической дизартрией, совпадающих по продолжительности целевого слога в задании на повторение предложений.У здоровых говорящих и говорящих с AOS продолжительность слогов в DDK была короче, чем у говорящих с повторением предложений, а у говорящих с атаксической дизартрией наблюдалось обратное. Циглер объяснил эту закономерность, предположив, что патология мозжечка (как при атаксической дизартрии) влияет на способность использовать сенсорную обратную связь для формирования прогнозирующих команд с прямой связью для выполнения относительно новой задачи повторения слогов, тогда как повторение предложений больше зависит от установленных команд с прямой связью и, таким образом, меньше затронуты повреждением мозжечка.Хотя Зиглер рассматривает эту диссоциацию в терминах различных систем управления моторикой (одна речь и одна неречия), другая интерпретация – в терминах механизмов управления на основе обратной связи и прямой связи, оба из которых играют роль в управлении речевой моторикой (например, Guenther et al. ., 2006; Hickok et al., 2011) – иными словами, внутриречевая диссоциация.

Вопрос здесь по сути Что такое система? и становится одной из гранулярностей: при каком размере зерен диссоциация или различие указывает на отдельные системы, в отличие от компонентов внутри системы (см. Также Folkins et al., 1995)? Зиглер (2003b) утверждает, что, хотя макроскопически может показаться совпадение поведения и нейронных субстратов, лежащих в основе речевого и неречевого орального моторного поведения, это всего лишь вопрос низкого разрешения: более микроскопический взгляд выявляет различия. 8 Однако неясно, почему такое широкое (и плохо определенное) понятие, как «речь», является правильным размером зерна микроскопического разрешения. Почему различия в речевых задачах (даже более высокое разрешение) , а не приводят к необходимости использования нескольких систем управления речевыми моторами? Конечно, это не может быть основано на текущих методологических ограничениях (например,грамм. пространственное разрешение методов нейровизуализации), но требует принципиального обоснования.

Согласно TDM, процессы управления организованы вокруг целей задачи (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a). Таким образом, можно утверждать, что высокочастотные и низкочастотные слоги или быстрые и медленные скорости речи имеют схожую цель (например, производить акустический сигнал для общения). Однако это решение зависит от довольно расплывчатого определения «цели» (см. Предыдущий раздел), потому что при более мелком размере есть многочисленные различия в целях между задачами, которые якобы составляют речь.Например, двигательные цели для слогов с щелчками отличаются от целей для слогов с остановками. Шайман и Гракко (2002) сообщили, что компенсаторная реакция на неожиданные возмущения различалась в зависимости от целевой согласной, поддерживая понятие функциональной синергии, связанной с конкретными задачами, при более мелком размере зерна. В качестве другого примера, задача сознательного контроля скорости речи имеет другую цель, чем разговор с целью общения, и может привести к качественным различиям (например,грамм. Адамс, Вейсмер и Кент, 1993; Ван Ланкер Сидтис и др., 2012). Наконец, недавнее нейровизуализационное исследование показывает, что планирование структуры слогов и планирование последовательностей слогов частично зависит от отдельных нервных регионов (Bohland & Guenther, 2006; см. Также Ziegler et al., 1997), гласных и согласных, а также различных типов согласных. , имеют разные нейронные репрезентации (Bouchard et al., 2013), и что высокочастотные и новые слоги задействуют разные нейронные цепи (Bürki et al., 2015). Таким образом, каждый звук в каждом контексте имеет разную цель или представляет другую задачу. Радикальным следствием логики TDM будет то, что каждый звук в каждом контексте – каждое высказывание – контролируется отдельной двигательной системой, что приводит к потенциально бесконечному количеству систем (Gick & Stavness, 2013; Riecker et al., 2005). Тем не менее, все такие моторные действия считаются частью единой речевой моторной сети (например, Ziegler & Ackermann, 2013). Если системы управления двигателем определяются общими целями, то нужно определить эти общие цели.Почему гласные и согласные, или фрикативы и остановки, или высокочастотные и низкочастотные слоги, или говорение с обычной или максимальной скоростью контролируются одной системой (несмотря на множество различий в целях, кинематических паттернах, акустических последствиях, нейронных основах), а затыкать кого-то или задачи DDK по принципиально отдельной системе? Разграничение системы, по-видимому, зависит от детализации определения «цели».

Другой способ определения системы может заключаться в рассмотрении механизмов , которые охватывают ряд (микроуровневых) целей.Например, в некоторых недавних моделях (например, Guenther et al., 2006) гласные и согласные воспроизводятся с помощью одних и тех же механизмов (управление с прямой связью и обратной связью), но точная комбинация и цели на микроуровне могут варьироваться в зависимости от целевого звука (например, большее вклад управления с прямой связью для быстрых согласных жестов). Таким образом, TDM может определять цели с размером зерна больше, чем отдельные звуки или слоги. Однако даже здесь различные компоненты (системы прямой связи и обратной связи), каждый из которых связан с разными нейронными схемами, могут диссоциировать (см. Maas, Mailend, & Guenther, 2015, для однократной диссоциации в AOS; Smith & Shadmehr, 2005, для двойной диссоциации). в двигательной функции конечностей).

Дело здесь в том, что неясно, как и где, при каком размере зерна провести границу между различными системами и где отклонить такие линии, несмотря на различия и диссоциации в кинематических, нейронных или других аспектах. Если некоторые диссоциации просто отражают разные компоненты (или стратегии , Адамс и др., 1993; или режимы , Tasko & McClean, 2004) в рамках единой системы управления (например, фрикативы против остановок, частые против редких слогов, привычные противмаксимальная скорость), то следуют два следствия. Во-первых, диссоциации совместимы с IM, согласно которому речь разложима, а диссоциации лучше всего понимать с точки зрения свойств задачи. Во-вторых, понятие отдельной речевой системы основывается не на логике и наличии диссоциации, а на постановке задач как отражающих речь или неречевую речь. Таким образом, TDM игнорирует диссоциации внутри «речевых» задач как свидетельство наличия отдельных систем, но предполагает, что диссоциация с задачами, обозначенными как «неречевые», указывает на отдельные системы управления, даже если эти задачи имеют много общих свойств с речью, например задачи DDK (см. также Ballard et al., 2003).

Короче говоря, диссоциации и различия между задачами существуют, но они не требуют постулирования различных систем управления моторикой, а также того, что такое различие лучше всего выражается в терминах (плохо определяемой) разницы между речью и неречью. Чтобы сделать этот случай с использованием метода диссоциации, сначала нужно явное, последовательное и принципиальное определение речи и принципиальный подход к решению, какие диссоциации имеют значение. Насколько мне известно, такое определение или критерии (пока) не сформулированы, которые могли бы решить проблемы, описанные выше.Как только такое определение и критерии будут доступны, станет возможным идентифицировать нейронные области, участвующие в речевых и неречевых задачах, и, возможно, даже вызвать двойную диссоциацию с виртуальными нейронными поражениями (например, с транскраниальной магнитной стимуляцией). Однако даже в этом случае необходим надлежащий контроль, чтобы исключить, что диссоциация действительно лучше всего охарактеризована как категориальное различие речевой / неречевой задачи, а не как различие свойств задачи.

Появление специализированных систем

Важная теоретическая проблема, имеющая отношение к этим дебатам, связана с появлением специальной речевой системы, которая, как утверждается, связана с массовым овладением речевыми навыками (Bunton, 2008; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013).Тем не менее, это поднимает ряд ранее игнорировавшихся вопросов о том, как люди приобретают речевые моторные навыки: какую систему используют говорящие, прежде чем они достигнут уровня навыков (на родном или иностранном языке)? Первоначальные попытки говорить должны поддерживаться другой системой управления двигателем. 9 Какой опыт или практика вызывает появление речевой моторной системы, учитывая, что речевой моторный контроль развивается в течение длительного периода (Hoit, Hixon, Watson, & Morgan, 1990; Smith & Zelaznik, 2004)? Какая система контролирует речь на среднем уровне навыков? Управляются ли новые или редко встречающиеся слоги (которые по определению не усвоены повторно) новой системой управления волевой моторикой? Могут ли быть зависящие от опыта улучшения навыка в системе ? Если так, то это избавит от необходимости постулировать сдвиг в сторону принципиально отличной системы.Хорошо известно, что повышение квалификации связано с изменениями лежащих в основе нейронных субстратов (например, Kleim et al., 1998; Sakai et al., 2004). Однако такие результаты не требуют постулирования отдельной системы или, по крайней мере, требуют критериев, позволяющих различать внутрисистемные и внутренние изменения. Эти вопросы необходимо решить, чтобы понятие пластичности, зависящей от опыта, имело объяснительную ценность для TDM.

Ссылка на принципы зависимой от практики нейронной пластичности, полученные в результате исследования обучения двигательным навыкам (Bunton, 2008; Ziegler & Ackermann, 2013), подразумевает веру в то, что речевой моторный контроль разделяет фундаментальные организационные принципы с другими моторными навыками, а не речевым моторным контролем. подчиняться своим уникальным организационным принципам.Следует отметить, что многие идеи в современных моделях речевого моторного контроля похожи на неречевые моторные области или взяты из них, и, таким образом, обеспечивают преемственность с более широкой научной литературой (Grimme et al., 2011; Hickok, 2014). Например, концепции гибридной архитектуры управления с прямой связью / обратной связью, внутренних моделей, моторного планирования в сенсорном пространстве, конкурентной очереди для упорядочивания действий, самоорганизации через стадию лепета (Bohland, Bullock, & Guenther, 2010; Guenther et al. , 2006; Hickok et al., 2011) не относятся к речи, а взяты из литературы по контролю над моторикой (Bullock, 2004; Bullock, Grossberg, & Guenther, 1993; Wolpert, Ghahramani, & Flanagan, 2001). Точно так же, вопреки утверждениям в литературе (Ziegler, 2003b), 10 моторная эквивалентность и торговые отношения не являются феноменами, специфичными для речи (Todorov & Jordan, 2002), как и коартикуляция (Jordan, 1990), ритмическая организация последовательные движения (Sakai et al., 2004) или понятие моторных «фрагментов», зависящих от содержания, которые развиваются с практикой (Sakai et al., 2004; Штернберг и др., 1978; Verwey, 1996). 11

Конечно, тот факт, что управление речевыми моторами может разделять принципы с управлением неречевыми моторами, не означает, что управление речевыми и неречевыми моторами зависит от одной и той же системы или перекрывающихся систем. Более строгие проверки того, зависят ли речевые и неречевые задачи частично от общих систем управления, потребуют демонстрации влияния одной задачи на другую, например, двухзадачного вмешательства (например, Bailey & Dromey, 2015), подготовки / облегчения одной задачи другой. , или перенос обучения между задачами (Bunton, 2008; Weismer, 2006). 12 Логика, лежащая в основе подхода с передачей обучения, заключается в том, что передача указывает на улучшение в некотором общем компоненте общей задачи. Например, обработка звуков речи может переноситься на другие экземпляры этих звуков в необученных высказываниях и на другие подобные звуки речи (например, Ballard et al., 2007). Однако отсутствие передачи не обязательно означает, что задачи зависят от принципиально различных систем управления, если только не принимается понятие множественных систем управления речью, поскольку обработка звуков речи не переносится на все другие звуки речи (например,грамм. Ballard et al., 2007, показали, что передача ограничивалась классом манеры), а в некоторых случаях даже одним и тем же звуком в разных контекстах (например, Rochet-Capellan et al., 2012).

В целом свидетельства влияния задач, не связанных с речью, так или иначе ограничены, и, как указывалось выше, это предприятие требует четких и последовательных определений задач. Один интересный гипотетический пример был предложен Aichert и Ziegler (2013), которые утверждали, что заученные невербальные выражения (например, mmm , shhh ) «могут быть использованы в качестве заученных оральных движений для облегчения согласных жестов» (стр.1194). Это говорит о том, что возможен переход от неречевых задач к речевым (по сути, это одобрение IM), хотя для TDM не сформулированы и не предусмотрены какие-либо механизмы для такой передачи.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Эта дискуссия имеет явный теоретический интерес. Однако есть и практические выводы, которые вытекают из каждого взгляда и определения речи. В некотором смысле эти дебаты касаются того, какие обобщения мы можем сделать (Tasko & McClean, 2004), и как изучать речевую моторику.Ниже я обсуждаю некоторые методологические и клинические последствия.

Методологические последствия

Даже если существует речевая система, которая разработана и в основном используется для создания «типичной» коммуникативной речи, закономерный вопрос заключается в том, задействуют ли говорящие такую ​​систему в задачах, которые в некоторых отношениях отклоняются от типичной речи. – и, таким образом, можем ли мы изучать эту систему с задачами, не типичными для коммуникативной речи. Могут ли люди использовать или используют эту систему (ее части) для выполнения других оральных моторных задач, таких как воспроизведение звуков размером со слог с помощью речевого тракта, с коммуникативной функцией или без нее (например,грамм. м-чм ; DDK)?

Сторонники TDM выражают скептицизм в этом отношении (например, Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler & Ackermann, 2013). 13 Вопрос Почему бы просто не изучать речь? Код задавался несколько раз в ответ на потенциальную бесконечную регрессию превращения неречевых задач в речь (Bunton, 2008; Weismer, 2006). Хотя этот вопрос задан риторически, он предполагает, что мы знаем, что такое речь, а что нет. Как указывалось выше, не совсем ясно, что мы делаем.Таким образом, разумный ответ – , потому что мы не знаем, что изучать и как . Необходимо определить границы, чтобы установить задачи и методы, на основе которых можно сделать обобщения о речи.

Что является законным объектом исследования? Естественная разговорная речь – очевидный вариант (отличный пример см. Staiger & Ziegler, 2008). Но ограничение исследования естественным разговором ограничивает возможности для контролируемых экспериментов (Xu, 2010). Является ли какое-либо экспериментирование достаточным отклонением от типичной речи, чтобы задействовать принципиально иную систему и, следовательно, малоинформативную в отношении управления двигателем речи ? Каков руководящий принцип, который отличает речь от управления моторикой, не связанной с речью? Если цель состоит в том, чтобы полностью понять управление речевой моторикой, то потребуются некоторые эксперименты, которые могут включать в себя задачи, которые некоторые могут посчитать неречевыми.

Хотя, возможно, несколько иронично, это не тривиальная проблема, потому что многое из того, что мы думаем, мы знаем о речевом моторном контроле и его нейронной основе, исходит из задач, которые сильно отличаются от естественной разговорной речи. Например, произнесение слов компьютеру в ответ на картинки или написанные слова не имеет коммуникативного намерения (даже собеседника). Если это не речь, то следует отвергнуть большое количество исследований, посвященных контролю речевой моторики и ее нарушениям, как фундаментально неинформативным в отношении производства речи.Литература, посвященная поведенческим и нейронным аспектам речевого моторного контроля, в значительной степени опиралась на задачи, связанные с производством небольших наборов фраз или слов – или неслов – выявляемых посредством именования картинок (Maas, Gutiérrez & Ballard, 2014; Mailend & Maas, 2013; Wunderlich & Ziegler, 2011), имитация слуховых моделей (Aichert & Ziegler, 2004; Kim, Weismer, Kent, & Duffy, 2009; Smith & Zelaznik, 2004; Ziegler, 2002), чтение (Bunton & Weismer, 1994; Tsao & Weismer, 1997), воспоминание (Bohland & Guenther, 2006; Cholin et al., 2011; Дегер и Зиглер, 2002; Маас, Робин, Райт и Баллард, 2008 г .; Sternberg et al., 1978) или быстрое затенение (Peschke, Ziegler, Kappes, & Baumgaertner, 2009). Некоторые экспериментальные парадигмы для изучения регуляции речевой моторики включают изучение новых, неродных звуковых последовательностей (Moser et al., 2009; Segawa et al., 2015). Во всех этих случаях задача не состоит в том, чтобы общаться, а, скорее, производить звуковые последовательности, запрошенные (иногда моделируемые) экзаменатором. Вовлекают ли такие задачи систему управления речевой моторикой или новую систему управления ротовой моторикой? То есть можем ли мы сделать выводы о речевой моторике из таких заданий (см.Staiger & Ziegler, 2008)?

Более того, экспериментальные задачи часто включают инструкции или требования, которые отличаются от типичных речевых ситуаций, например, разговор с помощью прикусного блока или преобразователя (Bunton & Weismer, 1994; Jacks, 2008), с инструкциями, которые должны быть четкими / громкими / медленными / быстрыми. (Darling & Huber, 2011; Ghosh et al., 2010; Tsao & Weismer, 1997), имитируя акценты или людей (McGettigan et al., 2013), говоря с акцентом на быстрое время реакции (Deger & Ziegler, 2002; Mailend & Maas, 2013), используя экспериментально измененную обратную связь (Houde & Jordan, 1998; Maas et al., 2015; Тремблей, Шиллер и Остри, 2003; Villacorta, Perkell, & Guenther, 2007), повторение слогов без просодической модуляции синхронно с метрономом (Riecker et al., 2005) или говорение без звука (Wildgruber et al., 1996, 2001). Может быть, а может и не быть различий между задачами с этими требованиями и без них (Tasko & McClean, 2004), но отсутствие различий не подразумевает общей системы управления (или что это система управления двигателем Speech ), равно как и различия подразумевают, что люди задействуют принципиально разные системы.

В целом, большинство задач, используемых в исследовании речевого образования, довольно далеки от своего естественного коммуникативного контекста и часто включают в себя конкретные инструкции, которые приводят к достижению цели задачи, отличной от типичной речи. Если в таких задачах задействованы разные системы управления оральной моторикой, то они в принципе не могут объяснить управление речевой моторикой. Довольно отрезвляющим сообщением в данном случае будет то, что мы вообще очень мало знаем о продукции Speech . Все современные модели речевого моторного управления построены на данных задач, которые нельзя квалифицировать как речевые, и поэтому такие модели могут считаться моделями неречевого устного моторного поведения.

Честно говоря, сторонники TDM используют деконтекстуализированные задачи и делают выводы о контроле речевой моторики (Bunton, 2008; Bunton & Weismer, 1994; Deger & Ziegler, 2002; Tsao & Weismer, 1997; Wildgruber et al. , 2001; Ziegler, 2002), предполагая, что такие задачи на самом деле считаются речью (хотя отношение к разговорной речи редко рассматривается; см. Tasko & McClean, 2004, и Staiger & Ziegler, 2008, для исключений). Однако обратите внимание, что это подразумевает принятие разложимости речи: коммуникативное намерение, семантическое значение или акустический сигнал не являются необходимыми; Задания с максимальной скоростью и задания по производству повторяющихся слогов все еще могут быть речью и т. д.. Если таких отклонений от разговорной речи недостаточно для постулирования отдельных систем управления, то почему другие задачи, которые включают некоторые, но не все компоненты типичной речи, такие как DDK, обозначаются как «неречевые» (Bunton, 2008: 275; Ziegler, 2003: 20). ) или «квазиречия» (Weismer, 2006: 319)? Опять же, различие кажется произвольным и непоследовательным.

Рассмотрение речи как части специализированной системы априори может ограничить поиск потенциально релевантных обобщений. В качестве примера Питер и Стул-Гаммон (2008) выдвинули гипотезу о том, что детская апраксия речи (CAS) может быть связана с центральным основным дефицитом времени.Они сообщили о схожих трудностях с синхронизацией при выполнении согласованных речевых и неречевых (ручных) заданий у детей с САС. Кроме того, точность синхронизации отрицательно коррелировала с количеством диагностических функций CAS. Хотя такие корреляционные планы скорее наводят на размышления, чем окончательно, суть в том, что такие возможные обобщенные нарушения могут не выявиться, если их не искать за пределами заранее определенного узкого (плохо определенного) диапазона задач.

Короче говоря, определение нечетко определенных и непоследовательных категорий задач усложняет эмпирическое исследование, поскольку неясно, какие задачи подходят для изучения речи, не заходя на территорию, не относящуюся к речи, и может ограничивать исследование общих основных механизмов.Напротив, IM предполагает, что, исследуя систематические различия и сходства между рядом задач с аналогичными свойствами (независимо от того, обозначены ли они как «речевые» задачи), мы можем начать полностью понимать многие аспекты речевого моторного контроля ( Ballard et al., 2003, 2009; Tasko & McClean, 2004). То есть мы должны изучать как части, так и их взаимодействие внутри целого в различных сочетаниях (включая «типичную» речь).

Клиническое значение

Оценка

Два утверждения, воплощенные в TDM, также имеют важные клинические последствия, как для оценки, так и для лечения.Что касается оценки, TDM подразумевает, что никакая полезная информация о нарушении моторной речи не может быть получена при использовании неречевых задач, таких как зрительно-моторное отслеживание или DDK (Ziegler, 2002, 2003a), поскольку такие задачи задействуют другую оральную моторную систему. Сторонники TDM не отрицают потенциальную диагностическую ценность таких задач, как DDK, для неврологических целей (например, обследования черепных нервов; Ziegler, 2003a), а скорее утверждают, что такие задачи не имеют ценности для диагностики или понимания нарушений речи ( Weismer, 2006; Ziegler, 2002).Другими словами, какая бы функция ни была затронута повреждением такой нервной ткани (например, время), эта функция не имеет значения в контексте речевой задачи. Согласно TDM, нет перекрытия между системой, которая управляет разговорной речью, и системой, которая контролирует артикуляцию звуковых последовательностей речи в задаче DDK. Напротив, IM предполагает, что тщательно разработанные задачи с общими свойствами (например, DDK) могут пролить свет на природу нарушений моторной речи путем изучения возможностей и ограничений оральной моторной системы независимо от языкового ввода в эту систему (Ballard et al. ., 2009).

Интересно, что задания DDK часто встречаются в протоколах оценки двигательных речевых расстройств (Duffy, 2005; Thoonen et al., 1999). Кроме того, по-прежнему проводится много исследований по задачам DDK (Hurkmans et al., 2012; Icht & Ben-David, 2014). Это может частично отражать «политические соображения» (например, легкость, с которой такие задачи могут быть изучены; Weismer, 2006: 343), но часто также убежденность в том, что такие задачи информативны в отношении речи (Riecker et al., 2005). Они позволяют систематически и контролируемо изменять сложность (Hurkmans et al., 2012) и относительно независимой от языка оценки артикуляционных способностей (Icht & Ben-David, 2014), что может быть важно при оценке двуязычных носителей или проведении кросс-языковых сравнений.

В качестве примера, задачи DDK могут быть информативными об источнике замедленной скорости речи (например, Wang, Kent, Duffy, Thomas, & Weismer, 2004). При сравнении частоты чередующихся движений (AMR) и скорости разговорной речи у говорящих с дизартрией Wang et al. (2004: 79) отметили, что «для более серьезных испытуемых частота слогов AMR была очень похожа на скорость разговорных слогов, что, возможно, указывает на то, что способность речевого мотора и была ограничивающим фактором» (курсив мой).Эта цитата предполагает, что задача DDK захватывает некоторый общий аспект и что скорость разговорной речи замедляется из-за ограничений речевой моторики, а не (например) когнитивных или лингвистических ограничений. Если бы нужно было исследовать только скорость разговорной речи, такие альтернативные возможные источники замедления было бы труднее распутать.

Эмпирически подтверждается полезность задач DDK при дифференциальной диагностике речевых расстройств, в частности, в отношении CAS.Например, на сегодняшний день единственным проспективно подтвержденным диагностическим маркером с адекватной диагностической чувствительностью и специфичностью является оценка, полученная на основе задач максимальной производительности (Thoonen et al., 1999). Мюррей и др. (2015) недавно показали, что CAS можно с высокой точностью отличить от других детских речевых расстройств, используя четыре критерия, полученные из двух задач, одна из которых является задачей DDK. Таким образом, задачи DDK во всех исследованиях считаются одними из самых разборчивых. С точки зрения TDM интерпретация будет заключаться в том, что CAS также включает нарушение неречевого орального моторного контроля, которое не имеет ничего общего с их речевым нарушением и, следовательно, не может использоваться как часть обоснования для (конкретных) клинических услуг.Напротив, с точки зрения IM, это открытие может означать, что проблемы с речью в CAS также проявляются в задачах DDK, и выполнение этих задач может помочь обосновать необходимость конкретных вмешательств для CAS. 14

В общем, сильные утверждения, воплощенные в TDM, требуют критериев, которые определяют «речь» для разработки протокола оценки с задачами, которые позволяют делать выводы о нарушениях речи. Вышеупомянутые вопросы актуальны и в клиническом контексте: необходимо ли коммуникативное намерение? Достаточно ли похожи на речь подражательные задания? Информативно ли использование неслов для речи? Превращают ли инструкции по изменению скорости задачу в неречевую? Эти вопросы показывают, что каждая теоретическая точка зрения имеет важное значение для оценки, и что действительно «детали имеют решающее значение» (Weismer, 2006: 315).

Лечение

Аналогичные соображения возникают и в отношении лечения. Например, если неслова не являются речью, то при лечении речевых расстройств следует использовать только реальные словесные цели, поскольку из-за специфики обучения не следует ожидать передачи от неслов (Rochet-Capellan et al., 2012; Segawa et al. , 2015). Тем не менее, некоторые данные свидетельствуют о том, что происходит обобщение от неслов к реальным словам (Maas et al., 2002; Schneider & Frens, 2005), и, возможно, даже больше, чем нацеливание на настоящие слова для некоторых говорящих (Gierut, Morrisette, & Ziemer, 2010).Такие результаты позволяют предположить, что семантическое значение и коммуникативное намерение не являются необходимыми условиями для речи (и, таким образом, могут быть удалены для несколько разложенного поведения, которое все еще является речью).

Кроме того, многие терапевтические техники превращают задачу из типичной разговорной речи в более сознательно контролируемую задачу, такую ​​как контроль скорости (Mauszycki & Wambaugh, 2008; Yorkston et al., 2007), акцент на громкой речи (Ramig et al. , 1995), визуальные модели и зеркала (Brendel & Ziegler, 2008; DeThorne et al., 2009), жестовые или тактильные сигналы (Brendel & Ziegler, 2008; Dale & Hayden, 2013), имитация тоновых последовательностей (Brendel & Ziegler, 2008), визуальная биологическая обратная связь (Preston et al., 2014) или неявная практика (без открытая артикуляция; Davis, Farias, & Baynes, 2009). Означает ли это, что люди действуют в «неречевом режиме» и, следовательно, фактически не задействуют свою систему управления речевой моторикой? Если это так, то обоснование таких методов неясно, потому что не ожидается никакого переноса на фактическое воспроизведение речи (несмотря на доказательства такого переноса; Brendel & Ziegler, 2008; Davis et al., 2009; Престон и др., 2014). Возможно, оправдание состоит в том, что не имеет значения, называем ли мы поведение речью, если общение улучшается (неречевыми средствами) и мы не ожидаем улучшения в производстве речи. Если цель состоит в том, чтобы улучшить производство речи с помощью лечения, и кто-то оговаривает, что речь – это категорически отличное поведение, контролируемое отдельной системой, то вопрос в том, какой диапазон задач и методов можно считать законными и подходящими для этой цели.

Важно отметить, что вышеизложенное обсуждение не следует истолковывать как одобрение так называемых неречевых устных моторных упражнений (например, отжиманий от языка) для улучшения речи. Есть много хороших аргументов против этой практики (Clark, 2003; McCauley et al., 2009), и отказ от такой практики не требует предположения, что речь контролируется отдельной системой управления моторикой или что речь целостна. Неречевые устные двигательные упражнения для улучшения речевой функции противопоказаны (в большинстве случаев) обеими точками зрения, вопреки случайным предположениям об обратном (Ziegler & Ackermann, 2013).Хотя IM предсказывает, что может происходить передача между некоторыми неречевыми устными моторными задачами и некоторыми аспектами производства речи, эта точка зрения все же предсказывает большую передачу от реальной речи к речи, учитывая специфику обучения (Rochet-Capellan al., 2012). Хотя некоторые утверждали, что неречевое моторное поведение может быть необходимым предшественником речевого лечения в некоторых случаях (Robin, 1992), это не обязательно следует из IM. Утверждение, что речь может иметь общие свойства с другим двигательным поведением, не означает, что практика на , любое такое двигательное поведение, следовательно, обязательно принесет пользу производству речи, не говоря уже о том, что любые такие преимущества будут на больше, чем или равны преимуществ от практики. речевые движения.IM не утверждает, что данная задача, не связанная с речью, использует все или только те компоненты , которые участвуют в формировании речи, или наоборот. Фактически, главное утверждение состоит в том, что существует большее или меньшее совпадение, в зависимости от степени сходства между задачами. Таким образом, ожидается более интенсивная передача от речи к речи, чем от неречевой речи к речи – из-за перекрытия или общих свойств, а не потому, что речь и неречия контролируются совершенно разными системами.

ВЫВОДЫ

Большинство исследователей согласны с тем, что речь – это особый навык и что неречевые устные двигательные упражнения для улучшения речевого образования противопоказаны при клиническом лечении.Однако существуют разногласия относительно того, лежит ли в основе производства речи отдельная специализированная система управления двигателем и является ли речь целостной или разложимой на примитивы. В литературе широко распространено мнение о том, что речь является целостной, категорически отличной от всех других оральных моторных форм поведения и подчиняется специальной, отдельной системе моторного контроля.

В этой статье выделено несколько основных проблем для этой точки зрения, в том числе отсутствие явного определения речи, трудности выделения речи из задач, не связанных с речью, и непоследовательное применение определений и критериев.Кроме того, утверждалось, что диссоциации среди основных источников доказательств TDM не требуют интерпретации с точки зрения различных двигательных систем, а также существуют между речевыми задачами с более высоким разрешением, что подчеркивает отсутствие принципиальных критериев для интерпретации диссоциации как внутри- или межсистемные различия. Кроме того, было поднято несколько вопросов, связанных с появлением специальной системы управления речевой моторикой. Это нетривиальные проблемы, и они должны быть решены, чтобы идея отдельной, специфичной для речи системы управления имела смысл.

Признание различия градиента с перекрывающимися свойствами между задачами не равносильно утверждению, что задачи одинаковы или контролируются полностью перекрывающейся системой, и не означает, что все в типичной разговорной речи можно понять, изучив упрощенное или упрощенное. искусственные задачи типа DDK. Однако это означает отказ от категориальной дискретной границы и целостного, неразложимого взгляда на речь. Признание существования речевого поведения (явно или неявно путем использования / одобрения определенных экспериментальных задач для вывода о речи) предполагает разложимость: речь можно рассматривать как комбинацию свойств, которые могут проявляться в различных комбинациях в различных двигательных задачах.В этом суть IM. Диссоциацию и различия лучше всего понять в терминах этих свойств, а не в терминах оговоренного, плохо определенного различия между речью и неречью. Наше понимание речевого моторного управления и моторного управления в целом может быть улучшено, если мы сможем идентифицировать эти свойства, например, сравнивая задачи с этими свойствами и без них (например, требования к скорости, коммуникативное намерение; Ballard et al., 2003; Bunton & Weismer, 1994). Может быть больше согласия, чем это очевидно в литературе, по крайней мере, при изучении диапазона задач, используемых или цитируемых для поддержки TDM, которые включают задачи, которые значительно отличаются от натуралистической коммуникативной речи (например,грамм. без коммуникативного намерения, семантического содержания, синтаксической структуры или даже акустического сигнала).

Эта философская дискуссия имеет методологическое и клиническое значение. Если определить речь как включающую только разговорную речь для задачи общения , то наши методы и знания о речевом моторном контроле и его нарушениях очень ограничены. В той степени, в которой клиницисты и исследователи полагаются на методы, которые отклоняются от разговорной речи (например, повторение слов, чтение вслух, скрытая артикуляция, методы снижения скорости, визуальная биологическая обратная связь, формирование согласных жестов из «неречевых» жестов, задания DDK), это либо подразумевает некоторая степень разложимости речи или принятие множественной «речевой» системы управления двигателем, что подрывает основу TDM.Конечно, независимо от того, отражают ли отклонения от типичных речевых ситуаций в экспериментальных или клинических исследованиях работу и процессы «» речевой двигательной системы управления или интегративной системы, необходимо четкое обоснование использования и интерпретации такой задачи. Наконец, Вейсмер (2006: 331) писал: «В отсутствие теоретически мотивированного, четкого критерия того, когда задача достаточно похожа на речь, чтобы ее можно было квалифицировать как репрезентативную для процессов управления в производстве речи, концепция« перекрытия управления »имеет ограниченные научные возможности. и, следовательно, клиническая полезность ».Я согласен и хотел бы добавить, что то же самое справедливо и для TDM: при отсутствии теоретически мотивированного, четкого критерия того, когда задача достаточно речеподобна, чтобы квалифицироваться как репрезентативная для процессов управления в производстве речи, концепция «задача- специфический моторный контроль »имеет ограниченное научное и, следовательно, клиническое применение.

Сноски

1 Это не единственные возможные виды (Weismer, 2006), и каждый может представлять класс моделей. Я сосредотачиваюсь на этих двух взглядах и этих двух конкретных утверждениях, потому что они обсуждались относительно подробно.Иногда я позволю себе высказаться с изложенными позициями, чтобы развить более широкую дискуссию.

2 Подобные споры о существовании систем, специфичных для речи, по сравнению с более общей системой встречаются в литературе по восприятию речи (например, Liberman & Whalen, 2000; Holt & Lotto, 2008). Однако основное внимание в данной статье уделяется производству речи.

3 Мур и его коллеги назвали разноплановый лепет «предреченным» поведением (Moore & Ruark, 1996: 1036) и посчитали, что такой лепет не имеет коммуникативного намерения (вокализации генерировались во время самостоятельной игры и не рассматривались как «ни то, ни другое». значимый, ни ссылочный »; Moore & Ruark, 1996: 1037).Хотя Мур и его коллеги (Мур и Руарк, 1996; Мур, Колфилд и Грин, 2001) убедительно продемонстрировали значительные кинетические и кинематические различия между первыми словами и оральным двигательным поведением, таким как жевание, их работа также показывает значительное сходство между разнообразным лепетом и первым слова (фактически, Мур и др., 2001, сгруппировали вокализации, лепет и «настоящую» речь в единую категорию для анализа, учитывая отсутствие различий).

4 Обычно инструкции задачи: , скажем, pa или pataka (и т. Д.), а не , сделайте этот образец механизма . То есть, как правило, задачи DDK представлены в виде устных задач.

5 Насколько мне известно, никаких количественных и независимых измерений таких третьих переменных предложено не было (серьезность, как операционализированная с точки зрения скорости речи или разборчивости речи, не является независимой от речи). В результате такие объяснения третьей переменной, как правило, не поддаются проверке.

6 Например, Зиглер (2003a: 29) называет «интеграцию визуальной информации с изображением тела субъекта» немоторным аспектом задачи, который различается между речью и имитацией оральных движений.

7 Caviness et al. (2006) широко определяют речь как задачи, включающие одновременное звучание и артикуляцию, которые включают устойчивое воспроизведение гласных и повторяющуюся речь, а также две связанные речевые задачи (чтение). Они сообщили о различиях между двумя связанными речевыми задачами.

8 Ziegler (2003b) писал: «Таким образом, макроскопически перекрывающиеся функции при ближайшем рассмотрении разбиваются на специализированные и отдельные функции, которые оптимально настроены на их поведенческие цели.»(Стр. 101) и« При низком уровне разрешения обычные подозреваемые, моторная кора, базальные ганглии, мозжечок и ядра ствола мозга вовлечены в большинство, если не во все виды поведения, о которых идет речь […]. Тем не менее, на более высоком уровне разрешения нейронные сети, управляющие двигательными функциями, оказываются организованными в соответствии с конкретными задачами […] »(стр. 102).

9 Я предполагаю, что первоначальные попытки речи фактически считаются речью. Если система, поддерживающая начальные попытки, является речевой системой, то происхождение этой системы не может быть основано на пластичности, зависящей от опыта.

10 Обсуждая адаптивные торговые отношения при получении гласных с округлением назад, Зиглер (2003b: 101) заявляет: «Координация здесь явно служит для получения разборчивой речи. […] Описанный организационный принцип специфичен для речи и бесполезен для какого-либо другого поведения ». Я утверждаю, что организационный принцип не специфичен для речи, а только его приложение к конкретному речевому паттерну (округленная назад гласная ).

11 Хикок (2014: 53): «В первом приближении то, что может в первую очередь различать домены – то, что отличает лингвистическую систему от системы ручного управления, – это биты представления, которые вставляются в эти вычислительные архитектуры.’

12 Хотя практика выполнения неречевой задачи вряд ли приведет к изменениям в разборчивости речи (например, Bunton, 2008), для подтверждения концепции интегративной системы было бы достаточно показать изменение (например, ) конкретный кинематический или акустический параметр, наблюдаемый в речевой задаче, после практики с этим параметром, встроенным в неречевую задачу. Например, приводит ли отработка определенного ритмического паттерна в контексте человеческого битбокса к большей точности / стабильности того же ритмического паттерна в речевом задании (например.грамм. повторение предложения)?

13 ‘Нет никакой другой естественной двигательной активности, кроме речи и песни, которая использует особую структуру этой нейронной схемы, а также трудно представить в клинике любую искусственно созданную неречевую оценку или тренировочную задачу, которая бы конкретно задействовала эта конкретная сеть »(Ziegler & Ackermann, 2013: 59; курсив мой).

14 Для ясности, я не сторонник того, чтобы полагаться исключительно на задачи типа DDK (или на любую другую отдельную задачу) при оценке и диагностике нарушений речи.См. Также Ballard et al. (2000: 979–980): ‘ Хотя необходимо рассматривать нарушение АОС в контексте задач по производству речи , изучение неречевого поведения также может помочь в выявлении неоднозначности того, какие характеристики являются результатом лежащих в основе моторных нарушений, а какие связаны с взаимодействием моторной и языковой систем »(курсив мой)

Декларация интересов

Автор не сообщает о конфликте интересов.Только автор несет ответственность за содержание и написание статьи.

О чем мы говорим?

Abstract

Понимание поведенческих, когнитивных и нейронных основ речевого образования представляет теоретический интерес и важно для понимания нарушений речевого образования и того, как оценивать и лечить такие расстройства в клинике. В этой статье рассматриваются два утверждения о нейромоторном контроле производства речи: (1) речь подчиняется отдельной специализированной системе управления моторикой, (2) речь целостна и не может быть разложена на более мелкие примитивы.Оба утверждения получили распространение в недавней литературе и являются центральными в модели управления речевой моторикой, зависящей от задачи (Ziegler, 2003a). Цель этой статьи – стимулировать размышления о производстве речи, ее нарушениях и клинических последствиях этих утверждений. Статья ставит несколько концептуальных и эмпирических проблем для этих утверждений, включая критическую важность определения речи. Напрашивается вывод, что модель, зависящая от задачи, ставится под сомнение, поскольку два ее основных утверждения основаны на плохо определенных и непоследовательно применяемых концепциях.В конце статьи обсуждаются методологические и клинические последствия, в том числе потенциальная полезность диадохокинетических (DDK) задач при оценке двигательных нарушений речи и противопоказания неречевых устных двигательных упражнений для улучшения речевой функции.

ВВЕДЕНИЕ

В последние годы ведутся дискуссии об особом статусе речи среди двигательного поведения (Ballard, Robin, & Folkins, 2003; Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013).Двумя основными взглядами в этой дискуссии являются модель зависимости от задачи (TDM; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013) и интегративная модель (IM; Ballard et al., 2003) 1 . Вкратце, TDM предлагает специализированную, отдельную систему нейромоторного управления, предназначенную для производства речи, тогда как другие действия анатомического аппарата, участвующие в речи (например, смех, новые оральные движения), управляются принципиально разными системами управления моторикой. Напротив, IM предполагает, что производство речи включает в себя особую, уникальную комбинацию навыков и свойств, некоторые из которых являются общими с другими видами моторного поведения, и, как таковые, предлагает перекрывающиеся системы поведенческого и нейронного управления речью и другим моторным поведением.Эта дискуссия актуальна для понимания моторного поведения человека в целом и речевого поведения в частности, а также нейронных механизмов, лежащих в основе такого поведения, а также для методов, с помощью которых мы изучаем такое поведение или влияем на него в лаборатории и в клинике. TDM, кажется, представляет собой распространенную, если не преобладающую точку зрения в современной литературе.

Настоящая статья направлена ​​на то, чтобы более четко сфокусироваться на некоторых проблемах, поднять некоторые критические вопросы для двух конкретных требований, составляющих часть TDM, а также пояснить и исследовать последствия этих заявлений.Мы надеемся, что эта статья внесет положительный вклад, определив области, в которых мнения расходятся – и, таким образом, теоретическое и эмпирическое внимание может быть наиболее плодотворно направлено для выбора альтернатив и улучшения нашего понимания производства речи.

В этой статье основное внимание будет уделено двум конкретным утверждениям, версии которых в последние годы красноречиво высказывались различными авторами (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013). В частности, мы рассмотрим утверждения о том, что речь (1) управляется специальной, отдельной, выделенной системой нейромоторного контроля , а речь (2) – это целостное поведение, которое не может быть разложено на более мелкие части .Хотя цель не состоит в том, чтобы перефразировать старые аргументы, время от времени будут предоставляться разъяснения по таким аргументам, чтобы разрешить возможные неверные толкования и развить дискуссию. Цель этой статьи – побудить к дальнейшим размышлениям о том, что значит сказать, что речь особенная, и как различные точки зрения влияют на клинические решения относительно оценки и лечения речевых расстройств.

Хотя время от времени будут делаться ссылки на исследования нейровизуализации, основной акцент в этой статье будет сделан на поведенческих, а не на нейровизуализационных исследованиях (заинтересованный читатель отсылается к Hickok, Houde, & Rong, 2011 для синтеза и обзора).Основная причина заключается в том, что паттерны нейронной активации представляют собой зависимые показатели, которые можно интерпретировать и понять только в отношении поведения , которое, как считается, они фиксируют (см. Также Coltheart, 2006, для дальнейшего обсуждения исследований нейровизуализации для рассмотрения когнитивных теорий). Другими словами, важным первым шагом является определение интересующего поведения и задач, которые представляют это поведение, чтобы задачи можно было сравнивать (Weismer, 2006). В литературе есть данные о нейронном перекрытии (например,грамм. Чанг и др., 2009; Segawa et al., 2015), а также нейронные различия (например, Wildgruber et al., 1996) между задачами, обозначенными как речевые или неречевые. Настоящая статья посвящена этому важному первому шагу, поскольку в ней обсуждаются некоторые сложности, связанные с проведением различий между задачами и обозначением их как речевых или неречевых, и как таковые могут помочь пролить свет на эти противоречивые выводы из литературы по нейровизуализации и их значение для наше понимание речевого моторного контроля.

Структура статьи следующая. Во-первых, я подготовлю почву, обрисовав в общих чертах утверждения и сопоставив их с комплексным взглядом, чтобы выделить суть разногласий. Далее я подниму некоторые концептуальные и эмпирические вызовы двум приведенным выше утверждениям. Наконец, я рассмотрю значение для научного изучения производства речи и для клинической практики.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ

Согласие заключается в том, что обе точки зрения признают, что речь действительно является особым двигательным навыком.Отрицать это даже на первый взгляд нелегко. Обе точки зрения согласны с тем, что типичное воспроизведение речи включает определенную комбинацию свойств (например, управление акустическим сигналом, движениями артикулятора). Вопрос в том, как это поведение контролируется с точки зрения нейронной и когнитивной организации, и связанных с этим научных и клинических последствий.

TDM поддерживает еще два конкретных утверждения об особенностях речи. Во-первых, особенность выражается в существовании отдельной системы управления моторикой, используемой только для воспроизведения речи.Это утверждение было четко сформулировано Бантоном (2008: 271–272), который писал: «Даже если [задачи, не связанные с речью] могут включать ту же мускулатуру, что и речь, задачи настолько разные, что их управление должно основываться на разных нейронных сетях. . Точно так же Зиглер (2003: 5) заявил: «Эти подсистемы [для разговора по сравнению с другими задачами] разделены в той степени, в которой каждая из них имеет уникальные свойства, обслуживается специализированной нейронной схемой […]». Другими словами, эта точка зрения постулирует категориальное различие между речью и другим двигательным поведением. 2 Во-вторых, управление речевыми моторами является целостным, и речевые движения не могут быть разложены на составные части («примитивы»). Это утверждение отражено в заявлении Зиглера и Аккермана (2013) о том, что «[…] жесты речевого тракта при разговоре […] могут быть правильно поняты только через их совместное взаимодействие при изготовлении звуков слогов и слов. С такой коннективистской точки зрения составляющие речевого двигательного действия нельзя изолировать ни от их жестового контекста, ни от их лингвистической системы отсчета.'(Стр. 62). Точно так же Вейсмер (2006: 332) писал, что «дезинтеграция системы для изолированного изучения составных частей не позволяет изучать типичное поведение системы». Хотя в тривиальном смысле это правда (невозможно наблюдать типичное поведение системы, когда типичное поведение отсутствуют), это утверждение предполагает, что речевой моторный контроль может быть понят и изучен только в том случае, если присутствуют все компоненты типичной речи (т.е. «примитивным» является задача речи).

Хотя это два отдельных пункта формулы, они связаны тем, что первый пункт зависит от речи, составляющей единственную категорию: определение системы управления речью по сравнению с другими двигательными формами поведения лучше всего охарактеризовано в терминах широко определенных задач высшего уровня (e .грамм. «Говорить», «жевать»), а не с точки зрения различных второстепенных свойств или компонентов, участвующих в этих действиях. Однако второе утверждение не зависит от первого: целостное, неразложимое поведение не должно подчиняться отдельной специализированной системе нейромоторного контроля. Центральным в обоих утверждениях является выделение речи как единой категории задач. Поскольку речь включает описываемые компоненты (например, движение артикулятора, управление акустическим сигналом), задача представляет речь (пункт 2) и задействует отдельную специализированную систему нейромоторного управления только тогда, когда присутствуют все компоненты (пункт 1).Когда только подмножество этих свойств объединяется в действие, за его управление отвечает принципиально другая система.

Напротив, согласно IM, управление речью включает в себя двигательную систему, которая объединяет и координирует свойства и компоненты движения для различных двигательных задач, и речь является одной из таких двигательных задач. Ballard et al. (2003: 38) предложили «… интегративную модель, в которой некоторые неречевые двигательные задачи разделяют принципы с речью, а некоторые – нет […].Это приводит нас к постулату о перекрытии нейронных и поведенческих систем для управления речью и произвольными неречевыми задачами ». Далее они говорят:« Таким образом, речевой моторный контроль является интегративным, разделяя свойства с некоторыми, но не всеми неречевыми моторными задачами. Мы не заявляем о полной независимости задачи или зависимости от задачи, а скорее предполагаем, что определенные волевые задачи, не связанные с речью, имеют общие принципы с речью и, следовательно, речевыми моторными аномалиями (например, апраксией). Мы предполагаем, что на сложных поведенческих уровнях должны быть перекрывающиеся функциональные компоненты и, следовательно, перекрывающиеся и интегрирующие нейронные пути или сети.'(Баллард и др., 2003: 39). Другими словами, эта точка зрения предлагает различие градиента между речью и другим двигательным поведением, при этом некоторые, но не все свойства являются общими. В некотором смысле, эта точка зрения представляет собой промежуточное положение между двумя крайностями (система управления двигателем, полностью ориентированная на конкретную задачу, или система управления двигателем общего профиля). Эта точка зрения утверждает, что речь может быть разложена на части и что система управления двигателем может быть лучше всего понята с точки зрения компонентов задачи, а не широко определенных задач (совокупности компонентов).Таким образом, хотя речь является особым двигательным навыком, она не требует постулирования специальной нейромоторной системы управления и может быть понята путем изучения свойств по отдельности и в различных комбинациях (включая типичную речь, «полную» комбинацию). Сравнение типичной речи и некоторых неречевых моторных задач считается потенциально информативным в отношении принципов организации речи.

Несколько авторов задали IM вопрос, как определить сходство речевых и неречевых движений (Bunton, 2008; Weismer, 2006).На самом деле ответственность за определение принципиальным образом тех свойств, которые, как предполагается, разделяются между речевыми и неречевыми задачами, лежит на IM, и это предприятие не было простым (Weismer, 2006). Это обоснованная критика, и я не буду повторять убедительные аргументы, представленные этими авторами. Вместо этого я утверждаю, что ни одно из представлений не избегает этой потребности в уточнении и определении критериев сходства. Подобно тому, как IM должен определять сходство , TDM должен определять несходство между речевым и неречевым моторным поведением.По сути, это то же самое беспокойство, подходящее с противоположных сторон, но это требование, возможно, еще более актуально для точки зрения, предусматривающей категориальное различие. Чтобы понять, что такое речь, мы также должны понимать, чем она не является. Как я расскажу ниже, это предприятие тоже непросто, и до сих пор его в основном избегали (Kent, 2015).

КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ И ЭМПИРИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ

В этом разделе я поставлю некоторые важные проблемы для двух заявлений о TDM.Я сделаю это, ответив на два основных вопроса: Что такое речь? и Что такое система? Этот раздел заканчивается кратким обсуждением проблем, связанных с появлением специализированных систем. Как станет очевидно, возможные решения этих проблем имеют тенденцию быть беспринципными, непоследовательно применяемыми и / или фактически представляют собой принятие IM и разложимость речи.

Определения: Что такое речь?

Специальная, отличная система управления речью основана на отделении речи от других форм поведения.Тем не менее, несмотря на центральную роль «речи» в TDM, существуют три нетривиальные проблемы, связанные с определением и разграничением этой конструкции: отсутствие явных определений, отсутствие консенсуса относительно необходимых и достаточных критериев и непоследовательное применение определений.

Во-первых, как заметил Кент (2015), явные определения речи часто явно отсутствуют в статьях, предлагающих TDM, даже в тех, которые включают раздел с определениями (например, Weismer, 2006). Цитируя Вейсмера (2006: 343): «Гарднер (1985, стр.286) […] писал: «Невозможно иметь адекватную теорию о том, что делает мозг, если не имеется адекватной теории о самой этой деятельности». «Я бы сказал, что это включает в себя адекватное определение этой деятельности.

Во-вторых, хотя сторонники TDM предложили ряд свойств задачи, которые якобы отделяют речь от задач, не связанных с речью, похоже, нет единого мнения о том, какие из них необходимы и / или достаточны. Некоторые задачи, которые сторонники TDM не считают речью, обладают этими свойствами, а другие задачи, которые сторонники TDM считают речью, лишены этих свойств.В следующих нескольких абзацах я рассмотрю несколько предложенных свойств, чтобы проиллюстрировать некоторые причины отсутствия консенсуса. Два важных предполагаемых свойства речи: (1) она производит акустический сигнал (2), который используется для общения (Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b). Первое свойство (акустический сигнал) исключает оральные движения без акустических последствий, таких как виляние языком. Однако он также исключает артикуляцию без звука, которая может иметь место в естественной среде (Gick et al., 2012) или в экспериментальных контекстах. Можно утверждать, что такие беззвучные задачи не являются речью, однако сторонники TDM считают скрытую речь (беззвучное произнесение слов) отражением речевой системы (Bunton, 2008; Wildgruber, Ackermann, & Grodd, 2001; Wildgruber et al., 1996), несмотря на различия между открытой и скрытой речью с точки зрения нейронных схем (например, Riecker, Ackermann, Wildgruber, Dogil, & Grodd, 2000). Таким образом, акустический сигнал не является ни достаточным, ни необходимым.

Второе свойство (коммуникативная цель) исключает оральное моторное поведение, которое производит ритмические акустические сигналы, но не используется для общения, например, поведение человека в битбоксе (De Torcy et al., 2014). Он также исключает диадохокинетические (DDK) задачи (например, быстрое и многократное произнесение pataka ), которые действительно явно обозначены неречевыми задачами сторонниками TDM (Bunton, 2008; Ziegler, 2002). Однако требование коммуникативного намерения также исключает поведение, которое можно рассматривать как речь, например, разговор во сне (Kent, 2015), или речевое поведение, такое как лепет младенца (Moore & Ruark, 1996). 3 Чтобы еще больше усложнить ситуацию, оральные движения, которые производят акустические сигналы с коммуникативной целью, такие как звук щелчка tsk-tsk для выражения неодобрения или громкие вздохи для выражения раздражения, не считаются речью (Aichert & Ziegler, 2013).Таким образом, коммуникативная цель также не является необходимым или достаточным свойством речи.

Одно возможное решение было косвенно предложено Вейсмером (2006). Его определение неречевых задач относится к фонетическим целям: «Оромоторные, невербальные задачи: любое задание на исполнение, отсутствуют фонетические цели , в которых измеряются структуры речевого механизма […]» (стр. 319, курсив мой). Точно так же Зиглер и Акерманн (2013) ссылаются на «моторную схему речевого тракта, специально предназначенную для генерации акустических паттернов, типичных для родного языка говорящего».(стр.61). Кент (2015), один из немногих авторов, давших четкое определение, также обращается к фонетической структуре: «Речь определяется как движения или планы движений, которые в качестве конечного результата создают акустические паттерны, соответствующие фонетической структуре языка» (стр. 765).

Фонетическая структура, по-видимому, составляет необходимое условие для речи (при условии, что скрытая речь имеет фонетическую структуру). Тем не менее, даже здесь возникают сложности. Например, если фонетические паттерны должны принадлежать к родному языку, это означает, что неродные речевые паттерны включают неречевую устную двигательную систему.В поддержку этой идеи Зиглер и Акерманн (2013) отмечают сохранение иностранных акцентов у тех, кто поздно изучает второй язык. Однако альтернативная интерпретация состоит в том, что остаточный акцент свидетельствует об использовании речевой моторной системы: акцент показывает влияние моторной системы речи на родном языке. Использование неречевой двигательной системы не может объяснить языковые влияния на второй язык (Flege, Schirru, & MacKay, 2003) или наоборот (Major, 1992).Вместо этого можно было бы предсказать более универсально похожие неродные акценты. Кроме того, некоторые виды орального моторного поведения, которые обычно не считаются речью, также имеют фонетическую структуру, например, выступление человека в битбоксе (De Torcy et al., 2014: 38: «для достижения своих целей битбоксеры манипулируют звуками речи») и коммуникативные высказывания, такие как mmm (/ m: /), чтобы передать удовольствие от вкусного угощения, или shh (/ ʃ: /), чтобы потребовать тишины (Aichert & Ziegler, 2013). Айхерт и Зиглер пытаются разрешить этот конфликт, заявляя, что речевые модели должны состоять, по крайней мере, из одного слога.Таким образом, изолированные дифтонги или гласные, такие как / ɑɪ / ( eye ) или / ɑ / ( awe ), являются речью, потому что они могут быть слогами, но высказывания, состоящие из изолированных согласных, вместо этого являются “ часто встречающимися, заученными невербальными выражениями, а не речь »(стр. 1194), потому что они не могут быть слогами. Однако некоторые согласные также могут образовывать слоги, используемые для общения, как «невербальные выражения» (например, мм, [ʔm̩ʔm̩], чтобы выразить несогласие), так и (части) слов (например, ритм , [ɹɪðm̩], упаковывают их [pʰæk m̩ ʌp]).Наконец, задачи DDK (например, повторение pataka ) 4 генерируют акустико-фонетические паттерны родного языка. Тем не менее, как отмечалось выше, сторонники TDM явно обозначают такие задачи как неречевые (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2002, 2003a).

Каковы же тогда аспекты критической задачи, которые отличают речь от неречевых задач, таких как DDK? В качестве критериев различия были предложены две особенности (Ziegler, 2002), включая повторяющееся производство и требования максимальной скорости.Однако повторное воспроизведение звуковой последовательности также происходит в разговорной речи, например, в выразительных (несогласованных) соглашениях ( да да да или нет нет нет нет ), фразе с многоточием Сайнфельда yada yada yada , инвокации ( Beetlejuice Beetlejuice Beetlejuice ), или высказывания, такие как Это продолжалось и продолжалось, и на . Таким образом, повторяющееся производство не является ни необходимым, ни достаточным, чтобы превратить речь в неречевую задачу.

Несколько авторов предложили максимальную частоту повторения в качестве отличительного критерия (Weismer, 2006; Ziegler, 2002): получение pataka с нормальной скоростью ( Это хорошая патака ) является речью, но повторение pataka так же быстро, как возможно, это неречие («DDK-режим» орального контроля моторики; Ziegler, 2002: 571).Однако по этому критерию акустические модели устного общения, производимые аукционистами, будут , а не речью из-за их очень быстрой (вероятно, максимальной) скорости. Кроме того, если человек достаточно замедляет речь, говорящий может войти в «альтернативный, более сознательный режим управления» (Ziegler, 2003a: 24). Означает ли это, что говорящие с апраксией речи (АОС) или дизартрией, у которых может быть низкая скорость речи (хотя они могут говорить в быстром конце своего диапазона), не воспроизводят речь? Сложность здесь состоит в том, как самостоятельно принципиальным образом установить «скорость речевого диапазона» для данного говорящего.С какой скоростью паттерн оральных движений с акустической отдачей меняется от речи к неречевой (на любом конце диапазона)?

Третья проблема с определением и разграничением речевых и неречевых задач заключается в том, что критерии применялись непоследовательно между авторами и даже внутри них. Например, в дополнение к уже приведенным примерам (например, необходим звуковой сигнал по сравнению с скрытой речью), повторение повторяющегося слога в DDK считается задачей, не связанной с речью (например, Bunton, 2008; Ziegler, 2003a), однако в других местах повторяющееся воспроизведение слога рассматривалось. речь (e.грамм. Бантон и Вайсмер, 1994; Дегер и Зиглер, 2002). Эта проблема имеет важные последствия для того, как мы изучаем и делаем выводы о контроле речевой моторики (см. «Методологические последствия » ниже).

Вышеупомянутое обсуждение подчеркивает трудности в определении принципиальным и последовательным образом речи как отдельного поведения, которое категорически отличается от неречевого поведения. Суть различия между IM и TDM заключается в том, что, в отличие от IM, TDM по существу предусматривает такое различие между (более или менее речевыми) неречевыми задачами и «истинной» речью (которая, вероятно, также включает в себя ряд задач. ; Кент, 2015).Отсутствие последовательных и принципиальных критериев для поддержки такого разграничения, на котором основывается TDM, подрывает обоснованность или полезность этого различия – и тем самым понятие специализированной системы управления. Возможно, широкий диапазон и сложность орального моторного поведения делает принципиально невозможным отделить всю речь от всех неречевых задач. Однако четкое и последовательное разграничение речевых и неречевых задач необходимо для продвижения и эмпирической проверки теоретической точки зрения, которая критически зависит от существования категории речи в отличие от неречевых задач.Также обратите внимание, что постулирование «квазиречевых» задач (Weismer, 2006: 319) противоречит категориальному различению и неразложимости: признание того, что задачи могут быть более или менее речевыми (как в речевых, так и в неречевых категориях), предполагает Градиентное различие или пространство задач в диапазоне от очень похожего на речь (например, натуралистическая беседа) до очень неречевого (например, виляния языком по сторонам). Фактически, это то, что предлагает IM. Чтобы обозначить некоторую (нечетко определенную) категориальную точку в этом пространстве задач, более или менее произвольно называть один набор задач «речью», а другой «неречевым», а затем предлагать специализированный механизм для этих категорий не является ни необходимым, ни освещение.

Диссоциации и различия: что такое система?

С проблемой различения речи и неречевого поведения неразрывно связан вопрос о том, как различать системы. Общий подход заключается в выявлении диссоциации или различий задач (например, в кинематических или нейронных показателях). Ассоциации менее информативны в отношении организации и архитектуры когнитивной системы, чем диссоциации, особенно двойные диссоциации, учитывая возможные корреляции третьей переменной с такими факторами, как тяжесть или общая нервная ткань (Weismer, 2006; Ziegler, 2003a). 5 Здесь нет разногласий. Однако, предполагая, что четкие, последовательные и согласованные определения задач могут быть сформулированы, два соображения ограничивают ценность диссоциации, чтобы отличить речь от неречевого моторного контроля: (1) диссоциации не обязательно отражают различия моторной системы , и (2) они также существуют между различными речевыми задачами.

Во-первых, диссоциации не требуют интерпретации с участием различных моторных систем, одной для речевых, а другой для неречевых задач.Например, помимо множества различий в моторных аспектах (Ballard et al., 2000; Ziegler, 2003a), диссоциация между речью (AOS) и неречевыми произвольными оральными движениями, такими как протрузия языка (невербальная оральная апраксия), может быть объяснена в терминах: зрительно-пространственной обработки 6 (например, Bizzozero et al., 2000; Kramer et al., 1985), языковой дефицит (Botha et al., 2014; Square-Storer et al., 1990) или другие когнитивные факторы.

Во-вторых, даже если исключить немоторные факторы, диссоциация между двумя моторными задачами сама по себе не означает, что одна из них является моторной задачей , речевой, , а другая – неречевой, , потому что диссоциации и различия также существуют между задачами, которые считаются речью (например,грамм. Caviness, Liss, Adler, & Evidente, 2006 7 ; Дегер и Зиглер, 2002; Таско и МакКлин, 2004 г .; Цао и Вейсмер, 1997; Зиглер, Килиан и Дегер, 1997). Например, Цао и Вайсмер попросили участников прочитать отрывок по 10 раз каждый с обычным и максимальным темпом, и классифицировали говорящих на медленные и быстрые группы в зависимости от их обычной скорости речи. Они сообщили о двойной диссоциации: по крайней мере, один говорящий из медленной группы показал самые быстрые максимальные скорости, а несколько говорящих из быстрой группы имели максимальные скорости в диапазоне медленной группы.Означает ли это, что речь с обычной скоростью и речь с максимальной скоростью контролируются двумя различными системами управления моторикой – и что только одна из них является речью? Это согласуется с представлением о том, что задачи DDK не являются речью из-за требований максимальной скорости. Тем не менее, Цао и Вейсмер не делают этого вывода, а вместо этого предполагают, что вариации в привычной скорости речи могут быть объяснены различиями в моторных пределах, которые могут зависеть от механизма удержания времени мозжечка, который также участвует в моторном контроле конечностей.

Что касается неврологической диссоциации, два исследования Зиглера и его коллег подтверждают диссоциативность слогового секвенирования, инициации и сборки многосложных последовательностей в единую программу (Deger & Ziegler, 2002; Ziegler, Kilian, & Deger, 1997). В парадигме простого (отложенного) времени реакции (RT) говорящих просили воспроизвести слоговые строки, такие как «дада», «дадада» и «даба». Эффект длины (RT для «дадада»> RT для «дада») интерпретировался как отражающий дополнительное время, необходимое для инициирования и «распаковки» дополнительной моторной подпрограммы слога из артикуляционного буфера.Эффект сложности (RT для «даба»> RT для «дада») был взят, чтобы отразить сложность объединения двух слогов в единую двигательную программу. Ziegler et al. (1997) сообщили о пациенте с дополнительным повреждением моторной коры головного мозга, который проявлял дисфлейную речь, но не производил сегментарных замен или искажений. Эта пациентка продемонстрировала эффект длины, но не эффект сложности (в отличие от нормальных говорящих, которые не показали ни того, ни другого), предполагая, что ее нарушение заключалось в инициировании или распаковке последовательности слогов (независимо от конкретного содержания этих слогов, т.е. исправная сборка). Напротив, Дегер и Зиглер (2002) сообщили, что говорящие с AOS демонстрировали противоположный паттерн: эффект сложности, но не эффект длины, предполагая, что их нарушение заключалось в объединении нескольких слогов в единую программу, а не в начальных слогах в последовательности. Другими словами, вместе эти два исследования предполагают двойную диссоциацию между аспектами речевого моторного контроля, вытекающую из одной и той же задачи – внутриречевой диссоциации.

В качестве другого примера, как поведенческие, так и нейронные данные свидетельствуют о том, что процедуры речевого моторного программирования для создания низкочастотных и высокочастотных слогов качественно различаются (Aichert & Ziegler, 2004; Bürki, Cheneval, & Laganaro, 2015; Cholin, Dell, И Levelt, 2011).И все же оба типа распорядков считаются частью речевой системы.

В этом свете диссоциация, о которой сообщил Зиглер (2002), одно из самых убедительных доказательств, приведенных в поддержку TDM, становится менее очевидной. Циглер сообщил о диссоциации в скорости речи между повторением предложения, содержащего неслово (без инструкций скорости), и задачей DDK с переменной скоростью движения (с инструкциями максимальной скорости). Циглер сравнил здоровых говорящих, говорящих с AOS и говорящих с атаксической дизартрией, совпадающих по продолжительности целевого слога в задании на повторение предложений.У здоровых говорящих и говорящих с AOS продолжительность слогов в DDK была короче, чем у говорящих с повторением предложений, а у говорящих с атаксической дизартрией наблюдалось обратное. Циглер объяснил эту закономерность, предположив, что патология мозжечка (как при атаксической дизартрии) влияет на способность использовать сенсорную обратную связь для формирования прогнозирующих команд с прямой связью для выполнения относительно новой задачи повторения слогов, тогда как повторение предложений больше зависит от установленных команд с прямой связью и, таким образом, меньше затронуты повреждением мозжечка.Хотя Зиглер рассматривает эту диссоциацию в терминах различных систем управления моторикой (одна речь и одна неречия), другая интерпретация – в терминах механизмов управления на основе обратной связи и прямой связи, оба из которых играют роль в управлении речевой моторикой (например, Guenther et al. ., 2006; Hickok et al., 2011) – иными словами, внутриречевая диссоциация.

Вопрос здесь по сути Что такое система? и становится одной из гранулярностей: при каком размере зерен диссоциация или различие указывает на отдельные системы, в отличие от компонентов внутри системы (см. Также Folkins et al., 1995)? Зиглер (2003b) утверждает, что, хотя макроскопически может показаться совпадение поведения и нейронных субстратов, лежащих в основе речевого и неречевого орального моторного поведения, это всего лишь вопрос низкого разрешения: более микроскопический взгляд выявляет различия. 8 Однако неясно, почему такое широкое (и плохо определенное) понятие, как «речь», является правильным размером зерна микроскопического разрешения. Почему различия в речевых задачах (даже более высокое разрешение) , а не приводят к необходимости использования нескольких систем управления речевыми моторами? Конечно, это не может быть основано на текущих методологических ограничениях (например,грамм. пространственное разрешение методов нейровизуализации), но требует принципиального обоснования.

Согласно TDM, процессы управления организованы вокруг целей задачи (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a). Таким образом, можно утверждать, что высокочастотные и низкочастотные слоги или быстрые и медленные скорости речи имеют схожую цель (например, производить акустический сигнал для общения). Однако это решение зависит от довольно расплывчатого определения «цели» (см. Предыдущий раздел), потому что при более мелком размере есть многочисленные различия в целях между задачами, которые якобы составляют речь.Например, двигательные цели для слогов с щелчками отличаются от целей для слогов с остановками. Шайман и Гракко (2002) сообщили, что компенсаторная реакция на неожиданные возмущения различалась в зависимости от целевой согласной, поддерживая понятие функциональной синергии, связанной с конкретными задачами, при более мелком размере зерна. В качестве другого примера, задача сознательного контроля скорости речи имеет другую цель, чем разговор с целью общения, и может привести к качественным различиям (например,грамм. Адамс, Вейсмер и Кент, 1993; Ван Ланкер Сидтис и др., 2012). Наконец, недавнее нейровизуализационное исследование показывает, что планирование структуры слогов и планирование последовательностей слогов частично зависит от отдельных нервных регионов (Bohland & Guenther, 2006; см. Также Ziegler et al., 1997), гласных и согласных, а также различных типов согласных. , имеют разные нейронные репрезентации (Bouchard et al., 2013), и что высокочастотные и новые слоги задействуют разные нейронные цепи (Bürki et al., 2015). Таким образом, каждый звук в каждом контексте имеет разную цель или представляет другую задачу. Радикальным следствием логики TDM будет то, что каждый звук в каждом контексте – каждое высказывание – контролируется отдельной двигательной системой, что приводит к потенциально бесконечному количеству систем (Gick & Stavness, 2013; Riecker et al., 2005). Тем не менее, все такие моторные действия считаются частью единой речевой моторной сети (например, Ziegler & Ackermann, 2013). Если системы управления двигателем определяются общими целями, то нужно определить эти общие цели.Почему гласные и согласные, или фрикативы и остановки, или высокочастотные и низкочастотные слоги, или говорение с обычной или максимальной скоростью контролируются одной системой (несмотря на множество различий в целях, кинематических паттернах, акустических последствиях, нейронных основах), а затыкать кого-то или задачи DDK по принципиально отдельной системе? Разграничение системы, по-видимому, зависит от детализации определения «цели».

Другой способ определения системы может заключаться в рассмотрении механизмов , которые охватывают ряд (микроуровневых) целей.Например, в некоторых недавних моделях (например, Guenther et al., 2006) гласные и согласные воспроизводятся с помощью одних и тех же механизмов (управление с прямой связью и обратной связью), но точная комбинация и цели на микроуровне могут варьироваться в зависимости от целевого звука (например, большее вклад управления с прямой связью для быстрых согласных жестов). Таким образом, TDM может определять цели с размером зерна больше, чем отдельные звуки или слоги. Однако даже здесь различные компоненты (системы прямой связи и обратной связи), каждый из которых связан с разными нейронными схемами, могут диссоциировать (см. Maas, Mailend, & Guenther, 2015, для однократной диссоциации в AOS; Smith & Shadmehr, 2005, для двойной диссоциации). в двигательной функции конечностей).

Дело здесь в том, что неясно, как и где, при каком размере зерна провести границу между различными системами и где отклонить такие линии, несмотря на различия и диссоциации в кинематических, нейронных или других аспектах. Если некоторые диссоциации просто отражают разные компоненты (или стратегии , Адамс и др., 1993; или режимы , Tasko & McClean, 2004) в рамках единой системы управления (например, фрикативы против остановок, частые против редких слогов, привычные противмаксимальная скорость), то следуют два следствия. Во-первых, диссоциации совместимы с IM, согласно которому речь разложима, а диссоциации лучше всего понимать с точки зрения свойств задачи. Во-вторых, понятие отдельной речевой системы основывается не на логике и наличии диссоциации, а на постановке задач как отражающих речь или неречевую речь. Таким образом, TDM игнорирует диссоциации внутри «речевых» задач как свидетельство наличия отдельных систем, но предполагает, что диссоциация с задачами, обозначенными как «неречевые», указывает на отдельные системы управления, даже если эти задачи имеют много общих свойств с речью, например задачи DDK (см. также Ballard et al., 2003).

Короче говоря, диссоциации и различия между задачами существуют, но они не требуют постулирования различных систем управления моторикой, а также того, что такое различие лучше всего выражается в терминах (плохо определяемой) разницы между речью и неречью. Чтобы сделать этот случай с использованием метода диссоциации, сначала нужно явное, последовательное и принципиальное определение речи и принципиальный подход к решению, какие диссоциации имеют значение. Насколько мне известно, такое определение или критерии (пока) не сформулированы, которые могли бы решить проблемы, описанные выше.Как только такое определение и критерии будут доступны, станет возможным идентифицировать нейронные области, участвующие в речевых и неречевых задачах, и, возможно, даже вызвать двойную диссоциацию с виртуальными нейронными поражениями (например, с транскраниальной магнитной стимуляцией). Однако даже в этом случае необходим надлежащий контроль, чтобы исключить, что диссоциация действительно лучше всего охарактеризована как категориальное различие речевой / неречевой задачи, а не как различие свойств задачи.

Появление специализированных систем

Важная теоретическая проблема, имеющая отношение к этим дебатам, связана с появлением специальной речевой системы, которая, как утверждается, связана с массовым овладением речевыми навыками (Bunton, 2008; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013).Тем не менее, это поднимает ряд ранее игнорировавшихся вопросов о том, как люди приобретают речевые моторные навыки: какую систему используют говорящие, прежде чем они достигнут уровня навыков (на родном или иностранном языке)? Первоначальные попытки говорить должны поддерживаться другой системой управления двигателем. 9 Какой опыт или практика вызывает появление речевой моторной системы, учитывая, что речевой моторный контроль развивается в течение длительного периода (Hoit, Hixon, Watson, & Morgan, 1990; Smith & Zelaznik, 2004)? Какая система контролирует речь на среднем уровне навыков? Управляются ли новые или редко встречающиеся слоги (которые по определению не усвоены повторно) новой системой управления волевой моторикой? Могут ли быть зависящие от опыта улучшения навыка в системе ? Если так, то это избавит от необходимости постулировать сдвиг в сторону принципиально отличной системы.Хорошо известно, что повышение квалификации связано с изменениями лежащих в основе нейронных субстратов (например, Kleim et al., 1998; Sakai et al., 2004). Однако такие результаты не требуют постулирования отдельной системы или, по крайней мере, требуют критериев, позволяющих различать внутрисистемные и внутренние изменения. Эти вопросы необходимо решить, чтобы понятие пластичности, зависящей от опыта, имело объяснительную ценность для TDM.

Ссылка на принципы зависимой от практики нейронной пластичности, полученные в результате исследования обучения двигательным навыкам (Bunton, 2008; Ziegler & Ackermann, 2013), подразумевает веру в то, что речевой моторный контроль разделяет фундаментальные организационные принципы с другими моторными навыками, а не речевым моторным контролем. подчиняться своим уникальным организационным принципам.Следует отметить, что многие идеи в современных моделях речевого моторного контроля похожи на неречевые моторные области или взяты из них, и, таким образом, обеспечивают преемственность с более широкой научной литературой (Grimme et al., 2011; Hickok, 2014). Например, концепции гибридной архитектуры управления с прямой связью / обратной связью, внутренних моделей, моторного планирования в сенсорном пространстве, конкурентной очереди для упорядочивания действий, самоорганизации через стадию лепета (Bohland, Bullock, & Guenther, 2010; Guenther et al. , 2006; Hickok et al., 2011) не относятся к речи, а взяты из литературы по контролю над моторикой (Bullock, 2004; Bullock, Grossberg, & Guenther, 1993; Wolpert, Ghahramani, & Flanagan, 2001). Точно так же, вопреки утверждениям в литературе (Ziegler, 2003b), 10 моторная эквивалентность и торговые отношения не являются феноменами, специфичными для речи (Todorov & Jordan, 2002), как и коартикуляция (Jordan, 1990), ритмическая организация последовательные движения (Sakai et al., 2004) или понятие моторных «фрагментов», зависящих от содержания, которые развиваются с практикой (Sakai et al., 2004; Штернберг и др., 1978; Verwey, 1996). 11

Конечно, тот факт, что управление речевыми моторами может разделять принципы с управлением неречевыми моторами, не означает, что управление речевыми и неречевыми моторами зависит от одной и той же системы или перекрывающихся систем. Более строгие проверки того, зависят ли речевые и неречевые задачи частично от общих систем управления, потребуют демонстрации влияния одной задачи на другую, например, двухзадачного вмешательства (например, Bailey & Dromey, 2015), подготовки / облегчения одной задачи другой. , или перенос обучения между задачами (Bunton, 2008; Weismer, 2006). 12 Логика, лежащая в основе подхода с передачей обучения, заключается в том, что передача указывает на улучшение в некотором общем компоненте общей задачи. Например, обработка звуков речи может переноситься на другие экземпляры этих звуков в необученных высказываниях и на другие подобные звуки речи (например, Ballard et al., 2007). Однако отсутствие передачи не обязательно означает, что задачи зависят от принципиально различных систем управления, если только не принимается понятие множественных систем управления речью, поскольку обработка звуков речи не переносится на все другие звуки речи (например,грамм. Ballard et al., 2007, показали, что передача ограничивалась классом манеры), а в некоторых случаях даже одним и тем же звуком в разных контекстах (например, Rochet-Capellan et al., 2012).

В целом свидетельства влияния задач, не связанных с речью, так или иначе ограничены, и, как указывалось выше, это предприятие требует четких и последовательных определений задач. Один интересный гипотетический пример был предложен Aichert и Ziegler (2013), которые утверждали, что заученные невербальные выражения (например, mmm , shhh ) «могут быть использованы в качестве заученных оральных движений для облегчения согласных жестов» (стр.1194). Это говорит о том, что возможен переход от неречевых задач к речевым (по сути, это одобрение IM), хотя для TDM не сформулированы и не предусмотрены какие-либо механизмы для такой передачи.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Эта дискуссия имеет явный теоретический интерес. Однако есть и практические выводы, которые вытекают из каждого взгляда и определения речи. В некотором смысле эти дебаты касаются того, какие обобщения мы можем сделать (Tasko & McClean, 2004), и как изучать речевую моторику.Ниже я обсуждаю некоторые методологические и клинические последствия.

Методологические последствия

Даже если существует речевая система, которая разработана и в основном используется для создания «типичной» коммуникативной речи, закономерный вопрос заключается в том, задействуют ли говорящие такую ​​систему в задачах, которые в некоторых отношениях отклоняются от типичной речи. – и, таким образом, можем ли мы изучать эту систему с задачами, не типичными для коммуникативной речи. Могут ли люди использовать или используют эту систему (ее части) для выполнения других оральных моторных задач, таких как воспроизведение звуков размером со слог с помощью речевого тракта, с коммуникативной функцией или без нее (например,грамм. м-чм ; DDK)?

Сторонники TDM выражают скептицизм в этом отношении (например, Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler & Ackermann, 2013). 13 Вопрос Почему бы просто не изучать речь? Код задавался несколько раз в ответ на потенциальную бесконечную регрессию превращения неречевых задач в речь (Bunton, 2008; Weismer, 2006). Хотя этот вопрос задан риторически, он предполагает, что мы знаем, что такое речь, а что нет. Как указывалось выше, не совсем ясно, что мы делаем.Таким образом, разумный ответ – , потому что мы не знаем, что изучать и как . Необходимо определить границы, чтобы установить задачи и методы, на основе которых можно сделать обобщения о речи.

Что является законным объектом исследования? Естественная разговорная речь – очевидный вариант (отличный пример см. Staiger & Ziegler, 2008). Но ограничение исследования естественным разговором ограничивает возможности для контролируемых экспериментов (Xu, 2010). Является ли какое-либо экспериментирование достаточным отклонением от типичной речи, чтобы задействовать принципиально иную систему и, следовательно, малоинформативную в отношении управления двигателем речи ? Каков руководящий принцип, который отличает речь от управления моторикой, не связанной с речью? Если цель состоит в том, чтобы полностью понять управление речевой моторикой, то потребуются некоторые эксперименты, которые могут включать в себя задачи, которые некоторые могут посчитать неречевыми.

Хотя, возможно, несколько иронично, это не тривиальная проблема, потому что многое из того, что мы думаем, мы знаем о речевом моторном контроле и его нейронной основе, исходит из задач, которые сильно отличаются от естественной разговорной речи. Например, произнесение слов компьютеру в ответ на картинки или написанные слова не имеет коммуникативного намерения (даже собеседника). Если это не речь, то следует отвергнуть большое количество исследований, посвященных контролю речевой моторики и ее нарушениям, как фундаментально неинформативным в отношении производства речи.Литература, посвященная поведенческим и нейронным аспектам речевого моторного контроля, в значительной степени опиралась на задачи, связанные с производством небольших наборов фраз или слов – или неслов – выявляемых посредством именования картинок (Maas, Gutiérrez & Ballard, 2014; Mailend & Maas, 2013; Wunderlich & Ziegler, 2011), имитация слуховых моделей (Aichert & Ziegler, 2004; Kim, Weismer, Kent, & Duffy, 2009; Smith & Zelaznik, 2004; Ziegler, 2002), чтение (Bunton & Weismer, 1994; Tsao & Weismer, 1997), воспоминание (Bohland & Guenther, 2006; Cholin et al., 2011; Дегер и Зиглер, 2002; Маас, Робин, Райт и Баллард, 2008 г .; Sternberg et al., 1978) или быстрое затенение (Peschke, Ziegler, Kappes, & Baumgaertner, 2009). Некоторые экспериментальные парадигмы для изучения регуляции речевой моторики включают изучение новых, неродных звуковых последовательностей (Moser et al., 2009; Segawa et al., 2015). Во всех этих случаях задача не состоит в том, чтобы общаться, а, скорее, производить звуковые последовательности, запрошенные (иногда моделируемые) экзаменатором. Вовлекают ли такие задачи систему управления речевой моторикой или новую систему управления ротовой моторикой? То есть можем ли мы сделать выводы о речевой моторике из таких заданий (см.Staiger & Ziegler, 2008)?

Более того, экспериментальные задачи часто включают инструкции или требования, которые отличаются от типичных речевых ситуаций, например, разговор с помощью прикусного блока или преобразователя (Bunton & Weismer, 1994; Jacks, 2008), с инструкциями, которые должны быть четкими / громкими / медленными / быстрыми. (Darling & Huber, 2011; Ghosh et al., 2010; Tsao & Weismer, 1997), имитируя акценты или людей (McGettigan et al., 2013), говоря с акцентом на быстрое время реакции (Deger & Ziegler, 2002; Mailend & Maas, 2013), используя экспериментально измененную обратную связь (Houde & Jordan, 1998; Maas et al., 2015; Тремблей, Шиллер и Остри, 2003; Villacorta, Perkell, & Guenther, 2007), повторение слогов без просодической модуляции синхронно с метрономом (Riecker et al., 2005) или говорение без звука (Wildgruber et al., 1996, 2001). Может быть, а может и не быть различий между задачами с этими требованиями и без них (Tasko & McClean, 2004), но отсутствие различий не подразумевает общей системы управления (или что это система управления двигателем Speech ), равно как и различия подразумевают, что люди задействуют принципиально разные системы.

В целом, большинство задач, используемых в исследовании речевого образования, довольно далеки от своего естественного коммуникативного контекста и часто включают в себя конкретные инструкции, которые приводят к достижению цели задачи, отличной от типичной речи. Если в таких задачах задействованы разные системы управления оральной моторикой, то они в принципе не могут объяснить управление речевой моторикой. Довольно отрезвляющим сообщением в данном случае будет то, что мы вообще очень мало знаем о продукции Speech . Все современные модели речевого моторного управления построены на данных задач, которые нельзя квалифицировать как речевые, и поэтому такие модели могут считаться моделями неречевого устного моторного поведения.

Честно говоря, сторонники TDM используют деконтекстуализированные задачи и делают выводы о контроле речевой моторики (Bunton, 2008; Bunton & Weismer, 1994; Deger & Ziegler, 2002; Tsao & Weismer, 1997; Wildgruber et al. , 2001; Ziegler, 2002), предполагая, что такие задачи на самом деле считаются речью (хотя отношение к разговорной речи редко рассматривается; см. Tasko & McClean, 2004, и Staiger & Ziegler, 2008, для исключений). Однако обратите внимание, что это подразумевает принятие разложимости речи: коммуникативное намерение, семантическое значение или акустический сигнал не являются необходимыми; Задания с максимальной скоростью и задания по производству повторяющихся слогов все еще могут быть речью и т. д.. Если таких отклонений от разговорной речи недостаточно для постулирования отдельных систем управления, то почему другие задачи, которые включают некоторые, но не все компоненты типичной речи, такие как DDK, обозначаются как «неречевые» (Bunton, 2008: 275; Ziegler, 2003: 20). ) или «квазиречия» (Weismer, 2006: 319)? Опять же, различие кажется произвольным и непоследовательным.

Рассмотрение речи как части специализированной системы априори может ограничить поиск потенциально релевантных обобщений. В качестве примера Питер и Стул-Гаммон (2008) выдвинули гипотезу о том, что детская апраксия речи (CAS) может быть связана с центральным основным дефицитом времени.Они сообщили о схожих трудностях с синхронизацией при выполнении согласованных речевых и неречевых (ручных) заданий у детей с САС. Кроме того, точность синхронизации отрицательно коррелировала с количеством диагностических функций CAS. Хотя такие корреляционные планы скорее наводят на размышления, чем окончательно, суть в том, что такие возможные обобщенные нарушения могут не выявиться, если их не искать за пределами заранее определенного узкого (плохо определенного) диапазона задач.

Короче говоря, определение нечетко определенных и непоследовательных категорий задач усложняет эмпирическое исследование, поскольку неясно, какие задачи подходят для изучения речи, не заходя на территорию, не относящуюся к речи, и может ограничивать исследование общих основных механизмов.Напротив, IM предполагает, что, исследуя систематические различия и сходства между рядом задач с аналогичными свойствами (независимо от того, обозначены ли они как «речевые» задачи), мы можем начать полностью понимать многие аспекты речевого моторного контроля ( Ballard et al., 2003, 2009; Tasko & McClean, 2004). То есть мы должны изучать как части, так и их взаимодействие внутри целого в различных сочетаниях (включая «типичную» речь).

Клиническое значение

Оценка

Два утверждения, воплощенные в TDM, также имеют важные клинические последствия, как для оценки, так и для лечения.Что касается оценки, TDM подразумевает, что никакая полезная информация о нарушении моторной речи не может быть получена при использовании неречевых задач, таких как зрительно-моторное отслеживание или DDK (Ziegler, 2002, 2003a), поскольку такие задачи задействуют другую оральную моторную систему. Сторонники TDM не отрицают потенциальную диагностическую ценность таких задач, как DDK, для неврологических целей (например, обследования черепных нервов; Ziegler, 2003a), а скорее утверждают, что такие задачи не имеют ценности для диагностики или понимания нарушений речи ( Weismer, 2006; Ziegler, 2002).Другими словами, какая бы функция ни была затронута повреждением такой нервной ткани (например, время), эта функция не имеет значения в контексте речевой задачи. Согласно TDM, нет перекрытия между системой, которая управляет разговорной речью, и системой, которая контролирует артикуляцию звуковых последовательностей речи в задаче DDK. Напротив, IM предполагает, что тщательно разработанные задачи с общими свойствами (например, DDK) могут пролить свет на природу нарушений моторной речи путем изучения возможностей и ограничений оральной моторной системы независимо от языкового ввода в эту систему (Ballard et al. ., 2009).

Интересно, что задания DDK часто встречаются в протоколах оценки двигательных речевых расстройств (Duffy, 2005; Thoonen et al., 1999). Кроме того, по-прежнему проводится много исследований по задачам DDK (Hurkmans et al., 2012; Icht & Ben-David, 2014). Это может частично отражать «политические соображения» (например, легкость, с которой такие задачи могут быть изучены; Weismer, 2006: 343), но часто также убежденность в том, что такие задачи информативны в отношении речи (Riecker et al., 2005). Они позволяют систематически и контролируемо изменять сложность (Hurkmans et al., 2012) и относительно независимой от языка оценки артикуляционных способностей (Icht & Ben-David, 2014), что может быть важно при оценке двуязычных носителей или проведении кросс-языковых сравнений.

В качестве примера, задачи DDK могут быть информативными об источнике замедленной скорости речи (например, Wang, Kent, Duffy, Thomas, & Weismer, 2004). При сравнении частоты чередующихся движений (AMR) и скорости разговорной речи у говорящих с дизартрией Wang et al. (2004: 79) отметили, что «для более серьезных испытуемых частота слогов AMR была очень похожа на скорость разговорных слогов, что, возможно, указывает на то, что способность речевого мотора и была ограничивающим фактором» (курсив мой).Эта цитата предполагает, что задача DDK захватывает некоторый общий аспект и что скорость разговорной речи замедляется из-за ограничений речевой моторики, а не (например) когнитивных или лингвистических ограничений. Если бы нужно было исследовать только скорость разговорной речи, такие альтернативные возможные источники замедления было бы труднее распутать.

Эмпирически подтверждается полезность задач DDK при дифференциальной диагностике речевых расстройств, в частности, в отношении CAS.Например, на сегодняшний день единственным проспективно подтвержденным диагностическим маркером с адекватной диагностической чувствительностью и специфичностью является оценка, полученная на основе задач максимальной производительности (Thoonen et al., 1999). Мюррей и др. (2015) недавно показали, что CAS можно с высокой точностью отличить от других детских речевых расстройств, используя четыре критерия, полученные из двух задач, одна из которых является задачей DDK. Таким образом, задачи DDK во всех исследованиях считаются одними из самых разборчивых. С точки зрения TDM интерпретация будет заключаться в том, что CAS также включает нарушение неречевого орального моторного контроля, которое не имеет ничего общего с их речевым нарушением и, следовательно, не может использоваться как часть обоснования для (конкретных) клинических услуг.Напротив, с точки зрения IM, это открытие может означать, что проблемы с речью в CAS также проявляются в задачах DDK, и выполнение этих задач может помочь обосновать необходимость конкретных вмешательств для CAS. 14

В общем, сильные утверждения, воплощенные в TDM, требуют критериев, которые определяют «речь» для разработки протокола оценки с задачами, которые позволяют делать выводы о нарушениях речи. Вышеупомянутые вопросы актуальны и в клиническом контексте: необходимо ли коммуникативное намерение? Достаточно ли похожи на речь подражательные задания? Информативно ли использование неслов для речи? Превращают ли инструкции по изменению скорости задачу в неречевую? Эти вопросы показывают, что каждая теоретическая точка зрения имеет важное значение для оценки, и что действительно «детали имеют решающее значение» (Weismer, 2006: 315).

Лечение

Аналогичные соображения возникают и в отношении лечения. Например, если неслова не являются речью, то при лечении речевых расстройств следует использовать только реальные словесные цели, поскольку из-за специфики обучения не следует ожидать передачи от неслов (Rochet-Capellan et al., 2012; Segawa et al. , 2015). Тем не менее, некоторые данные свидетельствуют о том, что происходит обобщение от неслов к реальным словам (Maas et al., 2002; Schneider & Frens, 2005), и, возможно, даже больше, чем нацеливание на настоящие слова для некоторых говорящих (Gierut, Morrisette, & Ziemer, 2010).Такие результаты позволяют предположить, что семантическое значение и коммуникативное намерение не являются необходимыми условиями для речи (и, таким образом, могут быть удалены для несколько разложенного поведения, которое все еще является речью).

Кроме того, многие терапевтические техники превращают задачу из типичной разговорной речи в более сознательно контролируемую задачу, такую ​​как контроль скорости (Mauszycki & Wambaugh, 2008; Yorkston et al., 2007), акцент на громкой речи (Ramig et al. , 1995), визуальные модели и зеркала (Brendel & Ziegler, 2008; DeThorne et al., 2009), жестовые или тактильные сигналы (Brendel & Ziegler, 2008; Dale & Hayden, 2013), имитация тоновых последовательностей (Brendel & Ziegler, 2008), визуальная биологическая обратная связь (Preston et al., 2014) или неявная практика (без открытая артикуляция; Davis, Farias, & Baynes, 2009). Означает ли это, что люди действуют в «неречевом режиме» и, следовательно, фактически не задействуют свою систему управления речевой моторикой? Если это так, то обоснование таких методов неясно, потому что не ожидается никакого переноса на фактическое воспроизведение речи (несмотря на доказательства такого переноса; Brendel & Ziegler, 2008; Davis et al., 2009; Престон и др., 2014). Возможно, оправдание состоит в том, что не имеет значения, называем ли мы поведение речью, если общение улучшается (неречевыми средствами) и мы не ожидаем улучшения в производстве речи. Если цель состоит в том, чтобы улучшить производство речи с помощью лечения, и кто-то оговаривает, что речь – это категорически отличное поведение, контролируемое отдельной системой, то вопрос в том, какой диапазон задач и методов можно считать законными и подходящими для этой цели.

Важно отметить, что вышеизложенное обсуждение не следует истолковывать как одобрение так называемых неречевых устных моторных упражнений (например, отжиманий от языка) для улучшения речи. Есть много хороших аргументов против этой практики (Clark, 2003; McCauley et al., 2009), и отказ от такой практики не требует предположения, что речь контролируется отдельной системой управления моторикой или что речь целостна. Неречевые устные двигательные упражнения для улучшения речевой функции противопоказаны (в большинстве случаев) обеими точками зрения, вопреки случайным предположениям об обратном (Ziegler & Ackermann, 2013).Хотя IM предсказывает, что может происходить передача между некоторыми неречевыми устными моторными задачами и некоторыми аспектами производства речи, эта точка зрения все же предсказывает большую передачу от реальной речи к речи, учитывая специфику обучения (Rochet-Capellan al., 2012). Хотя некоторые утверждали, что неречевое моторное поведение может быть необходимым предшественником речевого лечения в некоторых случаях (Robin, 1992), это не обязательно следует из IM. Утверждение, что речь может иметь общие свойства с другим двигательным поведением, не означает, что практика на , любое такое двигательное поведение, следовательно, обязательно принесет пользу производству речи, не говоря уже о том, что любые такие преимущества будут на больше, чем или равны преимуществ от практики. речевые движения.IM не утверждает, что данная задача, не связанная с речью, использует все или только те компоненты , которые участвуют в формировании речи, или наоборот. Фактически, главное утверждение состоит в том, что существует большее или меньшее совпадение, в зависимости от степени сходства между задачами. Таким образом, ожидается более интенсивная передача от речи к речи, чем от неречевой речи к речи – из-за перекрытия или общих свойств, а не потому, что речь и неречия контролируются совершенно разными системами.

ВЫВОДЫ

Большинство исследователей согласны с тем, что речь – это особый навык и что неречевые устные двигательные упражнения для улучшения речевого образования противопоказаны при клиническом лечении.Однако существуют разногласия относительно того, лежит ли в основе производства речи отдельная специализированная система управления двигателем и является ли речь целостной или разложимой на примитивы. В литературе широко распространено мнение о том, что речь является целостной, категорически отличной от всех других оральных моторных форм поведения и подчиняется специальной, отдельной системе моторного контроля.

В этой статье выделено несколько основных проблем для этой точки зрения, в том числе отсутствие явного определения речи, трудности выделения речи из задач, не связанных с речью, и непоследовательное применение определений и критериев.Кроме того, утверждалось, что диссоциации среди основных источников доказательств TDM не требуют интерпретации с точки зрения различных двигательных систем, а также существуют между речевыми задачами с более высоким разрешением, что подчеркивает отсутствие принципиальных критериев для интерпретации диссоциации как внутри- или межсистемные различия. Кроме того, было поднято несколько вопросов, связанных с появлением специальной системы управления речевой моторикой. Это нетривиальные проблемы, и они должны быть решены, чтобы идея отдельной, специфичной для речи системы управления имела смысл.

Признание различия градиента с перекрывающимися свойствами между задачами не равносильно утверждению, что задачи одинаковы или контролируются полностью перекрывающейся системой, и не означает, что все в типичной разговорной речи можно понять, изучив упрощенное или упрощенное. искусственные задачи типа DDK. Однако это означает отказ от категориальной дискретной границы и целостного, неразложимого взгляда на речь. Признание существования речевого поведения (явно или неявно путем использования / одобрения определенных экспериментальных задач для вывода о речи) предполагает разложимость: речь можно рассматривать как комбинацию свойств, которые могут проявляться в различных комбинациях в различных двигательных задачах.В этом суть IM. Диссоциацию и различия лучше всего понять в терминах этих свойств, а не в терминах оговоренного, плохо определенного различия между речью и неречью. Наше понимание речевого моторного управления и моторного управления в целом может быть улучшено, если мы сможем идентифицировать эти свойства, например, сравнивая задачи с этими свойствами и без них (например, требования к скорости, коммуникативное намерение; Ballard et al., 2003; Bunton & Weismer, 1994). Может быть больше согласия, чем это очевидно в литературе, по крайней мере, при изучении диапазона задач, используемых или цитируемых для поддержки TDM, которые включают задачи, которые значительно отличаются от натуралистической коммуникативной речи (например,грамм. без коммуникативного намерения, семантического содержания, синтаксической структуры или даже акустического сигнала).

Эта философская дискуссия имеет методологическое и клиническое значение. Если определить речь как включающую только разговорную речь для задачи общения , то наши методы и знания о речевом моторном контроле и его нарушениях очень ограничены. В той степени, в которой клиницисты и исследователи полагаются на методы, которые отклоняются от разговорной речи (например, повторение слов, чтение вслух, скрытая артикуляция, методы снижения скорости, визуальная биологическая обратная связь, формирование согласных жестов из «неречевых» жестов, задания DDK), это либо подразумевает некоторая степень разложимости речи или принятие множественной «речевой» системы управления двигателем, что подрывает основу TDM.Конечно, независимо от того, отражают ли отклонения от типичных речевых ситуаций в экспериментальных или клинических исследованиях работу и процессы «» речевой двигательной системы управления или интегративной системы, необходимо четкое обоснование использования и интерпретации такой задачи. Наконец, Вейсмер (2006: 331) писал: «В отсутствие теоретически мотивированного, четкого критерия того, когда задача достаточно похожа на речь, чтобы ее можно было квалифицировать как репрезентативную для процессов управления в производстве речи, концепция« перекрытия управления »имеет ограниченные научные возможности. и, следовательно, клиническая полезность ».Я согласен и хотел бы добавить, что то же самое справедливо и для TDM: при отсутствии теоретически мотивированного, четкого критерия того, когда задача достаточно речеподобна, чтобы квалифицироваться как репрезентативная для процессов управления в производстве речи, концепция «задача- специфический моторный контроль »имеет ограниченное научное и, следовательно, клиническое применение.

Сноски

1 Это не единственные возможные виды (Weismer, 2006), и каждый может представлять класс моделей. Я сосредотачиваюсь на этих двух взглядах и этих двух конкретных утверждениях, потому что они обсуждались относительно подробно.Иногда я позволю себе высказаться с изложенными позициями, чтобы развить более широкую дискуссию.

2 Подобные споры о существовании систем, специфичных для речи, по сравнению с более общей системой встречаются в литературе по восприятию речи (например, Liberman & Whalen, 2000; Holt & Lotto, 2008). Однако основное внимание в данной статье уделяется производству речи.

3 Мур и его коллеги назвали разноплановый лепет «предреченным» поведением (Moore & Ruark, 1996: 1036) и посчитали, что такой лепет не имеет коммуникативного намерения (вокализации генерировались во время самостоятельной игры и не рассматривались как «ни то, ни другое». значимый, ни ссылочный »; Moore & Ruark, 1996: 1037).Хотя Мур и его коллеги (Мур и Руарк, 1996; Мур, Колфилд и Грин, 2001) убедительно продемонстрировали значительные кинетические и кинематические различия между первыми словами и оральным двигательным поведением, таким как жевание, их работа также показывает значительное сходство между разнообразным лепетом и первым слова (фактически, Мур и др., 2001, сгруппировали вокализации, лепет и «настоящую» речь в единую категорию для анализа, учитывая отсутствие различий).

4 Обычно инструкции задачи: , скажем, pa или pataka (и т. Д.), а не , сделайте этот образец механизма . То есть, как правило, задачи DDK представлены в виде устных задач.

5 Насколько мне известно, никаких количественных и независимых измерений таких третьих переменных предложено не было (серьезность, как операционализированная с точки зрения скорости речи или разборчивости речи, не является независимой от речи). В результате такие объяснения третьей переменной, как правило, не поддаются проверке.

6 Например, Зиглер (2003a: 29) называет «интеграцию визуальной информации с изображением тела субъекта» немоторным аспектом задачи, который различается между речью и имитацией оральных движений.

7 Caviness et al. (2006) широко определяют речь как задачи, включающие одновременное звучание и артикуляцию, которые включают устойчивое воспроизведение гласных и повторяющуюся речь, а также две связанные речевые задачи (чтение). Они сообщили о различиях между двумя связанными речевыми задачами.

8 Ziegler (2003b) писал: «Таким образом, макроскопически перекрывающиеся функции при ближайшем рассмотрении разбиваются на специализированные и отдельные функции, которые оптимально настроены на их поведенческие цели.»(Стр. 101) и« При низком уровне разрешения обычные подозреваемые, моторная кора, базальные ганглии, мозжечок и ядра ствола мозга вовлечены в большинство, если не во все виды поведения, о которых идет речь […]. Тем не менее, на более высоком уровне разрешения нейронные сети, управляющие двигательными функциями, оказываются организованными в соответствии с конкретными задачами […] »(стр. 102).

9 Я предполагаю, что первоначальные попытки речи фактически считаются речью. Если система, поддерживающая начальные попытки, является речевой системой, то происхождение этой системы не может быть основано на пластичности, зависящей от опыта.

10 Обсуждая адаптивные торговые отношения при получении гласных с округлением назад, Зиглер (2003b: 101) заявляет: «Координация здесь явно служит для получения разборчивой речи. […] Описанный организационный принцип специфичен для речи и бесполезен для какого-либо другого поведения ». Я утверждаю, что организационный принцип не специфичен для речи, а только его приложение к конкретному речевому паттерну (округленная назад гласная ).

11 Хикок (2014: 53): «В первом приближении то, что может в первую очередь различать домены – то, что отличает лингвистическую систему от системы ручного управления, – это биты представления, которые вставляются в эти вычислительные архитектуры.’

12 Хотя практика выполнения неречевой задачи вряд ли приведет к изменениям в разборчивости речи (например, Bunton, 2008), для подтверждения концепции интегративной системы было бы достаточно показать изменение (например, ) конкретный кинематический или акустический параметр, наблюдаемый в речевой задаче, после практики с этим параметром, встроенным в неречевую задачу. Например, приводит ли отработка определенного ритмического паттерна в контексте человеческого битбокса к большей точности / стабильности того же ритмического паттерна в речевом задании (например.грамм. повторение предложения)?

13 ‘Нет никакой другой естественной двигательной активности, кроме речи и песни, которая использует особую структуру этой нейронной схемы, а также трудно представить в клинике любую искусственно созданную неречевую оценку или тренировочную задачу, которая бы конкретно задействовала эта конкретная сеть »(Ziegler & Ackermann, 2013: 59; курсив мой).

14 Для ясности, я не сторонник того, чтобы полагаться исключительно на задачи типа DDK (или на любую другую отдельную задачу) при оценке и диагностике нарушений речи.См. Также Ballard et al. (2000: 979–980): ‘ Хотя необходимо рассматривать нарушение АОС в контексте задач по производству речи , изучение неречевого поведения также может помочь в выявлении неоднозначности того, какие характеристики являются результатом лежащих в основе моторных нарушений, а какие связаны с взаимодействием моторной и языковой систем »(курсив мой)

Декларация интересов

Автор не сообщает о конфликте интересов.Только автор несет ответственность за содержание и написание статьи.

О чем мы говорим?

Abstract

Понимание поведенческих, когнитивных и нейронных основ речевого образования представляет теоретический интерес и важно для понимания нарушений речевого образования и того, как оценивать и лечить такие расстройства в клинике. В этой статье рассматриваются два утверждения о нейромоторном контроле производства речи: (1) речь подчиняется отдельной специализированной системе управления моторикой, (2) речь целостна и не может быть разложена на более мелкие примитивы.Оба утверждения получили распространение в недавней литературе и являются центральными в модели управления речевой моторикой, зависящей от задачи (Ziegler, 2003a). Цель этой статьи – стимулировать размышления о производстве речи, ее нарушениях и клинических последствиях этих утверждений. Статья ставит несколько концептуальных и эмпирических проблем для этих утверждений, включая критическую важность определения речи. Напрашивается вывод, что модель, зависящая от задачи, ставится под сомнение, поскольку два ее основных утверждения основаны на плохо определенных и непоследовательно применяемых концепциях.В конце статьи обсуждаются методологические и клинические последствия, в том числе потенциальная полезность диадохокинетических (DDK) задач при оценке двигательных нарушений речи и противопоказания неречевых устных двигательных упражнений для улучшения речевой функции.

ВВЕДЕНИЕ

В последние годы ведутся дискуссии об особом статусе речи среди двигательного поведения (Ballard, Robin, & Folkins, 2003; Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013).Двумя основными взглядами в этой дискуссии являются модель зависимости от задачи (TDM; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013) и интегративная модель (IM; Ballard et al., 2003) 1 . Вкратце, TDM предлагает специализированную, отдельную систему нейромоторного управления, предназначенную для производства речи, тогда как другие действия анатомического аппарата, участвующие в речи (например, смех, новые оральные движения), управляются принципиально разными системами управления моторикой. Напротив, IM предполагает, что производство речи включает в себя особую, уникальную комбинацию навыков и свойств, некоторые из которых являются общими с другими видами моторного поведения, и, как таковые, предлагает перекрывающиеся системы поведенческого и нейронного управления речью и другим моторным поведением.Эта дискуссия актуальна для понимания моторного поведения человека в целом и речевого поведения в частности, а также нейронных механизмов, лежащих в основе такого поведения, а также для методов, с помощью которых мы изучаем такое поведение или влияем на него в лаборатории и в клинике. TDM, кажется, представляет собой распространенную, если не преобладающую точку зрения в современной литературе.

Настоящая статья направлена ​​на то, чтобы более четко сфокусироваться на некоторых проблемах, поднять некоторые критические вопросы для двух конкретных требований, составляющих часть TDM, а также пояснить и исследовать последствия этих заявлений.Мы надеемся, что эта статья внесет положительный вклад, определив области, в которых мнения расходятся – и, таким образом, теоретическое и эмпирическое внимание может быть наиболее плодотворно направлено для выбора альтернатив и улучшения нашего понимания производства речи.

В этой статье основное внимание будет уделено двум конкретным утверждениям, версии которых в последние годы красноречиво высказывались различными авторами (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013). В частности, мы рассмотрим утверждения о том, что речь (1) управляется специальной, отдельной, выделенной системой нейромоторного контроля , а речь (2) – это целостное поведение, которое не может быть разложено на более мелкие части .Хотя цель не состоит в том, чтобы перефразировать старые аргументы, время от времени будут предоставляться разъяснения по таким аргументам, чтобы разрешить возможные неверные толкования и развить дискуссию. Цель этой статьи – побудить к дальнейшим размышлениям о том, что значит сказать, что речь особенная, и как различные точки зрения влияют на клинические решения относительно оценки и лечения речевых расстройств.

Хотя время от времени будут делаться ссылки на исследования нейровизуализации, основной акцент в этой статье будет сделан на поведенческих, а не на нейровизуализационных исследованиях (заинтересованный читатель отсылается к Hickok, Houde, & Rong, 2011 для синтеза и обзора).Основная причина заключается в том, что паттерны нейронной активации представляют собой зависимые показатели, которые можно интерпретировать и понять только в отношении поведения , которое, как считается, они фиксируют (см. Также Coltheart, 2006, для дальнейшего обсуждения исследований нейровизуализации для рассмотрения когнитивных теорий). Другими словами, важным первым шагом является определение интересующего поведения и задач, которые представляют это поведение, чтобы задачи можно было сравнивать (Weismer, 2006). В литературе есть данные о нейронном перекрытии (например,грамм. Чанг и др., 2009; Segawa et al., 2015), а также нейронные различия (например, Wildgruber et al., 1996) между задачами, обозначенными как речевые или неречевые. Настоящая статья посвящена этому важному первому шагу, поскольку в ней обсуждаются некоторые сложности, связанные с проведением различий между задачами и обозначением их как речевых или неречевых, и как таковые могут помочь пролить свет на эти противоречивые выводы из литературы по нейровизуализации и их значение для наше понимание речевого моторного контроля.

Структура статьи следующая. Во-первых, я подготовлю почву, обрисовав в общих чертах утверждения и сопоставив их с комплексным взглядом, чтобы выделить суть разногласий. Далее я подниму некоторые концептуальные и эмпирические вызовы двум приведенным выше утверждениям. Наконец, я рассмотрю значение для научного изучения производства речи и для клинической практики.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ

Согласие заключается в том, что обе точки зрения признают, что речь действительно является особым двигательным навыком.Отрицать это даже на первый взгляд нелегко. Обе точки зрения согласны с тем, что типичное воспроизведение речи включает определенную комбинацию свойств (например, управление акустическим сигналом, движениями артикулятора). Вопрос в том, как это поведение контролируется с точки зрения нейронной и когнитивной организации, и связанных с этим научных и клинических последствий.

TDM поддерживает еще два конкретных утверждения об особенностях речи. Во-первых, особенность выражается в существовании отдельной системы управления моторикой, используемой только для воспроизведения речи.Это утверждение было четко сформулировано Бантоном (2008: 271–272), который писал: «Даже если [задачи, не связанные с речью] могут включать ту же мускулатуру, что и речь, задачи настолько разные, что их управление должно основываться на разных нейронных сетях. . Точно так же Зиглер (2003: 5) заявил: «Эти подсистемы [для разговора по сравнению с другими задачами] разделены в той степени, в которой каждая из них имеет уникальные свойства, обслуживается специализированной нейронной схемой […]». Другими словами, эта точка зрения постулирует категориальное различие между речью и другим двигательным поведением. 2 Во-вторых, управление речевыми моторами является целостным, и речевые движения не могут быть разложены на составные части («примитивы»). Это утверждение отражено в заявлении Зиглера и Аккермана (2013) о том, что «[…] жесты речевого тракта при разговоре […] могут быть правильно поняты только через их совместное взаимодействие при изготовлении звуков слогов и слов. С такой коннективистской точки зрения составляющие речевого двигательного действия нельзя изолировать ни от их жестового контекста, ни от их лингвистической системы отсчета.'(Стр. 62). Точно так же Вейсмер (2006: 332) писал, что «дезинтеграция системы для изолированного изучения составных частей не позволяет изучать типичное поведение системы». Хотя в тривиальном смысле это правда (невозможно наблюдать типичное поведение системы, когда типичное поведение отсутствуют), это утверждение предполагает, что речевой моторный контроль может быть понят и изучен только в том случае, если присутствуют все компоненты типичной речи (т.е. «примитивным» является задача речи).

Хотя это два отдельных пункта формулы, они связаны тем, что первый пункт зависит от речи, составляющей единственную категорию: определение системы управления речью по сравнению с другими двигательными формами поведения лучше всего охарактеризовано в терминах широко определенных задач высшего уровня (e .грамм. «Говорить», «жевать»), а не с точки зрения различных второстепенных свойств или компонентов, участвующих в этих действиях. Однако второе утверждение не зависит от первого: целостное, неразложимое поведение не должно подчиняться отдельной специализированной системе нейромоторного контроля. Центральным в обоих утверждениях является выделение речи как единой категории задач. Поскольку речь включает описываемые компоненты (например, движение артикулятора, управление акустическим сигналом), задача представляет речь (пункт 2) и задействует отдельную специализированную систему нейромоторного управления только тогда, когда присутствуют все компоненты (пункт 1).Когда только подмножество этих свойств объединяется в действие, за его управление отвечает принципиально другая система.

Напротив, согласно IM, управление речью включает в себя двигательную систему, которая объединяет и координирует свойства и компоненты движения для различных двигательных задач, и речь является одной из таких двигательных задач. Ballard et al. (2003: 38) предложили «… интегративную модель, в которой некоторые неречевые двигательные задачи разделяют принципы с речью, а некоторые – нет […].Это приводит нас к постулату о перекрытии нейронных и поведенческих систем для управления речью и произвольными неречевыми задачами ». Далее они говорят:« Таким образом, речевой моторный контроль является интегративным, разделяя свойства с некоторыми, но не всеми неречевыми моторными задачами. Мы не заявляем о полной независимости задачи или зависимости от задачи, а скорее предполагаем, что определенные волевые задачи, не связанные с речью, имеют общие принципы с речью и, следовательно, речевыми моторными аномалиями (например, апраксией). Мы предполагаем, что на сложных поведенческих уровнях должны быть перекрывающиеся функциональные компоненты и, следовательно, перекрывающиеся и интегрирующие нейронные пути или сети.'(Баллард и др., 2003: 39). Другими словами, эта точка зрения предлагает различие градиента между речью и другим двигательным поведением, при этом некоторые, но не все свойства являются общими. В некотором смысле, эта точка зрения представляет собой промежуточное положение между двумя крайностями (система управления двигателем, полностью ориентированная на конкретную задачу, или система управления двигателем общего профиля). Эта точка зрения утверждает, что речь может быть разложена на части и что система управления двигателем может быть лучше всего понята с точки зрения компонентов задачи, а не широко определенных задач (совокупности компонентов).Таким образом, хотя речь является особым двигательным навыком, она не требует постулирования специальной нейромоторной системы управления и может быть понята путем изучения свойств по отдельности и в различных комбинациях (включая типичную речь, «полную» комбинацию). Сравнение типичной речи и некоторых неречевых моторных задач считается потенциально информативным в отношении принципов организации речи.

Несколько авторов задали IM вопрос, как определить сходство речевых и неречевых движений (Bunton, 2008; Weismer, 2006).На самом деле ответственность за определение принципиальным образом тех свойств, которые, как предполагается, разделяются между речевыми и неречевыми задачами, лежит на IM, и это предприятие не было простым (Weismer, 2006). Это обоснованная критика, и я не буду повторять убедительные аргументы, представленные этими авторами. Вместо этого я утверждаю, что ни одно из представлений не избегает этой потребности в уточнении и определении критериев сходства. Подобно тому, как IM должен определять сходство , TDM должен определять несходство между речевым и неречевым моторным поведением.По сути, это то же самое беспокойство, подходящее с противоположных сторон, но это требование, возможно, еще более актуально для точки зрения, предусматривающей категориальное различие. Чтобы понять, что такое речь, мы также должны понимать, чем она не является. Как я расскажу ниже, это предприятие тоже непросто, и до сих пор его в основном избегали (Kent, 2015).

КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ И ЭМПИРИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ

В этом разделе я поставлю некоторые важные проблемы для двух заявлений о TDM.Я сделаю это, ответив на два основных вопроса: Что такое речь? и Что такое система? Этот раздел заканчивается кратким обсуждением проблем, связанных с появлением специализированных систем. Как станет очевидно, возможные решения этих проблем имеют тенденцию быть беспринципными, непоследовательно применяемыми и / или фактически представляют собой принятие IM и разложимость речи.

Определения: Что такое речь?

Специальная, отличная система управления речью основана на отделении речи от других форм поведения.Тем не менее, несмотря на центральную роль «речи» в TDM, существуют три нетривиальные проблемы, связанные с определением и разграничением этой конструкции: отсутствие явных определений, отсутствие консенсуса относительно необходимых и достаточных критериев и непоследовательное применение определений.

Во-первых, как заметил Кент (2015), явные определения речи часто явно отсутствуют в статьях, предлагающих TDM, даже в тех, которые включают раздел с определениями (например, Weismer, 2006). Цитируя Вейсмера (2006: 343): «Гарднер (1985, стр.286) […] писал: «Невозможно иметь адекватную теорию о том, что делает мозг, если не имеется адекватной теории о самой этой деятельности». «Я бы сказал, что это включает в себя адекватное определение этой деятельности.

Во-вторых, хотя сторонники TDM предложили ряд свойств задачи, которые якобы отделяют речь от задач, не связанных с речью, похоже, нет единого мнения о том, какие из них необходимы и / или достаточны. Некоторые задачи, которые сторонники TDM не считают речью, обладают этими свойствами, а другие задачи, которые сторонники TDM считают речью, лишены этих свойств.В следующих нескольких абзацах я рассмотрю несколько предложенных свойств, чтобы проиллюстрировать некоторые причины отсутствия консенсуса. Два важных предполагаемых свойства речи: (1) она производит акустический сигнал (2), который используется для общения (Weismer, 2006; Ziegler, 2003a, b). Первое свойство (акустический сигнал) исключает оральные движения без акустических последствий, таких как виляние языком. Однако он также исключает артикуляцию без звука, которая может иметь место в естественной среде (Gick et al., 2012) или в экспериментальных контекстах. Можно утверждать, что такие беззвучные задачи не являются речью, однако сторонники TDM считают скрытую речь (беззвучное произнесение слов) отражением речевой системы (Bunton, 2008; Wildgruber, Ackermann, & Grodd, 2001; Wildgruber et al., 1996), несмотря на различия между открытой и скрытой речью с точки зрения нейронных схем (например, Riecker, Ackermann, Wildgruber, Dogil, & Grodd, 2000). Таким образом, акустический сигнал не является ни достаточным, ни необходимым.

Второе свойство (коммуникативная цель) исключает оральное моторное поведение, которое производит ритмические акустические сигналы, но не используется для общения, например, поведение человека в битбоксе (De Torcy et al., 2014). Он также исключает диадохокинетические (DDK) задачи (например, быстрое и многократное произнесение pataka ), которые действительно явно обозначены неречевыми задачами сторонниками TDM (Bunton, 2008; Ziegler, 2002). Однако требование коммуникативного намерения также исключает поведение, которое можно рассматривать как речь, например, разговор во сне (Kent, 2015), или речевое поведение, такое как лепет младенца (Moore & Ruark, 1996). 3 Чтобы еще больше усложнить ситуацию, оральные движения, которые производят акустические сигналы с коммуникативной целью, такие как звук щелчка tsk-tsk для выражения неодобрения или громкие вздохи для выражения раздражения, не считаются речью (Aichert & Ziegler, 2013).Таким образом, коммуникативная цель также не является необходимым или достаточным свойством речи.

Одно возможное решение было косвенно предложено Вейсмером (2006). Его определение неречевых задач относится к фонетическим целям: «Оромоторные, невербальные задачи: любое задание на исполнение, отсутствуют фонетические цели , в которых измеряются структуры речевого механизма […]» (стр. 319, курсив мой). Точно так же Зиглер и Акерманн (2013) ссылаются на «моторную схему речевого тракта, специально предназначенную для генерации акустических паттернов, типичных для родного языка говорящего».(стр.61). Кент (2015), один из немногих авторов, давших четкое определение, также обращается к фонетической структуре: «Речь определяется как движения или планы движений, которые в качестве конечного результата создают акустические паттерны, соответствующие фонетической структуре языка» (стр. 765).

Фонетическая структура, по-видимому, составляет необходимое условие для речи (при условии, что скрытая речь имеет фонетическую структуру). Тем не менее, даже здесь возникают сложности. Например, если фонетические паттерны должны принадлежать к родному языку, это означает, что неродные речевые паттерны включают неречевую устную двигательную систему.В поддержку этой идеи Зиглер и Акерманн (2013) отмечают сохранение иностранных акцентов у тех, кто поздно изучает второй язык. Однако альтернативная интерпретация состоит в том, что остаточный акцент свидетельствует об использовании речевой моторной системы: акцент показывает влияние моторной системы речи на родном языке. Использование неречевой двигательной системы не может объяснить языковые влияния на второй язык (Flege, Schirru, & MacKay, 2003) или наоборот (Major, 1992).Вместо этого можно было бы предсказать более универсально похожие неродные акценты. Кроме того, некоторые виды орального моторного поведения, которые обычно не считаются речью, также имеют фонетическую структуру, например, выступление человека в битбоксе (De Torcy et al., 2014: 38: «для достижения своих целей битбоксеры манипулируют звуками речи») и коммуникативные высказывания, такие как mmm (/ m: /), чтобы передать удовольствие от вкусного угощения, или shh (/ ʃ: /), чтобы потребовать тишины (Aichert & Ziegler, 2013). Айхерт и Зиглер пытаются разрешить этот конфликт, заявляя, что речевые модели должны состоять, по крайней мере, из одного слога.Таким образом, изолированные дифтонги или гласные, такие как / ɑɪ / ( eye ) или / ɑ / ( awe ), являются речью, потому что они могут быть слогами, но высказывания, состоящие из изолированных согласных, вместо этого являются “ часто встречающимися, заученными невербальными выражениями, а не речь »(стр. 1194), потому что они не могут быть слогами. Однако некоторые согласные также могут образовывать слоги, используемые для общения, как «невербальные выражения» (например, мм, [ʔm̩ʔm̩], чтобы выразить несогласие), так и (части) слов (например, ритм , [ɹɪðm̩], упаковывают их [pʰæk m̩ ʌp]).Наконец, задачи DDK (например, повторение pataka ) 4 генерируют акустико-фонетические паттерны родного языка. Тем не менее, как отмечалось выше, сторонники TDM явно обозначают такие задачи как неречевые (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2002, 2003a).

Каковы же тогда аспекты критической задачи, которые отличают речь от неречевых задач, таких как DDK? В качестве критериев различия были предложены две особенности (Ziegler, 2002), включая повторяющееся производство и требования максимальной скорости.Однако повторное воспроизведение звуковой последовательности также происходит в разговорной речи, например, в выразительных (несогласованных) соглашениях ( да да да или нет нет нет нет ), фразе с многоточием Сайнфельда yada yada yada , инвокации ( Beetlejuice Beetlejuice Beetlejuice ), или высказывания, такие как Это продолжалось и продолжалось, и на . Таким образом, повторяющееся производство не является ни необходимым, ни достаточным, чтобы превратить речь в неречевую задачу.

Несколько авторов предложили максимальную частоту повторения в качестве отличительного критерия (Weismer, 2006; Ziegler, 2002): получение pataka с нормальной скоростью ( Это хорошая патака ) является речью, но повторение pataka так же быстро, как возможно, это неречие («DDK-режим» орального контроля моторики; Ziegler, 2002: 571).Однако по этому критерию акустические модели устного общения, производимые аукционистами, будут , а не речью из-за их очень быстрой (вероятно, максимальной) скорости. Кроме того, если человек достаточно замедляет речь, говорящий может войти в «альтернативный, более сознательный режим управления» (Ziegler, 2003a: 24). Означает ли это, что говорящие с апраксией речи (АОС) или дизартрией, у которых может быть низкая скорость речи (хотя они могут говорить в быстром конце своего диапазона), не воспроизводят речь? Сложность здесь состоит в том, как самостоятельно принципиальным образом установить «скорость речевого диапазона» для данного говорящего.С какой скоростью паттерн оральных движений с акустической отдачей меняется от речи к неречевой (на любом конце диапазона)?

Третья проблема с определением и разграничением речевых и неречевых задач заключается в том, что критерии применялись непоследовательно между авторами и даже внутри них. Например, в дополнение к уже приведенным примерам (например, необходим звуковой сигнал по сравнению с скрытой речью), повторение повторяющегося слога в DDK считается задачей, не связанной с речью (например, Bunton, 2008; Ziegler, 2003a), однако в других местах повторяющееся воспроизведение слога рассматривалось. речь (e.грамм. Бантон и Вайсмер, 1994; Дегер и Зиглер, 2002). Эта проблема имеет важные последствия для того, как мы изучаем и делаем выводы о контроле речевой моторики (см. «Методологические последствия » ниже).

Вышеупомянутое обсуждение подчеркивает трудности в определении принципиальным и последовательным образом речи как отдельного поведения, которое категорически отличается от неречевого поведения. Суть различия между IM и TDM заключается в том, что, в отличие от IM, TDM по существу предусматривает такое различие между (более или менее речевыми) неречевыми задачами и «истинной» речью (которая, вероятно, также включает в себя ряд задач. ; Кент, 2015).Отсутствие последовательных и принципиальных критериев для поддержки такого разграничения, на котором основывается TDM, подрывает обоснованность или полезность этого различия – и тем самым понятие специализированной системы управления. Возможно, широкий диапазон и сложность орального моторного поведения делает принципиально невозможным отделить всю речь от всех неречевых задач. Однако четкое и последовательное разграничение речевых и неречевых задач необходимо для продвижения и эмпирической проверки теоретической точки зрения, которая критически зависит от существования категории речи в отличие от неречевых задач.Также обратите внимание, что постулирование «квазиречевых» задач (Weismer, 2006: 319) противоречит категориальному различению и неразложимости: признание того, что задачи могут быть более или менее речевыми (как в речевых, так и в неречевых категориях), предполагает Градиентное различие или пространство задач в диапазоне от очень похожего на речь (например, натуралистическая беседа) до очень неречевого (например, виляния языком по сторонам). Фактически, это то, что предлагает IM. Чтобы обозначить некоторую (нечетко определенную) категориальную точку в этом пространстве задач, более или менее произвольно называть один набор задач «речью», а другой «неречевым», а затем предлагать специализированный механизм для этих категорий не является ни необходимым, ни освещение.

Диссоциации и различия: что такое система?

С проблемой различения речи и неречевого поведения неразрывно связан вопрос о том, как различать системы. Общий подход заключается в выявлении диссоциации или различий задач (например, в кинематических или нейронных показателях). Ассоциации менее информативны в отношении организации и архитектуры когнитивной системы, чем диссоциации, особенно двойные диссоциации, учитывая возможные корреляции третьей переменной с такими факторами, как тяжесть или общая нервная ткань (Weismer, 2006; Ziegler, 2003a). 5 Здесь нет разногласий. Однако, предполагая, что четкие, последовательные и согласованные определения задач могут быть сформулированы, два соображения ограничивают ценность диссоциации, чтобы отличить речь от неречевого моторного контроля: (1) диссоциации не обязательно отражают различия моторной системы , и (2) они также существуют между различными речевыми задачами.

Во-первых, диссоциации не требуют интерпретации с участием различных моторных систем, одной для речевых, а другой для неречевых задач.Например, помимо множества различий в моторных аспектах (Ballard et al., 2000; Ziegler, 2003a), диссоциация между речью (AOS) и неречевыми произвольными оральными движениями, такими как протрузия языка (невербальная оральная апраксия), может быть объяснена в терминах: зрительно-пространственной обработки 6 (например, Bizzozero et al., 2000; Kramer et al., 1985), языковой дефицит (Botha et al., 2014; Square-Storer et al., 1990) или другие когнитивные факторы.

Во-вторых, даже если исключить немоторные факторы, диссоциация между двумя моторными задачами сама по себе не означает, что одна из них является моторной задачей , речевой, , а другая – неречевой, , потому что диссоциации и различия также существуют между задачами, которые считаются речью (например,грамм. Caviness, Liss, Adler, & Evidente, 2006 7 ; Дегер и Зиглер, 2002; Таско и МакКлин, 2004 г .; Цао и Вейсмер, 1997; Зиглер, Килиан и Дегер, 1997). Например, Цао и Вайсмер попросили участников прочитать отрывок по 10 раз каждый с обычным и максимальным темпом, и классифицировали говорящих на медленные и быстрые группы в зависимости от их обычной скорости речи. Они сообщили о двойной диссоциации: по крайней мере, один говорящий из медленной группы показал самые быстрые максимальные скорости, а несколько говорящих из быстрой группы имели максимальные скорости в диапазоне медленной группы.Означает ли это, что речь с обычной скоростью и речь с максимальной скоростью контролируются двумя различными системами управления моторикой – и что только одна из них является речью? Это согласуется с представлением о том, что задачи DDK не являются речью из-за требований максимальной скорости. Тем не менее, Цао и Вейсмер не делают этого вывода, а вместо этого предполагают, что вариации в привычной скорости речи могут быть объяснены различиями в моторных пределах, которые могут зависеть от механизма удержания времени мозжечка, который также участвует в моторном контроле конечностей.

Что касается неврологической диссоциации, два исследования Зиглера и его коллег подтверждают диссоциативность слогового секвенирования, инициации и сборки многосложных последовательностей в единую программу (Deger & Ziegler, 2002; Ziegler, Kilian, & Deger, 1997). В парадигме простого (отложенного) времени реакции (RT) говорящих просили воспроизвести слоговые строки, такие как «дада», «дадада» и «даба». Эффект длины (RT для «дадада»> RT для «дада») интерпретировался как отражающий дополнительное время, необходимое для инициирования и «распаковки» дополнительной моторной подпрограммы слога из артикуляционного буфера.Эффект сложности (RT для «даба»> RT для «дада») был взят, чтобы отразить сложность объединения двух слогов в единую двигательную программу. Ziegler et al. (1997) сообщили о пациенте с дополнительным повреждением моторной коры головного мозга, который проявлял дисфлейную речь, но не производил сегментарных замен или искажений. Эта пациентка продемонстрировала эффект длины, но не эффект сложности (в отличие от нормальных говорящих, которые не показали ни того, ни другого), предполагая, что ее нарушение заключалось в инициировании или распаковке последовательности слогов (независимо от конкретного содержания этих слогов, т.е. исправная сборка). Напротив, Дегер и Зиглер (2002) сообщили, что говорящие с AOS демонстрировали противоположный паттерн: эффект сложности, но не эффект длины, предполагая, что их нарушение заключалось в объединении нескольких слогов в единую программу, а не в начальных слогах в последовательности. Другими словами, вместе эти два исследования предполагают двойную диссоциацию между аспектами речевого моторного контроля, вытекающую из одной и той же задачи – внутриречевой диссоциации.

В качестве другого примера, как поведенческие, так и нейронные данные свидетельствуют о том, что процедуры речевого моторного программирования для создания низкочастотных и высокочастотных слогов качественно различаются (Aichert & Ziegler, 2004; Bürki, Cheneval, & Laganaro, 2015; Cholin, Dell, И Levelt, 2011).И все же оба типа распорядков считаются частью речевой системы.

В этом свете диссоциация, о которой сообщил Зиглер (2002), одно из самых убедительных доказательств, приведенных в поддержку TDM, становится менее очевидной. Циглер сообщил о диссоциации в скорости речи между повторением предложения, содержащего неслово (без инструкций скорости), и задачей DDK с переменной скоростью движения (с инструкциями максимальной скорости). Циглер сравнил здоровых говорящих, говорящих с AOS и говорящих с атаксической дизартрией, совпадающих по продолжительности целевого слога в задании на повторение предложений.У здоровых говорящих и говорящих с AOS продолжительность слогов в DDK была короче, чем у говорящих с повторением предложений, а у говорящих с атаксической дизартрией наблюдалось обратное. Циглер объяснил эту закономерность, предположив, что патология мозжечка (как при атаксической дизартрии) влияет на способность использовать сенсорную обратную связь для формирования прогнозирующих команд с прямой связью для выполнения относительно новой задачи повторения слогов, тогда как повторение предложений больше зависит от установленных команд с прямой связью и, таким образом, меньше затронуты повреждением мозжечка.Хотя Зиглер рассматривает эту диссоциацию в терминах различных систем управления моторикой (одна речь и одна неречия), другая интерпретация – в терминах механизмов управления на основе обратной связи и прямой связи, оба из которых играют роль в управлении речевой моторикой (например, Guenther et al. ., 2006; Hickok et al., 2011) – иными словами, внутриречевая диссоциация.

Вопрос здесь по сути Что такое система? и становится одной из гранулярностей: при каком размере зерен диссоциация или различие указывает на отдельные системы, в отличие от компонентов внутри системы (см. Также Folkins et al., 1995)? Зиглер (2003b) утверждает, что, хотя макроскопически может показаться совпадение поведения и нейронных субстратов, лежащих в основе речевого и неречевого орального моторного поведения, это всего лишь вопрос низкого разрешения: более микроскопический взгляд выявляет различия. 8 Однако неясно, почему такое широкое (и плохо определенное) понятие, как «речь», является правильным размером зерна микроскопического разрешения. Почему различия в речевых задачах (даже более высокое разрешение) , а не приводят к необходимости использования нескольких систем управления речевыми моторами? Конечно, это не может быть основано на текущих методологических ограничениях (например,грамм. пространственное разрешение методов нейровизуализации), но требует принципиального обоснования.

Согласно TDM, процессы управления организованы вокруг целей задачи (Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler, 2003a). Таким образом, можно утверждать, что высокочастотные и низкочастотные слоги или быстрые и медленные скорости речи имеют схожую цель (например, производить акустический сигнал для общения). Однако это решение зависит от довольно расплывчатого определения «цели» (см. Предыдущий раздел), потому что при более мелком размере есть многочисленные различия в целях между задачами, которые якобы составляют речь.Например, двигательные цели для слогов с щелчками отличаются от целей для слогов с остановками. Шайман и Гракко (2002) сообщили, что компенсаторная реакция на неожиданные возмущения различалась в зависимости от целевой согласной, поддерживая понятие функциональной синергии, связанной с конкретными задачами, при более мелком размере зерна. В качестве другого примера, задача сознательного контроля скорости речи имеет другую цель, чем разговор с целью общения, и может привести к качественным различиям (например,грамм. Адамс, Вейсмер и Кент, 1993; Ван Ланкер Сидтис и др., 2012). Наконец, недавнее нейровизуализационное исследование показывает, что планирование структуры слогов и планирование последовательностей слогов частично зависит от отдельных нервных регионов (Bohland & Guenther, 2006; см. Также Ziegler et al., 1997), гласных и согласных, а также различных типов согласных. , имеют разные нейронные репрезентации (Bouchard et al., 2013), и что высокочастотные и новые слоги задействуют разные нейронные цепи (Bürki et al., 2015). Таким образом, каждый звук в каждом контексте имеет разную цель или представляет другую задачу. Радикальным следствием логики TDM будет то, что каждый звук в каждом контексте – каждое высказывание – контролируется отдельной двигательной системой, что приводит к потенциально бесконечному количеству систем (Gick & Stavness, 2013; Riecker et al., 2005). Тем не менее, все такие моторные действия считаются частью единой речевой моторной сети (например, Ziegler & Ackermann, 2013). Если системы управления двигателем определяются общими целями, то нужно определить эти общие цели.Почему гласные и согласные, или фрикативы и остановки, или высокочастотные и низкочастотные слоги, или говорение с обычной или максимальной скоростью контролируются одной системой (несмотря на множество различий в целях, кинематических паттернах, акустических последствиях, нейронных основах), а затыкать кого-то или задачи DDK по принципиально отдельной системе? Разграничение системы, по-видимому, зависит от детализации определения «цели».

Другой способ определения системы может заключаться в рассмотрении механизмов , которые охватывают ряд (микроуровневых) целей.Например, в некоторых недавних моделях (например, Guenther et al., 2006) гласные и согласные воспроизводятся с помощью одних и тех же механизмов (управление с прямой связью и обратной связью), но точная комбинация и цели на микроуровне могут варьироваться в зависимости от целевого звука (например, большее вклад управления с прямой связью для быстрых согласных жестов). Таким образом, TDM может определять цели с размером зерна больше, чем отдельные звуки или слоги. Однако даже здесь различные компоненты (системы прямой связи и обратной связи), каждый из которых связан с разными нейронными схемами, могут диссоциировать (см. Maas, Mailend, & Guenther, 2015, для однократной диссоциации в AOS; Smith & Shadmehr, 2005, для двойной диссоциации). в двигательной функции конечностей).

Дело здесь в том, что неясно, как и где, при каком размере зерна провести границу между различными системами и где отклонить такие линии, несмотря на различия и диссоциации в кинематических, нейронных или других аспектах. Если некоторые диссоциации просто отражают разные компоненты (или стратегии , Адамс и др., 1993; или режимы , Tasko & McClean, 2004) в рамках единой системы управления (например, фрикативы против остановок, частые против редких слогов, привычные противмаксимальная скорость), то следуют два следствия. Во-первых, диссоциации совместимы с IM, согласно которому речь разложима, а диссоциации лучше всего понимать с точки зрения свойств задачи. Во-вторых, понятие отдельной речевой системы основывается не на логике и наличии диссоциации, а на постановке задач как отражающих речь или неречевую речь. Таким образом, TDM игнорирует диссоциации внутри «речевых» задач как свидетельство наличия отдельных систем, но предполагает, что диссоциация с задачами, обозначенными как «неречевые», указывает на отдельные системы управления, даже если эти задачи имеют много общих свойств с речью, например задачи DDK (см. также Ballard et al., 2003).

Короче говоря, диссоциации и различия между задачами существуют, но они не требуют постулирования различных систем управления моторикой, а также того, что такое различие лучше всего выражается в терминах (плохо определяемой) разницы между речью и неречью. Чтобы сделать этот случай с использованием метода диссоциации, сначала нужно явное, последовательное и принципиальное определение речи и принципиальный подход к решению, какие диссоциации имеют значение. Насколько мне известно, такое определение или критерии (пока) не сформулированы, которые могли бы решить проблемы, описанные выше.Как только такое определение и критерии будут доступны, станет возможным идентифицировать нейронные области, участвующие в речевых и неречевых задачах, и, возможно, даже вызвать двойную диссоциацию с виртуальными нейронными поражениями (например, с транскраниальной магнитной стимуляцией). Однако даже в этом случае необходим надлежащий контроль, чтобы исключить, что диссоциация действительно лучше всего охарактеризована как категориальное различие речевой / неречевой задачи, а не как различие свойств задачи.

Появление специализированных систем

Важная теоретическая проблема, имеющая отношение к этим дебатам, связана с появлением специальной речевой системы, которая, как утверждается, связана с массовым овладением речевыми навыками (Bunton, 2008; Ziegler, 2003a, b; Ziegler & Ackermann, 2013).Тем не менее, это поднимает ряд ранее игнорировавшихся вопросов о том, как люди приобретают речевые моторные навыки: какую систему используют говорящие, прежде чем они достигнут уровня навыков (на родном или иностранном языке)? Первоначальные попытки говорить должны поддерживаться другой системой управления двигателем. 9 Какой опыт или практика вызывает появление речевой моторной системы, учитывая, что речевой моторный контроль развивается в течение длительного периода (Hoit, Hixon, Watson, & Morgan, 1990; Smith & Zelaznik, 2004)? Какая система контролирует речь на среднем уровне навыков? Управляются ли новые или редко встречающиеся слоги (которые по определению не усвоены повторно) новой системой управления волевой моторикой? Могут ли быть зависящие от опыта улучшения навыка в системе ? Если так, то это избавит от необходимости постулировать сдвиг в сторону принципиально отличной системы.Хорошо известно, что повышение квалификации связано с изменениями лежащих в основе нейронных субстратов (например, Kleim et al., 1998; Sakai et al., 2004). Однако такие результаты не требуют постулирования отдельной системы или, по крайней мере, требуют критериев, позволяющих различать внутрисистемные и внутренние изменения. Эти вопросы необходимо решить, чтобы понятие пластичности, зависящей от опыта, имело объяснительную ценность для TDM.

Ссылка на принципы зависимой от практики нейронной пластичности, полученные в результате исследования обучения двигательным навыкам (Bunton, 2008; Ziegler & Ackermann, 2013), подразумевает веру в то, что речевой моторный контроль разделяет фундаментальные организационные принципы с другими моторными навыками, а не речевым моторным контролем. подчиняться своим уникальным организационным принципам.Следует отметить, что многие идеи в современных моделях речевого моторного контроля похожи на неречевые моторные области или взяты из них, и, таким образом, обеспечивают преемственность с более широкой научной литературой (Grimme et al., 2011; Hickok, 2014). Например, концепции гибридной архитектуры управления с прямой связью / обратной связью, внутренних моделей, моторного планирования в сенсорном пространстве, конкурентной очереди для упорядочивания действий, самоорганизации через стадию лепета (Bohland, Bullock, & Guenther, 2010; Guenther et al. , 2006; Hickok et al., 2011) не относятся к речи, а взяты из литературы по контролю над моторикой (Bullock, 2004; Bullock, Grossberg, & Guenther, 1993; Wolpert, Ghahramani, & Flanagan, 2001). Точно так же, вопреки утверждениям в литературе (Ziegler, 2003b), 10 моторная эквивалентность и торговые отношения не являются феноменами, специфичными для речи (Todorov & Jordan, 2002), как и коартикуляция (Jordan, 1990), ритмическая организация последовательные движения (Sakai et al., 2004) или понятие моторных «фрагментов», зависящих от содержания, которые развиваются с практикой (Sakai et al., 2004; Штернберг и др., 1978; Verwey, 1996). 11

Конечно, тот факт, что управление речевыми моторами может разделять принципы с управлением неречевыми моторами, не означает, что управление речевыми и неречевыми моторами зависит от одной и той же системы или перекрывающихся систем. Более строгие проверки того, зависят ли речевые и неречевые задачи частично от общих систем управления, потребуют демонстрации влияния одной задачи на другую, например, двухзадачного вмешательства (например, Bailey & Dromey, 2015), подготовки / облегчения одной задачи другой. , или перенос обучения между задачами (Bunton, 2008; Weismer, 2006). 12 Логика, лежащая в основе подхода с передачей обучения, заключается в том, что передача указывает на улучшение в некотором общем компоненте общей задачи. Например, обработка звуков речи может переноситься на другие экземпляры этих звуков в необученных высказываниях и на другие подобные звуки речи (например, Ballard et al., 2007). Однако отсутствие передачи не обязательно означает, что задачи зависят от принципиально различных систем управления, если только не принимается понятие множественных систем управления речью, поскольку обработка звуков речи не переносится на все другие звуки речи (например,грамм. Ballard et al., 2007, показали, что передача ограничивалась классом манеры), а в некоторых случаях даже одним и тем же звуком в разных контекстах (например, Rochet-Capellan et al., 2012).

В целом свидетельства влияния задач, не связанных с речью, так или иначе ограничены, и, как указывалось выше, это предприятие требует четких и последовательных определений задач. Один интересный гипотетический пример был предложен Aichert и Ziegler (2013), которые утверждали, что заученные невербальные выражения (например, mmm , shhh ) «могут быть использованы в качестве заученных оральных движений для облегчения согласных жестов» (стр.1194). Это говорит о том, что возможен переход от неречевых задач к речевым (по сути, это одобрение IM), хотя для TDM не сформулированы и не предусмотрены какие-либо механизмы для такой передачи.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Эта дискуссия имеет явный теоретический интерес. Однако есть и практические выводы, которые вытекают из каждого взгляда и определения речи. В некотором смысле эти дебаты касаются того, какие обобщения мы можем сделать (Tasko & McClean, 2004), и как изучать речевую моторику.Ниже я обсуждаю некоторые методологические и клинические последствия.

Методологические последствия

Даже если существует речевая система, которая разработана и в основном используется для создания «типичной» коммуникативной речи, закономерный вопрос заключается в том, задействуют ли говорящие такую ​​систему в задачах, которые в некоторых отношениях отклоняются от типичной речи. – и, таким образом, можем ли мы изучать эту систему с задачами, не типичными для коммуникативной речи. Могут ли люди использовать или используют эту систему (ее части) для выполнения других оральных моторных задач, таких как воспроизведение звуков размером со слог с помощью речевого тракта, с коммуникативной функцией или без нее (например,грамм. м-чм ; DDK)?

Сторонники TDM выражают скептицизм в этом отношении (например, Bunton, 2008; Weismer, 2006; Ziegler & Ackermann, 2013). 13 Вопрос Почему бы просто не изучать речь? Код задавался несколько раз в ответ на потенциальную бесконечную регрессию превращения неречевых задач в речь (Bunton, 2008; Weismer, 2006). Хотя этот вопрос задан риторически, он предполагает, что мы знаем, что такое речь, а что нет. Как указывалось выше, не совсем ясно, что мы делаем.Таким образом, разумный ответ – , потому что мы не знаем, что изучать и как . Необходимо определить границы, чтобы установить задачи и методы, на основе которых можно сделать обобщения о речи.

Что является законным объектом исследования? Естественная разговорная речь – очевидный вариант (отличный пример см. Staiger & Ziegler, 2008). Но ограничение исследования естественным разговором ограничивает возможности для контролируемых экспериментов (Xu, 2010). Является ли какое-либо экспериментирование достаточным отклонением от типичной речи, чтобы задействовать принципиально иную систему и, следовательно, малоинформативную в отношении управления двигателем речи ? Каков руководящий принцип, который отличает речь от управления моторикой, не связанной с речью? Если цель состоит в том, чтобы полностью понять управление речевой моторикой, то потребуются некоторые эксперименты, которые могут включать в себя задачи, которые некоторые могут посчитать неречевыми.

Хотя, возможно, несколько иронично, это не тривиальная проблема, потому что многое из того, что мы думаем, мы знаем о речевом моторном контроле и его нейронной основе, исходит из задач, которые сильно отличаются от естественной разговорной речи. Например, произнесение слов компьютеру в ответ на картинки или написанные слова не имеет коммуникативного намерения (даже собеседника). Если это не речь, то следует отвергнуть большое количество исследований, посвященных контролю речевой моторики и ее нарушениям, как фундаментально неинформативным в отношении производства речи.Литература, посвященная поведенческим и нейронным аспектам речевого моторного контроля, в значительной степени опиралась на задачи, связанные с производством небольших наборов фраз или слов – или неслов – выявляемых посредством именования картинок (Maas, Gutiérrez & Ballard, 2014; Mailend & Maas, 2013; Wunderlich & Ziegler, 2011), имитация слуховых моделей (Aichert & Ziegler, 2004; Kim, Weismer, Kent, & Duffy, 2009; Smith & Zelaznik, 2004; Ziegler, 2002), чтение (Bunton & Weismer, 1994; Tsao & Weismer, 1997), воспоминание (Bohland & Guenther, 2006; Cholin et al., 2011; Дегер и Зиглер, 2002; Маас, Робин, Райт и Баллард, 2008 г .; Sternberg et al., 1978) или быстрое затенение (Peschke, Ziegler, Kappes, & Baumgaertner, 2009). Некоторые экспериментальные парадигмы для изучения регуляции речевой моторики включают изучение новых, неродных звуковых последовательностей (Moser et al., 2009; Segawa et al., 2015). Во всех этих случаях задача не состоит в том, чтобы общаться, а, скорее, производить звуковые последовательности, запрошенные (иногда моделируемые) экзаменатором. Вовлекают ли такие задачи систему управления речевой моторикой или новую систему управления ротовой моторикой? То есть можем ли мы сделать выводы о речевой моторике из таких заданий (см.Staiger & Ziegler, 2008)?

Более того, экспериментальные задачи часто включают инструкции или требования, которые отличаются от типичных речевых ситуаций, например, разговор с помощью прикусного блока или преобразователя (Bunton & Weismer, 1994; Jacks, 2008), с инструкциями, которые должны быть четкими / громкими / медленными / быстрыми. (Darling & Huber, 2011; Ghosh et al., 2010; Tsao & Weismer, 1997), имитируя акценты или людей (McGettigan et al., 2013), говоря с акцентом на быстрое время реакции (Deger & Ziegler, 2002; Mailend & Maas, 2013), используя экспериментально измененную обратную связь (Houde & Jordan, 1998; Maas et al., 2015; Тремблей, Шиллер и Остри, 2003; Villacorta, Perkell, & Guenther, 2007), повторение слогов без просодической модуляции синхронно с метрономом (Riecker et al., 2005) или говорение без звука (Wildgruber et al., 1996, 2001). Может быть, а может и не быть различий между задачами с этими требованиями и без них (Tasko & McClean, 2004), но отсутствие различий не подразумевает общей системы управления (или что это система управления двигателем Speech ), равно как и различия подразумевают, что люди задействуют принципиально разные системы.

В целом, большинство задач, используемых в исследовании речевого образования, довольно далеки от своего естественного коммуникативного контекста и часто включают в себя конкретные инструкции, которые приводят к достижению цели задачи, отличной от типичной речи. Если в таких задачах задействованы разные системы управления оральной моторикой, то они в принципе не могут объяснить управление речевой моторикой. Довольно отрезвляющим сообщением в данном случае будет то, что мы вообще очень мало знаем о продукции Speech . Все современные модели речевого моторного управления построены на данных задач, которые нельзя квалифицировать как речевые, и поэтому такие модели могут считаться моделями неречевого устного моторного поведения.

Честно говоря, сторонники TDM используют деконтекстуализированные задачи и делают выводы о контроле речевой моторики (Bunton, 2008; Bunton & Weismer, 1994; Deger & Ziegler, 2002; Tsao & Weismer, 1997; Wildgruber et al. , 2001; Ziegler, 2002), предполагая, что такие задачи на самом деле считаются речью (хотя отношение к разговорной речи редко рассматривается; см. Tasko & McClean, 2004, и Staiger & Ziegler, 2008, для исключений). Однако обратите внимание, что это подразумевает принятие разложимости речи: коммуникативное намерение, семантическое значение или акустический сигнал не являются необходимыми; Задания с максимальной скоростью и задания по производству повторяющихся слогов все еще могут быть речью и т. д.. Если таких отклонений от разговорной речи недостаточно для постулирования отдельных систем управления, то почему другие задачи, которые включают некоторые, но не все компоненты типичной речи, такие как DDK, обозначаются как «неречевые» (Bunton, 2008: 275; Ziegler, 2003: 20). ) или «квазиречия» (Weismer, 2006: 319)? Опять же, различие кажется произвольным и непоследовательным.

Рассмотрение речи как части специализированной системы априори может ограничить поиск потенциально релевантных обобщений. В качестве примера Питер и Стул-Гаммон (2008) выдвинули гипотезу о том, что детская апраксия речи (CAS) может быть связана с центральным основным дефицитом времени.Они сообщили о схожих трудностях с синхронизацией при выполнении согласованных речевых и неречевых (ручных) заданий у детей с САС. Кроме того, точность синхронизации отрицательно коррелировала с количеством диагностических функций CAS. Хотя такие корреляционные планы скорее наводят на размышления, чем окончательно, суть в том, что такие возможные обобщенные нарушения могут не выявиться, если их не искать за пределами заранее определенного узкого (плохо определенного) диапазона задач.

Короче говоря, определение нечетко определенных и непоследовательных категорий задач усложняет эмпирическое исследование, поскольку неясно, какие задачи подходят для изучения речи, не заходя на территорию, не относящуюся к речи, и может ограничивать исследование общих основных механизмов.Напротив, IM предполагает, что, исследуя систематические различия и сходства между рядом задач с аналогичными свойствами (независимо от того, обозначены ли они как «речевые» задачи), мы можем начать полностью понимать многие аспекты речевого моторного контроля ( Ballard et al., 2003, 2009; Tasko & McClean, 2004). То есть мы должны изучать как части, так и их взаимодействие внутри целого в различных сочетаниях (включая «типичную» речь).

Клиническое значение

Оценка

Два утверждения, воплощенные в TDM, также имеют важные клинические последствия, как для оценки, так и для лечения.Что касается оценки, TDM подразумевает, что никакая полезная информация о нарушении моторной речи не может быть получена при использовании неречевых задач, таких как зрительно-моторное отслеживание или DDK (Ziegler, 2002, 2003a), поскольку такие задачи задействуют другую оральную моторную систему. Сторонники TDM не отрицают потенциальную диагностическую ценность таких задач, как DDK, для неврологических целей (например, обследования черепных нервов; Ziegler, 2003a), а скорее утверждают, что такие задачи не имеют ценности для диагностики или понимания нарушений речи ( Weismer, 2006; Ziegler, 2002).Другими словами, какая бы функция ни была затронута повреждением такой нервной ткани (например, время), эта функция не имеет значения в контексте речевой задачи. Согласно TDM, нет перекрытия между системой, которая управляет разговорной речью, и системой, которая контролирует артикуляцию звуковых последовательностей речи в задаче DDK. Напротив, IM предполагает, что тщательно разработанные задачи с общими свойствами (например, DDK) могут пролить свет на природу нарушений моторной речи путем изучения возможностей и ограничений оральной моторной системы независимо от языкового ввода в эту систему (Ballard et al. ., 2009).

Интересно, что задания DDK часто встречаются в протоколах оценки двигательных речевых расстройств (Duffy, 2005; Thoonen et al., 1999). Кроме того, по-прежнему проводится много исследований по задачам DDK (Hurkmans et al., 2012; Icht & Ben-David, 2014). Это может частично отражать «политические соображения» (например, легкость, с которой такие задачи могут быть изучены; Weismer, 2006: 343), но часто также убежденность в том, что такие задачи информативны в отношении речи (Riecker et al., 2005). Они позволяют систематически и контролируемо изменять сложность (Hurkmans et al., 2012) и относительно независимой от языка оценки артикуляционных способностей (Icht & Ben-David, 2014), что может быть важно при оценке двуязычных носителей или проведении кросс-языковых сравнений.

В качестве примера, задачи DDK могут быть информативными об источнике замедленной скорости речи (например, Wang, Kent, Duffy, Thomas, & Weismer, 2004). При сравнении частоты чередующихся движений (AMR) и скорости разговорной речи у говорящих с дизартрией Wang et al. (2004: 79) отметили, что «для более серьезных испытуемых частота слогов AMR была очень похожа на скорость разговорных слогов, что, возможно, указывает на то, что способность речевого мотора и была ограничивающим фактором» (курсив мой).Эта цитата предполагает, что задача DDK захватывает некоторый общий аспект и что скорость разговорной речи замедляется из-за ограничений речевой моторики, а не (например) когнитивных или лингвистических ограничений. Если бы нужно было исследовать только скорость разговорной речи, такие альтернативные возможные источники замедления было бы труднее распутать.

Эмпирически подтверждается полезность задач DDK при дифференциальной диагностике речевых расстройств, в частности, в отношении CAS.Например, на сегодняшний день единственным проспективно подтвержденным диагностическим маркером с адекватной диагностической чувствительностью и специфичностью является оценка, полученная на основе задач максимальной производительности (Thoonen et al., 1999). Мюррей и др. (2015) недавно показали, что CAS можно с высокой точностью отличить от других детских речевых расстройств, используя четыре критерия, полученные из двух задач, одна из которых является задачей DDK. Таким образом, задачи DDK во всех исследованиях считаются одними из самых разборчивых. С точки зрения TDM интерпретация будет заключаться в том, что CAS также включает нарушение неречевого орального моторного контроля, которое не имеет ничего общего с их речевым нарушением и, следовательно, не может использоваться как часть обоснования для (конкретных) клинических услуг.Напротив, с точки зрения IM, это открытие может означать, что проблемы с речью в CAS также проявляются в задачах DDK, и выполнение этих задач может помочь обосновать необходимость конкретных вмешательств для CAS. 14

В общем, сильные утверждения, воплощенные в TDM, требуют критериев, которые определяют «речь» для разработки протокола оценки с задачами, которые позволяют делать выводы о нарушениях речи. Вышеупомянутые вопросы актуальны и в клиническом контексте: необходимо ли коммуникативное намерение? Достаточно ли похожи на речь подражательные задания? Информативно ли использование неслов для речи? Превращают ли инструкции по изменению скорости задачу в неречевую? Эти вопросы показывают, что каждая теоретическая точка зрения имеет важное значение для оценки, и что действительно «детали имеют решающее значение» (Weismer, 2006: 315).

Лечение

Аналогичные соображения возникают и в отношении лечения. Например, если неслова не являются речью, то при лечении речевых расстройств следует использовать только реальные словесные цели, поскольку из-за специфики обучения не следует ожидать передачи от неслов (Rochet-Capellan et al., 2012; Segawa et al. , 2015). Тем не менее, некоторые данные свидетельствуют о том, что происходит обобщение от неслов к реальным словам (Maas et al., 2002; Schneider & Frens, 2005), и, возможно, даже больше, чем нацеливание на настоящие слова для некоторых говорящих (Gierut, Morrisette, & Ziemer, 2010).Такие результаты позволяют предположить, что семантическое значение и коммуникативное намерение не являются необходимыми условиями для речи (и, таким образом, могут быть удалены для несколько разложенного поведения, которое все еще является речью).

Кроме того, многие терапевтические техники превращают задачу из типичной разговорной речи в более сознательно контролируемую задачу, такую ​​как контроль скорости (Mauszycki & Wambaugh, 2008; Yorkston et al., 2007), акцент на громкой речи (Ramig et al. , 1995), визуальные модели и зеркала (Brendel & Ziegler, 2008; DeThorne et al., 2009), жестовые или тактильные сигналы (Brendel & Ziegler, 2008; Dale & Hayden, 2013), имитация тоновых последовательностей (Brendel & Ziegler, 2008), визуальная биологическая обратная связь (Preston et al., 2014) или неявная практика (без открытая артикуляция; Davis, Farias, & Baynes, 2009). Означает ли это, что люди действуют в «неречевом режиме» и, следовательно, фактически не задействуют свою систему управления речевой моторикой? Если это так, то обоснование таких методов неясно, потому что не ожидается никакого переноса на фактическое воспроизведение речи (несмотря на доказательства такого переноса; Brendel & Ziegler, 2008; Davis et al., 2009; Престон и др., 2014). Возможно, оправдание состоит в том, что не имеет значения, называем ли мы поведение речью, если общение улучшается (неречевыми средствами) и мы не ожидаем улучшения в производстве речи. Если цель состоит в том, чтобы улучшить производство речи с помощью лечения, и кто-то оговаривает, что речь – это категорически отличное поведение, контролируемое отдельной системой, то вопрос в том, какой диапазон задач и методов можно считать законными и подходящими для этой цели.

Важно отметить, что вышеизложенное обсуждение не следует истолковывать как одобрение так называемых неречевых устных моторных упражнений (например, отжиманий от языка) для улучшения речи. Есть много хороших аргументов против этой практики (Clark, 2003; McCauley et al., 2009), и отказ от такой практики не требует предположения, что речь контролируется отдельной системой управления моторикой или что речь целостна. Неречевые устные двигательные упражнения для улучшения речевой функции противопоказаны (в большинстве случаев) обеими точками зрения, вопреки случайным предположениям об обратном (Ziegler & Ackermann, 2013).Хотя IM предсказывает, что может происходить передача между некоторыми неречевыми устными моторными задачами и некоторыми аспектами производства речи, эта точка зрения все же предсказывает большую передачу от реальной речи к речи, учитывая специфику обучения (Rochet-Capellan al., 2012). Хотя некоторые утверждали, что неречевое моторное поведение может быть необходимым предшественником речевого лечения в некоторых случаях (Robin, 1992), это не обязательно следует из IM. Утверждение, что речь может иметь общие свойства с другим двигательным поведением, не означает, что практика на , любое такое двигательное поведение, следовательно, обязательно принесет пользу производству речи, не говоря уже о том, что любые такие преимущества будут на больше, чем или равны преимуществ от практики. речевые движения.IM не утверждает, что данная задача, не связанная с речью, использует все или только те компоненты , которые участвуют в формировании речи, или наоборот. Фактически, главное утверждение состоит в том, что существует большее или меньшее совпадение, в зависимости от степени сходства между задачами. Таким образом, ожидается более интенсивная передача от речи к речи, чем от неречевой речи к речи – из-за перекрытия или общих свойств, а не потому, что речь и неречия контролируются совершенно разными системами.

ВЫВОДЫ

Большинство исследователей согласны с тем, что речь – это особый навык и что неречевые устные двигательные упражнения для улучшения речевого образования противопоказаны при клиническом лечении.Однако существуют разногласия относительно того, лежит ли в основе производства речи отдельная специализированная система управления двигателем и является ли речь целостной или разложимой на примитивы. В литературе широко распространено мнение о том, что речь является целостной, категорически отличной от всех других оральных моторных форм поведения и подчиняется специальной, отдельной системе моторного контроля.

В этой статье выделено несколько основных проблем для этой точки зрения, в том числе отсутствие явного определения речи, трудности выделения речи из задач, не связанных с речью, и непоследовательное применение определений и критериев.Кроме того, утверждалось, что диссоциации среди основных источников доказательств TDM не требуют интерпретации с точки зрения различных двигательных систем, а также существуют между речевыми задачами с более высоким разрешением, что подчеркивает отсутствие принципиальных критериев для интерпретации диссоциации как внутри- или межсистемные различия. Кроме того, было поднято несколько вопросов, связанных с появлением специальной системы управления речевой моторикой. Это нетривиальные проблемы, и они должны быть решены, чтобы идея отдельной, специфичной для речи системы управления имела смысл.

Признание различия градиента с перекрывающимися свойствами между задачами не равносильно утверждению, что задачи одинаковы или контролируются полностью перекрывающейся системой, и не означает, что все в типичной разговорной речи можно понять, изучив упрощенное или упрощенное. искусственные задачи типа DDK. Однако это означает отказ от категориальной дискретной границы и целостного, неразложимого взгляда на речь. Признание существования речевого поведения (явно или неявно путем использования / одобрения определенных экспериментальных задач для вывода о речи) предполагает разложимость: речь можно рассматривать как комбинацию свойств, которые могут проявляться в различных комбинациях в различных двигательных задачах.В этом суть IM. Диссоциацию и различия лучше всего понять в терминах этих свойств, а не в терминах оговоренного, плохо определенного различия между речью и неречью. Наше понимание речевого моторного управления и моторного управления в целом может быть улучшено, если мы сможем идентифицировать эти свойства, например, сравнивая задачи с этими свойствами и без них (например, требования к скорости, коммуникативное намерение; Ballard et al., 2003; Bunton & Weismer, 1994). Может быть больше согласия, чем это очевидно в литературе, по крайней мере, при изучении диапазона задач, используемых или цитируемых для поддержки TDM, которые включают задачи, которые значительно отличаются от натуралистической коммуникативной речи (например,грамм. без коммуникативного намерения, семантического содержания, синтаксической структуры или даже акустического сигнала).

Эта философская дискуссия имеет методологическое и клиническое значение. Если определить речь как включающую только разговорную речь для задачи общения , то наши методы и знания о речевом моторном контроле и его нарушениях очень ограничены. В той степени, в которой клиницисты и исследователи полагаются на методы, которые отклоняются от разговорной речи (например, повторение слов, чтение вслух, скрытая артикуляция, методы снижения скорости, визуальная биологическая обратная связь, формирование согласных жестов из «неречевых» жестов, задания DDK), это либо подразумевает некоторая степень разложимости речи или принятие множественной «речевой» системы управления двигателем, что подрывает основу TDM.Конечно, независимо от того, отражают ли отклонения от типичных речевых ситуаций в экспериментальных или клинических исследованиях работу и процессы «» речевой двигательной системы управления или интегративной системы, необходимо четкое обоснование использования и интерпретации такой задачи. Наконец, Вейсмер (2006: 331) писал: «В отсутствие теоретически мотивированного, четкого критерия того, когда задача достаточно похожа на речь, чтобы ее можно было квалифицировать как репрезентативную для процессов управления в производстве речи, концепция« перекрытия управления »имеет ограниченные научные возможности. и, следовательно, клиническая полезность ».Я согласен и хотел бы добавить, что то же самое справедливо и для TDM: при отсутствии теоретически мотивированного, четкого критерия того, когда задача достаточно речеподобна, чтобы квалифицироваться как репрезентативная для процессов управления в производстве речи, концепция «задача- специфический моторный контроль »имеет ограниченное научное и, следовательно, клиническое применение.

Сноски

1 Это не единственные возможные виды (Weismer, 2006), и каждый может представлять класс моделей. Я сосредотачиваюсь на этих двух взглядах и этих двух конкретных утверждениях, потому что они обсуждались относительно подробно.Иногда я позволю себе высказаться с изложенными позициями, чтобы развить более широкую дискуссию.

2 Подобные споры о существовании систем, специфичных для речи, по сравнению с более общей системой встречаются в литературе по восприятию речи (например, Liberman & Whalen, 2000; Holt & Lotto, 2008). Однако основное внимание в данной статье уделяется производству речи.

3 Мур и его коллеги назвали разноплановый лепет «предреченным» поведением (Moore & Ruark, 1996: 1036) и посчитали, что такой лепет не имеет коммуникативного намерения (вокализации генерировались во время самостоятельной игры и не рассматривались как «ни то, ни другое». значимый, ни ссылочный »; Moore & Ruark, 1996: 1037).Хотя Мур и его коллеги (Мур и Руарк, 1996; Мур, Колфилд и Грин, 2001) убедительно продемонстрировали значительные кинетические и кинематические различия между первыми словами и оральным двигательным поведением, таким как жевание, их работа также показывает значительное сходство между разнообразным лепетом и первым слова (фактически, Мур и др., 2001, сгруппировали вокализации, лепет и «настоящую» речь в единую категорию для анализа, учитывая отсутствие различий).

4 Обычно инструкции задачи: , скажем, pa или pataka (и т. Д.), а не , сделайте этот образец механизма . То есть, как правило, задачи DDK представлены в виде устных задач.

5 Насколько мне известно, никаких количественных и независимых измерений таких третьих переменных предложено не было (серьезность, как операционализированная с точки зрения скорости речи или разборчивости речи, не является независимой от речи). В результате такие объяснения третьей переменной, как правило, не поддаются проверке.

6 Например, Зиглер (2003a: 29) называет «интеграцию визуальной информации с изображением тела субъекта» немоторным аспектом задачи, который различается между речью и имитацией оральных движений.

7 Caviness et al. (2006) широко определяют речь как задачи, включающие одновременное звучание и артикуляцию, которые включают устойчивое воспроизведение гласных и повторяющуюся речь, а также две связанные речевые задачи (чтение). Они сообщили о различиях между двумя связанными речевыми задачами.

8 Ziegler (2003b) писал: «Таким образом, макроскопически перекрывающиеся функции при ближайшем рассмотрении разбиваются на специализированные и отдельные функции, которые оптимально настроены на их поведенческие цели.»(Стр. 101) и« При низком уровне разрешения обычные подозреваемые, моторная кора, базальные ганглии, мозжечок и ядра ствола мозга вовлечены в большинство, если не во все виды поведения, о которых идет речь […]. Тем не менее, на более высоком уровне разрешения нейронные сети, управляющие двигательными функциями, оказываются организованными в соответствии с конкретными задачами […] »(стр. 102).

9 Я предполагаю, что первоначальные попытки речи фактически считаются речью. Если система, поддерживающая начальные попытки, является речевой системой, то происхождение этой системы не может быть основано на пластичности, зависящей от опыта.

10 Обсуждая адаптивные торговые отношения при получении гласных с округлением назад, Зиглер (2003b: 101) заявляет: «Координация здесь явно служит для получения разборчивой речи. […] Описанный организационный принцип специфичен для речи и бесполезен для какого-либо другого поведения ». Я утверждаю, что организационный принцип не специфичен для речи, а только его приложение к конкретному речевому паттерну (округленная назад гласная ).

11 Хикок (2014: 53): «В первом приближении то, что может в первую очередь различать домены – то, что отличает лингвистическую систему от системы ручного управления, – это биты представления, которые вставляются в эти вычислительные архитектуры.’

12 Хотя практика выполнения неречевой задачи вряд ли приведет к изменениям в разборчивости речи (например, Bunton, 2008), для подтверждения концепции интегративной системы было бы достаточно показать изменение (например, ) конкретный кинематический или акустический параметр, наблюдаемый в речевой задаче, после практики с этим параметром, встроенным в неречевую задачу. Например, приводит ли отработка определенного ритмического паттерна в контексте человеческого битбокса к большей точности / стабильности того же ритмического паттерна в речевом задании (например.грамм. повторение предложения)?

13 ‘Нет никакой другой естественной двигательной активности, кроме речи и песни, которая использует особую структуру этой нейронной схемы, а также трудно представить в клинике любую искусственно созданную неречевую оценку или тренировочную задачу, которая бы конкретно задействовала эта конкретная сеть »(Ziegler & Ackermann, 2013: 59; курсив мой).

14 Для ясности, я не сторонник того, чтобы полагаться исключительно на задачи типа DDK (или на любую другую отдельную задачу) при оценке и диагностике нарушений речи.См. Также Ballard et al. (2000: 979–980): ‘ Хотя необходимо рассматривать нарушение АОС в контексте задач по производству речи , изучение неречевого поведения также может помочь в выявлении неоднозначности того, какие характеристики являются результатом лежащих в основе моторных нарушений, а какие связаны с взаимодействием моторной и языковой систем »(курсив мой)

Декларация интересов

Автор не сообщает о конфликте интересов.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *