Приветствую, Вас читатели блога!
Акромя собирательства анекдотов и всевозможных прикольных фраз, афоризмов и высказываний, я давненько коллекционирую смешные, забавные случаи из Жизни. Раньше записывал их на бумагу или держал в памяти, но теперь появилась возможность публикации для широкого круга читателей блога.
Предлагаю Вашему вниманию два рассказа из деревенской жизни. В какой деревне, в каком районе происходили события, – затрудняюсь ответить, – мне это самому рассказали, я лишь произвёл литературную огранку. Первый рассказ о странном, загадочном дачнике, что завелся возле деревни. Второй юмористический рассказ о влиянии непечатных слов, которые обычно не произносятся при женщинах и детях. Итак, читайте!
Деревня у нас небольшая. Раньше, конечно больше была, пока в начале лихих девяностых демократично не вышла из состава колхоза «Красный овощевод». А как вышла, так в упадок и пришла. Молодежь разъехалась, мужики, что попроворнее в город подались, остались одни старики и бывшие колхозные пьяницы.
Казалось, всё – капут. Но нет. Случилось обстоятельство, которое немного продлило деревеньке существование. Вначале тех же девяностых проезжал мимо наших мест то ли депутат, то ли генерал, то ли бизнесмен, то ли новый русский, то ли бандит, то ли начинающий олигарх, – одним словом состоятельный в денежном отношении мужичок. Понравились ему наши места, и решил он построить себе дачку.
Закипели строительные работы. Сначала строили солдаты, затем их сменили представители народов Средней Азии. Деревня ожила: старухи продавали строителям-ударникам самогон, а мужики таскали со стройки различные стройматериалы. Стройматериалы пропивали или использовали для ремонта хозяйственных построек. Жизнь в деревне кипела.
И вот дачку построили. Строительство вышло неплохо: три этажа, две спутниковые тарелки и двухметровый кирпичный забор с железными воротами. Но как то неказисто и одиноко смотрелась новостройка среди почерневших, покосившихся хат и полуразрушенных курятников. Строители разъехались, местные мужики пропили последний цемент, песок и обрезки труб. Жизнь в деревне опять замерла.
Хозяин особняка появлялся редко. В основном приезжал в пятницу вечером, скрывался за забором из красного кирпича, вел себя тихо и незаметно, ни с кем не общался, а в воскресенье вечером опять уезжал в город. Весной в половодицу он вообще не приезжал, особенно после случая, когда в луже затонул его джип-внедорожник. В народе ходили всевозможные слухи о неизвестном загадочном обитателе.
Однажды, перед Майскими праздниками, произошел невероятный случай. Железные ворота неожиданно открылись, и из них вышел сам хозяин. Причем вышел не один, а с тачкой груженной хворостом и ветками. Хворост и ветки были аккуратно свезены к лесу, что находился в шагах тридцати от дачи. Затем, ситуация повторилась, – видимо загадочный обитатель на своём участке всерьёз занялся обрезкой деревьев.
Местные мужики смекнули: а что если подсобить? Может за работу перепадет пару бутылок? В очередной раз, когда хозяин вышел с тачкой, к нему подошел простой деревенский мужичок по имени Афанасий. Стесняясь, Афанасий, сказал, что нехорошо такому солидному господину в одиночку делать такое несолидное дело, а также намекнул, что всего за четыре пузыря и пол батона колбасы бригада высококвалифицированных специалистов сделает за него всё наилучшем образом. Хозяин отнесся с пониманием, сказав, что ему порядком надоело возить тачку к лесу, а веток ещё много.
Он скрылся за тяжелыми железными воротами. Через полчаса ворота открылись и из них выехал черный джип-внедорожник… Сзади к джипу была прицеплена, уже известная, тачка, груженная хворостом и ветками. Внедорожник газанул и резко затормозил у леса…
Деревня наша находится в живописном местечке средней полосы страны. Вокруг лес, речка, озерцо и чистый воздух. Старожилы помнят, как в старые времена приезжали в наши края художники с целью запечатлеть природу для последующих поколений, пока те еще не испортили её благами цивилизации.
И сейчас приезжают, но только не художники-живописцы, а городские, – простые городские обыватели. Приезжают не с целью создать творение живописи, а с целью, как бы сказать помягче, – расслабиться и отдохнуть на лоне Природы, залить в себя избыточное количество всевозможного алкоголя, чем-нибудь его заесть и свалиться поспать на бренную землю.
Деревенские по началу возмущались непристойным поведением городских. Но потом стали извлекать выгоды из такого положения. Выгоды заключались в продаже отдыхающим самогона, сала, зелени, овощей, фруктов и других кушаний, которые было жалко выбросить, а собаки не ели. Дед Тромфимчук даже стал сдавать в аренду свою лодку, прося за услугу три пачки заграничных папирос. Деревня немного ожила…
Но одно обстоятельство сильно огорчало местных жителей. Дело в том, что городские повадились мыть свои машины аккурат возле озера. На это можно было бы не обращать никакого внимания, но по чистой водяной глади начали плавать маслянистые пятна, а рыба стала попахивать бензином. Да и самим не приятно, когда Природу загаживают.
Городских сначала просили по-хорошему. Уговаривали, объясняли. Но уговоры и просьбы на них не действовали. Каждый из отдыхающих считал своим долгом вымыть свою машинку у озера. Причем мыли в одном и том же месте, где был подходящий подъезд к берегу.
Местные стали применять физические и силовые методы уговоров, но и это не оправдало ожиданий, наоборот, привлекло в деревню толпы милиционеров, следователей и повысило активность местного участкового. Кроме того, сами блюстители порядка стали отмывать городскую грязь в деревенском озере. Положение деревенских казалось безвыходным. Но нет, вскоре был найден гуманный способ спасения экологической ситуации.
В один прекрасный выходной день самодовольный и уверенный в себе городской житель подъехал к озеру с целью помыть свою иномарку. Начал мытьё, краем глаза видит, что с пригорка к нему спускаются несколько местных жителей. Жители не бранятся, не ругаются, как это было прежде, а смеются, улыбаются и тычут в него пальцами. Это сильно удивило и обескуражило горожанина. Ещё сильней удивило его появление деда Тромфимчука с фотоаппаратом. Дед запечатлел процесс помывки автомобиля, самодовольного и уверенного водителя, а потом крупным планом заснял небольшую табличку, что весела возле импровизированной природной автомойки. Сделав снимки, Трофимчук рассмеялся, вслед за ним засмеялись остальные жители деревни.
Табличка появилась совсем недавно, но оказывала на местных магическое действие:- она превращала гнев и возмущение в смех. Да, вместо того, что бы возмущаться поведением городских, деревенские стали над ними просто смеяться. Так, что же было написано на сей табличке? Давайте подойдём и прочитаем…
Ой! Нет! Автор, зная, что его рассказ читают женщины, дети, филологи, учителя русского языка и литературы, просто затрудняется дословно передать написанный на табличке текст, поэтому решился опубликовать его вольный перевод, который лишь отдалённо передаёт смысл. Вот, что получается: «Здесь, человеки нетрадиционной сексуальной ориентацией, сразу после того, как их поиспользовали в неестественной форме с помощью коловоротов, перфораторов, коленчатых валов, твердого абразива другие человеки нетрадиционной сексуальной ориентацией, подмывают свои (прилагательные, не переводятся) средства передвижения. Примечание: средства передвижения сделаны из фекальных масс, покрытых другими естественными выделениями, наличие фекалий прямо пропорционально уверенному выражению лица обделенного умом.»
Перевод получился большим, хотя на табличке было написано меньше. Но зато, мыть машины у озера городские перестали. И до сей поры не моют. Вот она сила непечатного слова!
Рейтинг публикации:Общий бал: 5 Проголосовало: 8
positivlive.ru
На дворе 1980 год. Весной вернулся из армии. За день-два восстановился в институте на дневной.
Для всех восстановленцев, переведенцев, вышедших из “академки” и тех, кто не отработал летом часы на благо альмаматер – приговор один – колхоз, вместе с абитурой. Абитура – этап для меня ранее пройденный – это те, кого зачислили после очередных вступительных экзаменов.
Разместились…. Условия хуже армейских – три хари на две сдвинутых кровати. Скудное питание, работа от зари до зари. И полная антисанитария – баню не обещали, как всегда.
А 250 гектаров картошки на 250-300 человек. Понятно, с учётом естественной убыли «кадров» – с месяц времени надо.
Парням то ладно. А девочкам? Им то без бани – совсем тоска.
Назначили меня старостой такой вот группы. Мне по фигу – всё равно колхоз для служилого – с родни курорту…ну если не курорту – то дому отдыха – это точно.
Вот и неделя позади. Баньку бы ….
Знал я в той деревне бабу Настю. Она была сговорчивой. Мужика в доме уже давно не было. Подкатываю вечерком к ней. Договариваюсь насчет аренды баньки на субботний вечер. Условия вполне приемлемые: мы с колодца таскаем воду, с кухни нашей приносим дрова и платим ей по 15 копеек с каждого грязного носа (стоимость билета в городской бане). А баба Настя – к назначенному вечернему времени топит баньку. Нас 12 – 15 человек. Доход бабуле больше 2-х рублей. Ну и понятно: и воды и дровишек для личных нужд самой бабы Насти оставить в достатке – постираться да и самой баньку принять.
Девочки остались в поле дорабатывать – а я и ещё два парня (тоже после армии восстановились) ушли в четвёртом часу вечера готовить баню.
Сразу по пути с поля с нашей кухни прихватили три охапки дров и направились к бабе Насте.
Когда мы шли с дровами, за нами пристально наблюдала троица, сидящая на завалине изрядно покосившегося домишки на два окна: девица размалёванная – ну не дать ни взять – бикса; при ней два её нукера – разнузданного вида парни лет по 20, чуть постарше. Судя по тому, что на одном была тельняшка и солдатский ремень, пряжка которого свисала сильно-сильно ниже пояса (догадливый читатель понял – именно на каком месте), а на втором пареньке – зелёная фуражка – явно дембеля минувшей весны – опытным глазом определил я. Казалось, что ребята просто сильно загулялись по случаю дембеля, не замечая, что на дворе уже первая декада сентября, и на селе вовсю шла уборочная компания. Невооружённым глазом было видно – поддатые. И чем то очень недовольные.
Они сопроводили нас презрительным взглядом. Такой взгляд я привык видеть и чувствовать спиной ещё в армии. Так сопровождали нас, солдат и сержантов комендантской роты, «воины» остальных подразделений. И я точно знаю – им всегда хотелось набить нам рожи.
Я уже спиной чувствовал, что и у этих ребят тоже есть желание нас побить. А повод – он всегда найдётся.
Мы занесли дрова во двор бабы Насти, взяли молочные фляги пошли за водой. Идём под надзором выше упомянутой троицы….
Вдруг девица, явно обращаясь к нам, орёт:
– Эй, чуваки!!! – далее последовал вопрос, где главными вопросительными словами был трёх этажный мат.
В переводе на литературный язык означало: – “Зачем Вы у моей бабки дрова воруете?
Далее последовал упрёк, также обильно пропитанный ненормативной лексикой. Нас обвинили в постоянных грабительских, разрушительных набегах на незамысловатое сооружение, принадлежащее её бабке, называемое поленницей. А ещё в конце она протяжно, завывая как бешеная собака, назвала нас собачьими самками.
Парни встали с завалинки, будто приготовились к команде «ФАС». Провокация сработала. Ребятки решили покарать городских разорителей поленниц. И на полном серьёзе ринулись в атаку….
Один из них – ростом с полушпалок, почему то меня, рослого – 1, 84 см роста, выбрал объектом для атаки. Я опустил флягу на землю и, когда полушпалок был в двух шагах от меня, катнул флягу ему на встречу. Он подпрыгнул, чтобы не запнутся, подскочил ко мне, ещё раз припрыгнув, пытался съездить мне по морде. Руки у меня длиннее. Я ловлю его за грудки и с налёту бью лбом ему по носу. Он обмякает. Я, продолжая держать, левой рукой не сильно ударил его в нижнюю челюсть и отпускаю. Полушпалок грохнулся в пыль у обочины.
А тем временем второй паренк пытается напасть на Валерку. Парень угрожающе держит одну руку в кармане и орёт на всю Кисловку (деревня так называлась), что всех нас порежет и напирает на моего дружка.
Валера, не дожидаясь исполнения его угроз, изловчился и грохнул паренька флягой по башке. Тот рухнул, подняв море пыли с обочины.
Пока суть да дело, осматриваемся. Их девчонка бежит в проулок и исчезает из виду.
Но где же наш третий? Оборачиваемся и видим – тачка с пустой флягой, а Андрея нет….
Не надо объяснять, что подумали мы об Андрюхе. А ещё танкист… мл. сержант.
Мы подняли фляги и пошли на колодец. И вдруг из того проулка, куда скрылась деревенская девушка, вылетает толпа и бежит в нашу сторону…. Мы бросаем фляги и задницы в охапку, бежать прочь. Бежать уже некуда – впереди плетень. Вырываем из забора колья и занимаем оборону…. И тут видим – во главе толпы бежит наш Андрюха.
Пронесло – Андрей просто убежал за подмогой в наш лагерь….
Баня – она, конечно, состоялась. Наши девочки, поблагодарили меня, Валеру и Андрея, а также и бабу Настю за хорошую баньку и чай, довольные и розовощёкие, с полотенцами на головах побрели в лагерь.
Мы с парнями немного посидели за припасённой бытылочкой, да у бабы Насти прикупили самогончику и тоже вернулись в расположение.
И вроде конец истории, но это деревня….
На следующий день группа моя вернулась рано. В наличии на вечер две бутылки водки – успели купить в продмаге. (хитро он работал – к нашему позднему возвращению с поля – он уже был закрыт да и спиртное продавали во время уборочной до 4-х часов вечера).
После ужина забурились во двор заброшенного дома не далеко от лагеря и отдыхали при небольшом костерке. И вдруг раздвигаются кусты малины и нашему взору предстают два вчерашних паренька.
Нас, видимо, не узнали. Они опять выпившие.
Тот, что пониже ростиком, гундявым голосом заговорил:
– Мы тут вчера с вашими сцепились…. Мы виноваты, конечно, сами в занозу полезли, – швыркнув носом, втянув в себя сопли, начал он обиженно-повинующимся голосом.
Он ещё что то хотел прогундеть, но тут как крик души второго, как крик дитя, несправедливо обиженного, со всхлипом и придыханием, разнеслось на всю деревню Кисловку: …
– Мой батя на мацепуре* вам картошку в поле копает…. Да мы виноваты! …. И опять последовал вопросительный мат, высотой с сорокаметровое здание элеватора, виднеющееся вдали за деревней. Это был простой вопрос:- “Зачем же флягой то по башке бить?!”
Идея сближения села и города, о которой всегда говорили коммунисты с трибуны каждого Съезда КПСС, работала на полную катушку.
На примере этой маленькой деревенской истории мне и хотелось рассказать, как происходило стирание граней между городом и деревней.
Батя на мацепуре от зари до зари выковыривает из земли картошку в поле, сынок же грозит порезать ножиком тех, кто приехал из города помочь убрать урожай, и тут же обижается на тех, кто цилиндрическим телом в форме молочной фляги попытался сгладить острые грани между городом и деревней.
Меня всегда удивляла простота наших селян. Их детская непосредственность. А равно и их доброта и отзывчивость.
А потому вложил десять лет своего труда в дело электрификации сельского хозяйства нашей СТРАНЫ! Исколесил не мало сёл и весей, чтобы зажечь лампочку Ильича и приблизить этот добрый сельский народ к цивилизации и облегчить им тяжёлый физический труд.
* Мацепура – картофелекопалка, прицепляемая к трактору…
Вот такая история
октябрь 2017
© Copyright: Виталий Сыров, 2017
Свидетельство о публикации №217112901960
yapishu.net
Помню, я как раз перешла на пятый курс, и это были мои последние летние студенческие каникулы. Первый месяц, как всегда, решила провести у бабушки. Несмотря на то, что она жила в городе, в её старом деревянном доме царил почти деревенский дух. Именно поэтому на вопрос студенческих друзей: «куда поедешь?», я в шутку отвечала, что еду в деревню к бабушке.
Что сохраняло в доме упомянутый деревенский дух, то это, прежде всего, огромных размеров печь, занимавшая большую часть кухни. И хотя в основном бабуля готовила на газовой плите, всякий раз, когда я приезжала, всё стряпалось в русской печи. По-хорошему, её давно бы нужно было снести. Но бабушка не хотела затеваться с перестройкой, так как всё надеялась, что дом вот-вот снесут, а её переселят в благоустроенную квартиру, где будет горячая вода, ванная и плита без громоздкого баллона, газ в котором обязательно должен заканчиваться в самое неподходящее время.
Правда, это «вот-вот» длилось уже лет десять, с тех самых пор, как вокруг вырос новый микрорайон, в котором девяти- и двенадцатиэтажные здания казались бетонными великанами рядом с несколькими старыми деревянными постройками, сохранившимися здесь с конца позапрошлого века. Казалось, местные власти давно забыли и о своих обещаниях, и об этих долгожителях – полуразвалившихся избах, и о доживающих в них свой век стариках.
Некогда
дома, подобные бабушкиному, стояли на
приличном расстоянии от узкой мощёной булыжником улочки. По ней начинался въезд
в такой же старинный, как сама улочка
город, появившийся здесь в средние века.
Жилые
дома всегда здесь строились вдали от улицы. Нередко от улочки постройки отделялись
роскошными фруктовыми садами и привычными для этих мест палисадниками с
кустарниками сирени, жасмина и шиповника.
Окраина, где родились и жили мои предки, стали похожи на настоящий современный
город лишь после второй мировой, когда она стала активно отстраиваться,
разрастаясь буквально на глазах. Увеличивался не только сам город, расширялись
его улочки, по которым раньше с трудом разъезжались две повозки, запряженные
лошадьми. Многие из старых узких улиц превратились позднее в
респектабельные проспекты и бульвары.
Чтобы расширить улицу, безжалостно выкорчевали сады и уничтожили все цветущие кустарники, а убогие деревянные фасады старых домишек прятали от посторонних глаз за чередой новомодных магазинов. Как говорится в русской пословице, с глаз долой – из сердца вон. Вот и перестали сердца у больших городских начальников болеть за судьбы деревянных развалюх и их обитателей. А может, и не болели никогда…
Надо
сказать, что бабушкин дом, несмотря на возраст, оставался довольно крепким. И,
если снаружи он выглядел неказистым, внутри был очень уютным. Две больших
комнаты смотрелись вполне современно, возможно, из-за того, что в них была приличная
мебель, хотя и старомодная, но всё же городская: раскладные диванчики, мягкие
глубокие кресла, напольные светильники, мягкие ковры на полу.
Всякий
раз за отлично сданную сессию бабуля делала мне какой-нибудь подарок. Она
считала, что отличную учёбу нужно и стимулировать, и поощрять, с чем
категорически не соглашались мои родители, критически относившиеся к бабушкиным
методам воспитания. Но если раньше ею дарились сравнительно недорогие вещицы,
то в этот раз я получила от неё миниатюрный диктофон, который умещался в
кармане.
Бабушка
не раз видела, как после возвращения с посиделок я записывала рассказы её знакомых
в подаренный ею блокнот. Кстати, если я вдруг что-то забывала, она охотно
напоминала о том, что я упустила – у неё была завидная память.
-Теперь
сможешь незаметно включить эту машинку – она всё запишет. А потом выбирай, что
тебе стоит заносить из неё в свой блокнот, а без чего можно обойтись,
когда станешь сюжеты обрабатывать,- пространно прокомментировала бабуля вручение
мне подарка за отличную учёбу по итогам четвёртого курса.
Зная,
как непросто было ей сэкономить на такую дорогую вещицу, ежемесячно откладывая
со своей маленькой пенсии, я не могла не прослезиться, когда благодарила её за
подарок.
* *
*
Близилось
воскресенье – время беседочных посиделок. Мои надежды услышать что-нибудь
интересное и записать всё на диктофон оправдались.
Часам
к пяти в беседке были все те, кто обычно
приходит сюда в выходной день. Опаздывала только Мария Васильевна – бабушкина ближайшая
соседка. Наконец, и она показалась в проёме, держа на вытянутых руках большой
поднос с пирогом.
-Сегодня
годовщина Сергея Георгиевича. Вот уже семь лет, как он покинул нас. Я всегда в
этот день его любимый пирог с рыбой пеку и гостей приглашаю, чтобы его добрым
словом помянули. Ну, а раз в этом году поминать его выпало на воскресенье,
сделаем это в беседке вместе с вами. Так уж случилось, что вы теперь стали
моими единственными друзьями, да и Сергея Георгиевича, должно быть, помните.
-А
что это Вы, Мария Васильевна, мужа Вашего покойного всё по имени-отчеству
величаете? Я давно об этом спросить хотел,- полюбопытствовал пан Вацлав, – кажется,
у вас, у русских, так не принято. Это мы и мать свою с детства на «вы» зовём, и
отца. И они друг к другу так же обращаются. Для поляков это нормально. А среди
ваших я как-то никогда не слышал такого обращения. Вы простите, что
любопытничаю.
-Ничего.
Только Сергей Георгиевич никакой мне не муж был. Он вообще мне не был
родственником.
-Как
же так? У вас ведь фамилия одинаковая была. Он у нас в ЖЕКе работал. Помню,
против какой фамилии он в ведомости расписывался. Мы с ним частенько в одно
время зарплату в кассу приходили получать, – вставила своё слово, как правило,
молчавшая Петровна, всю жизнь проработавшая дворнком.
-Так,
может, вы были однофамильцами?- поинтересовалась моя бабушка?
-Да
чего уж тут таиться. Теперь нечего. Столько лет прошло, считай, целая жизнь! Как
камень на душе лежал. Вот сейчас будем чай пить, пирог есть, Сергея Георгиевича
поминать я вам свою историю и расскажу. Видать, время пришло.
* *
*
А
история оказалась не только интересной и душещипательной, но и по-настоящему детективной.
Мария
Васильевна выросла в небольшой деревеньке. Так случилось, что женщин их семьи несколько
поколений подряд преследовали несчастья. Её бабушка овдовела, едва выйдя замуж,
так что и дочку – Аннушку уже без мужа рожала, без него её воспитывала.
Красоты
девочка была необыкновенной. А когда повзрослела, как говорится в сказках, от
неё «невозможно было глаз отвесть». Несмотря на то, что она родилась и жила в
деревне, за скотиной ходила и всю деревенскую работу по двору делала, помогая
матери, она совсем не была похожа на деревенских девушек ни внешне, ни
поведением. Стройная, даже изящная, она и ходила как-то иначе, чем её
деревенские подруги. Впрочем, подруг у неё не было – одни завистницы. Многие
деревенские парни, да и женатики заглядывались на молодую красавицу, но она
словно не замечала этого.
И
всё же один паренёк приглянулся ей. Произошло это после того, как он пришёл из
армии, отслужив срочную службу. Когда его призвали в морфлот, Аннушка была
школьницей и на таких взрослых парней вообще не обращала внимания. А вот он ещё
на проводах, на которые, как принято было, присутствовала вся деревня – и стар,
и млад, увидев девчушку, похожую на сказочную Алёнушку, своему другу шепнул: «Вон,
Серёга, видишь красавицу? К моему возвращению как раз подрастёт, и будет мне
готовая невеста. Всё сделаю, чтобы она мне не отказала. И пальцы буду держать,
чтобы без меня замуж не выскочила».
Три
года службы пролетели, и всё, о чём Николай мечтал, сбылось: и избранница без
него замуж не собралась, и ему после нескольких месяцев ухаживания не отказала.
Свадьбу, как и проводы в армию, гуляли всей деревней.
Да
только счастье молодых было коротким. Через полгода Николай умер. Не болел, ни
на что не жаловался. Пришёл с работы, почувствовал себя плохо, прилёг – сердце
остановилось. Аннушка подозревала, что произошло это неслучайно. Как-никак, на
подлодке служил. Мало ли что там могло случиться. Так что, выходит, дочь
повторяла судьбу своей матери и бабушки. Когда Николай умер, Аннушка была уже
беременна и в положенные сроки родила девочку.
В
деревне все на виду. Как говорится, стоит в одном конце деревни кому-то
чихнуть, как на другом ему здравия желают.
Когда
однажды сильно подвыпивший сосед под вечер пришёл к вдове в дом, якобы за солью
и стал приставать к женщине, она с трудом вытолкала его из избы, а он,
оказавшись на крыльце, во всё своё лужёное пьяное горло стал оскорблять
отвергнувшую его соседку.
Жена
пьянчуги, посмевшего посягнуть на честь женщины, слышавшая через открытые окна скабрёзную брань
мужа, в тот же вечер разнесла по деревне
слухи о том, какой распутницей является её соседка, прикидывающаяся порядочной
вдовой.
Вскоре
жизнь матери Марии Васильевны в деревне стала и вовсе невыносимой. Её имя стало
в деревне нарицательным. Иначе, как потаскуха теперь её никто не звал – отыгрались
и за её красоту, и на её независимый нрав, и за то, что она всё успевала и со
всем справлялась одна – без посторонней помощи. А ей и на самом деле всё
удавалось: дочь всегда была наряжена как кукла, потому что вдовушка сама и шила
и вязала; дом сиял чистотой; а сад и огород давали такой урожай, какого ни у
кого в деревне не было.
Казалось,
женщина смирилась со своей участью и даже научилась на замечать нападок со
стороны сельских жителей.
Но
баб это злило и раззадоривало ещё больше. Как-то к весне Анна решила кое-что подновить.
Съездила в район, купила хорошей краски и выкрасила крыльцо и забор. Когда на
следующее утро она вышла из дома и отправилась на ферму, закрывая калитку, едва
не потеряла сознание, когда увидела, что свежевыкрашенные ворота были обильно
вымазаны дёгтем. Всегда сильная и сдержанная, женщина, не удержавшись на ногах,
опустилась на землю и заплакала. Что-то в ней словно сломалось в этот момент, и
терпению пришёл конец.
Она
не услышала, как рядом остановился трактор, и даже не сразу поняла, что кто-то,
взяв её за дрожащие печи, пытается поднять с земли её обмякшее тело.
Это
был тракторист Сергей – некогда лучший парень на деревне – так обычно говорят о
сильных статных, а главное, не пьющих или мало пьющих деревенских парнях. Он
был самым близким другом мужа Анны, и кое-кто поговаривал, что он тоже был
влюблён в невесту друга, но потом смирился и женился на однокласснице, которая,
кстати, не переставала ревновать мужа, особенно теперь, когда Анна стала вдовой.
-Я
не могу тут долго стоять с тобой, Аннушка, сама знаешь, какая у меня Верка –
кто-нибудь увидит нас вместе и передаст ей, – совсем запилит. А ты послушай
моего совета: забирай Машеньку и уезжай отсюда. Заклюют тебя бабы. Разве ж они
могут рядом такую красоту сносить?! У Николая тётка, помнится, на хуторе под
Ковно жила. Она ещё у вас на свадьбе была, а потом на похороны приезжала. Отправляйся
к ней. Думаю,
она примет вас – она очень Кольку любила. Да и потом у неё своих детей нет. Уезжай,
Аннушка. Не будет тут тебе житья. Послушайся меня.
На
следующий же день, чуть рассвело, Анна с дочкой навсегда уехали из деревни.
Тётка
мужа приняла родственников хорошо, а в Машеньке вообще души не чаяла. И на Анну
нарадоваться не могла. С её появлением жизнь на хуторе изменилась: и в доме до
неё никогда такого образцового порядка не было, и в хлеву такой чистоты никто
не помнил.
Когда
Машеньке исполнилось семнадцать, тётка Николая умерла, а перед смертью позвала
к себе Анну и велела ей, пока ещё молода, выйти замуж хоть за бобыля, хоть за вдовца – всё жить легче станет.
Но
мужчин на хуторе было раз-два и обчёлся, да и те все женатики, а по соседним
хуторам Анне некогда было ездить.
Впрочем,
о своей судьбе вдова и не думала – как сложилось, так сложилось. Зато о будущем
Маши стала задуматься частенько – считай, та уже невестой была, а жениха не то,
что рядом, а и за семь вёрст не сыскать.
А
тут как-то, едва трава проклюнулась, неподалёку разбили лагерь военные. Возможно,
собирались проводить учения, но, похоже, планировали задержаться здесь на всё
лето.
Случалось,
солдатики забредали на хутор, а хуторяне поили служивых парным молоком и
угощали пирожками. Как-то раз на поиск отлучившихся из расположения части
солдат на хутор приехал на газике молодой лейтенант. Зашёл к Анне в дом воды
напиться, стал расспрашивать, когда и сколько раз захаживали к ним солдаты, не
мародёрничали ли. А тут как раз Машенька из лесу с полным лукошком земляники вернулась.
Как в дом вошла, так лейтенант разом дар речи потерял. Забыл, зачем на хутор
пришёл. Маша вся в мать пошла, только у Анны коса, как смоль чёрная, а у дочери
– будто из упругих льняных нитей сплетена – до самого подола, толстая и
белая-белая.
Маша
тоже на пороге застыла – перешагнуть его не в силах. Стоят оба – друг против
друга, смотрят во все глаза и из оцепенения выйти не могут, словно кто их
заколдовал. Видит Аннушка такую картину – враз всё поняла: так любовь с первого
взгляда поражает, да только очень редко она людей своим посещением жалует. И не
поймёт – радоваться тому, что у неё на глазах происходит, или спасать дочь от
наваждения нужно.
Ну,
что ты, Машенька, застыла? Иди, угощай гостя ягодами – вон сколько насобирала.
А дух какой в горнице стоит! А Вы садитесь за стол, товарищ лейтенант, и
поешьте земляники с молочком. Поди, ваш армейский повар таким вас не потчует.
Хозяйка
с дочерью тоже за стол сели. Не заметили, как за разговорами да за вкусным
лакомством просидели не меньше часа. Машенька вызвалась проводить лейтенанта.
С
тех пор он стал к ним захаживать чуть ли не каждый вечер. Почти всегда с букетом
приходил – по пути от лагеря собирал полевые цветы – колокольчики и ромашки. Не
успевали предыдущие цветы завянуть, как рядом в банке новые появлялись. Так что
вся большая комната была теперь всегда украшена, как на праздник престольный.
Ближе к макушке лета в букетах стали появляться высокие люпины, похожие на
свечи, горящие ярко-синим пламенем.
Отношения
молодых так быстро, не по-деревенски развивались, что в начале августа он сделал
Машеньке предложение. Анна нарадоваться не могла. Да и как было не радоваться!
Дочка вся от счастья светится, а о таком женихе только мечтать можно было.
Лейтенант Лёша (так с первого дня их знакомства начала звать своего суженого
Маша) был сиротой – родители погибли в войну, так что советоваться о женитьбе
было не с кем, и невесту свою на смотрины везти не к кому. Расписаться решили в
районе в ближайшую субботу, а скромную свадьбу по-семейному договорились
отметить на хуторе. За три дня Анна сшила дочери настоящее свадебное платье из
парашютного шёлка, купленного ею по случаю на барахолке.
Женщины
начали суетиться, едва взошло солнце. И стряпали вместе, и дом украшали. Жених
должен был приехать на трофейном «Опеле» к 8 утра. Это командир распорядился по
случаю бракосочетания своего любимчика машину выделить.
Волноваться
женщины стали уже часов в семь, будто какие-то предчувствия их мучили. А когда
лейтенант не приехал и в восемь, и в девять, Маша выбежала во двор и заметалась
по нему, как зверь в клетке. Вышла за ворота и стала вглядываться вдаль. Но
даже тогда, когда вдалеке она разглядела военную машину (впрочем, это был
совсем не «Опель»), нёсшуюся во весь опор по направлению к хутору, напряжение,
сковавшее всё её девичье хрупкое существо, не ослабевало.
Автомобиль
резко затормозил, выпустив из-под себя клубы песка и пыли, перемешавшиеся с
едким дымком, сопровождавшем машину на
всём пути следования.
Из
машины вышли два офицера. Маша знала
обоих – Алексей как-то привозил их на хутор с разрешения Анны Матвеевны,
отрекомендовав своими самыми близкими друзьями. Их тогда же и на свадьбу
пригласили.
* *
*
-Мария
Васильевна, не томи, рассказывай быстрее о том, что потом было,- оказался самым
нетерпеливым пан Вацлав.
-А
потом парни рассказали, как мой Лейтенант Алёша бросился накануне вечером двух
своих бойцов спасать – те после отбоя решили с кручи понырять в местную реку.
Там у неё такое сильное течение, что и днём не всякий отважится в этом месте
купаться, не то, что нырять. А эти два сорванца-первогодка оказались совсем
безбашенными. Август наступил. В это время здесь редко в реке купаются, но тот
август был таким жарким, что старожилы не могли вспомнить, когда такое на их
веку было, и было ли вообще.
Первого
парня он легко вытащил на берег – тот даже воды особо нахлебаться не успел. А
второго под корягу уволокло. Пока он солдата оттуда освобождал, сам одеждой за
корягу зацепился, а снять одежду под водой не смог.
Друзья
спохватились, что друга нет, только утром. Тот солдат, который на берегу
оклемался, с трудом соображал, что
произошло. Ему, нет бы, в расположение части побежать, да подмогу позвать. Хотя
под водой долго ли продержишься без воздуха. Только всё равно боец трусом
оказался – побоялся наказания за самовольную отлучку.
В
общем, нарушителя утром обнаружили,
прячущимся за палаткой, он и сознался во всём.
Друзья,
которые к нам с такими печальными вестями приехали, вытащили утром моего лейтенанта Лёшу вместе с
корягой. Тросом пришлось тащить. – коряга, наверное, давно на дне лежала, до
половины в ил и в песок вросла. А второго утопленника, которого Алёша из-под
коряги вызволил, без посторонней помощи вынырнуть не смог. Его тело через пару
дней нашли в нескольких километрах ниже по течению.
Вот
такая печальная история с моей любовью приключилась. Я ведь так замуж и не
вышла после всего – никто мне был после Лёши не люб. Вскоре и мама умерла. Не успела я ей признаться, что ждала от своего
лейтенанта ребёночка. Может, права была моя бабушка, утверждавшая, что на всю
женскую половину нашего рода проклятие наложено. Она говорила, что, видно, грех
красивым родиться – от завистниц житья не будет. Я то себя особо красивой не
считала – ни с мамой, ни с бабушкой, ни с
прабабушкой никакого сравнения нет.
-Что
Вы, Мария Васильевна, вы и сейчас красавица, честное слово,- не могла не
вставить я, всегда любовавшаяся красиво уложенным в бабету пучком густых волос
старушки и её, несмотря на возраст, стройной точёной фигурой. Даже под
множеством мелких морщинок на её лице нельзя было скрыть тонкие изящные черты:
аккуратный маленький нос и капризный изгиб всё ещё не поблекших розовых губ. Но
особенно поражали большие проницательные, иссиня-чёрные глаза, похожие на
омуты.
-Не
вводите меня в краску, Женечка. Нашли красавицу!
Видели бы Вы мою родню!
-Простите,
а кто у вас родился? Наверняка мальчик и его миновал рок, о котором Вы
рассказали.
-Нет,
у меня родилась девочка.
-Что
же она к Вам никогда не приезжает? Мы столько лет рядом живём, а ни разу не
видели, чтобы к вам с Сергеем Георгиевичем кто-нибудь из родни приезжал.
-Это
отдельная и, увы, опять печальная история, но, раз начала, если вы не устали
меня слушать, доскажу. Нутром чувствую, что должна поделится тем, что
надгробной плитой на душе столько лет лежало. Да кому ещё рассказывать, как не тем, кого я
считаю своими друзьями. Постараюсь покороче.
К
тому времени, как моя девочка родилась, хутор наш уже был мало похож на хутор.
Радом построили МТС. В тех краях никогда
колхозов не было, так что организовали на пустеющих землях совхоз. Народу много
отовсюду приехало. Власти помогали со стройматериалами. Вскоре домов в округе
стало больше, чем было в той деревне, где я родилась.
Среди
вновь прибывших однажды увидела одну из тётушек, которая жила в прежней деревне
неподалёку о нас.
Впрочем,
я скорее всего её бы не узнала – я ведь совсем маленькой с мамой на хутор
приехала. Так она сама меня у колодца остановила и, вместо того, чтобы
поздороваться, неприятно улыбнулась, обнажив верхний щербатый ряд зубов, после
чего воскликнула: «Никак байстрючка! Вот вы куда от людей спрятались со своей
бесстыжей матерью!»
Я
толком не понимала, что такое «байстрючка»,
только чувствовала, что это что-то нехорошее и очень обидное – да и не
могла такая противная тётка сказать ничего хорошего. Всё в ней мне было
противно.
-Какая
же Вы байстрючка, Мария Васильевна?! Так обычно незаконнорожденных детей в
деревнях зовут. А Ваша мама была замужем. Просто Ваш папа до Вашего рождения
умер. Не Вы в том виноваты?- для всех присутствующих попыталась объяснить я.
-Разве
им важна была истина? Они себе вбили в головы, что раз мать меня одна растила,
значит, нагуляла ребёнка. Знаете, в деревнях народ порой очень жестокий попадается.
По-моему, в городах таких намного меньше. То ли они своей судьбой недовольны,
то ли тяжёлый крестьянский труд делает их чёрствыми и жестокими, но только я
для себя, пожив и в городе, и в деревне, почему-то именно такие выводы сделала.
В
общем, оказалось из нашей бывшей деревни сюда переехало сразу несколько семей,
так как полдеревни в одну ночь сгорело. Начался пожар в лесу, а оттуда огонь
перекинулся сначала на крайние дома, которые ближе к лесу стояли, а потом один
за другим начали гореть и соседние избы.
Ну,
ладно, их пожар заставил менять место жительства, а почему мы оттуда уехали и
почему ничего с собой не взяли из старого дома, я так до поры до времени не знала. Из всех моих игрушек только куклу
Дашу с собой увезли. Я потом долго ею играла – просто не на что было новые
игрушки покупать. Это уж потом пообжились, когда я стала сначала ходить в школу
в соседнее село, а потом вообще на неделю уезжала в интернат в местечко (так
там называли маленький районный городок в пятнадцати километрах от нашего
хутора), где и окончила школу. Там же окончила бухгалтерские курсы.
Благодаря
этому удалось устроиться в совхоз, где какое-то время работала в бухгалтерии.
Там мне приходилось видеться с бывшими односельчанами. Странно получается: даже
молодые унаследовали от своих родителей знания о том, что наша семья – это
изгои. На меня бесконечно бросали косые взгляды и шушукались за спиной. А уж
когда узнали, что я одна воспитываю дочь, нападки стали просто невыносимыми. Не
стесняясь, вслух говорили, что я в мать пошла и такую же байстрючку родила.
Оленька
стала частенько после улицы возвращаться домой заплаканной. Придёт, сядет в уголочке и ещё долго всхлипывает.
Как ни пыталась разузнать, кто и за что её
обижает, так ничего и не добилась и ни от неё, и ни от детей, с которыми
пыталась поговорить. А тут мамаши тех детей, у которых хотела правду узнать, прибежали
ко мне вечером скандалить, мол, что я за допросы их детям устраиваю, и даже
грозили, что со мной, с байстрючкой, разберутся, ещё и мужей своих к этому подключат.
Оля
всегда была спокойной послушной девочкой, а тут стала плохо спать. Я с трудом
уговаривала её поесть. Потом вообще беда приключилась. Хотя я почти уверена,
что причиной тому стали издевательства над моей девочкой со стороны ребятни. В
общем, врач, когда я вынуждена была повезти дочь на обследование, поставил неутешительный
диагноз – астма. И это у пятилетней девочки! Стали лечиться. Регулярно
принимали лекарства. Научила малышку самостоятельно пользоваться ингалятором. Я
хоть и материалистка до мозга костей, иначе, как злым роком, преследовавшим
женщин нашего рода, то, что случилось, назвать не могла.
Вечером, вернувшись с работы, отпустила
Оленьку погулять. Велела никуда со двора не уходить. Сама стряпнёй занялась.
Теперь, когда дочь стала плохо есть, старалась готовить только то, что она любила.
На этот раз жарила сырники. Вышла во двор позвать её к ужину. Зову – она не
откликается. Ещё светло было, а у меня в глазах потемнело, когда я нашла свою
девочку за домом сред крапивы. На ней был надет мешок из-под муки, а вокруг шеи
завязана пеньковая верёвка. Оленька была мертва. Здоровый ребёнок через
мешковину наверное мог бы дышать, но у неё была астма, и это, видимо, всё
решило. Побежала в контору, позвонила в район и вызвала и милицию, и медиков.
Надо сказать, приехали довольно быстро – всё-таки ребёнок погиб. Я написала
заявление. А когда следователь стал меня спрашивать, кого я подозреваю, я не
думая о последствиях, сказала, что
приезжие дети занимались травлей девочки, но чтобы вот так, возле дома напасть
на ребёнка…
Вы себе
даже представить не можете, что потом началось! Мне даже схоронить спокойно мою
девочку не дали – на кладбище пришли и по дороге с кладбища меня избили,
пригрозив, что если я об этом расскажу следователю, они мне такую же тёмную
устроят, какую их дети устроили моей байстрючке, с той только разницей, что верёвку
вокруг шеи потуже обмотают.
Я
после избиения три дня с постели встать не могла. Они волосы у меня с головы
клочьями рвали, потому, наверное, голова так и раскалывалась. Чуть поднимусь –
всё плывёт перед глазами, а тело само назад падает.
Уж
как узнал о том, что случилось Сергей Георгиевич, – ума не приложу. Наверняка
бабы деревенские новость разнесли. Но, так или иначе, через пару дней он
приехал. Сказал, что всё ждал, когда дети вырастут, чтобы со своей женой
развестись. А ещё он сказал, что считает себя виноватым в том, что не
заступался за мою маму, когда на неё ополчились все деревенские бабы, виноват,
что смалодушничал и не бросил свою взбалмошную жену, когда любимая им женщина
стала вдовой.
Я
в том своём состоянии – после пережитого горя и после избиения не до конца
понимала, о чём он говорит. Тем более удивилась, когда услышала, что он
предлагает мне выйти за него замуж. Нет, я, пожалуй, не столько не понимала,
сколько испугалась: как же так? Во-первых, дядя Серёжа – это друг моего покойного
отца, во-вторых, как он сам признавался, он очень любил мою мать. Я чуть было не вспылила. Хорошо, что у меня на
это сил не было. Увидев мою
растерянность, дядя Серёжа успокоил меня. Объяснил, что предлагает мне уехать с
ним далеко-далеко, чтобы спастись от этих жестоких людей, которые так и будут портить
мне жизнь, делая её невыносимой. А ещё он доходчиво объяснил, что иначе, как
супружеской парой нам нигде не удастся устроиться. Даже в гостинице в один
номер не поселят, если там придётся какое-то время пожить, пока не найдём
постоянное жильё. На новом месте снова появятся ненужные вопросы, типа, почему
молодая женщина живёт с чужим и уже
немолодым мужчиной. В те поры к сожительству относились как к нарушению норм
морали, а значит, чуть ли не как к преступлению. Он меня заверил, что не
претендует на меня, как на женщину. Просто будет мне вместо отца. Станет опекать,
беречь и баловать, одним словом, делать всё то, что делал бы мой настоящий отец
– его друг, если бы был жив.
Всё
взвесив, я поняла, что он предлагает самый лучший выход. После сороковин со дня
смерти Оленьки мы уехали из тех мест навсегда.
Мы
никому не признавались, что у нас фиктивный брак, тем не менее, прожив вместе чуть больше двадцати лет, Дядя
Серёжа сразу меня предупредил, что если я встречу того, с кем захочу связать
свою судьбу, я должна буду ему об этом обязательно сказать, и мы брак
немедленно расторгнем. Но тот, кто бы так запал мне в сердце и в душу, как
некогда лейтенант Алёша, мне не встретился.
Так
мы и жили с Сергеем Георгиевичем вдвоём: для всех – муж с женой, а для нас –
дочь друга и любимой женщины с её верным дядей Серёжей.
Вот
и вся история. Длинная она получилась. Впрочем, и жизнь, которая у меня
осталась за плечами, тоже короткой не назовёшь.
* *
*
Собравшиеся в беседке после рассказа Марии
Васильевны ещё долго находились в некоем оцепенении. Было о чём задуматься.
Первым
высказался пан Вацлав.
-Мы
вот вроде с вами славяне – во многом похожи, но если судить по пословицам,
которые я в университете изучал, вы умнее нас, поляков. Уж столько всего
мудрого в Вашем фольклоре. Вот,
например, – жизнь прожить, – не поле перейти. Или вторая: на всякий роток
не накинешь платок. И обе пословицы так подходят к Вашей истории, уважаемая
Мария Васильевна.
После
этих слов он приподнялся, подошёл к Марии Васильевне и, склонившись, поцеловал
ей руку.
А больше как-то никто и высказываться не
изъявил желания. Но все оставались под впечатления, думается, и после того, как
ещё выпили по чашке чая, съели по куску пирога, помянули Сергея Георгиевича и
отправились по домам.
Мы
с бабушкой не были исключением. Вернувшись из беседки, чуть ли не до полуночи
обсуждали услышанную историю.
На
следующий день я несколько раз прокрутила запись, сделанную с помощью
диктофона, после чего перенесла рассказ в блокнот.
Это
был мой последний рассказ из цикла «Рассказы из беседки».
Через
год бабушки не стало, и беседка осталась лишь в моих воспоминаниях, а
услышанные в ней истории много позже фрагментами вошли в мои рассказы, романы и
повести, за что я очень благодарна милым старикам, которые на несколько лет
любезно приняли меня в свою беседочную компанию.
www.chitalnya.ru
Деревенская история
Ирку изнасиловали на школьном выпускном.
Вечер начался, как и заведено, с выпивки и танцев. Шампанское, «Солнцедар» потом портвейн. Ире Даниловой исполнилось семнадцать. Василию было двадцать. Рыжий черт. Высокий, фигура статная – все как надо. За ним девки табунами ходили. Пригласил Данилову на танец. Ближе к ночи предложил развести девчонок по домам. Васек шофером на «козле» работал, председателя возил. После армии люди ценились в колхозе, и ему сразу новую «красавицу» с брезентовым верхом дали. Девочки набились в машину. Развезли подружек. Вдруг, он с дороги сворачивает, как – бы в объезд поехал. А попутчиц рядом уже нет, вдвоем остались. Тормознул Васька на опушке леса.
Иркин дом уже недалеко был. Красота здесь днем необыкновенная. Пруд, поле, лес. Места она знала вдоль и поперек. Каждый кустик примечала, помнила, где что растет. За грибами ходила и всегда с полной корзиной возвращалась. В этом лесу все и случилось.
Ночь, тучи луну затянули. Васька приставать стал. Да так активно, по хозяйски. Ира аккуратненько, тихонечко ему шепнула:
– Погоди Вась, в туалет мне надо. Дай – ка я выйду…
И бегом в лес. Возле леса кусты высоченные, а между ними тропиночки животные проложили. Ирка по этим тропкам, через овраг вприпрыжку, и в сторону дома. Темнота, хоть глаз коли. Только дыхание тяжелое сзади услышала. Не успела добежать. Завалил ее Рыжий. К земле прижал, Ирка его вес на себе ощутила. Поцелуи никому не нужные, объятья. Деваться было некуда, да и выпила лишку. Склон оврага, острое Васькино колено да трава грязная, после дождя, вот и все что в памяти осталось. Да, еще платье белое из дорогущей парчи, весь семейный бюджет на него ушел. Наверное кричать надо было, звать на помощь, но страх и обида вели ее пьяные мысли совсем в другом направлении. Платье, платье… стучало в висках. Мысли о загубленном наряде отгоняли все остальные ощущения. Что сказать матери? Она два месяца ночами шила.
Утром нежное, совсем еще не яркое солнце заглянуло в избу и разбудило Ирочку. Подробности прошедшей ночи она помнила плохо, но сломанный каблук, сбитые в кровь колени и рваное платье напоминали ночной кошмар. На следующий день она назло всем пошла в клуб на танцы.
Василий пытался подойти к Ирке, но она отвернулась, сжала кулаки и отошла в сторону. Обида душила, но виду девчушка не подала и больше никогда с ним не разговаривала.
– Что за человек? Ну, какие это отношения? На первом свидании он уже, что – то серьезное затеял. Что ему нужно? Это уж только он знает, что ему нужно. Да? Любви надо было, ну и получил, что хотел. А мне не надо было, рано еще. Я-то думала, поухаживает, как все люди. А он ухаживать не стал. Нафига ему ухаживать. Хотел, какой – то новинки, ну и получил,-
бубнила про себя Ирка
После выпускного Данилова решила из деревни валить, причем, чем раньше, тем лучше и только в Москву. В селе она оставаться уже не могла, да и не хотела. Болтовни много, да и учиться негде. Проблемка была лишь в аттестате. Их в колхозе на руки не выдавали, молодежь берегли, чтоб по городам не разбежалась. В поле нужны были крепкие руки. Аттестат нужно было получать любыми путями. Ирка верила в успех. Председатель колхоза раньше за ее мамкой бегал. Частенько наведывался к ней на дальние выкосы. И нет, чтоб пёхом приходил, так он на служебном «козле» на свидания ездил, да еще и с водителем. Ирке об этом еще в девятом классе закадычная подруга по секрету сказала. Вся надежда на этот секрет и была. Не откажет ей председатель – выпустит на свободу.
Мамочка и отец против Москвы ничего не имели. Москва так Москва. Она могла и в Тамбов уехать, но в Москве общежитие сразу давали и стипендия выше. Ну и Москва есть Москва, что говорить – мечта.
Мамка проводила, дала карманных денег и уехала. Экзаменов никаких не было. Ирка подала заявление в строительное училище и получила койку в трехкомнатной квартире на девятом этаже общежития. Соседкой по комнате оказалась премилая бурятка Фая, которая вместе с Ирочкой пыталась освоить не самую романтичную профессию, но уж точно с самым длинным названием: маляр – штукатур, плиточник – облицовщик.
К девчонкам в квартиру ходил гость. Сосед по общаге Юра. Он всегда появлялся без стука. Когда Данилова его увидела в первый раз – глаза на лоб полезли. Девчонки полуголые ходят перед ним. Одежду мерят, одеваются, раздеваются, красятся и с Юркой общаются. Никакой реакции на мужской пол. Разговаривал визитер как – то странно, слова произносил протяжно и улыбался заискивающе. Ира девчонок спросила:
– Вы чего, подруги? Перед парнем – то раздеваетесь?-
Подружки разъяснили, что этот парень, и не парень вовсе, а подружка их – Юрка. Оказалось, что он давно с девчонками дружит. В рестораны и на танцы с ними ходит, а там новых друзей себе ищет, из «тех, кто не против». Бывало, и в глаз получал. Всякое бывало. От военной формы Юра просто млел. Так любил военных! Только про них и говорил. Иногда он уходил из ресторана очень довольный с новым другом под ручку. Уж как он их выискивал – никто не знал. Частенько после рюмки, жаловался девчонкам, что пару найти очень трудно, и жизнь у него тяжелая. Он был всегда в мужской одежде, коротко стрижен, гладко выбрит, опрятен и улыбчив. Юра был женат, но брак был оформлен ради московской прописки. Как только он получил комнату от завода, тут же развелся. После переезда на другой конец Москвы, Юра забегал в общежитие все реже и реже. Они были рады ему, поили «подружку» чаем и слушали такие интересные и странные рассказы про неведомую им, запретную «голубую» жизнь. Про мужчин, в основном:
– Девочки, вот что я вам скажу! Мужики такие наглые пошли. Еду как – то в автобусе, один ко мне прижимается, прижимается… Красавец мужик, все при нем, но наглец!…
Ирка как – то перед 8 марта решила пошутить над ним. Купила красивую открытку, стишок ему написала, вроде: «жду ответа, как соловей лета» а в конце подписала «С любовью и уважением – Володя», и адрес обратный: N -ская воинская часть. Имя Владимир, она не выдумала, слышала в Юриных бесконечных рассказах. Этот Володя провожал как – то Юру и розы дарил.
И вот через недельку Юра пришел на завод, принес открытку и всем рассказывал, что его поздравили, и что его любят и помнят. Люди хихикали, но не хамили, и парня не обижали. Он такой счастливый был в эти минуты, глаза горели! Данилова решила Юрку не расстраивать и правду не раскрывать. Пусть человек немного порадуется.
Жизнь в общежитии Ирку особо не донимала. В квартире было девять человек. В комнате жили вдвоем. Мешали очереди на кухню и в уборную. Но это только утром и вечером. В целом терпимо. Чужаков в общежитие в профилактических целях не пускали.
– «Береженного б-г бережет…» –
Мудро замечала вахтерша.
Но, гости тянулись и тянулись к своим подругам, и остановить этот поток было невозможно. Парни лезли через крышу на девятый этаж общежития. Потом рассыпались по комнатам. Иногда срывались, калечились, в милицию попадали, но количество страждущих не уменьшалось. С природой никто совладать не мог.
На проходной все было строго: выпускали с семи, пускали до одиннадцати. Ночью на засов. Стучи не стучи, хоть на улице ночуй – табу!
В выходные Ирке в общаге было муторно, поэтому по субботам она ездила к двоюродной сестре Маше, с ночевкой. Та обитала в таком же общежитии, на другом конце Москвы. Маша была старожил – в Москве жила уже два года и имела собственную комнату. В субботу сестра уходила гулять с парнем, звали его Сергей – он был бандит. Серега водил Машку по ресторанам и кино, а Ирка валялась на диване и наслаждалась бездельем, тишиной и халявной едой в холодильнике. Появлялась сестра только в воскресенье вечером. Маша частенько рассказывала о своем избраннике, всегда с юморком и любовью.
Серега окончил поварское училище с отличием. И не то, чтобы хорошо учился, просто парней на курсе было всего двое, и они были на вес золота. В спортивном зале этого же училища он по вечерам занимался каратэ у настоящего мастера-корейца. Сенсей русского языка не знал, поэтому единственным способом общения с учениками была толстая бамбуковая палка. Серега этот язык понял и признал сразу, и, стиснув зубы, старался освоить путь самурая. Бойцовая техника шла гладко, растяжку и эластичные мышцы дала природа. С огромными, вечно разбитыми кулаками, он стал похож на главного героя китайских боевиков, модных в то время.
Как – то на ринге, спарринг – партнер предложил «халтуру» – охранять коммерсанта во время торговой сделки. Деньги были хорошие, и Серега с удовольствием согласился. Работа оказалась плевая – покрутился у дверей полчаса, положил конверт в задний карман брюк и ушел. Клиент был доволен и смотрел на Серегу с опаской и уважением. За такие деньги в заводской столовке повару надо было два месяца корячиться. После этой «халтуры» все и началось. Посыпались заказы на охрану. Потом предложили работать на рынке, собирать арендную плату с лавочников. Работа ему нравилась – особо не напрягала, и на свежем воздухе. Успевал еще и каратэ заниматься. Стоило Сереге пройти по торговому ряду и потереть запястье рук, как продавцы тут же лезли в карман за деньгами. Иногда он выезжал с хозяином рынка к крупным должникам, но и там его присутствие было гарантией успеха – деньги отдавали сразу, и без лишних разговоров.
Именно в этот процветающий период своей жизни Серега познакомился с деревенской девочкой Машей. Каждый выходной он подъезжал за ней на своем, не очень новом, но очень крутом Мерседесе и они ехали в ресторан.
Ирка даже кричала от счастья, когда за Машей и Серегой закрывалась дверь:
– Ушли! Комната моя!
Практика у Даниловой была на Бескудниковском комбинате железобетонных конструкций. Производили на комбинате панели для жилых домов. Дома строились, панели делались, конвейер работал. Стали Ирку к труду приучать. Не бабье это, конечно, дело, но работали с цементом одни женщины. Мужиков в «тяжелые» цеха не брали – не выдерживали. Ирочка маялась на откосах. Панели домов огромные, но хрупкие – сколов много, вот девичьи руки их и выравнивали, заглаживали. Для начала Ирка решила запастись раствором. Налила полное ведро, дернула, а оно от земли не оторвалось. Как стояло, так и осталось стоять. Пришлось по половинке наливать, бегать больше, зато поднять могла. А дальше, по накатанной: ведро с водой в левую, с раствором и мастерком в правую и – вперед с песней! Руки мокрые, пальцы саднит, кисти уже к обеду не слушаются, спина не гнется. Панели двигались по конвейеру с упорством рычащего бульдозера. Зазеваешься, и мастер тебя живьем съест. Так начинались Иркины заводские мытарства. Она плакала и жаловалась, жаловалась и плакала. Лимитчица – выхода не было, надо было терпеть. Все свои беды выговаривала по ночам в подушку: про холод и тяжелое ведро, про сложные откосы и мокрые руки, про цементные корки на ногтях. На ладонях у Ирки появились глубокие серые борозды, как в полях после ливня. Компрессы и глицерин не помогали. На все свои стоны, она слышала одно и тоже:
– Привыкнешь, не ты первая…
Данилова валилась с ног. После смены сразу спать. А смены три. В цеху всегда свет горел, поэтому время суток не определялось, а рабочий день был бесконечен.
С Пашей Ирка познакомилась на автобусной остановке. Натянув вязаную шапочку на глаза и постукивая ножками от пронизывающего холода она, вдруг, заметила два карих глаза, устремлённых на нее. Их взгляды встретились. Мужчина улыбался.
– Подойдет – не подойдет?
-гадала Ирка.
Ему было вокруг сорока, красный, прихваченный морозцем нос и большие карие глаза. Больше ничего видно не было. В автобус сели вместе. Он подошел, снял шапку, спросил что – то. Ирка не запомнила вопроса. Все ее внимание было направлено на выступающую лысину кавалера. Он заговорил с Иркой, она ответила, невпопад, конечно, ляпнула какую – то глупость, но это было уже не важно. Они друг другу понравились. Ирка была готова к знакомству. Манеры у мужчины были хорошие, речь правильная, московская, не приезжий. Для Ирки это было важно. Да и имя у него было, какое – то легкое, на выдохе – Пашка. Это не какой-нибудь Васька или Виктор, которых в деревне было как «собак нерезаных». Ему было 38, ровнехонько на 20 лет старше, и в комплекте к нему прилагались жена и двое ребятишек. Пашка этого факта и не думал скрывать, он гордился наличием семьи, и всегда говорил, что жену любит. Это его проблемы, решила Ирка. Она совершенно свободна, как ветер, и совесть у нее была абсолютно чиста, ну ни одного облачка.
Паша оказался уютный, чистоплотный и образованный мужик. Работал он преподавателем в военной академии, подполковник. Как, там у Грибоедова? «Полковник – метит в генералы», так вот Павел метил в полковники, причем в ближайшее время.
Ирка решила не тянуть резину и на втором свидании со счастливой улыбкой и сверкающими глазами отдалась ему. Пашка был в восторге от молодой любовницы, снял «однушку» в Медведково, и перевез туда девушку. Сразу поменял грязный унитаз и засаленную плиту. Купил новый телевизор и широкую, как аэродром, тахту. Это была первая ее победа в Москве, и жизненные тяготы немного отступили. Любовник не пил, не курил и не бил. Ласковый был и заботливый. Театры и рестораны Пашка не посещал. Он любил бега. Жена с ним на бега не ходила. В дни заездов Ирка приводила себя в порядок, торжественно брала Пашку под руку и они шли на ипподром. Ирка раньше на бегах не была. Опыт общения с лошадьми ограничивался отцовским любимцем Малышом. Конь был рыжий, с серыми пятнами, умный, хитрый и ленивый. Отдых – была его стихия. Когда просил кушать, стучал зубами. Потом долго, и, с явным удовольствием, жевал овес. Мужиков Малыш терпеть не мог, от них несло самогоном и табаком. Женщин подпускал к себе и слушался. Отец запрягал коня по два часа, никак не мог хомут с гужами надеть. Жену звал:
– Нинка, иди сюда, с Малышом справиться не могу!
Отец брал коня за поводья и шел с ним за сеном или дровами. Перед подъемом в горку Малыш начинал пятиться назад и садился задком на телегу. Норов показывал. Оглобли ломал. Отец, зная характер коня, всегда с собой запасные оглобли брал. А если не в духе Малыш был, то и отца возить отказывался, ждал, пока тот с телеги слезет. Так и шли они рядом: конь и отец.
На ипподроме было прекрасно. Красивые, ухоженные лошадки. Яркие наездники, тележки разноцветные. Музыка играет. Люди солидные, Ирке улыбаются, ставки делают, за своих лошадок болеют. В буфетах шампанское подают и конфеты вкусные с ромом. Над витриной большой плакат висит:
« От конфет с ромом – до рома без конфет!!!»
Заезды и тотализатор ее увлекли. Ирка с удовольствием ставила свой рублик на приглянувшуюся лошадку. Деньги для ставок выдавал Пашка, при этом не скупился и всегда был в прекрасном настроении. На финишных рывках Ирка, как и все вокруг, кричала неистово и громко – болела за свою избранницу. Вот уж, где она находила выход своим зажатым эмоциям, так это на ипподроме. Стесняться здесь было некого, и вся ее напряженность и неуверенность куда – то растворялись.
Пашка оказался отличным любовником. Ирка приоделась и приобулась и к девчонкам в общежития уже ходила этакой «московской павой». Квартира была хоть и съемная, но теплая и тихая. У Ирки это было первое в жизни свое жилище, и она всячески пыталась создать в нем уют. Обои отодрала в первый же день. Стены покрасила в теплые тона. Везде поставила вазочки, на деревенский манер, и горшки с цветами. Пашка ее хвалил. В доме была стерильная чистота и порядок. Им было хорошо вместе.
Ирка закончила учебу в училище с отличием и распределилась на завод Железобетонных конструкций в Бескудниково. Приближались каникулы. Она собралась на побывку в родную деревню. Пашка предлагал отвезти ее на своей машине, но Ирка решила ехать поездом.
За билетами в очереди три часа стояла, на Павелецком вокзале. Еле выстояла, а кассир глянула на нее, словно из суфлерской будки, и громким, сорванным, голосом заявила:
– Мест нет. Легче в Африку на лыжах уйти, чем к вам в Тамбов уехать.
Ирка эти слова на всю жизнь запомнила. С билетами помог Пашка, хотел купе взять, но Ирка заартачилась и попросила плацкарту. Так ей привычнее было.
Отпускница расположилась на нижней полке боковой плацкарты и решила почитать. Вдруг в тамбуре раздался шум. В вагоне появилась громкая компания, каких – то ободранных, подозрительных парней. Они поравнялись с Иркой, стали с ней заигрывать и звать в другой вагон. Данилова испугалась. Но мальчишки и не думали уходить, подсели рядом и завели разговор о житье – бытье. Ира решила, что они беглые зеки, и сидела на своей полке с выпученными от страха глазами и лицом бледной спирохеты. Выручила соседка, толстая тетка с добрыми, пухлыми ручками и наливными щёчками.
– Милая, ты не бойся, они в армию служить едут. Призывники. Давай чайку попьем, присаживайся к нам. Успокойся, кто ж зекам даст по вагонам ходить.
Спасительница подвинулась на полке и освободила узкую полоску для Ирки.
Когда разобрались, кто есть кто, Данилова, сидя под защитой тетки, осмелела и заговорила с ребятами. Оказались хорошие московские парни, а драную одежду нацепили, чтоб не жалко было выбросить в воинской части. Мальчишки «разошлись», раскраснелись, стали адрес и телефон спрашивать, в гости звать. Тут Иркина защитница не выдержала, вступилась и прогнала их в другой вагон. О чем говорили парни, Ирка давно забыла, но такое повышенное внимание к своей персоне, вспоминать было приятно.
Отец встречал Ирку на тракторе. Он работал трактористом, и железый конь, всегда готовый к поездке, стоял у дома. Поезд был проходной, и на станции Чакино стоял всего минуту. Пришлось поторапливаться. Ира увидела отца издали, прыгнула в тележку и долго тряслась на свежей благоухающей соломе.
Село Лукино спряталось в самой глуши Ржакского района среди полей и лесов. В Лукино давным – давно была церковь, поэтому оно гордо величается селом. Церковь в революцию снесли, и на этом месте образовалась огромная яма. В память о храме поставили крест. Люди приходят поклоны бьют, цветов много. А в праздники в лес идут, к Святому колодцу. В колодце вода серебряная, даже песочек блестит. Веруют люди в ее силу. Батюшка приезжает издалека, привозит большую икону Божьей Матери и Крест Святой. Приглашают его на большие праздники. Народ на Троицу собирается со всего села. Молятся. Кустики ломают и водичкой брызгают друг друга, освящают. Потом веточки домой приносят, на пол стелют. Колодец расположился в низинке, место очень красивое. Дубы с рябинами в обнимку, а вокруг ивы серебристые. Вода из-под земли идет и никогда не портится. Сельчане ее впрок набирают и домой несут. Потом вода в пруд стекает, рядом с Иркиным домом. Из пруда, через две трубы в ручей, и в речку.
За лесом футбольное поле было. Как только снег сходил, и появлялась первая травка, все село собиралось на поле в лапту играть. В воскресенье играли с утра и до позднего вечера. Любили сельчане лапту. Просто все: мячик да палка. Захватывает быстро, не оторвешься. Все бегают, смеются, ловят друг друга. После игры приходили домой усталые, ноги «отваливались».
За фермой поле показалось бабушкино…
До Лукино фронт не дошел. Бабушка Степанида рассказывала, что на этом поле, на границе с Золотовкой, ложбинка есть. Банда там в войну размещалась. Деревенские мужики все воевали, не до бандитов было. В своре бывшие зеки были и дезертиры, местные все – тамбовские. Днем они в шатрах жили, отсыпались, а ночью грабили, убивали, насиловали. Ватага была большая, Семеновские их звали, по имени главаря Семена. Милиция Тамбовская к концу войны собралась с силами и весь этот сброд отловила. На этом поле их прилюдно и расстреляли. Приказ объявили в сельсовете: трупы не трогать, в устрашение пусть лежат, и другим, чтоб неповадно было. Ночью поле никто не сторожил. Пришли жены и дети расстрелянных, тела разобрали и неподалеку закапали. Утром, когда солдаты появились, на поле уже никого не было. Степанида говорила Ирке, что бандитов кто–то из своих сдал.
Поля, поля…
Дорога была разбита всегда. В этой разбитой дороге деревенские видели главную причину своих бед. Телегу с Иркой таскало из стороны в сторону, но на соломе было чисто и мягко. Ничего не видела она краше полей сеяных: рожь, пшеница, овес, ячмень, гречиха. Поля с кориандром как небо бело – голубые, глаз не оторвешь. Гречиху ни с чем не сравнишь и не спутаешь, стебельки бордовые, листики серые, а цветы голубые – красота неземная.
Эти поля, Иркино родное было, естественное. Раньше она их не замечала. Были и были. А сейчас впервые любовалась ими, соскучилась.
Показалось Лукино, проехали сельмаг и больницу. Дальше за оврагом огород, кормивший Даниловых картошкой и свеклой. За углом появилась парикмахерская и швейная мастерская. Мастерской старуха заведовала, Жерчихой ее звали, мужа у нее никогда не было, одиноко жила. Руки золотые имела, за это народ уважал ее. Окликнула она Ирку:
– Милая, ты, чья будешь-то?
– Ирка я, дочь Женьки, Василия Григорича.
Жерчиха головой кивнула, признала значит.
Утром Ирку разбудили удары топора, мама колола дрова, отец что – то мастерил в дровнике. Подружки прибежали, все новости выложили, о Москве расспрашивали. Доложили, кто с кем ругается в селе, а кто и помирился давно. Мама накрыла стол к завтраку. Покушала Ирка вкусно и сытно, платок подвязала и на работу с мамой собралась. Решила помочь. В деревне работа всегда есть. У Даниловых гектар свекловицы был. Зимой женщины не работали, а с апреля по ноябрь свекловичный сезон. Мамка свекловичница была. Пахала с утра до ночи. Посеять, прополоть три раза, затем окучить да убрать вовремя. Вроде и вся премудрость.
Вышли за ограду, залезли в кузов грузовика, который баб по полям развозил. И вперед к своему участку по огромному свековичному полю. И в выходные отдохнуть не получалось, дома кутерьмы много: две коровы, два телка три поросенка, свинки да овечки. Мама, в полпятого вставала, выводила скотину к пастухам. Пастухов каждый двор по очереди выделял. От Даниловых отец ходил в свою смену.
В обед на поле бабы стряпню раскладывали, байки травили, хохотали и во все горло частушки орали:
«Полюбила генерала,
А потом политрука,
А потом всё выше, выше
И дошла до пастуха.»
Где – то подхватывали:
«Насмотрелся дед порнухи,
Начал дед дурачиться
Деревенские бабульки
По чуланам прячутся.»
Обед только час. Покушать, попеть и спать – все успеть надо. Радовались дождю, счастье великое – в дождик не работали. Назад, по домам развозили. Ирка молила, чтоб дождик пошел!
Грязнуха, улица длинная, зигзагом через все село идет. Дорога разбитая и фонарей нет. Темень вечером, хоть «глаз коли». В третьем доме от колодца жила пара – Ванька с Манькой. Ванька алкаш был. Все что можно он уже пропил, на магазин денег не было, и он каждое утро запрягал лошадку и шел гулять до обеда. Собачка его всегда рядом была. Шавка маленькая, неприглядная. Лаяла вечно и прыгала на него. Обратно он уже на телеге ехал «хорошенький», лошадь везла его домой, а собачка сзади бежала. Однажды, доехал пьяный Ванька до пруда, колесо в ложбинку угодило, и телега на бок завалилась. Вывалился Ванька на зеленую травку. Лошадка головой покрутила, и домой пошла. Иван прямо у воды спать улегся и начал в ил сползать. Умная собачка, сразу почуяла беду – хозяин утонуть может. Схватила его за ворот рубахи и тащить стала, от воды подальше. Сил не хватило. Лаять и визжать начала – на помощь звать. Ирка услышала собачий лай, маму позвала, и они Ивана из воды вытащили. Потом его Манька забрала. С тех пор Манька с Ванькой с Даниловыми дружили и кланялись издали.
Были выходные. Все вместе пропололи огород, и каждый своими делами занялся. Отец решил порыбачить. С утра начал. Накопал червячков и пошел к пруду. Вода в нем проточная, чистая, камни разноцветные, красота, одним словом. В пруду караси водились. Приходит отец минут через пятнадцать и опять червяков копать. Карась, видать, плохо брал. Накопает, и опять сидит на скользких мостках. Удочку двумя руками держит. А как червяков накопает, почему – то закусывает. Жует все время. Или яблочко съест или в курятник пойдет, яичко выпьет. К вечеру он совсем пьяный был. Мама решила проследить за отцом незаметно. Никак понять не могла, что происходит. Затаилась за сараем. Отец вместо червяков достал из навозной кучи банку трехлитровую. Хлебнул самогона, закусил яблоком и опять закопал ее. Вот и вся премудрость. Утром Нина перепрятала банку с остатками первача в дальний сарай с пшеницей.
Конец этой истории мамочка уже телефону рассказывала:
Где- то через год она попросила отца покормить кур. В кормушках зерно кончилось, и он в дальний сарай пошел. Когда насыпал зерно, что – то звякнуло, полез рукой, а там банка. Он про кур сразу забыл. Хряпнул первача вволю. Мамка его и застукала. На этом рыбалка закончилась. Ирка долго смеялась над этой историей.
У Ирки дядька был, отца младший брат, его Викотором кликали. С ними в одной деревне жил. Высокий, стройный, с выправкой военной. В армии он на границе служил и этим очень гордился, всегда вспоминал эти годы. В доме все сам делал, хозяйственный мужик, рукастый. Две беды у него было: женщин боялся и водку любил. Почему он от женщин шарахался, понять никто не мог. Когда трезвый был, он дам стеснялся, ни с кем не заговаривал и ни за кем не ухаживал. На работе и с друзьями у него все было хорошо, а жениться не получалось. Может и пил с этого. Ходил Викотор к одной старушке-подружке, умом недалекой. Одна она жила. За старушкой ее родственники присматривали из соседней деревни. Он к ней только пьяный ходил. Старушка к Иркиной бабушке потом приходила с гостинцами и сваталась за дядьку. Бабушка ее прогнала, лет на тридцать та старше была. Викотору 35 стукнуло, а ей за 60 перевалило. А когда выпьет дядька, буйный становился. Мог кинуться на кого угодно и драку начать. За столом сидит, отдыхает. Рюмочку выпьет – молчит, вторую – улыбается, а после третьей рюмочки – хватает свою жертву за грудки и орет:
– Ты меня уважаешь?
И не важно, кого прижал, мужика или бабу, все одно. Кричали ему люди, пытались приструнить:
– Викотор, уймись!
Руки вязали, да куда там. Крепкий медведь. Что потом будет, его не волновало. Если жертвы отвечали, что уважают дядьку, то он отходил в сторонку. Если молчали или ерепенились – сразу бил в глаз. Начиналась драка. Он всегда первый драки начинал. Ну кто такое терпеть будет? И Викотору доставалось, мужики его часто лупили. А на утро он ничего не помнил. Приходил к брату похмеляться. И говорит тихонечко:
– Ну, где у вас тут чайничек? Чайничек – то где?
Чайник, это означало, что он первачок ищет. Самогонку, когда гостей было много, в трехлитровый чайник наливали и пускали по столу. Удобно было, каждый себе наливает, и самогон долго не кончается.
Викотор пил часто и без «шнапса» не работал, а работал, он хорошо. В Иркиной семье все работяги были, но принять было обязательно. Для верности. А уж после работы не выпить, это вообще «грех». Вечером все трактористы сдавали технику и их, на грузовиках, развозили по домам. Викотора привозили только лежа, иногда связанного, чтоб не бузил. Его грузили в самосвал и подвозили к порогу дома. Кузов поднимался, и дядька летел в траву. В полете Викотор матерился и орал, а потом лежал ничком в траве. Позже бабушка Степанида его в дом перетаскивала, мыла, накормить пыталась, спать укладывала. Памятник Степаниде Ивановне поставить надо было при жизни, натерпелась она от сыновей.
С Викотором постоянно случались какие – то истории. Весной, в конце рабочего дня, ехал Викотор на тракторе, технику под навес ставить. И завернул не в ту сторону. Как потом шутили – «Не в ту степь». Переехал через речку, поднялся на бугор, который над глубоким оврагом возвышался… И заснул. Упал на рычаг и трактор стал в одну сторону круги наматывать. Места холмистые, опасные. До оврага оставалось метра два, не больше. Сельчане его увидели, побежали к брату, отцу Иркиному. Женя влез на бугор, запрыгнул в кабину, дернул рычаг и остановил трактор. Еще пару минут и Викотор улетел бы с высоты и погиб. Пьяный был! Трезвым, скромным, рассудительным, умным его родные видели редко. А дерябнет, дурак – дураком. Два разных человека.
Викотор так и не женился. Бабушка пыталась его познакомить с женщинами, даже в дом их приводила. Дамы ухаживали за ним, кокетничали, а он все больше и больше закрывался. Боялся их. Общаться он мог только навеселе, а хмельной к своей старушке – подружке шел, любил, наверно. Ирка маленькая, ходила с подругами к дому старушки. Подглядывали. На окно стукалочки ставили. Из кустов веревочку дернут, постучат, постучат и бегом. Старушка выбегала – ругалась. Бабушка Степанида умерла, а старушку – подружку родственники в дом престарелых отдали. Остался Викотор без пригляда и умер, в запое. Напился с приятелями и захлебнулся. Нашли его только через неделю. Случайно нашли.
У матери особый дар был. Она узнавала по звуку трактора в каком состоянии муж едет – пьяный или трезвый. Или могла запросто угадать, кто едет на тракторе Викотор или дядя Ваня или механик Солнышкин. Как ей это удавалось, никто не знал, и повторить не мог. Когда отец домой ехал, мамка за километр звук трактора слышала и сразу кричала:
– Ирка, напился Женька, пьяный едет!
Отец после получки всегда с дружками выпивал. Потом пьяные они по домам разъезжались. Любил Женя газануть. Поднимал передние, маленькие, колеса трактора и, как заправский байкер, на одних задних гонял по деревне. «Белорусь» его, как конь на дыбы становился. Трезвый он так делать не мог, духу наверно не хватало. А поддатый, вытворял на тракторе чудеса. И нигде ни разу не споткнулся, ни перевернулся, и в воду не попал. Ни одного происшествия. А когда трезвый был разное случалось. И в овраг падал и в воде плавал и колеса пробивал.
Было в селе у Ирки две подружки – Октябрина и Галя. Галя с ней в одном классе училась. За одной партой сидели. Семья у нее была бедная, а Галька скромная и хорошая. За младшей сестрой ухаживала, за хозяйством присматривала. Мать с отцом дома почти не бывали – много работали. Мама дояркой, а отец пастухом на ферме. Ладная семья, дружная.
В старом здании медпункта жили две сестры. У одной был сын и дочка – Октябринка, у другой два сына.
Сами сестры с головой не дружили. И дети были неухоженные, брошенные. Сами по себе росли. Октябринка из них выделялась – толковая девочка, опрятная, училась хорошо. Мальчишки воровали. Когда еще маленькие были, на это деревенские глаза закрывали, а когда уже подросли, стали милицию звать. Старший, по кличке Шпион, сел первым, пару банок варенья и курицу стащил, срок дали небольшой. Вышел, месяца два погулял и опять сел. Так и жил в тюрьме, редко его в селе видели. Шпион весь разрисован был под «хохламу». На теле живого места не осталось. А после десяти лет колоний, он уже на веках написал – «Не буди», чтоб спать не мешали. Между сроками Шпион учил младших уму разуму. Выбора у них не было. Воровали всё подряд.
Сестры пытались как – то накормить детей, обуть, одеть. Сложно им было. Относились в колхозе к ним плохо, считали ненормальными, и работу давали невыгодную. И к мальчишкам так – же относились.
Шпион умер в тюрьме. Младший брат подрос и решил жениться. Мать счастлива была. Надежда появилась. Невеста, хорошая девочка была, но с брачком. Ее в четырнадцать лет изнасиловали. Вся деревня судачила. Трудно ей было замуж выйти. А младший взял ее, хоть и знал все. Как замуж вышла девочка, сразу родила. Младший тоже пару раз сидел, но после рождения второй дочки воровать перестал, одумался.
Среднего брата Гусем величали за походку вразвалочку. После первой отсидки вышел и стал гулять с милой девчушкой из Морозовки. Она особенная была – забитая, какая – то, глаза не поднимет, слова не скажет. Забеременела от него. Сестры узнали, наложили ведро яблок (хоть у всех их завались было) и пошли в Морозовку к этой девочке свататься. Мать ее отказала. А девчонка влюбилась по уши и ничего слушать не хотела. Уперлась и вышла замуж за Гуся. Не послушала родителей. В колхозе дали им хорошую квартиру сразу после свадьбы. Он в скотники пошел, она дояркой трудилась. Работали, квартиру обставили. Хорошо жили. Ребеночек родился. Больной. Мать заставляла ее аборт делать по – черному у деревенских повитух. Кустарным способом. Выкидыш не получился, а что – то нарушилось – ребеночек родился с большой головой. Они любили этого ребенка и не бросали. Ухаживала за ним вся деревня и помогали кто чем мог. По очереди дежурили, когда он болел, лечили всеобщего любимца. Ребенок все равно умер. До десяти лет дожил. Лет через пять она опять родила хорошую здоровую девочку. Гусь крепко на ноги встал и воровать бросил.
В селе по выходным кино крутили, потом были танцы. Танцы это целое событие в деревне. Компании приезжали из соседних деревень. Чужаки заезжие, никак не могли с Лукинскими девчонок поделить. Драки начинались. Колхоз на колхоз, деревня на деревню. Иногда драчуны из района приезжали удаль молодецкую показать. Прибыла как – то компания с Золотовки. Нашу девочку танцевать пригласили. Ну, потанцевал бы, да и ладно, а тут еще и провожать пошел. Катастрофа. На следующий вечер собралась целая ватага, человек пятьдесят. Пришли на танцы в Золотовку, нашли этого ухажера и задираться начали. В Золотовке уже свои бойцы ждали. Началось «Куликово поле». Дрались молодцы с «доблестью и рвением». Мелькали кулаки и палки, но, и до ножей доходило. Даже девочки в командах были, они как медсестры, раны зализывали, да битых оттаскивали. Проходила неделя. Золотовские дружину собирали и мчались в Лукино мстить. Иногда месяцами дрались, а с чего началось, уже никто и не помнил.
Как – то осенью после уборочной, потасовка была, война настоящая. Весь район на поле выходил. Одни этой деревне помогали, другие той. Милиция войска из области вызывала. Следствие долго шло. Все, молитвами сельчан, живы остались, но раны были серьезные.
Ирка уже в Москву собиралась, а отец позвал в поле за сеном съездить. На зиму заготовки делать. Выехали за село. До стогов добрались.Ирка предложила отцу крепче сено лепить, чтоб больше в тележку вошло. – лишний раз не кататься. Складывать сено – целое искусство. Отец подавал, а Ирка сверху по кругу лепила. Набрали полную телегу, стог высоченный получился. К коровнику поехали. Ирка высоко сидела. Болтало ее телегу, болтало и уболтало. Заснула она, как принцесса на горошине. Проснулась от холода. Глаза открыла – сено колет.Разгребла стог, глина вокруг и лужи ледяные. Вылезла Ирка из стога вся грязная и мокрая, зуб на зуб не попадает. Темнеть стало. Ничего понять не может. Домой пошла. Маме все рассказала. И вместе отца искать. А он спит давно, похрапывает. Наутро все выяснилось. Выкинул отец Ирку вместе с сеном у коровника, да и дальше поехал. Хорошо вилами не ткнул, а то бы дырки остались.
Быстро промчалось деревенское лето.
На станцию отец отвез Ирку на той же телеге, только подстилка была другая, осенняя. Сено пахло терпкой, пожухлой травой, а свежая солома, с запахом хлеба, то и дело колола ей ноги.
Ирка залезла на верхнюю полку боковой плацкарты и тут же заснула. Ее ждала Москва: жесткий разрыв с любовником, сватовство, замужество, рождение дочери, развод, появление долгожданной внучки, поздняя любовь…
Но это уже совсем другая история.
www.newauthor.ru
Глава 1
Это произошло, когда мне было 15 лет. Тогда я поступила в одну из самых престижных школ Питера и сразу же отправилась в деревню к родственникам. За время учебного года мне надоел душный город с его суетой, переполненным транспортом, автомобильными пробками. Поэтому заброшенный домик в вологодской области самое подходящее место для отдыха. К тому же за многочисленные летние каникулы, которые мы проводили там, у нас с братом накопилось много знакомых. По дороге в деревню я размышляла об отношениях между мужчиной и женщиной.
– Мне ведь уже 15, а я все еще ни разу не была с мужчиной, – думала я, – может быть найдется какой-нибудь парень, который исправит положение дел.
Самое обидное было в том, что мой брат уже успел познать прелести секса, хотя он был младше меня на два года. Я не раз слышала прерывистое дыхание из-за дверей его комнаты, когда к нему приходили подружки. В эти минуты меня охватывал озноб, голова начинала медленно кружиться, трусики быстро намокали, а соски грудей становились каменными. Я знала, что женщина может удовлетворить себя рукой, но не знала, как это сделать.
За моими размышлениями я не заметила, что машина уже прыгает по проселочной дороге. Осталось всего каких-то 15 минут и мы приедем. Как здорово наконец-то оказаться подальше от города. Где нет ни телевизора, ни радио только старенькие деревянные домики и лес на несколько километров вокруг.
На крыльце нас уже ждала бабушка. Отец с братом начали разгружать машину, а я сразу пошла по своим подружкам. Оказалось, что мы с братом приехали вовремя и, что все уже были в сборе. Договорившись с подругой встретиться вечером, я пошла обедать.
День прошел как во сне, я загорала, купалась, играла с родителями в волейбол, мы жарили шашлыки. В общем, отдых начинался успешно. Начинало темнеть и я пошла собираться на вечерний костер. Это традиция, каждый вечер наша компания в полном сборе находит укромное место и разводит огонь. Мы садимся вокруг костра, накалываем на палочки кусочки хлеба, сосиски или мясо и рассказываем, как прошел учебный год. В этом году в нашей компании оказалось пополнение. Им стал мальчик чуть помладше нас. Ничем особенным он не выделялся, единственное, что можно отметить в нем, это своеобразное чувство юмора. Но это не помешало ему влиться в наши дружные ряды.
Наконец исполнялась моя мечта. Опять мы все вместе и беззаботно болтаем, жарим на костре хлеб и подшучиваем друг над другом. Казалось, что год не проходил, что все это время мы жили здесь, в деревне. Но кое-какие все-таки произошли, причем не самые приятные. Когда окончательно стемнело, брат отозвал меня в сторону и сказал следующее:
– Есть некоторая проблема.
– Что случилось? – удивилась я.
– Понимаешь, ты всегда выделялась в компании. Лучше одевалась, была более опрятной, чем остальные девчонки, никогда не пили, не курила, от тебя всегда приятно пахнет.
– Но разве это плохо? Или меня считают занудой?
– Нет. Просто ребята тебя стесняются. Мы приехали немного позже, чем обычно. За это время тот новенький протолкнул тему с сексом, и ребята поддержали. Оказывается, что они все думали на эту тему во время года, но ни кто ничего не предпринимал. И этот придурок воспользовался этим. Теперь каждый вечер они устраивают оргию. Ребята попросили меня все тебе рассказать т.к. сами стеснялись, – он сделал паузу, а затем продолжил, – если у тебя желание принять участие в групповухе оставайся, если же нет, лучше уходи, я приду попозже.
Ни говоря ни слова, я развернулась и ушла. Во мне кипело негодование. Как этот заморыш смог уговорить ребят заняться сексом вместе, ведь это дело только двоих об этом рассказывать даже близкому другу неприлично. Хотя в глубине души я может быть и осталась если бы не было этого уродца. Мысль о том, что меня лишат девственности между делом, во время оргии привела меня в бешенство.
Глава 2
Я подходила к дому. На скамейке сидел мой брат и палочкой, что-то чертил на дороге.
– Что случилось, почему ты здесь? – поинтересовалась я.
– Да, что там делать? Этот придур много о себе возомнил. Я зарядил ему в рожу и ушел.
– Ну, что конкретно случилось? – допытывалась я.
– Ладно расскажу. Он начал учить девчонок делать минет, причем каждая должна была сначала сделать минет ему, а уж потом могли делать, что хотели. Когда сосали Маша и Катя мне было все равно, но когда он подошел и приставил свой ствол к губам Наташи, я не выдержал. Я бы убил этого козла прямо там в лесу.
– Ну, а что ребята?
– Да, что ребята. Они не возражают потому, что эта козлина много знает о сексе и учит их, как получить больше удовольствия. Их это устраивает.
– Понятно, – сказала я и пошла в избу.
Есть мне не хотелось, да и поздно уже было, поэтому я скинула с себя всю одежду и легла в кровать.
Мне нравиться спать у бабушки. В доме пахнет деревом и стариной, перина и подушки набиты отборным гусиным пухом.
Я все думала о новом знакомом, неужели он такой маньяк. И как девченки согласились на это. Мне вдруг представилась картинка как Катя отсасывает его член, как она губами обхватывает головку, потом полностью всасывает его в рот, облизывая его языком. Почему-то сейчас мне это уже не казалось противным и постыдным. Мне даже показалось, что и я сейчас не против сделать кому-нибудь минет. По телу побежали сладкие судороги. Я осторожно взяла себя за сосок и начала медленно крутить. Как приятно мне было в тот момент. Вторая рука уже начала скользить по плоскому животу вниз, как вдруг, совсем близко с собой я услышала голос брата.
– Не надо, я сам.
У меня даже не мелькнуло мысли сопротивляться ему. Он так проворно забрался под одеяло, что я не успела ничего ответить. Я почувствовала его губы на своей шее. От этого прикосновения мое тело затрепетало. Брат продолжал целовать шею, медленно спускаясь к груди. Его пальцы ласкали сосок, а губы спускались ниже и ниже, и вот он около самого входа. Его пальцы немного раздвинули девственный бутон. Язык начал плавно ходить вверх и вниз. Простынь подомной была насквозь мокрая от сока. Брат не торопился. Его губы как будто приросли к моей плоти, он пил мой сок не теряя ни капли. Его язык неистовствовал, но не заходил в меня. Голова брата уже появилась из-под одеяла, его лицо все было в соку. Он поцеловал меня в губы и перевернул поставив в позу прачки. Я сгорала от нетерпения, мой сок капал на простынь. Немного раздвинув ноги и опустив голову ниже я увидела его орган. Нельзя сказать, что он гигантский, но в том что он больше среднего у меня не было сомнений.
Брат поднес член к моему жерлу. Я была очень увлажнена, поэтому войти в меня не представлялось сложным. Он немного вошел в меня, пока не уперся в пленку, а потом с размаху порвал ее. Это была не очень приятная часть, но мне не было так больно, как об этом пишут в книгах. В то время я все еще смотрела между своих ног и заметила, как маленька струйка крови вытекла из меня. Брат действовал очень аккуратно. Он не стал вгонять член целиком, а давал моему влагалище возможность привыкнуть к его размерам. После чего начал уже методичнее двигаться внутри. Я не чувствовала сильного удовольствия, хотя сок продолжал обильно выделяться и мне казалось,… что брат понимал это. В какое-то мгновение брат вытащил из меня свой член. Сначала я подумала, что он кончил, но это было не так.
Он приставил свой орган к более узкому отверстию и маленькими толчками начал входить туда. Острая боль пробежала вверх по спине. Я закричала и попыталась освободиться. Но он закрыл мне рот ладонью и продолжал его вводить. Боль потихоньку проходила, а вместо нее появлялось ощущение чего-то нового, очень приятного. Брат почувствовал, что мне начало нравиться и ускорил темп. Когда он был на подходе, он вытащил свой член из ануса и поднес к моим губам. Не задумываясь ни минуты, я взяла его в рот и вобрала в себя все до последней капли.
inceststory.ru
Все это, о чем я хочу сейчас рассказать, не зная почему и для кого, произошло со мной примерно лет двенадцать назад. Я тогда приехала погостить к своей старенькой бабушке и мне только что исполнилось восемнадцать. До экзаменов в институт хотелось деньков пять провести на природе среди деревьев и птиц, среди полевых цветов и деревенской тишины. Последний раз я приезжала в эту Богом и цивилизацией забытую деревушку еще будучи школьницей, совсем ма-ленькой девчонкой и проводила тут, почти, все летние каникулы. А последние года два не была ни разу. Бабушка еще была тогда бодренькая и могла сама, без посторонней помощи и натаскать воду из колодца и окучить картошку, которой в тех краях засаживали целые плантации, да и сейчас садят ни как ни меньше. Был июль. Погода стояла просто отличная. Кто бывал в это время года в таких глухих местах, нет нужды объяснять что это за рай. Жаркие дни. Длинные, светлые, теплые ночи. В десяти шагах от тебя в кустах надрываются соловьи, все живет и пахнет. Одним словом — лето в деревне. И вот, как-то, день на тре-тий такого моего безмятежного проживания, просидев с подружкой Иркой на целый вечер, мы, на ночь глядя, вдруг, решили навести одну из ее многочис-ленных подружек. Солнце село, но было еще светло. Пройдя через две улицы и затем свернув в узкий проулок мы вышли за огороды.
Деревня эта, разделенная надвое маленькой речушкой растянулась почти на километр. Помню мы шли не быстро, щелкали семечки, Ирка что-то мне рассказывала, а я слушала ее в пол уха. Нам было хорошо и весело, как это бывает только в бездумные молодые годы. Тропинка вилась огибая свалки мусора, какие-то ямы, ветхие сараюшки и уже в шагах десяти скрывалась в сумрачной тьме. Так, болтая, прошли мы, наверное, большую половину пути, как вдруг, в какой-то момент я услышала за спиной шаги. И не я одна. Мы одновременно оглянулись и увидели сзади нас двух мужиков, вернее одного, второй был парнишка, примерно нашего возрас-та, а вот другой -точно мужик. Впрочем, когда тебе восемнадцать все кому за тридцать кажутся глубоко взрослыми или уже пожилыми. Молодого Ирка зна-ла, а лицо второго, поросшее щетиной ей было явно не знакомо, я это сразу по-няла по ее лицу. Этот молодой, звали его Николай, поздоровался и спросил ку-да нас понесло в такое время, а потом представил своего старшего дружка. Это, как он утверждал, был его двоюродный брат, недавно освободившийся и прие-хавший на пару недель из города. Забегая вперед скажу, что все вранье. Этот второй был в бегах и даже находился в розыске. Сразу после побега, как я уз-нала позже, он уже умудрился кого-то ограбить. Раздевал и под угрозой ножа отбирал у людей все что было, а Кольке, не знаю как они снюхались, продавал или менял награбленное на еду и водку, которую они вместе и распивали. Вот и тогда они были в явном подпитии. Колька и говорил-то с трудом, а у второго, я это сразу заметила, как-то нездорово блестели глаза. Мы уже собрались идти дальше, как, вдруг, этот старший остановил нас окриком:
-Стоять кобылы!
Я постаралась ни как не реагировать, хотя поняла сразу, влипли, а Ирка послала его на три веселых буквы. Тогда он догнал нас и вытащил огромный тесак. Ручка ножа была грубо обмотана изолентой, а лезвие -длинное, как сабля. По-дойдя к Ирке, он приставил этот нож к ее горлу. Первая мысль у меня была убежать, но я с ужасом почувствовала, что ноги мои одеревенели и приросли к земле. А тот продолжал:
-Сейчас, суки, пойдете со мной, а будете пизд%ть- порежу на ремни.
Николай попытался его остановить, мол свои, деревенские. На что тот ответил:
-А мне все по х.. А потом, глядя Ирке в глаза еще добавил:
-Будет все нисчак, если поведете себя нормально, уйдете по-хорошему- живыми и здоровыми.
Он схватил меня и Ирку за руки и быстро потащил к чернеющепму лесу. Коль-ка, спотыкась и матерясь, тащился сзади. Уже совсем стемнело. Мы прошли сквозь мелкий березняк, затем так же, почти молча, он волок нас по какому-то болоту и где-то минут через двадцать уже в глухом и темном лесу втолкнул нас грязных с ободранными ногами в какую-то яму. Я практически не сопротивля-лась-чувствовала железную хватку, а Ирка попробовав вырваться, но так полу-чила, что до самого того места негромко ругалась и всхлипывала. Зажгли свечу и я увидела, что это была землянка, сделанная, по- видимому, недавно. Скамей-ки, стол- все было срублено из свежего дерева. Потому пахло смолой, костром и какой-то кислятиной. Мы сидели вместе с Иркой в самом углу, как затравлен-ные зверьки.
-Не сыте девки, будем гулять.
И этот старший налил в две, с отбитой эмалью железные кружки, что-то из бу-тылки. Они выпили, потом подали нам. Мы отказались, но он опять вытащил свою саблю и воткнул в стол.
-Вас ни кто не спрашивает. Короче, девки,-дело к ночи.
И добавил, мол не будете пить, залью силой. И грязно выругался. Кроме сухого вина на немногих днях рождения я тогда вообще еще ни чего из крепкого спиртного не пробовала, потому четверть кружки вонючей самогонки, которые я проглотила залпом, меня едва не убили. Они снова налили себе. Закусывали хлебом, резали желтое сало, которое из банки доставали тем же ножом. Потом Гена, так называл этого мужика Колька, подошел к Ирке схватил ее за волосы так, что она вскрикнула и не отпуская поволок к выходу. А молодому сказал, что бы смотрел за мной и если что, мол стучи ей по репе. Так он сказал.
Когда они ушли я сразу попробовала упросить Кольку отпустить, но он не соглашался ни в какую, ссылаясь на того старшего.
Говорил, что если меня опустит он, Ген-ка, ему все зубы повышибет.
-Он, Генка, дурак, а если выпьет, то крыша вооще сьежает.
А сам подсел ко мне. Я отодвинулась, но он прижал меня к сырой стенке зем-лянки, так что откуда сверху посыпалась земля.
-Да ты не бойся. Лучше я, чем этот дурак. Вот увидишь он Ирку всю отделает.
И его рука опустилась мне на колено. Я пыталась убрать ее, на у этого пьяного дурака оказалась железные пальцы и потом он так сдавил ногу, что я заорала.
-Ты лучше не ори, ты лучше сама. Все равно я тебя от..ебу.
От выпитого у меня кружилась голова. Я почувствовала что опьянела. Меня на-чинало тошнить. Колька, тоже пьяный и потому наглый уже вовсю тискал меня за грудь. На мне было надето платье с пуговичками у ворота. Лифчика я тогда не носила. Этот урод просунул руку снизу, отчего платье задралось и затреща-ло. Он больно щипал и дергал за соски. И при этом еще пытался меня цело-вать. Я вяло сопротивлялась. Мне было плохо, я была пьяна, меня тошнило. Не знаю сколько времени все это продолжалась, но вот у входа показалась Ирка, а за спиной е
xxxread.ru
Наконец, наш автобус остановился. Открылись узкие двери, и на дорогу вышли люди, приезжающие сюда каждое лето. Кому- то надо на огород, кому- то в деревню, а кто- то приехал просто порыбачить, отдохнуть от пыльной городской жизни. Я оказался среди тех, кому удалось вырваться на выходные и посетить этот заброшенный край. Передо мной раскинулась большая равнина, на которой расположились маленькие домики, похожие на спичечные коробки. Вдалеке блестела речушка, проворно извивающаяся между крошечных домиков. Я спустился с дороги и направился в деревню, где жил мой дядя. Не успел я спуститься с дороги и собраться с мыслями, как меня окликнули. Я обернулся и увидел, как ко мне ехал мужик на телеге. Еле волочащая ноги кобыла, которая везла этого мужика, все время спотыкалась, и за это получала удары хлыстом.Садись! – Крикнул мужик.- Спасибо, я и так дойду.- Не, садись, довезу.Я ловко запрыгнул на телегу, закинул свой чемодан и удобно устроился на сене. Мужик крикнул, и лошадь повезла нас в деревню.Ехали мы долго, часа два. За это время я узнал много из жизни этого, как мне раньше казалось, заброшенного края. Я поблагодарил мужика и, спрыгнув с телеги, пошел по улице. Вначале мне показалось, что эта деревня довольно- таки безлюдна, но скоро я понял, что жизнь здесь кипит. На улице меня встретила жена дяди и повела в дом. В доме оказалось достаточно просторно: большая прихожая, несколько комнат, гостиная, столовая и хорошо отделанный деревом второй этаж. Меня проводили в маленькую, но достаточно красивую комнату. Я сложил свои вещи в уголок и присел отдохнуть. Играла медленная музыка, приводящая мою душу в состояние блаженства и покоя, и в то же время вызывающая во мне еще не известное мне чувство. Постепенно я перебрался на кровать и заснул. Передо мной пролетали поля, дачные домики. За быстрым автобусом пролетали километры. Наконец, автобус остановился и все сошли. Но что- то случилось: водитель отказался ехать дальше, к моему пункту назначения. Потом я оказался около реки. Вижу того мужика, который меня подвез. Он стоит около телеги, затем берет лошадь, привязывает к дереву, и что- то копается в ногах у кобылки. Вдруг он становиться на телегу, и задирает хвост своей лошади. Лошадь пытается сопротивляться, но мужик бьет ее кнутом. Мужик снимает штаны, потом широкие, раскрашенные краской трусы. Хоть он и стоит ко мне задом, но я все же отчетливо вижу, как у мужика поднимается член. Он залезает на кобылу и начинает усиленно двигать задом. Он трахает лошадь! Он ее трахал минут пять, время от времени останавливаясь передохнуть. Наконец, он судорожно задергался и кончил.Разбудила меня быстрая громкая музыка. Я открыл глаза и увидел перед собой прелестную девушку с распущенными волосами и большими формами.- Вставайте. Все уже ужинают.- А, я уже готов, я иду.- Вас ждут.Я встал, протер глаза и пошел за девушкой. Она меня привела в большую столовую, где сидели все мои родственники.- О, какие люди! – Кричал мой дядя.- Садись, племянник, садись. Вот тебе еда, сейчас рюмочку нальем.Все смеялись и шумно разговаривали. Я быстро присоединился к разговору собеседников, а после второй рюмки стал оживленным болтуном, мелющим всякие непристойности. Все расспрашивали меня, как там в городе, где учусь, да на долго ли приехал. Я им рассказал все, даже сказал, что я еще девственник. Дядя засмеялся, и сказал, что это мы быстро исправим. Нетрудно было догадаться, кто это может исправить – напротив меня сидела та девушка, которая меня разбудила, и она мне подмигивала. Скоро я совсем запьянел, и почувствовал некоторое неудобство между ног. В это время пир был в разгаре. Пес Шурик уже ходил по столу и доедал за всеми. Девушка, сидевшая напротив, подошла ко мне и обняв, запечатлела на моих губах сочный поцелуй, который умеют дарить только те, которые это делают достаточно часто. Я хотел было встать, но повалился прямо на ее живот. Она схватила меня за руки и повела в комнату. Плюхнувшись на диван, я обнял ее за бедра, потянул к себе между ног. Она расстегнула ширинку и вытащила большой член. Я засунул руки под ее юбку и стянул трусики. Девушка приподняла юбку. Мой член уже стоял вертикально полу и терся об ее волосатый лобок. Я приподнял девушку и посадил ее на свой кол. Вошел я в нее быстро, но двигаться я не мог – устал. Однако девушка оказалась умной и стала водить бедрами. Постепенно ее темп ускорялся и привел меня в чувство. Я задрал юбку еще сильнее, а затем принялся за лифчик; с ним я справился довольно- таки быстро, и передо мной красовались большие сиськи с большими красно- коричневыми сосками. Девушка нагнулась и обняла меня за голову. Я прижал ее у себе и сказал ей, что бы она сжала бедра. Она меня послушала и напряглась, задрожала мелкой дрожью, затем ее стало сильно трясти, и она закричала. Но со мной произошло тоже самое: я напрягся и, не давая вырваться наружу крику, выплеснул в ее недра свой сок. Девушка быстро задергала попой и вцепилась в мои плечи. Я откинул голову назад и облегченно вздохнул.Как тебя зовут? – Спросила она. – Рома. А тебя?- Меня Катя.А ты занимался любовью первый раз, да?- Ты угадала.- Спасибо тебе за такой классный секс, но я хочу еще, ты не против?- Конечно, нет.Катя встала в полный рост и сбросила с себя остатки одежды. Она оказалась достаточно высокой и стройной. Я положил руку на ее лобок и тихо молвил: quot;Раздвинь ихquot;. Катерина чуть раздвинула ножки и положила мне руки на плечи. Я погладил ее волосистый лобок, и просунул руку дальше, в глубь. На мою ладонь легли распухшие тяжелые половые губы; они были влажными и расположились на всей ладони. Я поднял средний палец и просунул внутрь. Катя застонала и чуть нагнулась, мой палец вошел в нее весь. Потом я просунул туда другой палец, а затем уже всю ладонь. Девушка взвизгнула и задергала бедрами, ее сиськи прыгали около моего лица, соски ударялись о мое лицо и отскакивали, заставляли мой член приобретать нужную форму. Я стал двигать рукой в такт ее движениям. Катя застонала, и на по моей руке полилась мутная густая жидкость. – Рома, возьми меня сзади, пожалуйста.- Я уже готов. Наклонись.Катя нагнулась, положила руки на белые половинки и раздвинула их. Я помазал член ее выделениями, и стал медленно вводить его в попку Кати. Вначале он шел туго, но потом стал уверенно пробираться в глубь. Когда он вошел весь, я начал делать фрикции. Раскорячившаяся Катя подмахивала мне задом, принося мне еще большее удовольствие. Для меня это впервые, я стонал, еле сдерживал себя, но поверхность прямой делала свою дело: я разрядился в ее внутренность потоками теплой живительной жидкости.Проснулся я поздно утром. Около моей кровати стоял поднос еды. Еда оказалась достаточно вкусной и разнообразной: большой красный арбуз, чай с бутербродами, нарезанная тонкими ломтиками колбаса. Я позавтракал и вышел на улицу. Передо мной предстала русская деревня во всей ее красе: с ее озерами, садами, полями, с ее крошечными домиками, с ее голубым чистым и безоблачным небом. На поле работало несколько девушек, задрав длинные платья, оголив свои беленькие попки. А там, за полем, протекала широкая зеркальная Волга., бороздившие просторы реки яхты, корабли издавали гудки, которые были слышны даже здесь. Я накинул на себя халат и направился к девушкам.Добрался я до них быстро – минут за пять. Первой обернулась Катя, а потом уже все остальные. Видимо, Катерина уже рассказала про меня, потому что девушки побросали свои тяпки и пошли ко мне.- Привет, Ром.- Доброе утро, девушки.- Ром, смотри, что я тебе покажу.И тут Катя распахнула халат. Оголились ее сиськи, живот, лобок и красивые ноги. Она обхватила свою грудь и поднялась. Соски оказались задранными вверх, горделиво вызывая меня на бой.- Ты красивая.- Трахни меня.- Но может лучше дома?- Нет, тут. Я хочу, чтобы все видели.- Ладно.- Девушки, снимите с меня халат. – Попросила Катя.Девушки сняли халат с плеч Катерины и бросили его за землю. Одна девушка, покрепче, стала раком, упершись ягодицами в зад Кати. Катя раздвинула ноги, откинула голову и начала откланяться назад. Когда ее голова дотронулась до спины, и раскрытое влагалище предстало перед моим лицом, она сказала, чтобы я начал. Я достал свой член, оголил головку и провел по мокрой вульве. Катя застонала:quot; Пожалуйста, не мучай меня, трахай, прошу тебя.quot;. Я внял ее просьбе и разом загнал в нее весь член. Там было горячо и сыро. Моя головка легко скользила в этой пещерке, доставляя мне небывалое удовольствие.- Кать, напряги мышцы.Мой член сжался мышцами вагины и не мог сдвинуться, тогда я обхватил Катю за бедра и силой двинул членом вглубь. Катя застонала, но еще сильнее напряглась. От этого уже и я не выдержал и застонал; двигаться было трудно, но жгуче приятно. Не успел я потрахать ее минуты, как выплеснул в нее массу спермы. Катя кончила со мной одновременно, томно застонав.Катерина поднялась и спросила меня, не хочу ли я осмотреть ферму. Я подумал, почему бы не осмотреть ферму и согласился Она взяла меня за ручку, и все мы пошли через поле к деревянным постройкам. Я был городским жителем и видел животных только на картинках. Скоро мы оказались в конюшне. Там было пять лошадей, из них две кобылы, а остальные – молодые жеребцы. Они были привязаны к длинному бревну. Рядом с ними находились тюки соломы, сложенные таким образом, чтобы можно было легко залезать под самый потолок. Катя подошла к одному жеребцу, и похлопала его по головке, он сразу замычал и понял, чего от него хотят. Из его кармашка стал вылезать длинный слизкий писун жеребца. Катя быстро легла под жеребца и раздвинула ноги. Ее волосатая киска оказалась прямо под членом молодого коня. Катерина обхватила писун коня двумя руками и направила его в себя. Писун коня все удлинялся, и, наконец, достиг влажных губ Катерины. Она застонала и принялась тереть член жеребца. От этого он еще удлинились, и уперся в вагину, Катя раздвинула сильнее, и член коня стал входить во влагалище. Катя стонала, томно просила коня еще больше войти в нее. Мой член уже стоят, и был готов к сексу. Я не теряя ни минуты, подошел к Кате, сел на пол, и достал свой фаллос. Катерина поняла меня и схватила мой член губами. Катя стала старательно сосать мой член, в то время как член жеребца вошел в нее до предела. Она не могла стонать, а только издавала горловые звуки. Катин язычок нежно гладил мой член, вызывая у меня бурю чувств. Вдруг конь заржал, и Катя выпустила член в своего рта. Она напряглась и, не выпуская писун жеребца завизжала – ее оргазм был настолько велик, что пробежался по всему ее телу и вырвался девичий визг. Конь, почуя экстаз своей подружки, тоже кончил, залив ее внутренности большим количеством спермы. Чуть отдышавшись, Катерина схватила мой член губами и принялась сосать. Она облизывала головку, клала ее за щеку, слегка покусывала. Наконец, я застонал и залил потоками спермы ее горло. Она проглотила все и облизала мой член почти до самых яиц. Через пять минут мы оказались в коровнике. Одна из девушек сказала, что коров пора доить, но Катя мне подмигнула и подошла к корове. Я не знал, что она будет делать с коровой без ведра, но, судя по вымени коровы, она желала, что с нее сняли это бремя. Но Катя сделала совсем другое: она подняла хвост коровы и провела своими беленькими пальчиками по толстым губам коровы. Затем она просунула туда палец и пошевелила им, потом вынула пальчик и облизала. Но дальше она стала теребить влагалище, а легла под корову и схватила зубами за сосок коровы. Тем временем одна из девушек обняла меня за талию и все время норовила поцеловать меня в ухо. Я не растерялся и схватил ее за сиську. Девушка заохала и тут же просунула руку мне в полу халата, нащупала мой одеревеневший член. Я в ответ ее движению, сжал ее грудь, а другую руку положил на лобок и легонько почесал его. Катя уже сосала сосок коровы и самодовольно мастурбировала, оттягивая возбужденный клитор. Девушка повернулась ко мне и обняла за шею, ее груди уперлись в меня, и я почувствовал, как она вынула мой член из заточения и начала им водить по животу. Я просунул руку дальше и нащупал влажные губки; они оказались скользкими и горячими. Девушка прижалась ко мне еще сильнее и наши губы сомкнулись, ее язык стал пробираться ко мне в рот, на что я ответил тем же.Девушка сбросила с себя платье, и я, наконец, обнял ее долгожданное тело – обнаженное, трепещущее.Почувствовав сквозь брюки мой восставший уже давно фаллос, девушка изогнулась вся в моих руках, и, извиваясь как маленькая змея, горячо выдохнула: quot;Ну же, скорее, я не могу больше ждать. Скорее, возьми меняquot;.Положив ее на спину и закинув ее ноги на верх, к сверкающим звездам, я вошел в нее. Мне казалось, что вот сейчас я разорву ее – такую миниатюрную. Ее маленькая попка должна была просто треснуть под напором моего органа. Девушка непрерывно визжала, вертелась подо мной, она вся превратилась в кричащий от восторга комок наслаждения.Когда я кончил, то чувствовал руками, всем телом, какая она стала мокрая. Пот струями стекал с нее, мои руки просто скользили по ее гладкому телу. Скользкая, как рыба со спутавшимися длинными волосами, девушка выскользнула из моих объятий. Я откинулся на спину и почувствовал, как она взяла своими полными губами мой полуопавший член. Делая сосательные движения, она поднималась и опускалась головой, приводя мой член в состояние неистовства. Как ловко она играла им, совсем как игрушкой, тозасасывая его под одну щеку, то под другую, то перекатывая набухшую головку члена своими язычком по всему рту.В моем возбужденном сознании зародилось желание, которое немедленно потребовало удовлетворения. Я приподнялся, и обхватив мою партнершу за талию, поставил ее на четвереньки перед собой. Нащупав руками горячую ложбинку между ее взмокшими ягодицами, я приставил ставшую огромной головку члена к ее анальному отверстию. Все же мне было страшновато. Во- первых, я никогда не делал этого ни с кем раньше, а во- вторых, я действительно боялся разорвать девушку. Что станет с ее точеной крохотной попкой, с ее узеньким анусом, если я сейчас всей силой своей воспаленной страсти вонжусь в нее?Но она, поняв, что я хочу сделать, ободрила меня: quot;Давай, не бойся, дорогой. У меня там все очень широкое… Очень. Ты не сделаешь мне больно, там проезжая дорогаquot;.Девушка, еще не дождавшись моих дальнейших действий, заволновалась, задвигала вверх и вниз своим тазом, до меня донеслось ее нервное, прерывное дыхание.quot;Так у тебя там проезжая дорога, говоришь?quot; – пронеслось у меня в голове – quot;Ну так держись тогда. Не будет тебе пощады.quot;. И со всего размаха, не сдерживая себя более, я всадил глубоко в горячую плоть девичьего зада свой член. Ей только того и было надо. Она завизжала, налезая до самого конца на меня, насаживаясь, вернее, даже, буквально навинчиваясь анусом. От действий этой сладострастницы я закричал и сам. Уж не знаю, кто кого имел в ту минуту… Мой член был туго обхвачен колечком заднего прохода, прямая кишка девушки сокращалась, вызывая у меня истерический припадок страсти.Кончили мы одновременно. Пока я, пошатываясь от пережитого, натягивал одежду, девушка, как ни в чем не бывало, вскочила и накинув на себя платьице, обвила мою шею руками: quot;Тебе хорошо, дорогой, да? Мне было просто чудесно. Кстати, меня зовут Лена, а тебя Рома, да?quot;- Да, моя кошечка, именно так.Катя поднялась и подошла к нам. – Ну что, пошли проведаем нашего пса Шурика. Он наверное проголодался.Лена пошла первая, за ней еще одна девушка и мы с Катей. Обойдя постройки, мы оказались на лужайке, поросшей желтыми цветочками. Катя скинула с себя платьице и отбросила его в сторону. Ее нагота ослепила меня, настолько ее тело было красиво: круглые белые половинки попки, длинные стройные ноги, начинающиеся из достаточно крупных ляжек и заканчивающиеся великолепными пальчиками, но самое интересное было между ее ног – сочная, пухлая вагина, поросшая густыми мягкими волосиками, прикрывавшими ее достоинство.Катерина села траву и подняла руки вверх. quot;Шурик, Шурик, пришла твоя раба! Иди ко мне, мой сладкий!quot;. – Она прокричала несколько раз, и откуда не возьмись появился здоровый лохматый пес, радостно вилявший хвостом. Катя откинулась назад, показав нам свои ангельские груди. Пес подбежал к ней и сунул ей морду между ног. Она засмеялась и раздвинула ноги. Пес начал лизать ее киску, теребя своей острой мордочкой ее губки, тем самым вызывая у нее смех. Тут Лена подошла ко мне сказала:quot; Пойди, помоги псу, Катя тебе потом отплатит добром.quot;. Я подошел к псу сзади и подтолкнул его вперед. Он обнял Катю за живот и начал закачивать свой поршень ей в пещерку. Я надавил на зад пса и старался направить его красный острый член Кате в вульву. Наконец, Шурик вошел в Катю и стал трахать ее во всю длину своего коротенького, но острого члена. Когда писун пса подходил к влагалищу, я давил на пса и тем самым помогал ему войти в Катю. Тем временем она теребила свои соски, скручивала их, вытягивала, мяла грудь, то вытягивая ее вверх, то в сторону. Она томно вздыхала, визжала, когда члена Шурика входил в нее, и даже выла. Скоро пес заныл и истерично задергался. Из его орудия выплеснулась терпкая, липкая собачья сперма. Пес слез с Кати за побежал в низ, к пристани. Я, глядя на Катю, сильно возбудился и решил ее трахнуть. Она тоже была неудовлетворена и хотела еще секса. Я быстро скинул с себя одежду и прыгнул на нее, как разъяренный зверь. Мой поршень быстро оказался в ее влагалище и начал уверенно пробираться в глубины. Я схватил ее за плечи и начал ее быстро трахать. Моя головка сильно терлась о ее прелесть, вызывая у меня стон. Катя прямо – таки визжала. Она итак была напряжена, но еще и находилась в предоргазмовом состоянии. Вдруг она задергалась, и начала сама подмахивать мне попкой. Оргазм охватил все тело, и она выгнулась, как пантера, выпучив свои крупные груди. В это время я последний раз стукнул членом об ее матку и разрядился. Она завизжала и задергала ногами, после чего обмякла. Крик со стороны дома заставил нас подняться на ноги и оглянуться. Вдалеке стоял мой дядя. Я сразу покраснел и застеснялся своей наготы. Но сообразила и дала мне одежду. Я поспешно надел штаны и замахал дяде рукой, на что он что- то сказал, я не расслышал что, и поэтому предложил всем пойти в дом. Катя накинула на себя халат и пошла первая. За ней пошел я с Леной и другой девушкой, которую, кстати звали Аней. Минут через пять мы уже были дома и занимались ко чем: я печатал на своем ноутбуке, Катя готовила обед, а Аня с Леной хозяйничали в саду. Время пробежало быстро, и на циферблате больших часов стрелки показывали восемь вечера. – Сегодня будет дискотека в клубе, ты пойдешь?- Да, но я не знал. Мне надо что- нибудь надеть поприличнее, я не знаю вашу моду.- Не волнуйся, нет у нас никакой моды, просто одевай, что посвободней и похуже, а то еще изобьют тебя, ты же приезжий.- За меня не волнуйся, у меня черный пояс по каратэ, так что я смогу защитить себя и вас, если потребуется.- А ты, я смотрю, все можешь?- Такова жизнь, в детстве меня все не любили – я имею в виду моих сверстников.- Ну а теперь?- Не знаю.Ладно, не буду приставать к тебе. Лучше посоветуй мне, что лучше надеть.- Я думаю, тебе буду хорошо идти темно- малиновый пиджак и черные колготки.- Нет, я не проститутка, но люблю одеваться откровенно. Я лучше надену вот эти чулки в сеточку, черные трусики и эту майку.- Разве эта майка? Да она же как рыболовная сеть, ты будешь голой!- Ну почему, я еще надену пиджак.- Темно- малиновый?- Нет, коричнево- малиновый.Хорошо, тогда я тоже оденусь полегче.Мне подошли белые летние брючки и кремовая рубашка. Итак, мы были готовы. Осталось только позвать подруг. Катя пошла в соседнее строение, чтобы позвать девушек. Я же пока взял немного денег из своего кошелька, кстати достаточно забитого деньгами. Конечно, в городе проходило достаточно большое количество развлекательных программ, в том числе и танцев, и поэтому я привык к городской роскоши.- А мы готовы. – Прозвучал тоненький голос.Я быстро надушился и выбежал на улицу. Передо мною стояли четыре высоких девушек необыкновенной красоты, совсем не похожих на тех колхозниц. Катю я узнал, а вот остальных нет. Одна из девушек была одета в короткую белую юбку, обтягивающую майку, выдающую, что она не надела бюстгальтера, ее длинные волнистые волосы были покрашены в три цвета: черный, белый и огненно- красный. Другая была полной противоположностью: обтягивающие джинсы и распущенная джинсовая рубашка, ее ярко накрашенные губы ослепительно гармонировали с черными, как смоль, волосами. Третья была не похожа ни одну из них: белые волосы, собранные в две косички и подкрашенные в конце в розовый цвет, очень темные глаза, малиновые губы и необычная одежда – черные в сердечко чулки и полупрозрачный халат, чуть прикрывающий ее бедра.Я не мог вымолвить ни слова, так и стоял, раскрыв рот.- Ну что, пошли? – Сказала Катя.- Да, я готов, пошли.Мы перешли небольшую лужайке и оказались на асфальтированной проселочной дороге. Сзади спереди шли молодые парни с девушками, а также уже взрослые – начиная от мужиков и кончая старых дедов, любивших вырваться из домашнего заточения и попить самогон где- нибудь под рябиной со своими друзьями. Мы шли достаточно быстро, и поэтому скоро пришли на место назначения. Это оказалось большое куполообразное здание, огороженное забором из колючей проволоки. Около него стояло большое количество машин, ходили люди. Около входа стояли лотки с мороженым и напитками, а также находился большой павильон. Мы зашли в этот павильон. Я удивился выбором спиртных напитков и разнообразной еды, такое впечатление, как будто это не какая- то деревня, а центр развлечений! Катя взяла две бутылки амаретто и пива, я заказал орешков и сеточку красных апельсинов – таких апельсинов я не видел никогда. Остальные девушки выбирали вино. Крашеная взяла белого, черненькая – сейчас я ее узнал, это была Лена – красного, а третья – ее звали Роза – взяла легкое вино из айвы. Девушки сложили все в коричневую авоську и подошли к нам с Катей.- Ну что, может пойдем. Мы все купили.- Да, пошли, а то сейчас начнется.И действительно, буквально через несколько минут мы услышали громкую танцевальную музыку и заставила нас поторопиться. Я допил последний стакан вина и, уже достаточно пьяный, как впрочем и мои девушки, отправился в здание клуба. Мне сразу захотелось потанцевать, но девушки меня куда- то потащили. Это был центр клуба. Посередине стояли столики, за ними сидели все: от детей до старцев. Катя подошла к одному мальчику и что- то шепнула. Тот кивнул головой и куда- то побежал. Тут Роза обняла меня за шею принялась целовать меня, ее язык облизывал подбородок и вновь возвращался мой рот. Я обнял ее за попку и сильно прижал к себе. Катя увидела и подошла к нам. Я думал, она обидеться, то она обняла нас двоих, прижала к себе и закружилась под музыку. Остальные девушки выложили остатки нашей трапезы на стол, разлили вино по бокалам и сели ждать.В конце концов я перетанцевал со всеми девушками. Время близилось к часу ночи, а мы не устали и продолжали целовать друг друга. Но одна девушка – Лена – не выдержала и достала мой член. На нас никто не обращал внимания, что меня очень удивило. Лена облизала пенис и взяла его весь в рот. Меня обожгло, и я увидел, что мой член уже встал и Лена его ревностно сосет. Кончил я быстро, залив ее лицо потоками белыми потоками спермы. Больше я ничего не помню.Проснулся я поздно, обнаружив, что опаздываю на автобус. Почистив зубы и наскоро выпив стакан молока, я стал одеваться. Девушек почему- то не было, и пришлось их идти искать. Но все мои попытки их найти остались тщетными, поэтому я оставил им записку с номером своего телефона, в надежде что кто- нибудь из них мне позвонит. Добрался я до остановки быстро, меня подвез мой дядя, и, к счастью, не опоздал.Скоро подошел автобус, и я помчался вместе с другими пассажирами в родной город, где меня ждала моя любимая работа. Как только я открыл дверь своего офиса, зазвенел телефон. Я поднял трубку и замер на месте – это была Катя… Ну, а это уже следующая история.
stories-porno.net