<<< Федор Тютчев
Интересные стихи про осень Фёдора Тютчева:
****
Родной ландшафт… Под дымчатым навесом
Огромной тучи снеговой
Синеет даль — с ее угрюмым лесом,
Окутанным осенней мглой…
Всё голо так — и пусто-необъятно
В однообразии немом…
Местами лишь просвечивают пятна
Стоячих вод, покрытых первым льдом.
Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья —
Жизнь отошла — и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья,
Здесь человек лишь снится сам себе.
Как свет дневной, его тускнеют взоры,
Не верит он, хоть видел их вчера,
Что есть края, где радужные горы
В лазурные глядятся озера.
(Федор Тютчев)
***
Небо бледно-голубое
Дышит светом и теплом
И приветствует Петрополь
Небывалым сентябрем.
Воздух, полный теплой влаги,
Зелень свежую поит
И торжественные флаги
Тихим веяньем струит.
Блеск горячий солнце сеет
Все привольней, все приветней
Умаляющийся день,—
И согрета негой летней
Вечеров осенних тень.
Ночью тихо пламенеют
Разноцветные огни…
Очарованные ночи,
Очарованные дни.
Словно строгий чин природы
Уступил права свои
Духу жизни и свободы,
Вдохновениям любви.
Словно, ввек ненарушимый,
Был нарушен вечный строй
И любившей и любимой
Человеческой душой.
В зтом ласковом сиянье,
В этом небе голубом
Есть улыбка, есть сознанье,
Есть сочувственный прием.
И святое умиленье
С благодатью чистых слез
К нам сошло как откровенье
И во всем отозвалось…
Небывалое доселе
Понял вещий наш народ,
И Дагмарина неделя
Перейдет из рода в род.
(Федор Тютчев)
***
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде,-
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко ещё до первых зимних бурь —
И льётся чистая и тёплая лазурь
На отдыхающее поле.
(Федор Тютчев)
***
Когда в кругу убийственных забот
Нам все мерзит — и жизнь, как камней груда,
Лежит на нас,— вдруг, знает бог откуда,
Нам на душу отрадное дохнет,
Минувшим нас обвеет и обнимет
И страшный груз минутно приподнимет.
Так иногда, осеннею порой,
Когда поля уж пусты, рощи голы,
Бледнее небо, пасмурнее долы,
Вдруг ветр подует, теплый и сырой,
Опавший лист погонит пред собою
И душу нам обдаст как бы весною.
(Федор Тютчев)
***
Обвеян вещею дремотой,
Полураздетый лес грустит…
Из летних листьев разве сотый,
Гляжу с участьем умиленным,
Когда, пробившись из-за туч,
Вдруг по деревьям испещренным,
С их ветхим листьем изнуренным,
Молниевидный брызнет луч!
Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас,
Когда, что так цвело и жило,
Теперь, так немощно и хило,
В последний улыбнется раз!
(Федор Тютчев)
***
Осенней позднею порою
Люблю я царскосельский сад,
Когда он тихой полумглою
Как бы дремотою объят,
И белокрылые виденья,
На тусклом озера стекле,
В какой-то неге онеменья
Коснеют в этой полумгле…
И на порфирные ступени
Екатерининских дворцов
Ложатся сумрачные тени
Октябрьских ранних вечеров —
И сад темнеет, как дуброва,
И при звездах из тьмы ночной,
Как отблеск славного былого,
Выходит купол золотой.
(Федор Тютчев)
Листья
Пусть сосны и ели
Всю зиму торчат,
В снега и метели
Закутавшись, спят.
Их тощая зелень,
Как иглы ежа,
Хоть ввек не желтеет,
Но ввек не свежа.
Мы ж, легкое племя,
Цветем и блестим
И краткое время
На сучьях гостим.
Все красное лето
Мы были в красе,
Играли с лучами,
Купались в росе!..
Но птички отпели,
Цветы отцвели,
Лучи побледнели,
Зефиры ушли.
Так что же нам даром
Висеть и желтеть?
Не лучше ль за ними
И нам улететь!
О буйные ветры,
Скорее, скорей!
Скорей нас сорвите
С докучных ветвей!
Сорвите, умчите,
Мы ждать не хотим,
Летите, летите!
Мы с вами летим!
(Федор Тютчев)
***
Сентябрь холодный бушевал,
С деревьев ржавый лист валился,
День потухающий дымился,
Сходила ночь, туман вставал.
И все для сердца и для глаз
Так было холодно-бесцветно,
Так было грустно-безответно,-
И вот, каким-то обаяньем,
Туман, свернувшись, улетел,
Небесный свод поголубел
И вновь подернулся сияньем…
И все опять зазеленело,
Все обратилося к весне…
И эта греза снилась мне,
Пока мне птичка ваша пела.
(Федор Тютчев)
Осенний вечер
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье — и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья.
(Федор Тютчев)
Есть в осени первоначальной
Ф.
Тютчев прославился своим умением передавать неуловимые мгновения, связанные с русским пейзажем. Его стихотворения подобны превосходным снимкам, сделанным в самые удачные моменты. Поэт удивительно точно находил нужный ракурс и время. В 1857 г. он написал стихотворение «Есть в осени первоначальной…», посвященное самой прекрасной и недолгой осенней поре – бабьему лету. Произведение было написано поэтом в приливе вдохновения при наблюдении за осенним пейзажем из экипажа.
Чувствуется невероятная хрупкость этого состояния («весь день стоит как бы хрустальный»). Человеку дается время собраться с силами перед длительной русской зимой, еще раз окунуться в атмосферу минувшего лета.
Автор специально не упоминает об осенней непогоде и распутице. Он хочет, чтобы в памяти сохранились самые лучшие воспоминания об осени.Джон Дьюи рассказал о жизни и творчестве Федора Тютчева (1803–1873), который, хотя и является одним из величайших лириков России, остается незаслуженно забытым за пределами своей родины. Книга Дьюи « Зеркало души: жизнь поэта Федора Тютчева » с новыми переводами стиха была написана с целью привлечь внимание к этой крупной фигуре в англоязычном мире. Вскоре он будет опубликован издательством Brimstone Press (www.brimstonepress.co.uk).
Родившийся в семье зажиточных помещиков, Тютчев провел детство и юность в Москве. После окончания Московского университета в возрасте 18 лет он поступил на дипломатическую службу и в течение следующих 22 лет жил за границей, большую часть этого времени работая дипломатом в российском посольстве в Мюнхене.
Здесь он погрузился в западную культуру, лично познакомившись с такими деятелями, как Генрих Гейне и Фридрих Шеллинг, и в целом воспринял влияние немецкой романтической литературы и философии. Одно из самых известных его «философских» стихотворений «Silentium!» было написано в конце 1820-х гг. Толстой, большой поклонник тютчевского стиха, называл это «самой моделью стихотворения, в котором каждое слово на своем месте».
Молчи: береги свой язык и храни
Все сокровенные мысли и чувства глубоко
В сердце сокрыто. Там пусть
Они в своих путях восходят и заходят,
Как звезды в драгоценной ночи, неслыханные:
Восхищайтесь ими и не говорите ни слова.
Как может передать душа свое пламя?
Как другой может знать твое сердце,
Истины, которыми ты живешь и умираешь?
Мысль, высказанная однажды, есть ложь,
Оскверненная весна прозрачная, однажды взволнованная:
Выпейте его и не говорите ни слова.
Сделай своей целью только внутреннюю жизнь –
Ищи этот мир в своей душе;
Таинственные, волшебные мысли там
Которые если внешний грохот и блеск
Вторгнутся, затухнут и не будут слышны:
Впиться в их песню — и ни слова!
Подобно многим поэтам-романтикам (в том числе и Кольриджу), Тютчев был вдохновлен чтением философии Шеллинга, чтобы увидеть вселенную как органическое целое, одушевленное единой неделимой жизненной силой.
Из следующего примера развернутой метафоры (написанной на острове Искья во время визита в Италию в 1829 г.) один критик заметил: «Возможно, нет другого стихотворения в мировой литературе, в котором неживая и живая природа были бы восприняты и изображены как единство в такой полной мере» (добавляя, что только «Я бродил одинокий, как облако» Вордсворта и Шелли «Ода западному ветру» и «Облако» могут приблизиться к ней в этом отношении).
Морской жеребец
Горячий морской жеребец
С гривой прозрачно-зеленого цвета
Теперь дикий, капризный, бегущий на свободе,
Теперь безмятежно безмятежно!
Поднято бурей далеко отсюда
Среди бескрайних морей,
Ты научился у него пугливому,
Галопировать как хочешь!
Я люблю видеть, как ты мчишься, безудержный
В твоей властной силе,
Когда – дымящаяся, взлохмаченная и пестрая
С пеной – ты берешь курс
К земле, стремглав мчась над землей
Рассол с радостным ржанием,
Бросить копыта по звонкому берегу
И – раствориться в брызгах!
Часто бурная личная жизнь Тютчева ярко отражена в его стихах.
Будучи молодым человеком в Мюнхене, он влюбился в прекрасную шестнадцатилетнюю Амели, внебрачную дочь принцессы фон Турн и Таксис. Незабываемым событием времен их первой любви, о котором вспоминается в стихотворении, написанном много лет спустя, был их визит весной 1824 года на руины замка Донауштауф близ Регенсбурга. Тютчев был безутешен, когда мать Амели позже настояла, чтобы она вышла замуж не за него, а за более «подходящего» старшего коллегу по русскому посольству. В поэме воспоминания об идиллии затмеваются знанием рассказчиком последующих событий.
Золотое время все еще преследует мои чувства,
Давняя обетованная земля:
Мы двое, одинокие, как тени удлинились;
Дунай журчит внизу.
И на том холме, где
За всем бледно блестит,
За всем наблюдает замок,
Ты стояла, сказочная принцесса, прислонившись
К замшелой гранитной стене —
Девичьей ногой так легко касаясь
Те руины былых времен – посмотреть
Долгое, протяжное прощание солнца
От холма и замка, и от тебя.
Легкий ветерок мимоходом трепал
Твою одежду и ласкал волосы,
И с веток дикой яблони сыпал
Белые цветы на плечи твои прекрасные.
Беззаботно ты глядела вдаль…
Последние лучи блеснули сквозь пылающий красный;
Река запела еще ярче.
От окутанных берегов убегал дневной свет.
И всё же ты смотрела с радостью безоблачной
Пока не миновал весь тот блаженный день,
Пока над головой мчалась холодная тёмная тень
Быстротечной жизни.
В 1826 году, более или менее оторвавшись от Амели, он женился на Элеоноре Петерсон, вдове, на четыре года старше его, с четырьмя маленькими сыновьями от первого брака. Восемь лет спустя у него завязался роман с другой молодой вдовой, Эрнестиной фон Дёрнберг. Элеонору довели до попытки самоубийства; в 1838 году ее здоровье уже ослабло, она скончалась от смертельной вирусной инфекции. Через год Тютчев и Эрнестина поженились. Независимо от того, была ли смерть Элеоноры ускорена из-за его неверности, его продолжало мучить чувство вины, как видно из стихотворения, написанного много лет спустя.
Оно, очевидно, напоминает болезненный эпизод из их брака: Элеонора готовится уничтожить его письма личного и интимного характера, а он стоит в стороне, молчаливый и беспомощный, чтобы вмешаться, охваченный чувством вины и порывом упасть на колени. Как и в предыдущем стихотворении, воспоминания Тютчева об этой сцене еще более затемнены его знанием того, что произошло после: образы «уходящей души» и «дорогой тени» безошибочно указывают на смерть Элеоноры.
Разобрать кучу писем, на
На полу она сидела, все не взирая,
Как пепел, из которого ушло все тепло
То перерабатывая их, то выбрасывая.
На каждый знакомый лист она брала
Ее взгляд, такой странный и далекий, остановился:
Как должна смотреть уходящая душа
На только что сорванную скорлупу…
О, сколько жизни было там похоронено ,
Жизнь прожита и теперь уже не вернуть –
Сколько мгновений отчаяния,
Любви и радости, превратившейся в скорбь!.
.
Я стоял молча и в стороне,
И преклонил бы колени – порыв наполнил меня –
И более чем тяжело было на сердце,
Как будто присутствие родной тени меня охладило .
В 1844 году Тютчев и Эрнестина вернулись в Россию. Он начал новую карьеру в качестве государственного цензора, и его приверженность принципу свободы слова постоянно приводила его к ссорам с начальством. Хотя своим современникам он казался воплощением насквозь прозападного русского (говорят, что до конца своих дней он говорил по-русски более бегло, чем по-русски), он стал ярым панславистом, активно выступавшим за объединение всех славянских народов. под русской гегемонией. Большинство критиков Толстого согласны с тем, что большое количество политических стихов, созданных им в панславистском деле, значительно уступает его чисто лирическим стихам.
Через шесть лет после возвращения в Россию Тютчев завязал еще одну внебрачную связь, на этот раз с молодой женщиной на 23 года моложе его.
Елена Денисьева оставалась его любовницей четырнадцать лет и родила ему троих детей, всегда убежденная, что она, а не Эрнестина, его «настоящая» жена. Двойные стандарты того времени привели к тому, что она подверглась социальному остракизму, в то время как суд и общество продолжали чествовать его, и его служебная карьера не пострадала. Их страстные и часто бурные отношения, неприятие Елены обществом и вина Тютчева за то, что он испортил ей жизнь, нашли выражение в замечательном «Денисьевском цикле» стихов. А также передать что-то от изменчивого темперамента Елены (на ней стоит эпитафия « Mobile comme l’onde » — «изменчивая, как волна»), следующее стихотворение из цикла напоминает о «роковом моменте» их первой близости и через образ кольца обращается к сожалениям Елены о том, что она никогда не могла быть формально признана его законной женой.
Ты, моя волна на океане,
Существо каприза и прихоти,
В покое или в движении,
Какой чудесной жизнью ты наполнена!
Смеясь на солнце, мигая
Небесное зеркальное сооружение,
Или в исступленье мечутся, бьются
В бурлящей бездне –
Как ты пленяешь меня нежным бушующий , ваши пророческие вопли!
Будь ты потрясен волною,
Будь твой аспект темным или светлым,
Но храни то, что взял,
Храни его в своей лазурной ночи.
Твоей нежной волне
Подношение по обету Я сделал:
Не кольцо было моим жертвоприношением,
Ни изумруд, ни нефрит –
В тот роковой миг,
Вглубь твоей редкости 010, 010003 Не их я похоронил,
Но мое сердце, что бьется еще там.
Летом 1864 года Елена умерла от туберкулеза. Тютчев так и не оправился от удара: смерть Елены, по его словам, просто «сломала пружину [моей] жизни». Некоторое утешение нашлось в поэтическом творчестве: «денисьевский цикл» не утихал. Накануне первой годовщины ее смерти Тютчев ехал в карете из Москвы в родовое поместье Овстуг примерно в 200 милях к югу. В тот вечер на постоялом дворе он решил прогуляться по шоссе, чтобы размять ноги после долгих часов в тряском экипаже; несомненно, ему тоже хотелось побыть наедине со своими мыслями. Пока он шел, ему в голову пришли следующие строки:
Когда я иду по пустынному шоссе, сгущаются сумерки ,
Все вокруг замерло, приближается ночь…
Тяжело мое сердце, мои члены устали…
О, моя дорогая, ты видишь меня здесь?
Я смотрю, как сгущается тьма,
Наблюдаю, как исчезают последние бледные проблески дня.
..
В этом мире мы когда-то жили вместе:
Дорогой ангел, ты видишь меня здесь?
Ныне день памяти ужасный,
Преданный молитве и печали, близится…
Где бы ни обитали духи,
Дорогой ангел, видишь ли ты меня здесь?
Овстуг и его окрестности вдохновили Тютчева на создание некоторых из лучших поздних стихотворений о природе, в том числе следующих:
Идет с первым появлением осени
Короткое заклинание, полное удивления и восторга:
Целые дни хрустальной прозрачности
И вечера лучезарно ясны…
Где когда-то серп шагал по колосьям пшеницы кувыркаясь
Сейчас царит воздух пространства и пустоты;
Только пучок паутины, дрожащий,
Блестит на лбу праздной борозды.
Пустые небеса замирают, когда птицы покидают нас,
Еще далеко – первая буйная зимняя буря,
И, просачиваясь сверху, синева чистая и теплая
Добавляется к дремлющим гектарам.
..
Это был еще одним из фаворитов Льва Толстого. Особенно ему понравились строки 7–8, где нескольких ловких штрихов (Толстой выделяет выразительное употребление слова «бездельничать») достаточно, чтобы создать целую картину деревенского спокойствия и покоя после лихорадочной работы жатвы. «Искусство писать стихи заключается в умении находить такие образы, и Тютчев был великим мастером этого», — отмечал Толстой.
При всей своей националистической риторике отношение Тютчева к родной земле оставалось глубоко двойственным. До своих последних лет он не наслаждался ничем иным, как возвращением в свои старые прибежища на Западе. В 1859 году, например, он провел около шести месяцев за границей. Ближе к концу своего пребывания он написал Эрнестине из Веве на Женевском озере о своем ужасе при мысли о том, чтобы покинуть «это волшебное место», «эту благословенную землю» и о том, что ему придется «пройти ледяную губку петербургской зимы». над этим великолепием». Вскоре после этого, путешествуя по прибалтийским провинциям России на пути домой, он сочинил такие строки:
Снова знакомые места… этот дымно-серый навес -синяя даль, как в трауре,
Темные леса, окутанные осенним мраком.
..
Мир унылый и безмолвный, слишком обширный, чтобы сосчитать:
Весь пустой, засушливый, непройденный…
Лишь здесь и там, полумельком сквозь кусты и папоротники,
Блеск льда на воде, первая зима.
Здесь нет ни звука, ни цвета: все остановилось,
Вся жизнь угасла, ушла; человек здесь, кажется —
Смирившийся с судьбой, его ум оцепенел и истощен —
Должен видеть себя, как будто в собственных снах,
И, помутневших в сумерках мимолетных глазах,
Не может поверить, что вчера он знал
Край, где горы, переливающиеся радугой,
Глядят на себя в озера глубочайшей синевы…
Короче говоря, Тютчева влекло скорее к идеалу, чем к реальности родной земли. Для него Россия оставалась метафизической концепцией совершенства, требующей слепой, бездумной веры перед лицом всех свидетельств обратного. Таков смысл краткой эпиграммы, написанной к концу его жизни, которая и в России, и за ее пределами приобрела честь стать наиболее часто цитируемым (и часто пародируемым) его высказыванием:
Кто умом Россию схватит?
Для нее не создан аршин:
Душа у нее особого рода,
Одной верой ценится.
Нравится Загрузка…
гейл
просмотров обновлено 23 мая 2018 г.
(1803–1873), русский поэт.
Широко признанный одним из величайших поэтов мировой литературы, Тютчев можно отнести к поздним романтикам, но, как и другие выдающиеся гениальные личности, он был поразительно уникален. Литературное наследие Тютчева состоит из трехсот стихотворений (из них около пятидесяти переводов), обычно кратких, и нескольких статей. Хотя признание пришло к Тютчеву медленно, на самом деле у него никогда не было регулярной литературной карьеры, со временем книги его стихов стали ценным достоянием каждого образованного россиянина.
Многие стихи Тютчева посвящены природе. Некоторые из них предлагают светящиеся образы грозы в начале мая или теплых дней в начале осени. Другие выражают пантеистические убеждения романтизма («Мысль за мыслью / Волна за волной / Два проявления / Одного элемента»), особенно его озабоченность хаосом.
Аристократ, получивший прекрасное домашнее и московское образование, Тютчев был ярким образцом космополитической, особенно французской, культуры в России. Выбрав дипломатическую службу, он провел около двадцати двух лет в Центральной и Западной Европе, в частности в Мюнхене. Служба действовала на французском языке, а французский язык Тютчева был настолько совершенен, что якобы другим дипломатам, в том числе и французским, советовали использовать доклады Тютчева в качестве образцов.
Тютчев был известен в мюнхенском обществе и познакомился с Фридрихом Шеллингом и другими светилами. Он последовательно женился на двух немках, ни одна из которых не говорила по-русски.
Политически Тютчев принадлежал к правым. Не совсем славянофил в точном значении этого термина, он стоял при петровском имперском правительстве, где служил цензором (конечно, толерантным) и дипломатом. Лучше всего его можно охарактеризовать как представителя романтического крыла сторонников государственной доктрины официальной национальности, а позднее — как панслава. Наиболее известные статьи Тютчева, а также ряд его стихов были написаны в поддержку патриотических, националистических или панславистских идей. Им не хватало оригинальности и даже высокого качества, по крайней мере, по меркам самого поэта. И все же сила выражения Тютчева была так велика, что иногда эти предметы становились неотъемлемыми частями русского сознания и культуры:
Разумом Россию не понять,
Ее нельзя мерить общей мерой:
Она находится в особом устроении — В Россию
можно только верить.
