Сергей Петрович Алексеев – Наташка (читать с иллюстрациями)
Сергей Алексеев
Наташка
Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.
Любит Наташка своё Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодцы поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются в крике голосистые петухи. Хороши леса и рощи. Малина в лесах, орешник. Хоть на возах вывози грибы.
Любит Наташка своё Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у Вори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.
И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!
Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.
И вдруг оборвалось всё, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.
Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах. Выгнали жителей всех на улицу.
В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как тёмной ночью. До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела сюда канонада. Сверкнула радость — идут свои!
— Свои!
Ждут в Сергеевском избавления. Ожидают Советскую Армию. И вдруг обежали фашисты погреба и землянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что стоял на краю Сергеевского. Закрыли на все засовы.
Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.
— Чего нас, мамка, в сарай загнали? — лезет Наташка.
Не понимает, не знает, не может ответить мать.
Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:
— Свои!
И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:
— Горим!
Глянули люди. Дым повалил сквозь щели. Огонь побежал по брёвнам.
— Горим!
Бросились люди к дверям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже снаружи чем-то тяжёлым подпёрты.
Всё больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает Наташке воздуха. Пламя ползёт к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло — не знает. Вдруг слышит:
— Наташка! Наташка!
Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно Наташке — успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь забылась.
Перенесли её в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит, искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу. Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звёздочка сверху вкопана. Дощечка под звёздочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.
— Кто здесь такие, дяденьки? — показала на холм Наташка.
Посмотрели бойцы на девочку.
— Спаситель здесь твой лежит.
Войны без смертей не бывает. Свобода нелёгкой ценой достаётся.
Алексеев С.П. — Наташка
4 (79.72%) от 217 голосующихrazviwaika.ru
Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.
Любит Наташка своё Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодцы поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются в крике голосистые петухи. Хороши леса и рощи. Малина в лесах, орешник. Хоть на возах вывози грибы.
Сергей Алексеев
Для того, чтобы оставить комментарий необходимо зарегистрироваться, либо войти на сайт под своим логином и паролемwww.filipoc.ru
НАТАШКА
Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит оно ладное-ладное: избы словно только родились на белый свет.
Любит Наташка своё Сергеевское. Резные ставни, крылечки. Колодцы и калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются в крике голосистые петухи. Хороши леса и рощи. В лесах есть малина, орешник, а грибов столько, что хоть на возах вывози.
Здесь журчит речка Воря. Хороши берега у нее: травка, песочек, склонились ивы, под вечер — рыбий всплеск.
И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!
Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.
И вдруг оборвалось всё, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь в Сергеевском. Опалила война округу.
Вступили в село фашисты, разместившись в крестьянских избах, выгнав жителей на улицу. Люди укрылись в погребах и землянках. Живут все в страхе.
До самой зимы находилось Сергеевское в руках у врагов. Но вот долетела сюда канонада. Сверкнула радость — идут свои! Ждут в Сергеевском избавления. Но вдруг обежали фашисты погреба и землянки, выгнали снова людей на улицу, согнали в сарай, что стоял на краю Сергеевского, и закрыли на все засовы. Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.
ПАПКА
Погиб у Филиппки отец в первые дни войны, в боях под Минском. Мать скрыла горе от сына. Мал ведь, четыре года только.
Лезет Филиппка к матери:
— Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьёт?
— Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.
Бежит по селу Филиппка:
— Наш папка фашистов бьёт! Наш папка фашистов бьёт!
Живёт Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачёва.
Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда на село, на округу. Чёрной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли в село.
— Славянское быдло! — кричат фашисты.
— Партизаны! — кричат фашисты.
Страшно Филиппке, жмётся к матери:
— А где же папка? Спасёт нас папка?
— Спасёт.
Шепчет Филиппка друзьям и соседям:
— Спасёт нас папка, побьёт фашистов…
Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село ворвалась: разбиты фашисты, гонят наши врагов от Москвы на запад.
Скоро и здесь, под Рогачёвом, послышался звук канонады.
— Папка идёт! Папка идёт! — закричал Филиппка.
Дождались колхозники светлого часа.
НИ ШАГУ НАЗАД!
Третий месяц идут упорные, кровопролитные бои на юге. Горит степь. Сквозь огонь и дым фашисты рвутся к Сталинграду, к Волге.
На подступах к Сталинграду 16 солдат-гвардейцев вступили в неравный бой.
— Ни шагу назад! — поклялись герои.
Бросились фашисты в атаку, но удержали рубеж гвардейцы. Перевязали друг другу раны и снова готовы к бою.
Второй раз в атаку идут фашисты. Их больше теперь, и огонь сильнее. Стойко стоят гвардейцы. Удержали опять рубеж. Перевязали друг другу раны. Снова готовы к бою. Четыре атаки отбили солдаты. Не взяла смельчаков пехота. Поползли на героев тогда фашистские танки. Из шестнадцати бойцов осталось двенадцать.
— Ни шагу назад!
Вот десять… Девять…
— Ни шагу назад!
Восемь… Семь… Запомните их фамилии — Кочетков, Докучаев, Гущин, Бурдов, Степаненко, Чирков, Шуктомов.
А танки ползут и ползут. Нет у солдат ни пушек, ни противотанковых ружей, ни миномётов. Кончились даже патроны. Но бьются солдаты. Ни шагу назад! А танки всё ближе и ближе. Остались у героев одни гранаты: по три на солдата. Посмотрел Докучаев на танки, на боевых друзей, на свои три гранаты. Снял с гимнастёрки ремень, затянув им гранаты. Посмотрел ещё раз на Гущина, Бурдова — они были его соседями по окопу. Улыбнулся друзьям Докучаев. И вдруг поднялся из окопа.
— За Родину! — крикнул герой и бросился навстречу врагу, прижав покрепче к груди гранаты.
Рванулся прямо под первый танк. И вздрогнула степь от взрыва. Качнулись опалённые боем травы. Замер, вспыхнул фашистский танк.
Переглянулись Гущин и Бурдов. Храбрость рождает храбрость. Подвиг рождает подвиг. Поднялся Гущин. Поднялся Бурдов. Связки гранат в руках.
— Нас не возьмёшь! — прокричали солдаты.
Рванулись вперёд герои. Два взрыва качнули землю, а танки идут и идут. Поднялись тогда Кочетков, Степаненко, Чирков, Шуктомов:
— Свобода дороже жизни!
Вот они четверо — на огненном рубеже. Навстречу фашистским танкам идут герои.
— Смерть фашистам! Захватчикам смерть!
Смотрят фашисты. Люди идут под танки. Взрыв. Ещё взрыв. Снова и снова взрыв. Страх охватил фашистов. Попятились танки, развернулись, поспешно ушли отсюда.
Отгремели бои пожаром. Время бежит, как ветер. Годы текут, как реки. Но память хранит былое. Посмотрите туда, на поле. Как утёсы, как скалы стоят герои. Бессмертен их славный подвиг.
МАЛЮТКА
«Малютка» — это танк Т-6О. Он и вправду малютка по сравнению с другими советскими танками. Экипаж такой боевой машины состоял всего из двух человек. Но «Малютки» наравне с другими танками помогали прорывать фашистское окружение под Ленинградом. В этих боях прославились «Малютки». Меньше они размером. Увёртливее. А места под Ленинградом сырые, болотистые, а небольшим танкам держаться на болотистом, топком грунте легче.
Особенно отличился танк, командиром которого был лейтенант Дмитрий Осатюк, а механиком-водителем — старшина Иван Макаренков.
Переправились бойцы Ленинградского фронта по льду через реку Неву, взяли штурмом береговые укрепления фашистов, стали прорываться вперёд на соединение с идущими им навстречу от реки Волхов и города Волхова войсками Волховского фронта. Рвалась вперёд и «Малютка» Осатюка.
Наступает «Малютка», и вдруг слева, справа и впереди выросли три огромных фашистских танка. Как в западне. Пустят снаряды — прощай «Малютка». Припали фашисты к своим прицелам. Секунда, и в цель полетят снаряды.
— Ваня, танцуй! — прокричал Осатюк водителю.
Понял команду Иван Макаренков: завертелся перед фашистами, словно в танце, советский танк. Целят фашисты, а танк танцует и никак не схватишь его в прицел.
— Давай кабардинку! Давай лезгинку! — кричит Осатюк.
Глянешь в эту минуту на танк, и вправду — лезгинку танцует.
Стреляют фашисты, стреляют — всё мимо. Увёртлив советский танк. Вышла в итоге «Малютка» из окружения. Но устремились в погоню за ней фашисты. Настигают, бьют из орудий. Да только зорко следит за врагами лейтенант Осатюк. Сам отвечает огнём на огонь фашистов. Механику-водителю подаёт команды. Маневрирует танк: то рванётся вправо, то развернётся влево, то чуть притормозит, то ускорит шаг. Не даётся «Малютка» фашистам в руки.
Лейтенант Осатюк не просто уходил от огня фашистов. Он вёл фашистские танки к тому месту, где были укрыты советские батареи.
Вывел. Ударили батареи. Секунда, вторая. И нет уже больше фашистских танков.
Восхищались потом батарейцы:
— Вот так «Малютка»! Мал золотник, да дорог!
— Орёл — лейтенант Осатюк!
— Орёл — старшина Макаренков!
И после этого «Малютка» лейтенанта Осатюка совершила немало подвигов. Давила пулемётные гнёзда врага, отважно шла на фашистские пушки, в гущу фашистских солдат врывалась. Более 200 фашистов уничтожила в этих боях «Малютка».
И снова о танке идёт молва:
— Цены ему нет!
И снова среди солдат:
— Орёл — лейтенант Осатюк!
— Вровень ему старшина Макаренков!
Героями Советского Союза стали лейтенант Дмитрий Иванович Осатюк и старшина Иван Михайлович Макаренков.
russalon.su
ХОДИКИ
Наступает Советская Армия. Отходят фашисты, сжигают всё на своём пути, минируют.
В одном из уцелевших крестьянских домов временно разместился штаб генерала Константина Константиновича Рокоссовского. Прославилась армия Рокоссовского в боях за Москву. Герои-панфиловцы сражались именно в этой армии.
Очистили сапёры дом от фашистских мин. Штаб приступил к работе. Рокоссовский, начальник штаба армии генерал Малинин и член Военного совета армии генерал Лобачёв склонились над картой. Нужно подготовить и передать войскам срочные распоряжения.
Однако в избу то и дело входят различные люди. Свои же штабные работники рады поздравить генералов с успехом, от местных жителей поблагодарить за освобождение, офицеры из штаба фронта — за сводками новостей.
Отрывают от срочной работы посетители генералов. Ко всему — приехали корреспонденты. Много и разные. Просто журналисты, фотокорреспонденты и даже один кинооператор с огромным штативом и неуклюжей камерой. Набросились корреспонденты на генералов, как соколы на добычу. Особенно усердствует фотокорреспондент.
— Подойдите, подойдите сюда поближе, товарищ командующий! — командует Рокоссовскому.
— Присядьте, товарищ генерал, присядьте. — Это к начальнику штаба генералу Малинину.
— Привстаньте, товарищ генерал, привстаньте. — Это к члену Военного совета генералу Лобачёву.
Машет руками, командует. Словно не они здесь генералы, а он генерал.
Посмотрел на корреспондента генерал Малинин. Человек он резкий, вспыльчивый. Шепчет Рокоссовскому:
— Гнать их отсюда, товарищ командующий!
— Не деликатно. Нет, нет, — шепчет в ответ Рокоссовский.
Висят на стене часы-ходики. Тик-так, тик-так… — отбивают время. Пропадают дорогие минуты у генералов. Часы старые-старые. Циферблат со щербинкой. Одна стрелка чуть-чуть подогнута. Вместо гирь висят мешочки с какими-то грузилами.
Глянул Рокоссовский на ходики, затем на корреспондентов и говорит:
— Дорогие товарищи, только очень прошу, не прикасайтесь и не подходите близко к часам, они заминированы.
Сказал и хитро глянул на генерала Малинина.
«Как заминированы! Тут всё проверено», — хотел было сказать Малинин. Однако Рокоссовский делает ему знак: молчи, мол, молчи.
Промолчал генерал Малинин. Понял, что Рокоссовский решил припугнуть журналистов.
— Заминированы, — вновь повторил Рокоссовский.
Рассчитывал Рокоссовский — уйдут журналисты. А те и не думают.
По-прежнему больше других старается фотокорреспондент:
— Станьте сюда, станьте сюда, товарищ командующий…
— Передвиньтесь чуть-чуть. Левее. Левее. Ещё левее. Отлично. Благодарю. — Это к генералам Малинину и Лобачёву.
Затем совсем вплотную подошёл к ходикам. Изловчился и снял так, что на одном снимке и генералы, и ходики.
— Осторожно, они заминированы, — вновь говорит Рокоссовский.
— Ничего-ничего, — отвечает фотокорреспондент. — Это даже ещё интереснее. Редкостный будет снимок.
Щёлкнул отдельно ходики. Повернулся опять к генералам. И другие журналисты идут в атаку. И эти терзают военачальников.
Так и не получилось ничего с выдумкой у Рокоссовского. Развёл он руками, посмотрел на Малинина, на Лобачёва:
— Не ожидал!
Повернулся к корреспондентам. Руки поднял:
— Сдаюсь!
Пришлось Малинину «взяться» за журналистов.
Ушли журналисты. Усмехается Рокоссовский:
— Ишь, боевой народ.
Глянул на ходики.
Тик-так, тик-так… — отсчитывают время ходики.
ДОМ
Советские войска стремительно продвигались вперёд. На одном из участков фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага танкисты.
И вдруг остановка. Взорванный мост впереди перед танками. Случилось это на пути к Волоколамску в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки, лишь снаряды пустил по ветру.
— Ауфвидерзеен! Прощайте! — кричат фашисты.
— Бродом, — кто-то предложил, — бродом, товарищ генерал, через речку.
Посмотрел генерал Катуков — петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши. Не подняться на кручи танкам.
Задумался генерал.
Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.
— Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, — обратилась она к Катукову. — Там речка уже. Подъём положе.
Двинулись танки вперёд за женщиной. Вот дом в лощине. Подъём от речки. Место здесь вправду лучше. И всё же… Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков. Без моста не пройти тут танкам.
— Нужен мост, — говорят танкисты. — Брёвна нужны.
— Есть брёвна, — ответила женщина.
Осмотрелись танкисты вокруг — где же брёвна?
— Да вот они, вот, — говорит женщина и показывает на свой дом.
— Так ведь дом! — вырвалось у танкистов.
Посмотрела женщина на дом, на воинов.
— Да что дом — деревяшки-полешки. То ли народ теряет… О доме ль сейчас печалиться, — сказала женщина. — Правда, Петя? — обратилась к мальчику. Затем снова к солдатам: — Разбирайте его, родимые.
Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу. Как же без дома в такую пору?
Поняла женщина:
— Да мы в землянке уж как-нибудь. — И снова к мальчику: — Правда, Петя?
— Правда, маманя, — ответил Петя.
И всё же мнутся, стоят танкисты.
Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу ударила.
— Ну что ж, спасибо, — сказал генерал Катуков.
Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам. Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.
— Как вас звать-величать? — кричат танкисты. — Словом добрым кого нам вспоминать?
— Кузнецовы мы с Петенькой, — отвечает, зардевшись, женщина.
— А по имени, имени-отчеству?
— Александра Григорьевна, Пётр Иванович.
— Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырём становись, Пётр Иванович.
Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов. Дальше пошли на запад.
Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли её сполохи. Но не стёрла память людские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той же лощине, на том же месте новый красуется дом. Надпись на доме: «Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершённый в годы Великой Отечественной войны».
Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.
ФРАНЦУЖЕНКА
«Француженка» — так солдаты назвали пушку.
Когда сержанту Барабину впервые её вручили, глянул солдат и ахнул. Пушка была выпуска 1897 года. Выходит, из неё деды ещё стреляли.
— Да-а-а… — протянул солдат.
— Зато — француженка, — говорят Барабину.
Пушка действительно была французской. Во Франции её изготовили. Ещё в первую мировую войну попала она в Россию. Оказалась пушка на батарее, в которой служил Барабин в самые тяжёлые часы Московской битвы. Много требовалось тогда вооружения. И вот случайно где-то на артиллерийских складах было обнаружено несколько старых пушек. Были здесь пушки русские, были английские, была и французская. Отправили их на фронт. Французская и досталась сержанту Барабину.
Артиллерийская батарея, как правило, состоит из четырёх пушек. Из четырёх состояла и батарея Барабина. Три пушки современные, новые, только что пришедшие с заводов. Четвёртая, Барабинская, — французская.
Долго бурчал артиллерист. Смотрел на пушку, как на дитё нелюбимое. Всё раздражало солдата в пушке. И вид старинный, и бьёт ближе других, и много возни, пока перезарядишь.
— Утиль, — бурчал солдат. — Доисторический век.
Солдаты смеются:
— Зато — француженка.
Побурчал-побурчал Барабин, а затем и привык к француженке. А когда подбил первый фашистский танк, даже расцеловал пушку.
Кто-то сказал:
— Любовь начинается.
И не ошибся.
Сержант Барабин был прекрасным артиллеристом. Прекрасным оружием стала в его руках и француженка.
Сражалась пушка на Минском шоссе в армии, которой командовал генерал Леонид Александрович Говоров. Сдерживала вместе с другими натиск фашистов. И вот теперь вместе со всеми пошла вперёд.
Проезжал как-то генерал Говоров мимо артиллерийской позиции. Увидел необычную пушку. Спросил у офицера, что за пушка.
— Француженка, — ответили генералу.
Объяснили офицеры генералу, откуда пушка и как к ним попала.
— Да, нелёгкие были дни, — сказал генерал Говоров.
А когда узнал, что француженка танк подбила, даже похлопал её по стволу.
— Спасибо, — сказал, — француженка.
Недолго после этого пробыла пушка в войсках. Поступили с Урала новые пушки. Много тогда нового оружия для наступающих армий под Москву приходило. Нет уже больше нужды во француженке. Прислали новую пушку и для сержанта Барабина.
Упёрся было Барабин. То да сё. Привык, не отдаёт он свою француженку. Однако приказ есть приказ. Пришлось артиллеристу расстаться с пушкой.
Обнял он её, расцеловал:
— Ну что ж, прощай, родимая.
Покатила на склады опять француженка. Случилось так, что генерал Говоров через несколько дней вновь встретил Барабина. Признал он сержанта. Спросил:
— Ну, как француженка?
Показал Барабин на новую пушку. Была она дальнобойной, скорострельной, самой последней, самой совершенной конструкции.
— Да, время другое, другая сила, — сказал Говоров.
СЕРЖАНТ-ЛЕЙТЕНАНТ
Сержант Павел Бирюков служил адъютантом у командующего стрелковым батальоном. Произошло это перед самым нашим наступлением. Получил Бирюков от командира задание отправиться на передовую, установить связь с ротами.
Отправился Бирюков. Идёт по обочине леса, вдруг видит — из леса выходит колонна фашистов. Схватил Бирюков автомат, бросился за сосну, открыл по врагам огонь. Побежали фашисты. Однако быстро пришли в себя. Поняли, что перед ними всего-то один русский боец. Ответили они на огонь Бирюкова своим огнём. Но и на помощь советскому солдату пришли товарищи. Завязалась перестрелка.
Точно стрелял Бирюков. Уже не стоит за сосной, а прилёг. Выбирает, как снайпер, цели. Прицелится. Скажет:
— Понеслись! — и выпускает пули.
Снова прицелится. И снова:
— Вперёд, голубушки.
Не ошибаются пули, точно летят в фашистов.
Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.
Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за фашистами.
— Да куда ты! — кричат товарищи.
Не услышал, видать, боец. Несётся, кричит:
— Сдавайтесь!
Фашистов много, а он один.
— Сдавайтесь! — кричит. — Сдавайтесь!
Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.
— Рус! — закричали фашисты. — Рус!
Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один. Увлёкся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, швырнул гранату.
Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других траншеях.
В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе, трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, миномёт, фашистские пулемёты — восемь пулемётов одних досталось, — вернулись к своим позициям.
За свой героический подвиг сержант Бирюков был награждён орденом. Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.
Поздравляли его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:
— В окопы вбежал сержантом, выбежал — лейтенантом. Ещё два окопа майором будешь.
Через день началось наступление. Офицером шёл Павел Бирюков в наступление.
ДОВАТОР
В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…
Лих, искромётен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.
Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:
— Наших кровей — казацких!
Спорят бойцы, откуда он родом:
— С Дона.
— С Кубани!
— Терский он, терский.
— Уральский казак, с Урала.
— Забайкальский, даурский, считай, казак.
Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору.
— Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?
Улыбнулся Доватор:
— Не там товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.
И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотино, на севере Белоруссии, недалеко от города Полоцка — вот где родился комкор Доватор.
Не верят Доватору казаки:
— Шутки комкор пускает.
И снова:
— Терский!
— Оренбургский.
— Донской!
— Кубанский!
— Уральский!
— Братцы, да он же, считай, забайкальский, даурских кровей казак.
Ещё в августе — сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли слухи — 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. Успокаивают солдат фашистские генералы. Отдают даже специальный приказ. А в этом приказе: «Не верьте слухам! Слухи о том, что в тыл наших войск прорвалось 100000 кавалеристов противника, преувеличены. Линию фронта перешло всего 18000». А на самом деле в конной группе Доватора было только 3000 человек.
Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора снова прорвались в фашистский тыл.
Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак мерещится…
Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора — 10 тысяч немецких марок.
Рыщут любители денег и славы. Ловят в мечтах Доватора. Исчезает, как дым, Доватор. Повышают фашисты цену. 20 тысяч марок за поимку советского генерала. Рыщут любители денег и славы, хватают в мечтах Доватора.
Как гроза, как весенний гром, идёт по фашистским тылам Доватор.
Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.
— Доватор! — кричат. — Доватор!
Услышат удар копыт.
— Доватор! Доватор!
Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они умелому. Лежат без хозяина эти деньги. Как сон, как миф, для врагов Доватор.
Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идёт.
НАТАШКА
Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.
Любит Наташка своё Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодцы поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются в крике голосистые петухи. Хороши леса и рощи. Малина в лесах, орешник. Хоть на возах вывози грибы.
Любит Наташка своё Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у Вори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.
И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!
Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.
И вдруг оборвалось всё, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.
Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах. Выгнали жителей всех на улицу.
В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как тёмной ночью. До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела сюда канонада. Сверкнула радость — идут свои!
— Свои!
Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.
— Чего нас, мамка, в сарай загнали? — лезет Наташка.
Не понимает, не знает, не может ответить мать.
Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:
— Свои!
— Горим!
— Горим!
Всё больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает Наташке воздуха. Пламя ползёт к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло — не знает. Вдруг слышит:
— Наташка! Наташка!
Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно Наташке — успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь забылась.
Перенесли её в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит, искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу. Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звёздочка сверху вкопана. Дощечка под звёздочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.
— Кто здесь такие, дяденьки? — показала на холм Наташка.
Посмотрели бойцы на девочку.
— Спаситель здесь твой лежит.
Войны без смертей не бывает. Свобода нелёгкой ценой достаётся.
ТУЛУПИН
Стрелковая рота вступила в село. Правда, не первой. Освободили село другие. Ещё утром бежали отсюда фашисты.
Идут солдаты вдоль главной улицы. Сохранилось село. Быстро бежали фашисты. Ни сжечь, ни разрушить ничего не успели.
Подошли солдаты к крайнему дому. Дом-пятистенок. Калитка. Ворота. На воротах написано что-то. Заинтересовались солдаты. Читают: «Прощай, Москва, уходим в Берлин. Ефрейтор Беккерс».
— Вот это здорово, — рассмеялись солдаты. — Значит, прощай, Москва, прощай, надежды.
— Хоть и фашист, а верную надпись сделал.
Присмотрелись солдаты, а внизу и ещё слова. Кто-то приписку сделал. Читают бойцы приписку: «Ничего, догоним. Рядовой Тулупин».
Рассмеялись солдаты:
— Вот это по-нашему!
— Вот молодец Тулупин!
— Мужик с головой, выходит.
Понравилось бойцам солдатское добавление. Интересно им узнать о судьбе Тулупина. Может, Тулупин фашиста уже догнал?
Идут вперёд солдаты. Всюду наводят о Тулупине справки. Кого ни встретят — пехотинцев, танкистов, артиллеристов — сразу с вопросом:
— Нет ли у вас Тулупина?
Фамилия не очень частая. Скорее, редкая. Не попадается им Тулупин.
Зашли солдаты за Можайск, за Медынь, дальше фашистов гонят. Нет и нет, не встречается им Тулупин. И вдруг в одном месте…
— Есть, — говорят, — Тулупин.
Кинулись солдаты к бойцу:
— Тулупин?
— Тулупин.
— Писал на воротах?
— На каких на воротах? — поразился боец.
Объясняют солдаты.
— Нет, не писал, — отвечает Тулупин.
Огорчились солдаты:
— Не тот Тулупин.
Продолжает армия ратный путь. Движутся вперёд солдаты, освобождают родную землю. Наступают солдаты и всюду:
— Есть ли у вас Тулупин?
— Есть ли у вас Тулупин?
И вот…
Бросились солдаты к бойцу:
— Тулупин?
— Тулупин.
— Писал на воротах?
— На каких на воротах? — поразился боец.
Объясняют солдаты.
— Нет, не писал, — отвечает Тулупин.
— Э-эх, снова не тот, — огорчились солдаты.
— Не повезло.
Много километров прошагали вперёд солдаты. Продолжают искать Тулупина. Тревожиться стали солдаты:
— Может, ранен, попал в санбат?
— Может, убит Тулупин?
И вдруг:
— Тулупин?
— Тулупин.
— Тот самый?
— Сдаётся, тот.
Повстречались солдаты с Тулупиным и сразу ему про Беккерса.
— Беккерс… Беккерс? — стал вспоминать солдат. — Ах, Беккерс! Догнали, догнали его, родимые!
Оживились солдаты:
— Давно?
— С месяц уже, считай.
Довольны солдаты — попался Беккерс. Лезут опять к Тулупину:
— Здорово ты на воротах…
— Что на воротах?
— Здорово ты написал.
— Что написал? — поразился боец. — На каких на воротах?! — стоит, на солдат удивлённо смотрит.
Вот так дела. Ясно солдатам — снова не тот Тулупин.
Заговорили опять о Беккерсе.
— Помню Беккерса, помню, — повторяет Тулупин. — Как же, помню полковник Беккерс. Нашей ротой был схвачен в плен.
— Полковник? — смутились солдаты. (На воротах писал ефрейтор.)
— Полковник, — сказал Тулупин.
Ясно теперь солдатам, что и Беккерс совсем не тот.
Простились солдаты. Дальше пошли походом.
Сожалеют солдаты:
— Эх, Беккерс не тот и не тот Тулупин.
Тут же со всеми шагает старшина Задорожный. Посмотрел на друзей Задорожный:
— Тот — не тот! Да в этом ли разве дело. Братцы, хватай за суть. Время смотри какое. Не беккерсы ныне теснят Тулупиных. Фашистов Тулупины нынче бьют.
Наступает Советская Армия. На нашей улице нынче праздник. Множится счёт побед.
ПАРТИЙНАЯ РАБОТА
Иван Михайлович Скачков был первым секретарём Можайского городского комитета Коммунистической партии. Любили его в районе. Скачков человек деловой, энергичный. Да и партийная организация в Можайске сильная, дружная. Во время боёв под Можайском немалую помощь можайские коммунисты оказали Советской Армии.
Храбро сражались тогда войска. Однако сила была у фашистов. Оставили наши войска Можайск. Ушёл и Скачков с войсками.
Вспоминали в Можайске партийного секретаря. Где он? Жив, невредим? Погиб ли в бою? А может, в другом районе помощь войскам оказывает. А может, и так: на важной партийной Скачков работе.
Наступили в Можайске тяжёлые, чёрные дни. В центре города фашисты поставили виселицу. У вокзала и на базарной площади устроили тюрьмы для непокорных. Редко пустует виселица. Допросы и пытки не прекращаются.
Но не смирились можайцы. Ушли в партизаны. Есть Северный партизанский отряд, есть Южный. Возглавляет отряды товарищ Михайлов. Ходят слухи, мол, опытный командир.
Чудеса творятся вокруг Можайска.
Шёл лесом по Саввинской дороге фашистский танк. Тянул сзади прицеп с пехотой. В лес зашёл, а оттуда не вышел. Утром видят фашисты — танк взорван, перебитой лежит пехота.
Направлялся в село Облянищево фашистский отряд во главе с офицером. Шли солдаты грабить крестьян: за маслом, за хлебом, за сеном для лошадей. Не дошли до села фашисты. Спят вечным сном на лесной поляне.
Нашёлся в Можайске предатель. Сделали фашисты каким-то важным его начальником. Как начальству отвели кабинет. Заглянули фашисты как-то к нему в кабинет. Мёртвым лежит предатель.
Прибыли под Можайск на аэродром Ватулино новые фашистские самолёты. Только сели, только разместились в землянках лётчики, как тут тревога. Прилетели советские бомбардировщики, уничтожили фашистские самолёты.
Пришли на пополнение в фашистскую армию танки, пушки и мощные тягачи. Скопились они у деревень Клементьево и Горбово. Только стали командиры решать — кому, в какой полк и сколько всего направить, как в небе снова появились советские лётчики. Полетели на фашистскую технику бомбы. Смешали металл с землёй.
Не прекращаются чудеса под Можайском. Да и не только здесь. Под Волоколамском, под Рузой, под Истрой, Малым Ярославцем, Боровском, Нарой всюду горит под врагами земля. Мститель за горло берёт врага.
94 дня пробыл Можайск под фашистской неволей. Но верили люди в нашу победу. И радостный час наступил. Прогнали отсюда фашистов. Снова Можайск советский.
Собрались на митинг жители.
— Слово имеет руководитель партизанского движения Можайского района товарищ Михайлов.
Глянули люди — так это ж Скачков. Иван Михайлович Скачков, их секретарь партийный. Боевой орден на груди у Скачкова. Ясно людям: так вот где он был. Вот за что орден ему в награду.
Кончился митинг. Спустился Скачков с трибуны. Обступили его горожане. Подошёл к Скачкову и старик Матвей Елизарович Маслов. Смотрит на орден:
— Вот оно как. А мы-то думали, Иван Михалыч, ты-то был на важной партийной работе.
Улыбнулся Скачков:
— Не ошибся, Матвей Елизарыч. Так и есть, на партийной я был работе. На партийной и очень важной.
ТРОЕ
Осташевский район — глубинный, дальний в Московской области. Деревня Бутаково в Осташевском районе — дальняя. Отступали фашисты через Бутаково. Тянулись с утра и до самого вечера. Не успели пройти всё засветло. Один из фашистских отрядов остался в деревне на ночь. Избы здесь спалены. В землянках укрылись жители.
Однако на окраине деревни сохранился большой сарай. В нём и разместились фашисты на ночь.
Хорошо им под крышей. Ветер не дует. Снег не сыплет. Только холод страшный стоит в сарае.
О тепле, о костре стали мечтать фашисты. Покрутились вокруг сарая: не видно ли рядом дров? В лес же идти опасно. Разыскали щепок, собрали малость. Зажгли. Огонь улыбнулся теплом и замер. Лишь запах дыма, тепла оставил. Дразнит фашистов запах.
Прижались солдаты покрепче друг к другу. Стали дремать фашисты. Вдруг слышат скрип на снегу за сараем. Встрепенулись солдаты. Автоматы немедля в руки. Ясно врагам: «Партизаны!» Однако видят — идут ребята. Школьники. Трое. Сапоги на одном огромные. Другой в треухе добротном заячьем. Третий солдатским ремнём затянут.
Подошли мальчишки, остановились. Смотрят на них фашисты. Не опускают пока автоматы.
— Партизаны?! — взвизгнул один из фашистов. Взвизгнул и сам смутился. Видит же он и другие видят — перед ними стоят ребята.
Отделился от мальчишек тот, что в треухе. Был он ростом чуть-чуть повыше. Шагнул к сараю. Рассмотрели фашисты за спиной у подростка что-то.
— Цурюк! Назад! — закричали фашисты.
Остановился мальчишка. Ношу на землю сбросил. Смотрят фашисты охапка лежит с дровами.
— Берите, — сказал мальчишка.
Вырвалось тут у солдат удивление:
— О-о-о! Гут! Карашо!
Опустили они автоматы! Дал подросток сигнал товарищам. Отошли на минуту двое. Отошли и тут же вернулись. И у этих охапки в руках с дровами.
Вспыхнул огонь в сарае. Потянуло теплом от дров. Греют руки солдаты, спины. Чуть ли не лезут в костёр с ногами.
Понравились им ребята. И тот, что в треухе заячьем, и тот — в сапогах огромных, и тот, что солдатским ремнём затянут.
Пылает костёр. Дрова, как сахар в горячем стакане, тают. Показал на дрова тот, что в треухе, обратился к фашистам:
— Нох? Ещё?
— Нох! Нох! — закричали в ответ фашисты.
Ушли ребята. Где-то ходили. Вернулись снова. Снова дрова в руках. Сложили ребята дрова в сторонку. А тот, что в треухе, явился со связкой хвороста. Скинул он хворост — и прямо в костёр всю связку. Ещё сильнее взметнулось пламя.
Побежало тепло ручьями. Довольны фашисты:
— О-о-о! Гут! Карашо!
Смотрят, а где же мальчишки? Сдуло их словно ветром.
Посмотрели солдаты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раздался страшенный взрыв. Разнёс он сарай, а с ним и фашистов. В связке хвороста были заложены две противотанковые мины.
Много отважных подвигов совершили под Москвой партизаны. Чем могли, помогали взрослым подростки и дети. Особенно тут, в Осташевском районе. Юным советским патриотам ныне памятник здесь стоит. В Осташеве. На площади. В самом центре.
ПАПКА
Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал Филиппка — четыре года. Скрыла горе от сына мать.
Лезет Филиппка к матери:
— Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьёт?
Прижмёт женщина сына к груди покрепче:
— Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.
Бежит по селу Филиппка:
— Наш папка фашистов бьёт! Наш папка фашистов бьёт!
Живёт Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачёва.
Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда на село, на округу. Чёрной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли в село.
— Славянское быдло! — кричат фашисты.
— Партизаны! — кричат фашисты.
Страшно Филиппке, прижмётся к матери:
— А где же папка? Спасёт нас папка?
— Спасёт, — отвечает женщина.
Шепчет Филиппка друзьям, соседям:
— Спасёт нас папка, побьёт фашистов…
Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.
Скоро и здесь, под Рогачёвом, послышался звук канонады.
— Папка идёт! Папка идёт! — закричал Филиппка.
Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнаёт: бежали фашисты, село свободно.
Бросился мальчик к матери:
— Папка пришёл? Папка пришёл?
— Пришёл, — как-то тихо сказала мать.
— Где же папка?! — кричит Филиппка.
— Дальше пошёл, сынок…
Побежал Филиппка по сельской улице:
— Нас папка освободил! Нас папка освободил!
Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка. Присвистнул Гришка:
— «Освободил»! Да он под Минском ещё убитый.
Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!
— Освободил! Освободил! — вновь закричал Филиппка.
Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится, про отца, про Гришку ему рассказывает.
— Правда, папка побил фашистов?
Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем, стали.
— Правда, — сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. — Без него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.
Побежал по селу мальчишка:
— Папка принёс победу! Папка принёс победу!
Кто же скажет: не прав Филиппка?
Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы. Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам земли советской, — был частью великой победы нашей. Каждый — живой и мёртвый.
Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине нашей принёс победу. Папка Родину нашу от рабства спас».
Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.
ч. 1 … ч. 7 ч. 8 ч. 9 ч. 10 ч. 11 … ч. 24 ч. 25
ansya.ru
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Назад к карточке книги– Здравствуйте, товарищи бойцы!
– Здравия желаем, товарищ командующий!
Поговорили о том о сем.
– Как настроение?
– Боевое, товарищ командующий!
– Как доехали?
– Люксом, люксом!
А сами в теплушках ехали.
– Готовы идти в наступление?
– Готовы, товарищ командующий!
– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!
Простился Жуков с уральцами, поехал в дивизии к сибирякам. Ядреный
сибирский народ, смекалистый.
– Здравствуйте, товарищи бойцы!
– Здравия желаем, товарищ командующий!
Пошли разговоры о том о сем. Как настроение? Как доехали? Как вас тут
встретили? И наконец:
– Готовы идти в наступление?
– Хоть сию минуту, товарищ командующий!
– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!
Поехал Жуков в полки к москвичам.
– Здравствуйте, товарищи бойцы!
– Здравия желаем, товарищ командующий!
И тут разговоры о том о сем. О Москве, о войне, о московской хватке.
Закаленный народ москвичи. В боях и в защите стойкий.
Смотрит Жуков на москвичей:
– Ну как, товарищи, готовы идти в наступление?
– Заждались, товарищ командующий!
Объехал Жуков другие дивизии. Встречался с казахами и белорусами, с
латышами и украинцами. Побывал у рязанцев, у каширцев, у туляков. Всюду один ответ.
Скорее ударить по лютому зверю. Скорее разить врага.
Ехал Жуков назад, на командный пункт, смотрел на снег, на поля
Подмосковья.
«Момент наступил. Самый момент», – рассуждал Жуков.
Доложил он в Ставку Верховного Главнокомандования, что готовы войска к
наступлению.
Дала Ставка приказ к боям.
ХОДИКИ
Наступает Советская Армия. Отходят фашисты, сжигают все на своем пути,
минируют.
В одном из уцелевших крестьянских домов временно разместился штаб генерала
Константина Константиновича Рокоссовского. Прославилась армия Рокоссовского
в боях за Москву. Герои-панфиловцы сражались именно в этой армии.
Очистили саперы дом от фашистских мин. Штаб приступил к работе.
Рокоссовский, начальник штаба армии генерал Малинин и член Военного совета армии
генерал Лобачев склонились над картой. Нужно подготовить и передать войскам срочные
распоряжения.
Однако в избу то и дело входят различные люди. Свои же штабные работники
рады поздравить генералов с успехом, от местных жителей поблагодарить за
освобождение, офицеры из штаба фронта – за сводками новостей.
Отрывают от срочной работы посетители генералов. Ко всему – приехали
корреспонденты. Много и разные. Просто журналисты, фотокорреспонденты и даже
один кинооператор с огромным штативом и неуклюжей камерой. Набросились
корреспонденты на генералов, как соколы на добычу. Особенно усердствует
фотокорреспондент.
– Подойдите, подойдите сюда поближе, товарищ командующий! – командует
Рокоссовскому.
– Присядьте, товарищ генерал, присядьте. – Это к начальнику штаба генералу
Малинину.
– Привстаньте, товарищ генерал, привстаньте. – Это к члену Военного совета
генералу Лобачеву.
Машет руками, командует. Словно не они здесь генералы, а он генерал.
Посмотрел на корреспондента генерал Малинин. Человек он резкий,
вспыльчивый. Шепчет Рокоссовскому:
– Гнать их отсюда, товарищ командующий!
– Не деликатно. Нет, нет, – шепчет в ответ Рокоссовский.
Висят на стене часы-ходики. Тик-так, тик-так… – отбивают время. Пропадают
дорогие минуты у генералов. Часы старые-старые. Циферблат со щербинкой.
Одна стрелка чуть-чуть подогнута. Вместо гирь висят мешочки с какими-то
грузилами.
Глянул Рокоссовский на ходики, затем на корреспондентов и говорит:
– Дорогие товарищи, только очень прошу не прикасайтесь и не подходите
близко к часам, они заминированы.
Сказал и хитро глянул на генерала Малинина.
«Как заминированы? Тут все проверено», – хотел было сказать Малинин. Однако
Рокоссовский делает ему знак: молчи, мол, молчи.
Промолчал генерал Малинин. Понял, что Рокоссовский решил припугнуть
журналистов.
– Заминированы, – вновь повторил Рокоссовский.
Рассчитывал Рокоссовский – уйдут журналисты. А те и не думают.
По-прежнему больше других старается фотокорреспондент:
– Станьте сюда, станьте сюда, товарищ командующий…
– Передвиньтесь чуть-чуть. Левее. Левее. Еще левее. Отлично. Благодарю. —
Это к генералам Малинину и Лобачеву.
Затем совсем вплотную подошел к ходикам. Изловчился и снял так, что на одном
снимке и генералы, и ходики.
– Осторожно, они заминированы, – вновь говорит Рокоссовский.
– Ничего-ничего, – отвечает фотокорреспондент. – Это даже еще интереснее.
Редкостный будет снимок.
Щелкнул отдельно ходики. Повернулся опять к генералам. И другие журналисты
идут в атаку. И эти терзают военачальников.
Так и не получилось ничего с выдумкой у Рокоссовского. Развел он руками,
посмотрел на Малинина, на Лобачева:
– Не ожидал!
Повернулся к корреспондентам. Руки поднял:
– Сдаюсь!
Пришлось Малинину «взяться» за журналистов.
Ушли журналисты. Усмехается Рокоссовский:
– Ишь, боевой народ.
Глянул на ходики.
Тик-так, тик-так… – отсчитывают время ходики.
ДОМ
Советские войска стремительно продвигались вперед. На одном из участков
фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага
танкисты.
И вдруг остановка. Взорванный мост впереди перед танками. Случилось это на
пути к Волоколамску в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На
глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки,
лишь снаряды пустил по ветру.
– Ауфвидерзеен! Прощайте! – кричат фашисты.
– Бродом, – кто-то предложил, – бродом, товарищ генерал, через речку.
Посмотрел генерал Катуков – петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши.
Не подняться на кручи танкам.
Задумался генерал.
Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.
– Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, – обратилась она к
Катукову. – Там речка уже. Подъем положе.
Двинулись танки вперед за женщиной. Вот дом в лощине. Подъем от речки.
Место здесь вправду лучше. И все же… Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков.
Без моста не пройти тут танкам.
– Нужен мост, – говорят танкисты. – Бревна нужны.
– Есть бревна, – ответила женщина.
Осмотрелись танкисты вокруг – где же бревна?
– Да вот они, вот, – говорит женщина и показывает на свой дом.
– Так ведь дом! – вырвалось у танкистов.
Посмотрела женщина на дом, на воинов.
– Да что дом – деревяшки-полешки. То ли народ теряет… О доме ль сейчас
печалиться, – сказала женщина. – Правда, Петя? – обратилась к мальчику. Затем
снова к солдатам: —Разбирайте его, родимые.
Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу.
Как же без дома в такую пору?
Поняла женщина:
– Да мы в землянке уж как-нибудь. – И снова к мальчику: – Правда,
Петя?
– Правда, маманя, – ответил Петя.
И все же мнутся, стоят танкисты.
Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу
ударила.
– Ну что ж, спасибо, – сказал генерал Катуков.
Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам.
Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.
– Как вас звать-величать? – кричат танкисты. – Словом добрым кого нам
вспоминать?
– Кузнецовы мы с Петенькой, – отвечает, зардевшись, женщина.
– А по имени, имени-отчеству?
– Александра Григорьевна, Петр Иванович.
– Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырем становись, Петр
Иванович.
Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов.
Дальше пошли на запад.
Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли ее сполохи. Но не
стерла память людские подвиги.
Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той
же лощине, на том же месте новый красуется ныне дом. Надпись на доме:
«Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершенный в годы
Великой Отечественной войны».
Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в
резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.
ФРАНЦУЖЕНКА
Француженка – так солдаты назвали пушку.
Когда сержанту Барабину впервые ее вручили, глянул солдат и ахнул. Пушка
была выпуска 1897 года. Выходит, из нее деды еще стреляли.
– Да-а-а… – протянул солдат.
– Зато – француженка, – говорят Барабину.
Пушка действительно была французской. Во Франции ее изготовили. Еще в
первую мировую войну попала она в Россию. Оказалась пушка на батарее, в которой
служил Барабин в самые тяжелые часы Московской битвы. Много требовалось тогда
вооружения. И вот случайно где-то на артиллерийских складах было обнаружено
несколько старых пушек. Были здесь пушки русские, были английские, была
и французская. Отправили их на фронт. Французская и досталась сержанту
Барабину.
Артиллерийская батарея, как правило, состоит из четырех пушек. Из четырех
состояла и батарея Барабина. Три пушки современные, новые, только что пришедшие
с заводов. Четвертая, барабинская, – французская.
Долго бурчал артиллерист. Смотрел на пушку, как на дите нелюбимое. Все
раздражало солдата в пушке. И вид старинный, и бьет ближе других, и много возни,
пока перезарядишь.
– Утиль, – бурчал солдат. – Доисторический век.
Солдаты смеются.
– Зато – француженка.
Побурчал-побурчал Барабин, а затем и привык к француженке. А когда подбил
первый фашистский танк, даже расцеловал пушку.
Кто-то сказал:
– Любовь начинается.
И не ошибся.
Сержант Барабин был прекрасным артиллеристом. Прекрасным оружием стала
в его руках и француженка.
Сражалась пушка на Минском шоссе в армии, которой командовал генерал
Леонид Александрович Говоров. Сдерживала вместе с другими бешеный натиск
фашистов. И вот теперь вместе со всеми пошла вперед.
Проезжал как-то генерал Говоров мимо артиллерийской позиции. Увидел
необычную пушку. Спросил у офицера, что за пушка.
– Француженка, – ответили генералу.
Объяснили офицеры генералу, откуда пушка и как к ним попала.
– Да, нелегкие были дни, – сказал генерал Говоров.
А когда узнал, что француженка танк подбила, даже похлопал ее по
стволу.
– Спасибо, – сказал, – француженка.
Недолго после этого пробыла пушка в войсках. Поступили с Урала новые пушки.
Много тогда нового оружия для наступающих армий под Москву приходило. Нет уже
больше нужды во француженке. Прислали новую пушку и для сержанта Ба-
рабина.
Уперся было Барабин. То да се. Привык, не отдает он свою француженку.
Однако приказ есть приказ. Пришлось артиллеристу расстаться с пушкой.
Обнял он ее, расцеловал:
– Ну что ж, прощай, родимая.
Покатила на склады опять француженка. Случилось так, что генерал
Говоров через несколько дней вновь встретил Барабина. Признал он сержанта.
Спросил:
– Ну, как француженка?
Показал Барабин на новую пушку. Была она дальнобойной, скорострельной,
самой последней, самой совершенной конструкции.
– Да, время другое, другая сила, – сказал Говоров.
СЕРЖАНТ-ЛЕЙТЕНАНТ
Сержант Павел Бирюков служил адъютантом у командира стрелкового
батальона. Произошло это перед самым нашим наступлением. Получил Бирюков от
командира задание отправиться на передовую, установить связь с ротами.
Отправился Бирюков. Идет по обочине леса, вдруг видит – из леса выходит
колонна фашистов. Схватил Бирюков автомат, бросился за сосну, открыл по врагам
огонь. Побежали фашисты. Однако быстро пришли в себя. Поняли, что перед ними
всего-то один русский боец. Ответили они на огонь Бирюкова своим огнем. Но и на
помощь советскому солдату пришли товарищи. Завязалась перестрелка.
Точно стрелял Бирюков. Уже не стоит за сосной, а прилег. Выбирает, как
снайпер, цели.
Прицелится. Скажет:
– Понеслись! – и выпускает пули.
Снова прицелится. И снова:
– Вперед, голубушки.
Не ошибаются пули, точно летят в фашистов.
Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.
Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за
фашистами.
– Да куда ты! – кричат товарищи.
Не услышал, видать, боец. Несется, кричит:
– Сдавайтесь!
Фашистов много, а он один.
– Сдавайтесь! – кричит. – Сдавайтесь!
Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот
раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.
– Рус! – закричали фашисты. – Рус!
Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже
сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один
солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один.
Увлекся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, схватил гранату,
швырнул гранату.
Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других
траншеях.
В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись
они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе,
трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, миномет, фашистские
пулеметы – восемь пулеметов одних досталось, – вернулись к своим
позициям.
За свой героический подвиг сержант Бирюков был награжден орденом.
Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.
Поздравляли его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят
солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:
– В окопы вбежал сержантом, выбежал – лейтенантом. Еще два окопа —
майором будешь.
Через день началось наше наступление. Офицером шел Павел Бирюков в
наступление.
ДОВАТОР
В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки:
донские, кубанские, терские…
Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на
голове.
Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят
станичники на генерала:
– Наших кровей – казацких!
Спорят бойцы, откуда он родом:
– С Дона.
– С Кубани!
– Терский он, терский.
– Уральский казак, с Урала.
– Забайкальский, даурский, считай, казак.
Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору:
– Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?
Улыбнулся Доватор:
– Не там, товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.
И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотино, на севере
Белоруссии, недалеко от города Полоцка – вот где родился комкор Доватор.
Не верят Доватору казаки:
– Шутки комкор пускает.
И снова:
– Терский!
– Оренбургский!
– Донской!
– Кубанский!
– Уральский!
– Братцы, да он же, считай, забайкальский, даурских кровей казак.
Еще в августе – сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским
тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли
слухи – 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. Успокаивают солдат
фашистские генералы. Отдают даже специальный приказ. А в этом приказе: «Не верьте
слухам! Слухи о том, что в тыл наших войск прорвалось 100 000 кавалеристов
противника, преувеличены. Линию фронта перешло всего 18 000». А на самом деле в
конной группе Доватора было только 3000 человек.
Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора
снова прорвались в фашистский тыл.
Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак
мерещится.
Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора – 10 тысяч
немецких марок.
Рыщут любители денег и славы. Ловят в мечтах Доватора. Исчезает, как дым,
Доватор.
Повышают фашисты цену. 20 тысяч марок за поимку советского генерала. Рыщут
любители денег и славы, хватают в мечтах Доватора.
Как гроза, как весенний гром идет по фашистским тылам Доватор.
Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.
– Доватор! – кричат. – Доватор!
Услышат удар копыт.
– Доватор! Доватор!
Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они умелому. Лежат без
хозяина эти деньги. Как сон, как миф для врагов Доватор.
Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идет.
НАТАШКА
Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит
оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.
Любит Наташка свое Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодца
поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются
в крике голосистые петухи. Хороши здесь леса и рощи. Малина в лесах, орешник.
Хоть на возах вывози грибы.
Любит Наташка свое Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у
Бори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.
И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!
Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.
И вдруг оборвалось все, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь
в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.
Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах.
Выгнали жителей всех на улицу.
В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как темной ночью.
До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела
сюда канонада. Сверкнула радость – идут свои!
– Свои!
Ждут в Сергеевском избавления. Ожидают Советскую Армию. И вдруг обежали
фашисты погреба и землянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что
стоял на краю Сергеевского. Закрыли на все засовы.
Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.
– Чего нас, мамка, в сарай загнали? – лезет Наташка.
Не понимает, не знает, не может ответить мать.
Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:
– Свои!
И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:
– Горим!
Глянули люди. Дым повалил сквозь щели. Огонь побежал по бревнам.
– Горим!
Бросились люди к дверям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже снаружи
чем-то тяжелым подперты.
Все больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает
Наташке воздуха. Пламя ползет к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка
к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло – не знает. Вдруг
слышит:
– Наташка! Наташка!
Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно
Наташке – успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь
забылась.
Перенесли ее в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала
девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять
колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит,
искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу.
Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звездочка сверху
вкопана. Дощечка под звездочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм
Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.
– Кто здесь такие, дяденьки? – показала на холм Наташка.
Посмотрели бойцы на девочку:
– Спаситель здесь твой лежит.
Войны без смертей не бывает. Свобода нелегкой ценой достается.
ТУЛУПИН
Стрелковая рота вступила в село. Правда, не первой. Освободили село другие.
Еще утром бежали отсюда фашисты.
Идут солдаты вдоль главной улицы. Сохранилось село. Быстро бежали фашисты.
Ни сжечь, ни разрушить ничего не успели.
Подошли солдаты к крайнему дому. Дом-пятистенок. Калитка. Ворота. На
воротах написано что-то. Заинтересовались солдаты. Читают: «Прощай, Москва, уходим
в Берлин. Ефрейтор Беккерс».
– Вот это здорово, – рассмеялись солдаты. – Значит, прощай, Москва, прощай,
надежды.
– Хоть и фашист, а верную надпись сделал.
Присмотрелись солдаты, а внизу и еще слова. Кто-то приписку сделал. Читают
бойцы приписку: «Ничего, догоним. Рядовой Тулупин».
Рассмеялись солдаты:
– Вот это по-нашему!
– Вот молодец Тулупин!
– Мужик с головой, выходит.
Понравилось бойцам солдатское добавление. Интересно им узнать о судьбе Ту-
лупина.
Может, Тулупин фашиста уже догнал?
Идут вперед солдаты. Всюду наводят о Тулупине справки. Кого ни встретят —
пехотинцев, танкистов, артиллеристов, – сразу с вопросом:
– Нет ли у вас Тулупина?
Фамилия не очень частая. Скорее редкая. Не попадается им Тулупин.
Зашли солдаты за Можайск, за Медынь, дальше фашистов гонят. Нет и нет, не
встречается им Тулупин. И вдруг в одном месте…
– Есть, – говорят, – Тулупин.
Кинулись солдаты к бойцу:
– Тулупин?
– Тулупин.
– Писал на воротах?
– На каких на воротах? – поразился боец.
Объясняют солдаты.
– Нет, не писал, – отвечает Тулупин.
Огорчились солдаты:
– Не тот Тулупин.
Продолжает армия ратный путь. Движутся вперед солдаты, освобождают родную
землю. Наступают солдаты и всюду:
– Есть ли у вас Тулупин?
– Есть ли у вас Тулупин?
И вот…
– Есть, – говорят, – Тулупин.
Бросились солдаты к бойцу:
– Тулупин?
– Тулупин.
– Писал на воротах?
– На каких на воротах? – поразился боец.
Объясняют солдаты.
– Нет, не писал, – отвечает Тулупин.
– Э-эх, снова не тот, – огорчились солдаты.
– Не повезло.
Много километров прошагали вперед солдаты. Продолжают искать Тулупина.
Тревожиться стали солдаты:
– Может, ранен, попал в санбат?
– Может, убит Тулупин?
И вдруг:
– Есть Тулупин!
– Тулупин?
– Тулупин.
– Тот самый?
– Сдается, тот.
Повстречались солдаты с Тулупиным и сразу ему про Беккерса.
– Беккерс… Беккерс? – стал вспоминать солдат. – Ах, Беккерс! Догнали,
догнали его, родимые!
Оживились солдаты:
– Давно?
– С месяц уже, считай.
Довольны солдаты – попался Беккерс. Лезут опять к Тулупину:
– Здорово ты на воротах…
– Что на воротах?
– Здорово ты написал.
– Что написал? – поразился боец. – На каких на воротах?! – стоит, на солдат
удивленно смотрит.
Вот так дела. Ясно солдатам – снова не тот Тулупин.
Заговорили опять о Беккерсе.
– Помню Беккерса, помню, – повторяет Тулупин. – Как же, помню —
полковник Беккерс. Нашей ротой был схвачен в плен.
– Полковник? – смутились солдаты. (На воротах писал ефрейтор.)
– Полковник, – сказал Тулупин.
Ясно теперь солдатам, что и Беккерс совсем не тот.
Простились солдаты. Дальше пошли походом.
Сожалеют солдаты:
– Эх, Беккерс не тот и не тот Тулупин.
Тут же со всеми шагает старшина Задорожный. Посмотрел на друзей Задорож-
ный:
– Тот – не тот! Да в этом ли разве дело. Братцы, хватай за суть. Время
смотри какое. Не беккерсы ныне теснят Тулупиных. Фашистов Тулупины нынче
бьют.
Наступает Советская Армия. На нашей улице нынче праздник. Множится счет
побед.
ТРОЕ
Осташевский район – глубинный, дальний в Московской области. Деревня Бута-
ково в Осташевском районе – дальняя. Отступали фашисты через Бутаково.
Тянулись с утра и до самого вечера. Не успели пройти все засветло. Один из фашистских
отрядов остался в деревне на ночь. Избы здесь спалены. В землянках укрылись
жители.
Однако на окраине деревни сохранился большой сарай. В нем и разместились
фашисты на ночь.
Хорошо им под крышей. Ветер не дует. Снег не сыплет. Только холод страшный
стоит в сарае.
О тепле, о костре стали мечтать фашисты. Покрутились вокруг сарая: не видно
ли рядом дров? В лес же идти опасно. Разыскали щепок, собрали малость. Зажгли.
Огонь улыбнулся теплом и замер. Лишь запах дыма, тепла оставил. Дразнит
фашистов запах.
Прижались солдаты покрепче друг к другу. Стали дремать фашисты. Вдруг
слышат скрип на снегу за сараем. Встрепенулись солдаты. Автоматы немедля в руки.
Ясно врагам: «Партизаны!» Однако видят – идут ребята. Школьники. Трое. Сапоги
на одном огромные. Другой в треухе добротном заячьем. Третий солдатским ремнем
затянут.
Подошли мальчишки, остановились. Смотрят на них фашисты. Не опускают пока
автоматы.
– Партизаны?! —взвизгнул один из фашистов. Взвизгнул и сам смутился.
Видит же он и другие видят – перед ними стоят ребята.
Отделился от мальчишек тот, что в треухе. Был он ростом чуть-чуть повыше.
Шагнул к сараю. Рассмотрели фашисты за спиной у подростка что-то.
– Цурюк! Назад! – закричали фашисты.
Остановился мальчишка. Ношу на землю сбросил. Смотрят фашисты – охапка
лежит с дровами.
– Берите, – сказал мальчишка.
Вырвалось тут у солдат удивление:
– О-о-о! Гут! Карашо!
Опустили они автоматы. Дал подросток сигнал товарищам. Отошли на минуту
двое. Отошли и тут же вернулись. И у этих охапки в руках с дровами.
Вспыхнул огонь в сарае. Потянуло теплом от дров. Греют руки солдаты, спины.
Чуть ли не лезут в костер с ногами.
Понравились им ребята. И тот, что в треухе заячьем, и тот – в сапогах
огромных, и тот, что солдатским ремнем затянут.
Пылает костер. Дрова, как сахар в горячем стакане, тают. Показал на дрова тот,
что в треухе, обратился к фашистам:
– Нох? Еще?
– Нох! Нох! – закричали в ответ фашисты.
Ушли ребята. Где-то ходили. Вернулись снова. Снова дрова в руках. Сложили
ребята дрова в сторонку. А тот, что в треухе, явился со связкой хвороста. Скинул
он хворост – и прямо в костер всю связку. Еще сильнее взметнулось пламя.
Побежало тепло ручьями. Довольны фашисты:
– О-о-о! Гут! Карашо!
Смотрят, а где же мальчишки? Сдуло их словно ветром.
Посмотрели солдаты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раздался страшенный
взрыв. Разнес он сарай, а с ним и фашистов. В связке хвороста были заложены две
противотанковые мины.
Много отважных, подвигов совершили под Москвой партизаны. Чем могли,
помогали взрослым подростки и дети. Особенно тут, в Осташевском районе. Юным
советским патриотам ныне памятник здесь стоит. В Осташеве. На площади. В самом
центре.
ПАПКА
Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал
Филиппка – четыре года. Скрыла горе от сына мать.
Лезет Филиппка к матери:
– Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьет?
Прижмет женщина сына к груди покрепче:
– Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьет.
Бежит по селу Филиппка:
– Наш папка фашистов бьет! Наш папка фашистов бьет!
Живет Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачева.
Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда не
село, на округу. Черной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли
в село.
– Славянское быдло! – кричат фашисты.
– Партизаны! – кричат фашисты.
Страшно Филиппке, прижмется к матери:
– А где же папка? Спасет нас папка?
– Спасет, – отвечает женщина.
Шепчет Филиппка друзьям, соседям:
– Спасет нас папка, побьет фашистов…
Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село
ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.
Скоро и здесь, под Рогачевом, послышался звук канонады.
– Папка идет! Папка идет! – закричал Филиппка.
Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнает:
бежали фашисты, село свободно.
Бросился мальчик к матери:
– Папка пришел? Папка пришел?
– Пришел, – как-то тихо сказала мать.
– Где же папка?! – кричит Филиппка.
– Дальше пошел, сынок…
Побежал Филиппка по сельской улице:
– Нас папка освободил! Нас папка освободил!
Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка.
Присвистнул Гришка:
– «Освободил»! Да он под Минском еще убитый.
Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком
смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!
– Освободил! Освободил! – вновь закричал Филиппка.
Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится,
про отца, про Гришку ему рассказывает.
– Правда, папка побил фашистов?
Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути
у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем,
стали.
– Правда, – сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. – Без
него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.
Побежал по селу мальчишка:
– Папка принес победу! Папка принес победу!
Кто же скажет: не прав Филиппка?
Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы.
Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под
Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам
земли советской, – был частью великой победы нашей. Каждый – живой и
мертвый.
Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине
нашей принес победу. Папка Родину нашу от рабства спас».
Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.
АКТИВНЫЙ ОТДЫХ
Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боев,
от военного грома. Дали солдатам отдых.
Расположилась рота в селе над Гжатью. Спит подо льдом, под снегами Гжать.
Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под
вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным
сном.
Только уснули:
– Тревога! Тревога!
Гремит:
– Подъем!
Поднялись в момент солдаты. Полушубки – на плечи, винтовки – в руки. Снова
в строю солдаты.
Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть
фашистская. Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.
Вернулись солдаты к покою, к избам.
Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула
деревню война огнем. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат
и печи.
В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на
трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то сказал несмело:
– А ну-ка, братва, поможем!
Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в бревна. Пилы бульдогом
вцепились в сосны.
Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.
Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замерзшей
Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.
Посмотрели солдаты на лед, на сваи:
– А ну-ка, братва, наладим!
Закипела опять работа. День не прошел, как снова доски легли над Гжатью,
перила схватились за оба берега.
Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят – на взгорке школа.
Вернее, то, что осталось теперь от школы.
Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:
– А ну-ка, братва, докажем!
Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в
стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.
Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:
– Стройся! Стройся! Закончен отдых!
Повзводно стала в шеренгу рота.
– Смирно! Налево! Песню!
Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою
дивизию.
Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:
– Прибыла с отдыха рота.
– Как отдыхалось?
– Полный во всем порядок.
– А точнее?
Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел
генерал на солдат, на роту:
– Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.
АЛИ-БАБА
В одной из наступавших советских стрелковых дивизий сражался солдат Захар-
кин.
Был раньше Захаркин цирковым актером – иллюзионистом, фокусником.
Прознали об этом солдаты. Полезли к нему с вопросами:
– Что же ты можешь? Карты отгадывать можешь?
– Могу.
– Ленты вытаскивать изо рта?
– Могу.
– Вынимать из пустого цилиндра живого голубя?
– Могу, – отвечает Захаркин.
– Шпагу глотать?
– Умею.
Гадали солдаты, что бы еще придумать. И вот какой-то шутник
нашелся:
– А можешь так, чтобы фашисты из собственных пушек по своим же войскам
ударили?
– Надо подумать, – сказал Захаркин.
– Думай, думай, – смеются солдаты. Довольны солдаты – озадачили, выходит,
они Захаркина. Да разве такое кто-нибудь сможет! Даже хотя бы старик Хоттабыч,
хотя бы сказочный Али-Баба!
Назад к карточке книги “Рассказы о русском подвиге”itexts.net
Зима в этот год выдалась очень холодной: с трескучими морозами, колючими ветрами и сугробами по колено. Каждый день девятилетняя Наташка, озябшая, с раскрасневшимися, искусанными морозом руками и щеками, еле-еле добиралась до школы. В круговерти уроков, перемен, в окружении подружек и одноклассников она забывалась и не думала о неприятностях (если их так можно было назвать), но как только за ней захлопывалась дверь её собственного дома или школы, она невольно погружалась в рутину вопросов, которые в последнее время мучили её маленькую, истерзанную душу. А думала Наташа о том, почему поздним вечером, собрав свои вещи и поцеловав её на прощанье, ушел папа, почему так истошно кричала и билась в истерике мама, почему теперь она всё больше молчит и стонет по ночам, а бабушка, видя мамины страдания, тихо утирает передником слёзы. Как бы ни хотела маленькая девочка забыть обо всём, но у неё ничего не получалось, к тому же, у Наташи начинало щемить сердце, когда она думала о маме. Уже тогда до её детского ума доходило, что с мамой творится что-то неладное: она стала бледной и худенькой, чаще стала брать на руки Наташу, гладить её по голове, прижимать к себе и горько-горько плакать. Наташка смотрела на неё, но мама только улыбалась сквозь слёзы, ничего не говоря.
Как бы то ни было, но девчушка благополучно закончила вторую четверть, за что добрый Дед Мороз на елке в школе вручил ей бумажный пакет с конфетами, печеньем и пахучими мандаринами, которые Наталья разделила со своей мамой, бабушкой и подружкой, тоже Наташкой .
И вот наступили долгожданные зимние каникулы. Снег валил не переставая. Он засыпал крыши, дорожки, деревья и кустарники, превратив всё в морозную сказку. Вечером желтая луна выкатывалась на небосвод и заливала всё тихим мягким светом. Кажется, ничто не могло нарушить этой идиллии, если бы… не рождественские праздники. Хлопцы и девчата пели вечерами задорные песни, смеялись и радостно бегали от дома к дому. Вот в такой рождественский вечер в окошко хаты, где жила наша героиня с бабушкой и мамой, настойчиво постучали. Наталья выглянула и сквозь расписанное диковинными узорами морозное стекло увидела ту самую подружку – одноклассницу, которая манила Наташу на улицу. Накинув платок, девочка выскочила на улицу. «Наташ, пойдём колядовать!» – позвала подружка. «Нет… мама болеет,» – чуть помедлив, ответила Наталья. Но тут в разговор вмешалась бабушка, несшая ведро с водой в хату: «Беги, милая, маме вроде бы легче стало». Наталья мотнула головой в знак согласия, наспех оделась, и они, взявшись за руки, отправились колядовать.
Резкий ветер довольно шустро забирался под короткое демисезонное пальтишко Наташки. Немного спасал большой клетчатый платок, покрывавший ей голову и завязанный крест – накрест на спине. Бр-р! Холодно! Но так здорово идти по знакомым улицам, падать со всего маху в глубокие сугробы, кувыркаться в них, а потом хватать горстями пушистый мягкий снег и бросать слепленные снаряды в проходящих мимо ребят, представляя себя никем иначе, а разведчицам, отстреливающимися от фашистов. Так две Наташки перебирались от дома к дому, стучали в желтые светящиеся окошки, потом вваливались в теплые хатки со словами: «Пустить колядовать!» Задиристо и нараспев рассказывали колядки, получая за это орехи, конфеты в цветных обёртках и пахнущие ванилином пирожки. Было уже поздно, но девчонки так разохотились, что идти домой совсем не хотелось. Еще пару раз они сыграли с мальчишками в “войнушки”, а затем, присев на заснеженную лавочку, разделили добытые “трофеи”. Весело болтая, подружки отправились домой и не заметили, как благополучно добрались до угла – здесь им нужно было прощаться. Вдруг внимание Наташек привлекла большая птица. Она показалась им просто огромной, когда приземлилась на освещенную уличным фонарем ель во дворе. Птица словно обняла макушку дерева и издала то ли крик, то ли вздох: «Ох!» Этот звук был таким зловещим, что у перепуганных девчонок волосы встали дыбом, и подружки, завизжав, бросились в разные стороны. Забежав домой, Наташка хлопнула входной дверью, подперла ее собой, стараясь унять бешено колотящееся сердце, трясущимися руками накинула дверной крючок, как будто эта птица могла влететь в их мирное жилище и нарушить царивший в нем покой. Скинув свое худое пальтишко, насквозь промерзшие варежки, размотав клетчатый платок, девочка забралась под теплое одеяло, согрелась и уснула. А ночью ей снились пряники, конфеты и большая черная птица на верхушке ели, она то ли плакала, то ли кричала, то ли выла. Это было так явно, что Наталья невольно открыла глаза…Перед ней вся заплаканная и опухшая стояла бабушка и теребила ее за руку: «Наташа…мама…умерла…»
Дальше Наташка мало что помнила. Похороны…поминки… Её мозг, будто защищая хрупкую детскую психику, навсегда вытеснил эти воспоминания, оставив лишь размытое временем бледное и застывшее мамино лицо. Потянулись бесконечные, одинаково серые часы, дни, недели, месяцы. Было в жизни у Наташи много всего, но ничего не смогло сломить её, а только закалило характер, сделав из маленькой хрупкой девочки сильную взрослую женщину. Но заполнить ту дыру, ту зияющую пустоту, которая осталась после смерти мамы, Наташка так и не смогла. До сих пор вздрагивает она во сне, когда в очередной раз видит один и тот же сон с цветными конфетными обертками, розовыми пряниками и большой черной птицей, навсегда отобравшей у нее самого дорогого и близкого человека.
«Время лечит,» – так гласит народная мудрость. Ну, если не лечит, то , по крайней мере, притупляет боль. Да, наверное, так и должно быть, ведь жизнь продолжается. Наташа выросла и стала матерью двух замечательных дочек. И теперь все свое тепло и добро, заложенное её мамой, она отдает своим детям.
Как вы уже догадались, Наташа – это моя мама, такая слабая и сильная, волевая и нежная, умеющая похвалить и поругать и такая родная, самая красивая и самая лучшая!
Однажды Расул Гамзатов сказал:
Как бы ни манил нас бег событий,
Как ни влек бы в свой водоворот,
Пуще глаза маму берегите
От обид, от тягот, от забот.
Я подписываюсь под каждым этим словом, потому что хочу, чтобы моя мама всегда была рядом, чтобы была здорова и чтобы в ее глазах блестели только слезы радости!
21vu.ru
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Назад к карточке книгиНе решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу. Как же без дома в такую пору?
Поняла женщина:
– Да мы в землянке уж как-нибудь. – И снова к мальчику: – Правда, Петя?
– Правда, маманя, – ответил Петя.
И всё же мнутся, стоят танкисты.
Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу ударила.
– Ну что ж, спасибо, – сказал генерал Катуков.
Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам. Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.
– Как вас звать-величать? – кричат танкисты. – Словом добрым кого нам вспоминать?
– Кузнецовы мы с Петенькой, – отвечает, зардевшись, женщина.
– А по имени, имени-отчеству?
– Александра Григорьевна, Пётр Иванович.
– Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырём становись, Пётр Иванович.
Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов. Дальше пошли на запад.
Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли её сполохи. Но не стёрла память людские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той же лощине, на том же месте новый красуется дом. Надпись на доме: «Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершённый в годы Великой Отечественной войны».
Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.
«Француженка» – так солдаты назвали пушку.
Когда сержанту Барабину впервые её вручили, глянул солдат и ахнул. Пушка была выпуска 1897 года. Выходит, из неё деды ещё стреляли.
– Да-а-а… – протянул солдат.
– Зато – француженка, – говорят Барабину.
Пушка действительно была французской. Во Франции её изготовили. Ещё в первую мировую войну попала она в Россию. Оказалась пушка на батарее, в которой служил Барабин в самые тяжёлые часы Московской битвы. Много требовалось тогда вооружения. И вот случайно где-то на артиллерийских складах было обнаружено несколько старых пушек. Были здесь пушки русские, были английские, была и французская. Отправили их на фронт. Французская и досталась сержанту Барабину.
Артиллерийская батарея, как правило, состоит из четырёх пушек. Из четырёх состояла и батарея Барабина. Три пушки современные, новые, только что пришедшие с заводов. Четвёртая, Барабинская, – французская.
Долго бурчал артиллерист. Смотрел на пушку, как на дитё нелюбимое. Всё раздражало солдата в пушке. И вид старинный, и бьёт ближе других, и много возни, пока перезарядишь.
– Утиль, – бурчал солдат. – Доисторический век.
Солдаты смеются:
– Зато – француженка.
Побурчал-побурчал Барабин, а затем и привык к француженке. А когда подбил первый фашистский танк, даже расцеловал пушку.
Кто-то сказал:
– Любовь начинается.
И не ошибся.
Сержант Барабин был прекрасным артиллеристом. Прекрасным оружием стала в его руках и француженка.
Сражалась пушка на Минском шоссе в армии, которой командовал генерал Леонид Александрович Говоров. Сдерживала вместе с другими натиск фашистов. И вот теперь вместе со всеми пошла вперёд.
Проезжал как-то генерал Говоров мимо артиллерийской позиции. Увидел необычную пушку. Спросил у офицера, что за пушка.
– Француженка, – ответили генералу.
Объяснили офицеры генералу, откуда пушка и как к ним попала.
– Да, нелёгкие были дни, – сказал генерал Говоров.
А когда узнал, что француженка танк подбила, даже похлопал её по стволу.
– Спасибо, – сказал, – француженка.
Недолго после этого пробыла пушка в войсках. Поступили с Урала новые пушки. Много тогда нового оружия для наступающих армий под Москву приходило. Нет уже больше нужды во француженке. Прислали новую пушку и для сержанта Барабина.
Упёрся было Барабин. То да сё. Привык, не отдаёт он свою француженку. Однако приказ есть приказ. Пришлось артиллеристу расстаться с пушкой.
Обнял он её, расцеловал:
– Ну что ж, прощай, родимая.
Покатила на склады опять француженка. Случилось так, что генерал Говоров через несколько дней вновь встретил Барабина. Признал он сержанта. Спросил:
– Ну, как француженка?
Показал Барабин на новую пушку. Была она дальнобойной, скорострельной, самой последней, самой совершенной конструкции.
– Да, время другое, другая сила, – сказал Говоров.
Сержант Павел Бирюков служил адъютантом у командующего стрелковым батальоном. Произошло это перед самым нашим наступлением. Получил Бирюков от командира задание отправиться на передовую, установить связь с ротами.
Отправился Бирюков. Идёт по обочине леса, вдруг видит – из леса выходит колонна фашистов. Схватил Бирюков автомат, бросился за сосну, открыл по врагам огонь. Побежали фашисты. Однако быстро пришли в себя. Поняли, что перед ними всего-то один русский боец. Ответили они на огонь Бирюкова своим огнём. Но и на помощь советскому солдату пришли товарищи. Завязалась перестрелка.
Точно стрелял Бирюков. Уже не стоит за сосной, а прилёг. Выбирает, как снайпер, цели. Прицелится. Скажет:
– Понеслись! – и выпускает пули.
Снова прицелится. И снова:
– Вперёд, голубушки.
Не ошибаются пули, точно летят в фашистов.
Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.
Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за фашистами.
– Да куда ты! – кричат товарищи.
Не услышал, видать, боец. Несётся, кричит:
– Сдавайтесь!
Фашистов много, а он один.
– Сдавайтесь! – кричит. – Сдавайтесь!
Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.
– Рус! – закричали фашисты. – Рус!
Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один. Увлёкся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, швырнул гранату.
Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других траншеях.
В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе, трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, миномёт, фашистские пулемёты – восемь пулемётов одних досталось, – вернулись к своим позициям.
За свой героический подвиг сержант Бирюков был награждён орденом. Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.
Поздравляли его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:
– В окопы вбежал сержантом, выбежал – лейтенантом. Ещё два окопа майором будешь.
Через день началось наступление. Офицером шёл Павел Бирюков в наступление.
В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…
Лих, искромётен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.
Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:
– Наших кровей – казацких!
Спорят бойцы, откуда он родом:
– С Дона.
– С Кубани!
– Терский он, терский.
– Уральский казак, с Урала.
– Забайкальский, даурский, считай, казак.
Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору.
– Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?
Улыбнулся Доватор:
– Не там товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.
И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотино, на севере Белоруссии, недалеко от города Полоцка – вот где родился комкор Доватор.
Не верят Доватору казаки:
– Шутки комкор пускает.
И снова:
– Терский!
– Оренбургский.
– Донской!
– Кубанский!
– Уральский!
– Братцы, да он же, считай, забайкальский, даурских кровей казак.
Ещё в августе – сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли слухи – 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. Успокаивают солдат фашистские генералы. Отдают даже специальный приказ. А в этом приказе: «Не верьте слухам! Слухи о том, что в тыл наших войск прорвалось 100000 кавалеристов противника, преувеличены. Линию фронта перешло всего 18000». А на самом деле в конной группе Доватора было только 3000 человек.
Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора снова прорвались в фашистский тыл.
Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак мерещится…
Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора – 10 тысяч немецких марок.
Рыщут любители денег и славы. Ловят в мечтах Доватора. Исчезает, как дым, Доватор. Повышают фашисты цену. 20 тысяч марок за поимку советского генерала. Рыщут любители денег и славы, хватают в мечтах Доватора.
Как гроза, как весенний гром, идёт по фашистским тылам Доватор.
Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.
– Доватор! – кричат. – Доватор!
Услышат удар копыт.
– Доватор! Доватор!
Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они умелому. Лежат без хозяина эти деньги. Как сон, как миф, для врагов Доватор.
Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идёт.
Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.
Любит Наташка своё Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодцы поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются в крике голосистые петухи. Хороши леса и рощи. Малина в лесах, орешник. Хоть на возах вывози грибы.
Любит Наташка своё Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у Вори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.
И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!
Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.
И вдруг оборвалось всё, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.
Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах. Выгнали жителей всех на улицу.
В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как тёмной ночью. До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела сюда канонада. Сверкнула радость – идут свои!
– Свои!
Ждут в Сергеевском избавления. Ожидают Советскую Армию. И вдруг обежали фашисты погреба и землянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что стоял на краю Сергеевского. Закрыли на все засовы.
Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.
– Чего нас, мамка, в сарай загнали? – лезет Наташка.
Не понимает, не знает, не может ответить мать.
Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:
– Свои!
И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:
– Горим!
Глянули люди. Дым повалил сквозь щели. Огонь побежал по брёвнам.
– Горим!
Бросились люди к дверям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже снаружи чем-то тяжёлым подпёрты.
Всё больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает Наташке воздуха. Пламя ползёт к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло – не знает. Вдруг слышит:
– Наташка! Наташка!
Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно Наташке – успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь забылась.
Перенесли её в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит, искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу. Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звёздочка сверху вкопана. Дощечка под звёздочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.
– Кто здесь такие, дяденьки? – показала на холм Наташка.
Посмотрели бойцы на девочку.
– Спаситель здесь твой лежит.
Войны без смертей не бывает. Свобода нелёгкой ценой достаётся.
Стрелковая рота вступила в село. Правда, не первой. Освободили село другие. Ещё утром бежали отсюда фашисты.
Идут солдаты вдоль главной улицы. Сохранилось село. Быстро бежали фашисты. Ни сжечь, ни разрушить ничего не успели.
Подошли солдаты к крайнему дому. Дом-пятистенок. Калитка. Ворота. На воротах написано что-то. Заинтересовались солдаты. Читают: «Прощай, Москва, уходим в Берлин. Ефрейтор Беккерс».
– Вот это здорово, – рассмеялись солдаты. – Значит, прощай, Москва, прощай, надежды.
– Хоть и фашист, а верную надпись сделал.
Присмотрелись солдаты, а внизу и ещё слова. Кто-то приписку сделал. Читают бойцы приписку: «Ничего, догоним. Рядовой Тулупин».
Рассмеялись солдаты:
– Вот это по-нашему!
– Вот молодец Тулупин!
– Мужик с головой, выходит.
Понравилось бойцам солдатское добавление. Интересно им узнать о судьбе Тулупина. Может, Тулупин фашиста уже догнал?
Идут вперёд солдаты. Всюду наводят о Тулупине справки. Кого ни встретят – пехотинцев, танкистов, артиллеристов – сразу с вопросом:
– Нет ли у вас Тулупина?
Фамилия не очень частая. Скорее, редкая. Не попадается им Тулупин.
Зашли солдаты за Можайск, за Медынь, дальше фашистов гонят. Нет и нет, не встречается им Тулупин. И вдруг в одном месте…
– Есть, – говорят, – Тулупин.
Кинулись солдаты к бойцу:
– Тулупин?
– Тулупин.
– Писал на воротах?
– На каких на воротах? – поразился боец.
Объясняют солдаты.
– Нет, не писал, – отвечает Тулупин.
Огорчились солдаты:
– Не тот Тулупин.
Продолжает армия ратный путь. Движутся вперёд солдаты, освобождают родную землю. Наступают солдаты и всюду:
– Есть ли у вас Тулупин?
– Есть ли у вас Тулупин?
И вот…
– Есть, – говорят, – Тулупин.
Бросились солдаты к бойцу:
– Тулупин?
– Тулупин.
– Писал на воротах?
– На каких на воротах? – поразился боец.
Объясняют солдаты.
– Нет, не писал, – отвечает Тулупин.
– Э-эх, снова не тот, – огорчились солдаты.
– Не повезло.
Много километров прошагали вперёд солдаты. Продолжают искать Тулупина. Тревожиться стали солдаты:
– Может, ранен, попал в санбат?
– Может, убит Тулупин?
И вдруг:
– Есть Тулупин!
– Тулупин?
– Тулупин.
– Тот самый?
– Сдаётся, тот.
Повстречались солдаты с Тулупиным и сразу ему про Беккерса.
– Беккерс… Беккерс? – стал вспоминать солдат. – Ах, Беккерс! Догнали, догнали его, родимые!
Оживились солдаты:
– Давно?
– С месяц уже, считай.
Довольны солдаты – попался Беккерс. Лезут опять к Тулупину:
– Здорово ты на воротах…
– Что на воротах?
– Здорово ты написал.
– Что написал? – поразился боец. – На каких на воротах?! – стоит, на солдат удивлённо смотрит.
Вот так дела. Ясно солдатам – снова не тот Тулупин.
Заговорили опять о Беккерсе.
– Помню Беккерса, помню, – повторяет Тулупин. – Как же, помню полковник Беккерс. Нашей ротой был схвачен в плен.
– Полковник? – смутились солдаты. (На воротах писал ефрейтор.)
– Полковник, – сказал Тулупин.
Ясно теперь солдатам, что и Беккерс совсем не тот.
Простились солдаты. Дальше пошли походом.
Сожалеют солдаты:
– Эх, Беккерс не тот и не тот Тулупин.
Тут же со всеми шагает старшина Задорожный. Посмотрел на друзей Задорожный:
– Тот – не тот! Да в этом ли разве дело. Братцы, хватай за суть. Время смотри какое. Не беккерсы ныне теснят Тулупиных. Фашистов Тулупины нынче бьют.
Наступает Советская Армия. На нашей улице нынче праздник. Множится счёт побед.
Иван Михайлович Скачков был первым секретарём Можайского городского комитета Коммунистической партии. Любили его в районе. Скачков человек деловой, энергичный. Да и партийная организация в Можайске сильная, дружная. Во время боёв под Можайском немалую помощь можайские коммунисты оказали Советской Армии.
Храбро сражались тогда войска. Однако сила была у фашистов. Оставили наши войска Можайск. Ушёл и Скачков с войсками.
Вспоминали в Можайске партийного секретаря. Где он? Жив, невредим? Погиб ли в бою? А может, в другом районе помощь войскам оказывает. А может, и так: на важной партийной Скачков работе.
Наступили в Можайске тяжёлые, чёрные дни. В центре города фашисты поставили виселицу. У вокзала и на базарной площади устроили тюрьмы для непокорных. Редко пустует виселица. Допросы и пытки не прекращаются.
Но не смирились можайцы. Ушли в партизаны. Есть Северный партизанский отряд, есть Южный. Возглавляет отряды товарищ Михайлов. Ходят слухи, мол, опытный командир.
Чудеса творятся вокруг Можайска.
Шёл лесом по Саввинской дороге фашистский танк. Тянул сзади прицеп с пехотой. В лес зашёл, а оттуда не вышел. Утром видят фашисты – танк взорван, перебитой лежит пехота.
Направлялся в село Облянищево фашистский отряд во главе с офицером. Шли солдаты грабить крестьян: за маслом, за хлебом, за сеном для лошадей. Не дошли до села фашисты. Спят вечным сном на лесной поляне.
Нашёлся в Можайске предатель. Сделали фашисты каким-то важным его начальником. Как начальству отвели кабинет. Заглянули фашисты как-то к нему в кабинет. Мёртвым лежит предатель.
Прибыли под Можайск на аэродром Ватулино новые фашистские самолёты. Только сели, только разместились в землянках лётчики, как тут тревога. Прилетели советские бомбардировщики, уничтожили фашистские самолёты.
Пришли на пополнение в фашистскую армию танки, пушки и мощные тягачи. Скопились они у деревень Клементьево и Горбово. Только стали командиры решать – кому, в какой полк и сколько всего направить, как в небе снова появились советские лётчики. Полетели на фашистскую технику бомбы. Смешали металл с землёй.
Не прекращаются чудеса под Можайском. Да и не только здесь. Под Волоколамском, под Рузой, под Истрой, Малым Ярославцем, Боровском, Нарой всюду горит под врагами земля. Мститель за горло берёт врага.
94 дня пробыл Можайск под фашистской неволей. Но верили люди в нашу победу. И радостный час наступил. Прогнали отсюда фашистов. Снова Можайск советский.
Собрались на митинг жители.
– Слово имеет руководитель партизанского движения Можайского района товарищ Михайлов.
Глянули люди – так это ж Скачков. Иван Михайлович Скачков, их секретарь партийный. Боевой орден на груди у Скачкова. Ясно людям: так вот где он был. Вот за что орден ему в награду.
Кончился митинг. Спустился Скачков с трибуны. Обступили его горожане. Подошёл к Скачкову и старик Матвей Елизарович Маслов. Смотрит на орден:
– Вот оно как. А мы-то думали, Иван Михалыч, ты-то был на важной партийной работе.
Улыбнулся Скачков:
– Не ошибся, Матвей Елизарыч. Так и есть, на партийной я был работе. На партийной и очень важной.
Осташевский район – глубинный, дальний в Московской области. Деревня Бутаково в Осташевском районе – дальняя. Отступали фашисты через Бутаково. Тянулись с утра и до самого вечера. Не успели пройти всё засветло. Один из фашистских отрядов остался в деревне на ночь. Избы здесь спалены. В землянках укрылись жители.
Однако на окраине деревни сохранился большой сарай. В нём и разместились фашисты на ночь.
Хорошо им под крышей. Ветер не дует. Снег не сыплет. Только холод страшный стоит в сарае.
О тепле, о костре стали мечтать фашисты. Покрутились вокруг сарая: не видно ли рядом дров? В лес же идти опасно. Разыскали щепок, собрали малость. Зажгли. Огонь улыбнулся теплом и замер. Лишь запах дыма, тепла оставил. Дразнит фашистов запах.
Прижались солдаты покрепче друг к другу. Стали дремать фашисты. Вдруг слышат скрип на снегу за сараем. Встрепенулись солдаты. Автоматы немедля в руки. Ясно врагам: «Партизаны!» Однако видят – идут ребята. Школьники. Трое. Сапоги на одном огромные. Другой в треухе добротном заячьем. Третий солдатским ремнём затянут.
Подошли мальчишки, остановились. Смотрят на них фашисты. Не опускают пока автоматы.
– Партизаны?! – взвизгнул один из фашистов. Взвизгнул и сам смутился. Видит же он и другие видят – перед ними стоят ребята.
Отделился от мальчишек тот, что в треухе. Был он ростом чуть-чуть повыше. Шагнул к сараю. Рассмотрели фашисты за спиной у подростка что-то.
– Цурюк! Назад! – закричали фашисты.
Остановился мальчишка. Ношу на землю сбросил. Смотрят фашисты охапка лежит с дровами.
– Берите, – сказал мальчишка.
Вырвалось тут у солдат удивление:
– О-о-о! Гут! Карашо!
Опустили они автоматы! Дал подросток сигнал товарищам. Отошли на минуту двое. Отошли и тут же вернулись. И у этих охапки в руках с дровами.
Вспыхнул огонь в сарае. Потянуло теплом от дров. Греют руки солдаты, спины. Чуть ли не лезут в костёр с ногами.
Понравились им ребята. И тот, что в треухе заячьем, и тот – в сапогах огромных, и тот, что солдатским ремнём затянут.
Пылает костёр. Дрова, как сахар в горячем стакане, тают. Показал на дрова тот, что в треухе, обратился к фашистам:
– Нох? Ещё?
– Нох! Нох! – закричали в ответ фашисты.
Ушли ребята. Где-то ходили. Вернулись снова. Снова дрова в руках. Сложили ребята дрова в сторонку. А тот, что в треухе, явился со связкой хвороста. Скинул он хворост – и прямо в костёр всю связку. Ещё сильнее взметнулось пламя.
Побежало тепло ручьями. Довольны фашисты:
– О-о-о! Гут! Карашо!
Смотрят, а где же мальчишки? Сдуло их словно ветром.
Посмотрели солдаты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раздался страшенный взрыв. Разнёс он сарай, а с ним и фашистов. В связке хвороста были заложены две противотанковые мины.
Много отважных подвигов совершили под Москвой партизаны. Чем могли, помогали взрослым подростки и дети. Особенно тут, в Осташевском районе. Юным советским патриотам ныне памятник здесь стоит. В Осташеве. На площади. В самом центре.
Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал Филиппка – четыре года. Скрыла горе от сына мать.
Лезет Филиппка к матери:
– Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьёт?
Прижмёт женщина сына к груди покрепче:
– Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.
Бежит по селу Филиппка:
– Наш папка фашистов бьёт! Наш папка фашистов бьёт!
Живёт Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачёва.
Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда на село, на округу. Чёрной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли в село.
– Славянское быдло! – кричат фашисты.
– Партизаны! – кричат фашисты.
Страшно Филиппке, прижмётся к матери:
– А где же папка? Спасёт нас папка?
– Спасёт, – отвечает женщина.
Шепчет Филиппка друзьям, соседям:
– Спасёт нас папка, побьёт фашистов…
Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.
Скоро и здесь, под Рогачёвом, послышался звук канонады.
– Папка идёт! Папка идёт! – закричал Филиппка.
Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнаёт: бежали фашисты, село свободно.
Бросился мальчик к матери:
– Папка пришёл? Папка пришёл?
– Пришёл, – как-то тихо сказала мать.
– Где же папка?! – кричит Филиппка.
– Дальше пошёл, сынок…
Побежал Филиппка по сельской улице:
– Нас папка освободил! Нас папка освободил!
Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка. Присвистнул Гришка:
– «Освободил»! Да он под Минском ещё убитый.
Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!
– Освободил! Освободил! – вновь закричал Филиппка.
Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится, про отца, про Гришку ему рассказывает.
– Правда, папка побил фашистов?
Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем, стали.
– Правда, – сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. – Без него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.
Побежал по селу мальчишка:
– Папка принёс победу! Папка принёс победу!
Кто же скажет: не прав Филиппка?
Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы. Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам земли советской, – был частью великой победы нашей. Каждый – живой и мёртвый.
Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине нашей принёс победу. Папка Родину нашу от рабства спас».
Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.
Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боёв, от военного грома. Дали солдатам отдых.
Расположилась рота в селе над Гжатью. Спит подо льдом, под снегами Гжать. Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным сном.
Только уснули:
– Тревога! Тревога!
Гремит:
– Подъём!
Поднялись в момент солдаты. Полушубки – на плечи, винтовки – в руки. Снова в строю солдаты.
Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть фашистская. Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.
Вернулись солдаты к покою, к избам.
Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула деревню война огнём. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат и печи.
В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то сказал несмело:
– А ну-ка, братва, поможем!
Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в брёвна. Пилы бульдогом вцепились в сосны.
Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.
Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замёрзшей Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.
Посмотрели солдаты на лёд, на сваи:
– А ну-ка, братва, наладим!
Закипела опять работа. День не прошёл, как снова доски легли над Гжатью, перила схватились за оба берега.
Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят – на взгорке школа. Вернее, то, что осталось теперь от школы.
Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:
– А ну-ка, братва, докажем!
Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.
Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:
– Стройся! Стройся! Закончен отдых!
Повзводно стала в шеренгу рота.
– Смирно! Налево! Песню!
Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою дивизию.
Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:
– Прибыла с отдыха рота.
– Как отдыхалось?
– Полный во всём порядок.
– А точнее?
Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел генерал на солдат, на роту:
– Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.
Рядовой Евстегнюк фашиста поймал на палец. Как карась на крючок, фашистский солдат на палец к бойцу попался. Вот как случилось это. Зима. Наступали наши. Был Евстегнюк в разведке. В разведке не в первый раз. Задание важное – нужно добыть «языка», то есть схватить кого-нибудь из фашистских солдат и невредимым доставить в часть.
Вышел солдат в разведку. Пересек незаметно передний край, перешёл через линию фронта, оказался в «гостях» у фашистов.
Вечер. Зимний. Ранний. Река Протва. Прорубь в Протве. Тропа. Ходят по этой тропе за водой фашисты. Тут у тропы и засел солдат. Поджидает боец добычу.
Только осторожны на редкость стали сейчас фашисты. Нет бы бежать к воде в одиночку. Ходят к воде с охраной.
Наблюдает за ними советский разведчик. Вот шагает один с ведром, следом другой – с автоматом. Вот трое прошли. Один с ведром, двое других с автоматами. Вот снова трое – один с ведром, с ручным пулемётом двое.
Таких не возьмёшь без шума.
Сидит Евстегнюк, выжидает. Час просидел, на исходе второй. Продрог Евстегнюк, промёрз. Коченеют спина и руки. Однако сидит выжидает. Знает: лишь упорных удача ждёт.
Дождался разведчик своей минуты.
Видит – на тропе появился смелый. Без охраны бежит фашист. Перебирает ногами, торопится. Вот добежал до проруби. Зачерпнул фашист воду. Бежит назад. Тут и вырос перед ним Евстегнюк. Пытался схватить за горло, чтобы пикнуть солдат не мог. Да, видать, в темноте Евстегнюк промахнулся. Двинул в этот момент головой фашист. Рот приоткрыл для крика. И вот угодил Евстегнюк гитлеровскому солдату пальцем прямо в открытый рот. Угодил, и в ту же секунду фашистский рот, как капкан, захлопнулся. У фашиста от страха случился шок. Сжались зубы, назад ни с места. Мёртвой хваткой схватили палец. Что же тут делать? Так и повёл через линию фронта советский разведчик фашиста в плен.
Прибыл разведчик в часть. Видят его солдаты. Не сразу поймут, в чём дело:
– Глянь, глянь – Евстегнюк за губу волочит фашиста!
И верно, издали кажется, что разведчик ведёт за губу солдата.
Узнав, в чём дело, смеялись до слёз солдаты:
– Евстегнюк карася поймал!
– Сом на крючок попался!
Пытались солдаты челюсти разжать у фашиста. Старались и так и этак.
– Щипом, щекоткой его возьми!
– Штыком надави!
– Дёрни за нос, за ухо!
Бьются солдаты. Не растянут упрямые челюсти. Хоть волоки домкрат.
Стоит Евстегнюк под обстрелом смешков солдатских. Ситуация – глупее не может быть. Рука с зажатым пальцем, как назло, у солдата правая. Ни честь отдать начальству. А вдруг как тревога! А вдруг как бой! Будь ты проклят, «язык» фашистский!
Кончилось тем, что повели к врачам в медсанбат солдата. Тут и разжали фашисту пасть.
Довольны солдаты:
– Ура! Разжали!
Нашёлся один смекалистый:
– Не эта важна. Не эта. Занеслись на Москву фашисты. Вот какую разжали пасть!
Наступают советские войска. Бьют фашистов с востока, с севера, с юга. Несокрушимо идут вперёд.
Приехал как-то командующий Западным фронтом генерал армии Жуков вместе со штабными офицерами к переднему краю боя. Смотрит, как наступают войска, любуется.
– Молодцы, молодцы! – приговаривает.
Смотрел-смотрел и вдруг к офицерам, стоявшим рядом:
– Какой род войск сражается?
В это время с криком «Ура!» как раз устремилась вперёд пехота.
– Пехота, – ответили офицеры, – товарищ командующий. Пехота – матушка полей.
– Верно, верно, пехота, – соглашается Жуков.
Постоял-постоял и снова:
– Так какой же род войск дерётся?
Переглянулись офицеры. Разве неверно они ответили?
В это время как раз усилила огонь артиллерия. Хорошо, отлично стреляют советские пушкари. Нет фашистам от них пощады. А вот и «катюши» послали залп. Метнули металл и пламя. Сровняли с землёй фашистов.
Повернулся Жуков к офицерам, ждёт, что ответят ему.
– Артиллерия, товарищ командующий! – крикнули офицеры. Ар-тиллерия – бог войны.
– Верно, верно, артиллерия, – соглашается Жуков.
Продолжает следить за боем.
– Эх, молодцы, эх, молодцы! – И снова к офицерам с тем же вопросом: Так какой же род войск дерётся?
Пожали офицеры плечами. Как же понять командующего? Разве ошиблись они в ответе? Видят офицеры – ждёт генерал ответа. Загрохотали в это время советские танки. Железным потоком пошли вперёд.
Назад к карточке книги “Богатырские фамилии. Красные и белые (Сборники рассказов)”itexts.net